На секунду мне кажется, что он поцелует меня. Именно тогда, когда мне кажется, что он собирается наклониться ближе, он откидывается на спинку дивана и гладит мое бедро. И хотя я признаю, что этот жест – невербальный вопрос, чтобы побудить меня слезть с его коленей, – я притворяюсь дурочкой. Я соскучилась по физической близости больше, чем по чему бы то ни было, и с Карлайлом мне не нужно переживать о том, что произведу на него неправильное впечатление, даже если мне иногда именно этого и хочется.

– Пока ты спала, я приготовил булочек с корицей, – говорит он, – а в заварнике есть свежий кофе.

Это простой жест, по крайней мере, для него. Он может с нуля забацать выпечку быстрее, чем я высушу свои волосы феном, но это не меняет того факта, что для меня это целый мир.

– Если ты думаешь, что накачав кофеином и сахаром, поднимешь мне настроение, то… – я рассмеялась. – Ну, ты не ошибся.
– Это меня еще никогда не подводило, – говорит он, качая меня на коленях.

И я снова притворяюсь, что не понимаю намека. Вместо этого я крепче обнимаю его и кладу голову на его плечо.

– И не тебя одного.

-o-O-o-

Когда Эдвард впервые видит Элис, его челюсть встречается с полом.

– Ух ты, – говорит он, указывая на ее волосы. – Уже столько времени прошло с тех пор, как я последний раз видел твой натуральный цвет волос, что даже забыл, какой он на самом деле.
– Ага, – смеется Элис, – это у нас с тобой общее.
– Где Джаспер? – спрашивает Каллен, обнимая сестру.
– Полагаю, со своей семьей в Техасе.
– Что значит ты «полагаешь»?
– Не то, чтобы я видела, как он садится на самолет.

Взгляд Эдварда изменился, как происходит каждый раз, когда он собирается закатить глаза. Но чтобы Элис не видела, как он это делает, Каллен эффектно прячет лицо, склоняя голову на плечо сестры. Он смотрит вверх без какого-либо выражения, но воротник его белой рубашки расстегнут, выставляя напоказ бешено бьющийся пульс в области яремной впадины, давая мне понять, что всё это — лишь маска. Мне становится интересно, что было бы, сложись такая же ситуация десять лет назад? Были ли доказательства того, что кипит у него внутри, несмотря на внешнее хладнокровие? Но тогда я была слишком юна и недогадлива, чтобы заметить такое.
По-прежнему держа руки Элис в своих, Эдвард отступает от нее и внимательно смотрит на ее лицо.

– Должно быть, я что-то пропустил, – говорит он, – но когда я уезжал из округа Колумбия, ты была частью его семьи.
– Мы можем поговорить об этом позже?

Голос Элис всё так же весел, как перезвон колокольчиков, но что-то в ее глазах говорило о том, что ей совсем не весело.

– Что он сделал? – спрашивает Эдвард.
– С чего ты взял, что он что-то сделал? – она забирает у него свои руки и начинает расстегивать пальто. – Прошу, скажи, что у нас есть более интересные темы для обсуждения, чем то, почему я здесь одна.

Элис смотрит на Эдварда, а он смотрит на меня. Я же смотрю на Карлайла, который, судя по всему, едва сдерживается, чтобы не фыркнуть. Я бросаю на него смертоносный взгляд, а затем вновь смотрю на Элис.

– Конечно есть, – говорю я, принимая у нее пальто. – Позволь познакомить тебя с Эсми и Сарой.

-o-O-o-
– Что ж… – Эдвард понимается со своего места на диване и хлопает себя ладонями по бедрам, когда полностью выпрямляется. – Пойду-ка посмотрю, не нужна ли Эсми помощь на кухне.
Недавний случай подсказывает мне, что в переводе с языка Эдварда это значит: «Мне нужно уйти от вас с Карлайлом, пока я ничего не сломал», поэтому я изучаю его лицо в надежде выяснить, что же его расстроило. В данном случае обычные причины исключаются — с момента приезда Элис поведение Карлайла безупречно. Черт, да он даже почти не раскрывает рта — последние полчаса он, по просьбе пикси, играет рождественские гимны.

