В город я отправляюсь на велосипеде еще до полудня, наслаждаясь солнцем и легким ветерком. В такие дни легко забыть о войне. Конечно, я вспоминаю о ней, едва въехав в город и всюду видя красно-белые плакаты со зловещим черным символом посередине, похожим на паука, подкравшегося, чтобы поймать нас в сети и медленно убить. Я покупаю в магазине нужные мне вещи, например, коричневые нитки, чтобы зашить дырки в форме Эдварда, обмениваюсь любезностями с несколькими знакомыми, изо всех сил стараясь вести себя как обычно, и возвращаюсь к зданию администрации, у которого оставила велосипед.
Я слышу их, прежде чем успеваю увидеть; они кричат мне что-то на немецком. Я делаю вид, что не слышу, и ускоряю шаг.
– Куда ты собралась? – спрашивает один из них, преграждая мне путь.
– Просто иду домой. Дайте пройти.
– Как тебя зовут? – спрашивает второй, подходя ближе. – Пойдем, пообедай с нами.
– Нет, спасибо. Мне нужно домой.
– Где ты живешь? Мы подвезем тебя.
Я смотрю на их зеленую униформу с уродливым символом на рукавах. Ума не приложу, с чего девушке вообще соглашаться с ними идти.
– Нет, дайте пройти, – говорю я настойчивее, пытаясь протиснуться мимо.
– Ну-ну, – встревает первый солдат, хватая меня руками. – Может, мы просто заберем тебя с собой в бараки.
– Нет!
Я с силой наступаю на ногу держащему меня солдату и отталкиваю второго руками, что есть силы. К моей большой радости, он отшатывается. Может, я и маленькая, но сильная. Они приближаются снова, и я съеживаюсь, готовая драться, если потребуется.
– Солдаты!
Они замирают, услышав авторитетный голос, совсем как собаки, услышавшие голос хозяина.
– Командир! – вторят они, отдавая честь.
– Попрошу вас отпустить мою невестку.
Я высвобождаюсь и оказываюсь лицом к лицу с мужем своей сестры. Он смотрит на меня с ухмылкой, и я понимаю, что он пришел ко мне на помощь не из беспокойства. Это демонстрация власти. Солдаты наперебой сыплют извинениями, но не передо мной, а перед своим командиром. Он отмахивается, и они спешат ретироваться.
– И что это такое было? – спрашивает Рейхардт.
– Я не знаю, – бормочу я, плотнее кутаясь в куртку. – Я просто собиралась домой.
– Роуз говорит, ты не сможешь прийти на ужин. Должен сказать, что разочарован.
– У… у меня много работы.
– Ферма у тебя и правда слишком большая для одной женщины, – говорит он. – Может, мне прислать пару человек тебе в помощь. Мы же семья, в конце концов.
От его улыбки по мне пробегает холодок.
– Нет, спасибо, – отвечаю я, как можно вежливее. – Семья отца мне помогает. К тому же, я уверена, у ваших людей есть задачи поважнее… когда они не пристают к женщинам на улице.
Он смотрит на меня с прищуром.
– Я поговорю с ними об этом. Им это ни чему. В конце концов, немало женщин с радостью готовы составить им компанию.
К сожалению. – Да, и работы у них полно, – продолжает он. – Мы близки к тому, чтобы найти того, кто подрывает наши поезда. – Он цокает языком и качает головой. – Как глупо думать, что это как-то изменит общее положение вещей. Хотя это многое говорит об этой сермяжной стране…
Он подходит ближе и приподнимает мое лицо, взяв за подбородок.
– Сокровища здесь, конечно, тоже есть.
Мне приходится сдерживать себя изо всех сил, чтобы не плюнуть ему в лицо.
– Ты почти так же красива, как твоя сестра, – размышляет он вслух. – Хотя с глазами досадно вышло.
Я улыбаюсь.
– Глазами я пошла в отца. Может, его и не стало, но он оставил ферму мне, так что я буду управляться с ней так, как считаю нужным. Большое спасибо.
Он отпускает меня, смерив сердитым взглядом.
– Передайте привет моей сестре, – бросаю я через плечо и ухожу, стараясь сохранять спокойствие.
Я мчусь домой, будто за мной черти гонятся, и до фермы я доезжаю со сбившимся дыханием. Эдвард застает меня на кухне, где я чищу картошку так, будто от этого зависит моя жизнь.
– Все хорошо? – спрашивает он.
– Я его ненавижу!
– Кого?
– Мужа своей сестры.
– Ох, ты виделась с ним?
Я бросаю картофелину в кастрюлю, не рассчитав силу, и вода выплескивается на кухонный стол.
– Да. Он не дал своим людям… Боже, я ненавижу их всех!
Эдвард берет меня за плечи и разворачивает к себе лицом.
– Что произошло?
На его лице буря эмоций, тревога и злость перемешались разом.
– Они тронули тебя? – спрашивает он.
Моя злость стихает, и я прижимаюсь к его груди.
