---

---

Я весь день ждала звонка Эдварда. Он звонит, когда может. Он мало что мне говорит. Условия плачевные. Боксы, в которых доставлялась гуманитарная помощь, переоборудованы в операционные. Поставки минимальные. Он не рассказывает мне о людях, которых лечит. Я не спрашиваю его о количестве жертв.

Он сказал, что сегодня собирается в приют. Я не могу перестать нервничать в ожидании его звонка. Не могу дождаться, когда услышу, как у нее дела. Ходит ли она уже. Он обещал сделать фото. Обещал позвонить.

- Белла, что такое?

Элис учила меня вязать. Ее мать учила ее, и однажды я научу этому своих дочерей. Это будет подарок. От их бабушки. Мы сидим на диване с вязанием, словно пара старушек, и ждем пиццу.

- Белла?

- Эдвард уже должен был позвонить. – Я держу медальон, проводя большим пальцем по гладкому металлу.

- Белла...

Я не хочу, чтобы она видела меня такой. Поэтому меняю тему. Сосредотачиваюсь на вязании.

Я начинаю с шарфа. Простого шарфа, который никогда не буду носить, потому что он кособокий, и я продолжаю упускать петли. Но я все равно непонятно почему горжусь им. Потому что в такие моменты, как эти, мне кажется, что Эсме здесь, с нами.

На кухне, разрывая тишину, звонит телефон. Элис вскакивает, чтобы ответить даже раньше, чем я успеваю подумать, чтобы встать. Все тело болит, я чувствую усталость.

Ее голос эхом раздается из другой комнаты:

- Это международный звонок.

- Ответь!

Я не могу дождаться, когда услышу его голос. И судя по толчкам в животе, кое-кто тоже.

Я шепчу ей:

- Не волнуйся, твой папочка скоро вернется.

Когда я поднимаю глаза, Элис с серьезным лицом стоит передо мной и протягивает трубку.

Это не Эдвард. Я вижу это по ее глазам. Пока она, не двигаясь, стоит передо мной. Держа трубку в вытянутой руке так, словно та заражена смертельным вирусом.

- Это тебя.

В моей груди порхают птицы. Я сжимаю пальцами твердую пластиковую трубку. Подношу ее к уху, не позволяя ей коснуться лица. Словно это как-то меня спасет.

Мой голос едва слышен, даже, несмотря на то, что мне кажется, что я кричу.

- Алло?

Миссис Каллен?

Моя кровь холодеет и бежит по венам, словно колотый лед.

Миссис Каллен?

Птицы влетают в форточки. Падают, падают, падают.

Элис стоит передо мной на коленях, ее руки на моих икрах, глаза мокрые от слез.

Миссис Каллен?

- Это я.

Я слушаю голос. Я пытаюсь слушать все, что она говорит. Что это значит. Но это не может быть правдой. Не может.

Я закрываю глаза.

Вы понимаете, что я вам говорю?

Я ничего не понимаю. Не понимаю. Я могу лишь кивать.

Я роняю трубку на колени. И я бы отдала все на свете, чтобы Эдвард был здесь, передо мной. Чтобы обнять его и не отпускать больше никогда.

- Белла, что случилось?

Мой голос едва слышен:

- Она едет домой.

Глаза Элис расширяются, рот открывается.

- Что?

- Она едет домой.

У меня нет никаких других слов. Она едет домой. Наша дочь едет домой.

Мне хочется прыгать и кричать во всю мощь легких. Достаточно громко, чтобы Бог услышал меня. Но я застываю на месте. Толчки в животе не прекращаются. Там прыгают почти так же, как собиралась прыгать я.

На лице Элис улыбка до ушей.

- Белла, но как? Как?

- Я не знаю. Что-то вроде освобождения из гуманных соображений. Она назвала это эвакуацией, которая больше всего отвечает интересам ребенка. Все, что имеет значения – это то, что ее отпускают. Тонкости, бюрократические проволочки — все это, кажется, исчезло.

Я в полном неверии сижу на диване. Она едет домой. И скоро.

Я принимаю душ. Ровный шум воды, бьющей по кафелю, дает мне возможность все обдумать и время убедить себя в том, что это реально.