Эдвард должен почувствовать, что я на него пялюсь. У выхода из комнаты он оборачивается и улыбается мне, слегка кивая головой в сторону Элис.

Он не из-за меня расстроился; он хочет, чтобы я выяснила, какого черта происходит с его сестрой.

Я наблюдаю за Элис, которая стоит у рояля на другом конце комнаты. До тех пор, пока она сосредоточена на Карлайле, я могу сосредоточиться на ней. Она очень похудела и стала еще бледнее, и хотя не вела себя как-то необычно, что-то в ее поведении подсказывало мне, что Элис явно недосыпает. Если они с Джаспером расстались насовсем, если они не вместе сейчас только по какой-то дурацкой раздутой причине, то я очень хорошо понимаю, отчего она не хочет говорить об этом. Опять же, еще я знаю, что она таки заговорит.

Несмотря на то, что Карлайл по-прежнему в комнате, я решаюсь заговорить, потому что из-за открытой крышки рояля нет ни единого шанса, что он нас услышит. Сейчас для этого самое подходящее время.

– Элис… – я смещаюсь на дюйм на диванной подушке, подвигаясь ближе к ней. – У тебя всё хорошо?
– Я в порядке, – не задумываясь, отвечает она и кивает головой в сторону рояля. – А он очень хорош. Я могла бы слушать его вечно — живая музыка успокаивает.
– Он играл для меня на гитаре, когда мы жили вместе. Иногда вначале… – мои глаза закрываются, когда легкие освобождаются от воздуха после полного выдоха.

Я никогда не рассказывала Элис, каково мне было переехать сюда, в основном потому, что знаю, сколько боли ей причинило мое расставание с Эдвардом. А еще я знаю, сколько боли мне причинило мое расставание с Эдвардом. Есть шанс, что если заговорить об этом сейчас, то она расстроится; сейчас наша дружба держится на том, что мы стараемся не говорить о прошлом. Но я помню те времена и помню, как сильно мне хотелось поговорить с ней, так что я знаю, что придется пойти на риск — только в том случае, если она проходит через то же испытание, она захочет обсудить это со мной.

– В начале, – говорю я, – только это могло привести меня в чувства и заставить перестать думать о том, что бы сделал Эдвард; и просто существовать.
– Карлайл еще и на гитаре играет?

Но выглядит Элис так, словно хочет дать мне подсказку.

– Он играет буквально на чем угодно. Время от времени он дает платные концерты.
– Это неожиданно. Я допустила, что ему не по душе аудитория, учитывая то, что мне практически пришлось умолять его сыграть.
– Это из-за того, что он не в духе.

Элис смеется, но быстро прикрывает рот рукой.

– Интересно, почему.
– Ась?
– Иззи, не тупи. Подготовка к праздничному ужину занимает много времени, даже если соберется только семья. А Карлайла попросили развлечь еще двоих незнакомцев. Тут не нужно быть семи пядей во лбу. Эдвард — сенатор США с толпой поклонников; на Тамблере есть целые блоги, посвященные снимкам исключительно его задницы. Мне не важно, как много у Карлайла ресторанов. Но одна только мысль о том, что папарацци могут наводнить лужайку перед его домом — это уже стресс. Ты действительно настолько сосредоточена на Эдварде, что не замечаешь ничего вокруг?
– Посвященных его заднице? Серьезно?

Все эти годы я упрямо сопротивлялась желанию загуглить Каллена, а в результате пропустила такое? Часть меня справедливо негодовала. Другая же часть хотела запустить на телефоне Тамблер и ковыряться в нем, не обращая ни на кого внимания.