– Со мной все хорошо. Не сомневаюсь, что одному я, по крайней мере, отдавила палец, наступив на ногу.
– Ты боролась с ними?
– Конечно, боролась.
– Конечно, боролась, – повторяет он, обнимая меня. – Храбрая девчонка.
Затем Эдвард отодвигается и смотрит на меня.
– А что случилось с мужем твоей сестры? Он же не тронул тебя, правда?
Я фыркаю.
– Только, чтобы я смотрела на него, когда он будет оскорблять меня за цвет глаз.
– Глаз?
– Они карие.
– Это я заметил, – отвечает он с улыбкой. – И красивые.
– Твои тоже.
Он гладит меня по щеке.
– Ты уверена, что с тобой все хорошо?
Я киваю в ответ.
– Я знаю, что испытывать ненависть – не по-христиански, но… я ненавижу, Эдвард. Я, правда, всех их ненавижу. Моя лучшая подруга Ханна – еврейка, и ей пришлось бежать отсюда с семьей, и все из-за них. И я чувствую, будто потеряла и Роуз тоже. Я хочу, чтобы они ушли.
– Я буду сражаться с ними за тебя. Вот только вернусь за штурвал.
– Вот чем ты собираешься заняться, когда вернешься домой?
– Конечно, – отвечает он без промедления. – Здесь… с тобой легко забыть об этом, но… война не закончена.
– Мне страшно, – шепчу я. – Даже если Майклу и остальным удастся вывезти тебя незаметно, ты все равно будешь в опасности. Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось.
– Милая, – бормочет он, беря в ладони мое лицо. – Не думай сейчас об этом. Никто не знает, что произойдет. Давай с пользой проведем каждое мгновение, что мы вместе.
Я не могу не улыбнуться в ответ.
– Прозвучало так, будто ты пытаешься уложить меня в постель.
– Я это сам понял, как только произнес, – смеется он. – Но… у меня получилось?
Я смеюсь и встаю на цыпочки, и он целует меня до головокружения. Оставшаяся часть дня проходит без приключений, но все же чудесна. Эдвард чувствует себя хорошо и весь день проводит со мной рядом, помогает с делами и в доме, и в саду. Мы все время поглядываем на грунтовую дорогу, но в остальном просто наслаждаемся обществом друг друга. Пару раз я подлавливаю его, когда он смотрит на меня, думая, что я не вижу, и мое сердце подскакивает в груди при виде желания, отражающегося на его лице.
Вечером, когда мы уже заканчиваем ужинать, раздается стук в дверь, прерывая нашу беседу. Улыбка на лице Эдварда мигом гаснет, он вскакивает на ноги, машинально потянувшись рукой набок, где раньше висел пистолет.
– Спрячься! – шепчу я, пытаясь сохранять спокойствие. – Наверху.
– Изабелла, это я.
Я выдыхаю с облегчением.
– Это мой брат, – говорю я. – Слава богу.
Эдвард шумно выдыхает.
– Майкл, – приветствую я, впуская его в дом.
– Изабелла, у меня хорошие новости.
Он смотрит поверх моего плеча и вскидывает брови.
– О, он здесь. Я думал, он в амбаре или в подвале.
Я отворачиваюсь и запираю дверь, надеясь, что он не заметит, как покраснели мои щеки. Майклу нельзя знать о нас с Эдвардом.
– Будешь ужинать? – спрашиваю я, надеясь отвлечь его.
– Спасибо, я уже ел, – отвечает он с теплой улыбкой.
А затем обращается к Эдварду.
– Выглядите… хорошо, – проговаривает он.
Эдвард благодарит его, и Майкл, перейдя на родной язык, просит переводить.
– Так, что за новости? – спрашиваю я.
– Нам удалось связаться с Лондоном.
– Лондон? – оживленно переспрашивает Эдвард.
– Им удалось выйти на связь, – поясняю я.
– Мы тайком доставим его в столицу в грузовике, потом переправим на корабле, как тогда евреев, – продолжает Майкл.
– Когда? – спрашиваю я, стараясь изобразить равнодушие.
– Через два дня с рассветом.
– Это… чудесная новость.
Всего два дня с Эдвардом, и он уедет навсегда. – Что он говорит? – спрашивает Эдвард.
– Тебя вывезут отсюда. Сначала в грузовике до столицы, а потом переправят в безопасное место на корабле… через два дня.
Эдвард молчит. Только кивает с мрачным видом.
– Готовьтесь выехать в шесть утра в понедельник, – продолжает Майкл. – Надеюсь, насыщенное движение по дороге в столицу послужит нам хорошим прикрытием.
– Хороший план. Я соберу его в дорогу.
Майкл с гордостью улыбается.
– Хорошо. Тогда я пошел.
– Подожди! – восклицаю я, вспомнив о сегодняшнем происшествии. – Сегодня в городе я видела мужа Роуз. Он сказал, что они близки к тому, чтобы найти диверсантов. Пожалуйста, больше никаких поездов, Майкл!
– Зачем он сказал это тебе?