Я заворачиваюсь в полотенце, и мои щеки болят.

- Белла?

Я открываю дверь ванной и вижу Элис, которая протягивает мне телефон, улыбаясь как ненормальная.

Я прижимаю телефон к уху с такой силой, что чувствую боль.

- Алло?

- Белла? – И когда я слышу его голос, слезы невольно брызжут из глаз. Слезы радости, которые не остановить.

И, может быть, он тоже плачет.

- Я еду домой. Я везу нашу малышку домой.

И даже, несмотря на то, что его здесь нет, он здесь.

Мы с Элис сидим на вершине лестницы. Она кладет голову мне на плечо, пока Эдвард рассказывает мне о том, как он встретился с нашей дочерью. Почти час. До тех пор, пока связь не обрывается.

И это нормально. Потому что вот как это – чувствовать, что у тебя есть все, чего ты когда-либо желал.

Мы едим холодную пиццу и это лучшая еда, что я когда-либо ела.

Дни медленно проходят. Это все еще не кажется возможным или реальным. И, может быть, так и есть. Может быть, все это установка на жестокое разочарование. Худшее из всех, что можно представить. Но это кажется реальным.

Вина выжившего¹ пытается пробраться ко мне внутрь. Так много людей погибло. И мы получили тот подарок, который, как мы думали, не сможем получить. Из-за того землетрясения. Я не знаю, что с этим делать.

Я наблюдаю за тем, как Элис упаковывает свои вещи, чтобы перебраться в дом Карлайла.

- Ты уверена, что не хочешь поехать со мной?

- Уверена. Это твой момент. – Она шлепает меня по кончику носа. – Позвони мне завтра, мамуля.

Я в аэропорту. В окружении прибывающих и убывающих людей.

Мой момент. Наш момент. Мне тысячу раз снился этот момент. И каждый раз в своих снах я бежала к ним.

Но мои ноги не двигаются. Они не шевелятся.

Я пробегаю глазами толпу в поисках непокорных волос Эдварда. Мои ноги – цемент.

Я не вижу его. Я не могу его найти. Я отказываюсь паниковать. Отказываюсь.

Я пытаюсь встать на цыпочки. Что практически невозможно. И затем я вижу его. Он здесь, он так реален, и это невозможно. Но на этот раз это не сон.

Он тоже ищет. Ищет меня. Мне нужно кричать, махать руками. Я не делаю ни того, ни другого. Я смотрю на его лицо. На его сонные глаза, в уголках которых улыбка. Которые продолжают подниматься и опускаться. Которые говорят обо всем. Он выглядит так, словно не спал много дней. Может быть, недель.

И когда толпа перед ним расступается, я вижу ее. У него на руках. Маленькую, спящую и идеальную.

Он отец.

Она здесь. И он здесь. И все мы здесь.

Она уткнулась ему в шею. В эту нежную кожу, которая раньше принадлежала мне одной. Я могу поделиться.

И когда он видит меня, все его лицо светится. Ярко, как солнце.

Он широко шагает до тех пор, пока не подходит достаточно близко, чтобы прикоснуться.

- Привет.

Он кладет руку на мой огромный живот.

Я делаю выдох, только сейчас понимая, что задерживала дыхание. Шепчу ему в губы:

- Привет.

Большими пальцами он проводит по моим щекам, вытирая слезы.

Я не могу отвести от нее глаз.

- Она такая красивая.

То, как он держит ее. То, как он смотрит на нее.

- Она наша дочь.

Ее веки подрагивают. Глаза медленно открываются и снова закрываются. Она поворачивается на руках у Эдварда, прижимается к нему и трется лицом о его рубашку. Я наблюдаю за тем, как трепещут ее изогнутые ресницы. Когда она пытается проснуться. Понять, что это за шумное незнакомое место.

Она все еще очень маленькая. Но выглядит хорошо. У нее пухлые детские щечки.

Он целует ее в лоб и говорит ей на ухо:

- Хочешь поздороваться со своей мамочкой, сладкая?

Она не двигается, сонно прижимается к нему. Он берет ее поудобнее, пытаясь слегка повернуть, чтобы она могла видеть меня.