– Да. Всё началось с той статьи в «People».
– Вот шлюшки большежопые с этим их оргазмблером, размечтались если не поиграться с кием, так шары помацать!
– Воу, Иззи, полегче, – Карлайл престал играть и смотрит на нас. – Чему обязаны таким всплеском эмоций?
– А с каких пор Иззи нужна причина? – Элис поднимается с дивана и садится рядом с Карлайлом на скамейку перед пианино. – Кстати, спасибо, что сыграл сегодня. Эдвард всегда смеется надо мной из-за этого, но мне нравятся рождественские гимны.
– Я вышел из комнаты на пять минут, а моя сестра уже рассказывает про меня враки, – говорит Эдвард, возвращаясь на свое место рядом со мной. – Мне нравится высмеивать всякую гипертрофированно сентиментальную хрень, и рождественские гимны, как правило, входят в эту категорию.

Элис поворачивается к Карлайлу.

– Он не понимает, что моя страсть к рождественским гимнам не имеет ничего общего с сентиментальностью; это как раз-таки эгоизм. Почти в каждой рождественской песне, – по крайней мере, традиционной, – упоминается мое имя.

Карлайл смеется.

– А я вот скажу, что всё это чушь собачья. Кроме «Ресторанчика Элис», — но это гимн ко Дню Благодарения, — я не могу припомнить ни одной праздничной песни, где бы упоминалось твое имя.
– Я говорю не об имени Элис — это мое второе имя. Мое первое имя — Мария. Я стала представляться Элис, когда пошла в старшую школу, потому что узнала о проклятье.

Эдвард закатывает глаза.

– Ну вот, пошло-поехало.
– Заткнись, Эдвард. Оно настоящее, и ты это знаешь.
– Конечно, так и есть, – говорит Эдвард. – В смысле, она ходила к ясновидящей. Волшебный восьмой шар — истина последней инстанции.
– Можешь потешаться, сколько хочешь, – Элис скрещивает руки на груди. – Но ты не хуже меня знаешь, что в нашей семье все женщины с именем Мария сходили с ума.
– И нынешняя — не исключение, – Эдвард делает глоток скотча из своего стакана. – Кроме того, понятие безумия — субъективно.
– Наша двоюродная бабка умерла в психушке после того, как ей сделали лоботомию — так что тут все ясно. Но как бы то ни было… – Элис коротко вздыхает, – вот почему я не позволяю людям называть меня Марией. Я не хочу вызывать ассоциации, даже если в этом нет никакого смысла.

Карлайл снова смеется.

– Я вижу в этом смысл. Кроме того, я, например, тоже пользуюсь своим вторым именем. Мое первое имя — Уильям.
– Правда? – спрашивает она. – Так зовут моего отца.

Карлайл с трудом сглатывает, но его улыбка даже не дрогнула.

– Моего тоже.

-o-O-o-
Когда мы возвращаемся в гостиную, настроение у нас куда более приподнятое, в основном из-за… ну… употребления алкогольных напитков. Мы настолько расслаблены, что в какой-то момент ужина Элис просто засыпает.

Я, смеясь, качаю головой.

– Если бы она не выглядела такой умиротворенной, я бы растолкала ее задницу, чтобы посмеяться над тем, какая она невесомая.
– Нельзя напиться одним только «Ширли Темпл», – говорит Карлайл, – а именно его она пила весь вечер. Нам следует дать ей поспать; ей это явно нужно. Хотя… – он поворачивается к Эдварду, – ей не может быть удобно, когда шея в таком положении. Если вы не против, чтобы она отдохнула в комнате для гостей, пока не приедет ваша машина, я постелю для нее.
Эдвард смотрит на Карлайла, как на умалишенного.

Карлайл поднимает руки ладонями наружу.

– Что? – спрашивает он, пожимая плечами.
– Спасибо. Это очень любезно, – говорит Эдвард и пересекает комнату, опускаясь на колени перед спящей Элис. – Эй, – шепчет он.

Элис не отвечает.

– Элис? – зовет он, мягко толкая ее. – Хочешь ненадолго прилечь в гостевой комнате?

Никакой реакции.

– Элис?

Эдвард поднимает вверх ее руку и отпускает; та со шлепком падает на ее колени.

– Элис? – большим и указательным пальцами он открывает один ее глаз, потом второй. – Почему вы просто стоите? Кто-нибудь, вызовите 911!