– Я не знаю, – признаюсь я. – Может, хотел покрасоваться или подчеркнуть, что считает наших людей слабаками, но как бы там ни было, он меня напугал. Прошу, будь осторожен!
– Обещаю.
Он кивает Эдварду на прощанье и уходит. Я принимаюсь убирать со стола, не зная, что сказать. Тишина кажется оглушающей.
– Два дня, – наконец говорит Эдвард.
– Да.
– Этого… мало.
Я смотрю на него.
– Я знаю.
Мы неотрывно смотрим друг на друга, но нам обоим больше нечего сказать, поэтому мы молча продолжаем убирать со стола, ощущая, что мысль о приближающемся расставании нависла над нами, как грозовая туча. Мы довольно рано заканчиваем с делами и уборкой, но обоих тянет наверх в спальню, хотя на улице еще светло. Мы находим утешение в объятьях друг друга, прикосновениях и поцелуях, пока оба не засыпаем от усталости. Я плохо сплю этой ночью, мне все время снится, как сбивают самолет Эдварда, и я просыпаюсь в слезах. Он успокаивает меня, крепко обнимая, пока я не засыпаю снова.
Утро наступает слишком скоро, и, хотя мне бы больше всего на свете хотелось бы остаться в кровати, теплой и обнаженной в объятьях Эдварда, я понимаю, что нужно покормить животных. Я говорю Эдварду поспать еще немного, но он встает вместе со мной и помогает кормить и доить коров, хотя сам устал не меньше меня. Мы молча завтракаем и оставшуюся часть утра осторожничаем друг с другом; в полдень молча обедаем, хотя у обоих нет аппетита. Вечером я прошу его принести мне форму.
– Я не могу отправить тебя домой в таком виде, – говорю я, пытаясь быть веселой, пока зашиваю дырки.
Он сидит напротив меня и смотрит, как я быстро штопаю форму. А потом прошу его примерить ее.
– Вот так, – говорю я, отрезая торчащие нитки. – Снова готов к полету.
– Ты жалеешь? – спрашивает он вдруг с мрачным видом.
– Жалею?
– Об этом… что мы… Когда ты плакала из-за меня вчера ночью… это…
Он прокашливается.
– Я не хотел стать причиной твоих страданий, – говорит он шепотом.
– И не стал. Я бы повторила все снова.
Я начинаю часто моргать от слез.
– Ты дал мне снова почувствовать себя живой.
– И ты мне – себя. Изабелла, я даже не знал… Раньше я сражался, потому что таков мой долг, так было правильно. Но теперь я буду сражаться за тебя. Ты заслуживаешь быть свободной. Я хочу, чтобы у тебя было все.
– А я хочу только тебя, – шепчу я, снова глядя на него. – Все на свете с тобой. И сегодня ночью, я… я хотела попросить тебя… заняться со мной любовью.
Эдвард громко сглатывает.
– Ты уверена?
Я киваю. Я даже представить не могу, чтобы когда-либо захотела кого-то так, как хочу Эдварда. Сегодня наша последняя ночь вместе, и я хочу запомнить ее навсегда.
– Это будет… честью для меня, – отвечает он.
Я выдыхаю, испытывая волнение и облегчение разом. Почему-то я боялась, что он откажется из каких-нибудь странных соображений благородства.
– Хорошо, – говорю я, снова смутившись.
Он обнимает меня с игривым блеском в глазах.
– Ты уверена, что причина не в том, что я до жути красив в форме, и ты не можешь предо мной устоять?
Я улыбаюсь, радуясь, что он разрядил обстановку.
– Может быть, в этот раз я хотела тебя совратить.
– Ах, так и знал, – смеется он, целуя меня в губы. – Тогда прошу, совращай меня. Я твой.
Я уже собираюсь ответить ему очередным остроумным замечанием, но замираю, когда за моей спиной внезапно открывается кухонная дверь.
– Изабелла, почему ты не была в…
О боже, нет! – Церкви, – шепотом договаривает Роуз.
Я разворачиваюсь в руках Эдварда и смотрю в широко распахнутые голубые глаза сестры. Она переводит взгляд с меня на Эдварда, снова и снова, ее рот потрясенно приоткрывается.
– Он… англичанин, – лепечет она.
Тут не отвертишься. Эдвард замер позади меня, но я чувствую исходящее от него напряжение. И в одно мгновение, Эдвард убирает руку с моей талии и тянется за пистолетом, а Роуз отступает за дверь.
– Нет! – кричу я, не понимая даже, кому из них.
Все замирает в одно мгновение. С ужасающей ясностью я осознаю, что если не предприму что-то прямо сейчас, то потеряю их обоих. Если Роуз расскажет мужу об Эдварде, я никогда ее не прощу. А если Эдвард причинит вред Роуз, я никогда не прощу его. Обе жизни теперь в моих руках!
– Роуз, пожалуйста! – молю я, вырываясь из рук Эдварда, и тяну к ней руку. – Прошу, не делай этого.
Она мешкает, смотря то на меня, то на него.
– Пожалуйста, – шепчу я со слезами на глазах. – Я не могу потерять его.