Наши глаза встречаются. Карие с карими. И они те же. Ее глаза те же самые.

Я протягиваю руку, медля из-за того, как она смотрит на меня. Настороженно. Серьезно. Ее ручки цепляются за рубашку Эдварда. Сжимаясь в маленькие кулачки. Крепко держась. Она не знает меня.

Она прячет лицо у него на шее, прижимаясь к нему. К своему отцу.

И когда я смотрю в его лицо, он чувствует это.

Я осторожно провожу рукой по ее спине. Она вытаскивает голову из-под подбородка Эдварда и настороженно смотрит на меня. С любопытством, но и со страхом.

- Привет, Хоуп².

Ее глаза расширяются при звуке ее имени.

Она смотрит, смотрит, смотрит.

У меня уходят все силы на то, чтобы удержаться и не взять ее на руки. Заставить узнать меня. Полюбить меня.

Она медленно отрывает свое лицо от безопасной, теплой кожи Эдварда. Она наблюдает за мной.

Я пытаюсь быть терпеливой. Я не рассчитывала, что она вспомнит меня. Но часть меня думала, что это возможно. Что она сможет сразу понять, что я ее мама. Что я люблю ее.
Она ерзает у него на руках, выпуская его рубашку. Ее маленькие ручки вытягиваются, ложатся мне на грудь и хватают медальон. И мне кажется, что я могу умереть. Или жить вечно.

Она крепко держит медальон. Слегка тянет его.

Я протягиваю руку, ладонью вверх, молясь, чтобы она захотела пойти ко мне. Чтобы позволила мне взять ее на руки.

Она внимательно смотрит на мою ладонь. До тех пор, пока ее личико не прижимается к моей руке. Ее пухлая щечка прижимается ко мне.

Все, что имеет значение, находится прямо здесь. Это мы трое. Мы четверо.

Зажатая между нами, она наклоняется ко мне. И я таю. Притягиваю ее ближе.

- Держишь?

Никогда не отпущу.

Она легкая, тяжелая и именно такая, как нужно.

Эдвард проводит рукой вверх-вниз по ее спине. И теперь это ко мне она прижимается. Держит медальон одной рукой, а рубашку — другой. Она действительно здесь.

И я здесь. Это моя жизнь.

Я не знаю, где бы я была без нее. Не знаю, кем бы я была. Однако я точно это знаю. Я по-прежнему была бы потерянной девочкой с полным шкафом туфель. Я была бы моей матерью.

На лице Эдварда вселенская печаль.

- Белла, поехали домой.

И мы едем. Мы едем домой. В дом, где вырастут наши дети.

Уже поздно. В машине по дороге домой она снова засыпает. Эдвард несет ее по лестнице и укладывает в ее кроватку. Она потягивается во сне, складывая обе ручки над головой.

И мы смотрим на нее. Вечность.

- Белла, если мы не будем спать, когда она спит, мы больше никогда не будем спать.

Он прав. Но мне трудно терять ее из поля зрения. Я включаю радионяню. Даже, несмотря на то, что наша комната всего в нескольких футах и все двери открыты.

Мы забираемся в постель, и он такой теплый. И он здесь.

Когда мои глаза закрываются, он проводит пальцами вверх-вниз по моей руке. Но мне неудобно. Я слишком большая, а маленькая комната слишком далеко. Я проверяю громкость радионяни. Снова.

- Белла, с ней все в порядке. С ней все будет в порядке. Я обещаю. – Я не знаю, как он может такое обещать.

Но проходит всего несколько минут, прежде чем он встает с постели, исчезает из комнаты и через несколько секунд возвращается со спящим ребенком на руках.

В нашей постели, с Хоуп, лежащей между нами, меня не беспокоит то, что я слишком беременна и не могу уснуть.

Эдвард прижимается губами ко лбу нашей дочери. Затем наклоняется к моему животу.

- Спасибо, что оставалась там, пока меня не было. Теперь можешь вылезать в любое время.

---

Переводчик: helenforester

Не поленитесь сказать переводчику спасибо

---

Вина выжившего¹ – один из симптомов посттравматического стресса.
Hope (англ.)² - Надежда.

---

ФОРУМ