– Ты что… любишь его? – спрашивает она, глядя на него поверх моего плеча.
– Да, – тихо отвечаю я, в глубине души чувствуя правдивость собственных слов. – Я люблю его.
Она делает шаг вперед, беря мою протянутую руку. Между нами мелькает понимание.
– Его не будет здесь через…
– Нет, не хочу знать, – перебивает она. – Мне больше ничего не надо знать. Этого… достаточно.
Вот как все устроено в картине мира Роуз. Только любовь может заставить человека пожертвовать всем. Она понимает это. Она так живет. Теперь и я тоже.
– Спасибо, – отвечаю я дрожащим от слез голосом.
Роуз кивает.
– Мне пора готовиться к сегодняшнему ужину, – говорит она. – Все офицеры будут там.
Она покусывает нижнюю губу.
– И они не будут высылать патрули. Дороги… будут открыты.
Я смотрю на нее, переполненная чувством благодарности.
– Поняла.
– Что ж, у тебя, наверное, закончились продукты, – бодро говорит она. – Я зайду на следующей неделе с припасами?
– Спасибо. Было бы неплохо. Приготовлю нам горячий шоколад.
– Тогда увидимся.
Она в последний раз смотрит на Эдварда, вежливо кивает и уходит, закрыв за собой дверь. Я прижимаюсь к нему спиной, всхлипывая.
– Что случилось? – Он разворачивает меня лицом к себе. – Изабелла, что сейчас произошло?
– Я… я думала, что потеряю вас обоих! Что она тебя сдаст или ты застрелишь ее!
– Нет! Нет, я бы ни за что. Она твоя сестра. Я никогда… не поступил бы так с тобой.
– Он-на бы тоже, – бормочу я. – Она ничего не скажет.
– Ты уверена? Что ты ей сказала?
– Она спросила… спросила...
Он вытирает слезы с мох щек подушечками пальцев, держа мое лицо в ладонях.
– Что? – тихо спрашивает он.
– Люблю ли я тебя.
Он замирает, глядя на меня округлившимися глазами.
– И я сказала «да».
Он вздрагивает, но не отпускает меня.
– И ты сказала это всерьез? – тихо спрашивает он.
Я только собираюсь кивнуть, когда его губы оказываются на моих, даря самый сладкий, самый нежный поцелуй в моей жизни.
– О господи, – выдыхает он, прижав меня к груди и упершись подбородком в мою макушку. – Я тоже тебя люблю.
– Тебе пора, – говорю я, отодвигаясь.
– Что?
– Роуз сказала… дороги будут открыты сегодня ночью. Никаких патрулей. Будет безопасно.
– Н-нет. Нет, – говорит он, мотая головой. – У нас впереди сегодняшняя ночь. Она наша.
– Нет, – возражаю я, борясь с желанием снова заплакать. – Ее нет.
– Изабелла…
– Это несправедливо. Несправедливо! Но только так ты сможешь выбраться отсюда невредимым. Завтра утром тебя может остановить патруль. Они убьют тебя. Убьют Майкла. Идти нужно сейчас.
Он снова начинает мотать головой, но я останавливаю его.
– Ты должен выбраться отсюда без риска, Эдвард. Если будем ждать до завтра, и что-то случится… я никогда себя не прощу. Я должна знать, что ты где-то там. Иначе… Не думаю, что смогу…
И я снова начинаю плакать. Мысль о мире, в котором нет Эдварда, кажется просто невыносимой. Мне нужно за что-то держаться, когда он уйдет, хотя бы за слабую надежду однажды увидеть его снова.
– Хорошо, – тихо говорит он. – Хорошо.
– Спасибо.
Я вытираю слезы, пытаясь успокоиться.
– Нужно сейчас же идти к Майклу.
Эдвард мрачно кивает.
– Я найду рюкзак под твою форму. Не стоит надевать ее, пока не… уедешь.
Мне кое-как удается держать себя в руках и изображать безразличие, пока мы находимся на ферме родителей Майкла, где я торопливо объясняю ему, почему нужно уезжать как можно скорее. Брат незамедлительно берется за дело, телефонирует человеку, чей грузовик они собирались использовать в завтрашней поездке в столицу, и рассказывает об изменениях в плане.
– Ты должна уйти до его приезда, – говорит Майкл, беря меня за руку.
Я киваю. Мы все еще в опасности, и чем меньше я знаю, тем лучше.
– Пойду попрошу у матери еды в дорогу, – говорит он, оставив нас с Эдвардом попрощаться наедине.
Мы смотрим друг на друга, и я пытаюсь запечатлеть в памяти каждую черточку его лица, чтобы не забыть, как он выглядит, и думаю, делает ли он то же самое.
– Это не навсегда, – говорит он, делая шаг в мою сторону. – Однажды война закончится, и тогда…
– Пожалуйста, – говорю я, едва сдерживая слезы. – Никаких обещаний. Просто знай… я буду здесь.
Эдвард кивает и, оглядевшись по сторонам, крепко меня обнимает.
– Спасибо, – шепчет он, целуя меня в волосы. – Я никогда не забуду. Никогда, моя прекрасная, храбрая Изабелла.
Как я могу его отпустить? – Я люблю тебя, – говорю я, обнимая его в последний раз.
Из его горла вырывается какой-то странный звук, и он обнимает меня еще крепче.
Боже, пожалуйста, храни его! – П-прощай, Эдвард, – всхлипываю я, освобождаясь из его объятий, и, встав на цыпочки, чтобы поцеловать его, убегаю прочь.
Я не останавливаюсь, пока не оказываюсь дома, где мчусь наверх, бросаюсь на кровать, и, обняв подушку Эдварда, предаюсь рыданиям от горя и отчаяния. Эдвард ушел.
Проходит много часов, прежде чем я заставляю себя встать с кровати, и то лишь потому, что нужно спуститься в конюшни. Повседневные хлопоты успокаивают, но вернувшись в дом, я снова сталкиваюсь с тишиной, напоминающей мне о его уходе. Как странно, что он пробыл здесь так мало времени, но я уже привыкла к его присутствию. Ночь, как и следующий за ней день я с ума схожу от тревоги. Но как раз перед обедом раздается стук в дверь.
– Кто там?
– Майкл.
Слава богу! У меня ноги подкашиваются от облегчения. Открывая дверь, я уже знаю, что миссия прошла успешно, что подтверждают слова Майкла, когда он заходит в дом. Эдварда спрятали на судне рыбака и морем отправили в безопасное место по тому же маршруту, что и Ханну, и многих других граждан евреев.
– Спасибо тебе за помощь, – говорит он, присоединившись ко мне за обедом. – Мы искренне ценим ее.
Я думаю об Эдварде, который скоро вернется в Англию, готовый снова приступить к сражениям, на этот раз за меня, за мою свободу.
– Я хочу сделать больше, – говорю я брату. – Я хочу помогать всем, чем смогу. И не смей говорить мне, что это слишком опасно.
Майкл смотрит на меня с минуту, но затем кивает.
– Добро пожаловать в Сопротивление, – говорит он с улыбкой.
Я выдыхаю с облегчением, новая цель притупляет тоску по Эдварду. Мне хочется верить, что все происходит не просто так, что я влюбилась в него, чтобы творить добро и, возможно, изменить жизнь к лучшему. Эдвард сказал, что я храбрая, такой я и буду. Ради него.
В последующие месяцы жизнь возвращается в прежнее русло, но лишь с виду. Я работаю на ферме. Иногда общаюсь с людьми из города и с членами своей семьи, каждую неделю меня навещает Роуз. Мы не говорим об Эдварде или о том, что случилось в день, когда она застукала нас. Я в свою очередь не говорю о ее браке, и мы между нами наступает своего рода перемирие, позволяющее нам сохранить отношения. Я тайком помогаю Майклу и Сопротивлению, в основном в роли наблюдателя, или передавая письма. Задания простые, но много значат и сильно ценятся. Поезда, тем временем, продолжают то и дело взлетать на воздух, а враждебные настроения по отношению к захватчикам, как и к людям, работающим на них, резко возрастают. Я беспокоюсь за безопасность Роуз, то и дело слыша истории о том, как Сопротивление убивает предателей в столице, иногда прямо на улицах средь бела дня. Девушек, ушедших с немецкими солдатами, подвергают наказаниям и унижениям.
Шестого июня я слушаю новостные сводки БиБиСи о том, что британские и американские войска высадились в Нормандии; многие погибли на месте, и впервые за долгое время я позволяю себе заплакать. И не только от страха за то, что Эдвард мог оказаться среди них, но и за всех, ушедших из жизни, за семьи, которые больше никогда не увидят любимых. Так, за прослушиванием сводок о победах и поражениях обеих сторон проходит почти год. Я по-прежнему думаю об Эдварде каждую ночь перед сном, вспоминая те недолгие драгоценные мгновения, что мы с ним разделили, но мне становится все сложнее вспомнить его лицо и звук его голоса. Но я не забываю его. Я нахожу утешение в мысли о том, что, если Эдвард и погиб, сражаясь с врагом, то память о нем останется во мне, пока я жива.
Рано утром, четвертого мая, я просыпаюсь от стука в дверь. Я думаю, это Майкл, но нет. Это моя сестра, одетая в одну ночную рубашку. Она вся дрожит, тяжело опираясь на велосипед.
– Роуз! – Я веду ее в дом и усаживаю за стол на кухне, снимаю с себя халат и набрасываю ей на плечи. – Что ты вообще здесь делаешь?
Она мотает головой, устремив взгляд в никуда.
– Что случилось? – спрашиваю я. – Ты ранена?
– О-он… уш-шел.
– Ушел? Кто?
Она поджимает губы, а ее глаза наполняются слезами.
– Рейхардт?
Едва я произношу его имя, она начинает дрожать, раскачиваясь назад и вперед.
– Роуз? Что значит, он ушел?
– Он ушел! – плачет она. – Он оставил… оставил меня!
В этот момент меня терзают два противоречивых чувства: сочувствие и облегчение. Сочувствие к горю моей сестры и облегчение – полнейшее облегчение оттого, что человек, которого она зовет мужем, возможно, в самом деле ушел.
– Расскажи мне, что произошло, – прошу я, садясь рядом и беря ее ладони в свои.
– В-вчера нам позвонили домой. Его вызвали. Но он сказал, что скоро вернется. И я ждала. И ждала. Но он не вернулся!
Она разражается рыданиями, до боли сжимая мои руки. Но я позволяю ей.
– Я п-пошла в бараки, когда проснулась вчера ночью. Но… они пусты. Все… ушли.
– Что ты имеешь в виду? Солдаты ушли?
Она кивает.
Они ушли! – Что это означает? – шепчу я себе под нос.
– Я не знаю, – бормочет она. – Я… я не понимаю. Он… бы не оставил меня. Он любит меня!
Она смотрит на меня с мольбой во взгляде, отчаянно желая услышать от меня подтверждение. Но я просто не знаю, что ей сказать.
– Мне нужно домой, – говорит она, резко вставая. – Я хочу быть дома, когда он вернется.
– Роуз…
– Нет! – Она бьется в истерике. – Он вернется! Он обещал мне. У н-нас были планы. Совместное будущее!
– Я отвезу тебя.
Она кивает, громко шмыгая носом. Мы едем в тишине по пустым улицам. Город еще спит. Я спрашиваю у Роуз разрешение проводить ее в дом, но она отказывается и одна поднимается по ступеням крыльца. Ее сорочка развевается на ветру, отчего сама она становится похожа на призрака под туманным серым утренним светом. Я еще долго стою возле ее дома, наблюдая, как встает солнце, и надеясь, что она снова выйдет, но она не выходит. В конце концов, я еду домой. Этой ночью я как обычно слушаю радио, потрясенная вестью, что немцы капитулировали. Все кончено. Правда, кончено!
Отправившись в город, я всюду вижу празднования на улицах. Люди сорвали с окон черные занавески и расставили по свечке в каждом окне каждого дома. Но проезжая мимо дома Ханны, я вижу, что в нем темно. Роуз тихо сидит возле радиоприемника. Внутри я ликую, больше всего желая присоединиться к празднующим, но сейчас для меня важнее позаботиться о сестре. Она сдержала слово, ничего не рассказав об Эдварде, и благодаря этому он смог сбежать. Я остаюсь с ней.
Они приходят за ней на следующее утро – толпа горожан, большинство из которых я знаю всю свою жизнь. Когда они приближаются к дому, я хватаю Роуз за руку, готовая бежать через заднюю дверь.
– Позволь им.
Она говорит на удивление спокойным тоном, высвобождаясь из моих рук.
– Роуз…
– Позволь им. Не вмешивайся, прошу. Я не хочу, чтобы ты пострадала за то, что сделала я.
Я могу лишь стоять и смотреть, как она открывает перед ними дверь, как ее хватают и ведут к городской площади. Я иду следом за толпой, держась на расстоянии. На площади они окружили около дюжины молодых женщин, которые связались с врагом. Я молча смотрю, как они раздевают их до белья, оскорбляют и толкают, называют нацистскими шлюхами. Многие из девушек плачут и отбиваются, но не Роуз. Она молча стоит, поверженная, пока они кричат ей в лицо и плюют в нее. Солдаты ушли, поэтому люди вымещают зло на оставленных ими девушках, нуждаясь в этом очищении после пяти лет гнета, страха и убийств. Я изо всех сил стараюсь выдержать ее взгляд, когда люди достают ножницы и, хватая руками пряди ее красивых золотистых волос, отрезают их большими неровными кусками, которые уносит ветер под радостные крики толпы. Всех девушек подвергают одному и тому же наказанию, пока город празднует и ликует, избавляясь от плакатов угнетателей под уличные пляски. Когда все заканчивается, я снимаю с себя куртку и кутаю в нее сестру. Люди глазеют, когда я веду ее к своей машине, но мне все равно. Я везу ее домой.
Новость о моей связи с Сопротивлением вскоре становится общеизвестной, и меня восхваляют за отвагу на каждом углу. С Роуз же обращаются как с изгоем. Хотя мы обе только и сделали, что влюбились. Я никогда не забывала, что Роуз натворила, выйдя замуж за врага, но я твердо верю, что она сделала это не для того, чтобы причинить кому-то зло. Да, она была наивна и глупа, но я отказываюсь верить людям, которые называют ее вражеской пособницей. Когда Ханна сбежала, сестра плакала не меньше меня, и я знаю, что она не разделяет ненависти мужа. На следующий день после того, как я привезла ее домой, приезжает полиция, желая забрать ее в участок для ее же безопасности. Я говорю им, что ей уже досталось, и прошу оставить нас в покое. К счастью, они не спорят. В последующие месяцы Роуз не покидает ферму. Она переезжает в свою прежнюю комнату, помогает мне с ежедневными заботами, и ест, потому что я ее заставляю. Она всегда закрывает голову платком, но почему-то от этого становится еще красивее, когда золотистые локоны не отвлекают внимания от ее лица.
Однажды ей присылают телеграмму с известием о том, что она овдовела. В ней не говорится о причинах смерти Рейхардта, сказано лишь, что он мертв. Роуз мужественно принимает новость, молча отдает мне кольцо вместе с клочком бумаги и возвращается работать в сад. Больше она никогда о нем не заговаривает.
Лето сменяет осень, Роуз постепенно начинает возвращаться к жизни. Иногда она улыбается, когда мы слушаем спектакли по радио, или когда я читаю нам вслух. Когда мне предлагают работу учителя в местной школе на неполный рабочий день, я покупаю ей собаку, чтобы было не так одиноко, и впервые за все время с момента окончания войны, я слышу, как она смеется, играя с ней в саду.
Кажется, будто весь город возвращается к жизни, и ни одна неделя не проходит без свадебного торжества, объявления о помолвке или беременности. Мне, к моему удивлению, тоже поступают предложения. Сначала от молодого человека, с которым мы вместе учились до войны, потом от коллеги – преподавателя физики, чуть старше меня. Обоим я вежливо отказываю безо всяких раздумий. Оба они – хорошие ребята, и мне лестно их внимание, но перспектива брака без любви не привлекает меня, а я не испытывала ее ни к кому, кроме Эдварда. Прошло больше полугода с окончания войны, а я не получила от него ни весточки. Умом я прихожу к логичному выводу, что он, должно быть, погиб, но сердце отказывается в это верить. Память о нем не покидает меня, пока мы с Роуз готовимся к предстоящим праздникам. Мы украшаем комнаты самодельными гирляндами и бантами, готовим по маминым рецептам, пока дом не наполняется запахами и атмосферой Рождества.
Двадцать второго декабря раздается шум приближающейся машины, пока мы с сестрой убираем со стола после ужина.
– Наверное, Майкл, – говорю я, вытирая руки. – Он сказал, что может заехать со своей невестой.
– Я буду наверху, – отвечает Роуз, собираясь уйти.
– Нет, погоди. – Я протягиваю к ней руку. – Прошу, останься.
Она отрицательно мотает головой, но я настаиваю.
– Сейчас Рождество. Ты наша семья. Если он хочет сюда приезжать, ему придется смириться. Иначе может не задерживаться.
– Он никогда меня не простит, – шепчет она. – Никто меня не простит.
– Нет, простят, – твердо возражаю я. – Всем пора жить дальше и думать о будущем, а не о прошлом. Это и твой дом тоже. А теперь открой, пожалуйста, дверь и пригласи нашего брата в дом. Я принесу угощения.
– Спасибо, – отвечает она тихо. – За все.
Улыбнувшись, я глажу ее по щеке и ставлю чайник на плиту. Мы проведем приятный семейный вечер, и это не обсуждается. Я слегка ежусь от холода, когда Роуз открывает дверь позади меня.
– Изабелла?
– М-м-м?
– Это… к тебе.
– Ну в самом деле, Роуз, – вздыхаю я, подходя к ней. – Мы же только что…
Я замолкаю при виде стоящих перед нами фигур. Тот, что слева, делает шаг вперед, к свету, и на меня смотрит пара зеленых глаз. Я их знаю. И внезапно их сменяют вспышки яркого света, а потом темнота.
Голос Роуз зовет меня и заставляет прийти в себя. Я моргаю, тряхнув головой. Кто-то еще стоит рядом с ней. Темноволосый мужчина, которого я раньше не видела. Оба они смотрят на меня сверху вниз, и я осознаю, что лежу на диване в гостиной.
– Кто вы? – спрашиваю я.
– Эммет МакКарти, мэм.
– Американец?
Он улыбается мне обаятельной улыбкой до ямочек на щеках.
– Это верно. Служил в воздушных силах США. Потом в Кеттеринг Тауне с Эдвардом.
– Эдвард! – Я резко сажусь, чуть не толкнув его. – Где он?
– Наверху, – отвечает Роуз. – Ему… нужно было побыть одному.
Я понимаю, что должна спросить, что произошло, почему МакКарти приехал с ним и обо всем прочем, но могу думать лишь о том, что Эдвард сейчас наверху. Я вскакиваю с дивана, мельком глянув на Роуз.
– Побудешь здесь, хорошо?
Она смотрит на мистера МакКарти.
– Да, все будет хорошо.
Я поднимаюсь, перепрыгивая через две ступеньки, и сердце едва не вырывается из груди, когда я подхожу к своей спальне. В ней уже темно, но я все же вижу его, сидящего на краю кровати спиной ко мне.
– Здесь мы впервые встретились.
Его голос стал грубее, глубже, чем я помню, и я невольно закрываю глаза, слушая его. Прошло так много времени.
– Я помню, – отвечаю я шепотом.
– Когда я очнулся и увидел тебя… на мгновение я подумал, что умер, и был рад этому… потому что если ты была там со мной, значит, я попал в рай.
– Эдвард…
Его широкие плечи поднимаются и опускаются вслед за его глубоким вдохом.
– Ты такая красивая, – говорит он полным восхищения голосом. – Спустя какое-то время я стал думать, что преувеличил все в своей памяти, но… нет. Ты такая, какой я тебя запомнил. Прекрасная.
Я медленно подхожу к нему, что-то в нем настораживает меня.
Почему он не смотрит на меня? – Ты думал обо мне? – спрашиваю я.
– Каждую ночь. Каждый день.
– А я… я о тебе.
Я сажусь рядом с ним и нерешительно кладу руку ему на плечо. Он настоящий. Живой. Я сдерживаю всхлип, но он все равно замечает и, развернувшись ко мне, заключает в объятья, уткнувшись мне в макушку. Что-то во мне ломается, и я будто разваливаюсь в его руках. Я так храбрилась, не позволяя себе горевать по нему, всегда была сильной. Я плачу и не могу остановиться, смутно ощущая, как он сажает меня к себе на колени. Я сжимаю пальцами плотную ткань его куртки и держусь изо всех сил. Мы сидим в тихой комнате, и он обнимает меня, позволяя плакать в его руках.
– Т-ты, правда, здесь, – запинаясь, говорю я спустя какое-то время. – Ты в-вернулся.
Он вытирает мои слезы рукавом, и я изо всех сил стараюсь успокоиться.
– Я не забывал. Как я мог? – бормочет он. – После всего, что произошло, после окончания войны, я хотел написать тебе, но… решил, что будет честнее, если сначала я дам тебе увидеть меня и решить… хочешь ли ты… по-прежнему… Прошу, Изабелла, скажи же что-нибудь.
– О чем?
Шумно выдохнув, он поворачивается ко мне.
– Ох.
Трясущейся рукой я тянусь прикоснуться к свежим шрамам с правой стороны его лица и шеи. Он слегка вздрагивает, и я надеюсь, что не сделала ему больно.
– Я не такой, как прежде.
Нет, не такой, но это не связано с его лицом. Это в его глазах. Он многое видел. Такого, что меняет человека. Но и я тоже.
– Я и не заметила, – говорю я. – Это не важно.
Он смотрит на меня и поднимает левую руку.
– А это? – спрашивает он, напряженным голосом.
Я подношу свою ладонь к его, и переплетаю свои пять пальцев с тремя его пальцами.
– Ты и одной рукой прекрасно управлялся, насколько я помню. Доил коров и… делал другие вещи.
Он смотрит на меня словно в потрясении. А потом происходит чудо – он расплывается в улыбке. Она такая родная, и значит для меня… все. Вот он здесь, озорной юнец, который ругался как сапожник, хватал меня за грудь, бесстыдно заигрывал и заставил меня безумно влюбиться в него всего за пару дней. Я верну его к жизни.
– Так ты не замужем? – спрашивает Эдвард, глядя на меня сверху вниз.
– Нет.
Он наклоняется ближе.
– Обручена?
Я мотаю головой.
– А ухажер есть?
Я смеюсь, впервые за долгое время чувствуя себя по-настоящему счастливой.
– Нет!
– Значит, ты не сочтешь излишней дерзостью, если я попрошу у тебя поцелуй?
– Нет, не сочту.
– А потом, спустя много-много поцелуев… если я попрошу твоей руки?
– Я соглашусь, – шепчу я, заморгав от слез. – Рука, сердце, каждая часть меня. Все твое.
Его губы такие же мягкие, какими я их помню, а его поцелуи разжигают во мне пожар, пока мы вновь изучаем друг друга.
– Я люблю тебя, – говорит он, взяв мое лицо в ладони. – Тебе решать, что будет дальше. Мы можем остаться здесь или уехать в Англию, или даже в Америку с Эмметом. Мне это не важно, пока мы вместе.
Америка! Я всегда хотела воочию увидеть чудеса Америки. А сделать это вместе с Эдвардом… Ничего прекраснее и придумать нельзя.
– Нам нужно решить прямо сейчас?
– Нет. Сегодня я прошу, чтобы ты приняла только одно решение.
Он слезает с кровати и помогает мне сесть прямо. Затем встает передо мной на колени, глядя куда-то на уровне моей груди. Я опускаю взгляд и краснею, увидев, что моя одежда расстегнута, почти обнажив меня, по милости его озорных рук.
Он широко улыбается мне, качая головой, и я не могу сдержать смеха. Надеюсь, он никогда не изменится. Убрав руку в карман, Эдвард достает оттуда кольцо и протягивает мне.
– Выйдешь за меня? – спрашивает он шепотом, полным надежд и волнений.
Согласившись спрятать Эдварда в помощь Сопротивлению, я приняла лучшее решение в своей жизни. До этого момента.
– Да.
______________________
Перевод: RebelQueen
Редактура: Sensuous Впереди осталась заключительная глава, а мы, как всегда рады мнениям на форуме 
0
