– Изабелла, я принесла свежих продуктов!

Моя младшая сестра грациозно заходит без стука и ставит плетеную корзину на стол. Я гляжу на нее лишь мельком.

– Спасибо, Роуз, – отвечаю я монотонно.

Она красива. Ее светлые волосы уложены волосок к волоску, макияж безупречен. В новом платье она выглядит совсем как Лана Тернер. (прим.пер.: американская актриса 40-х годов). На фоне такого великолепия я выгляжу потрепанной, но мне все равно. Я с гордостью ношу свою плиссированную юбку и простую белую блузку, потому что купила их на собственные деньги. Стряхнув с фартука муку, я накрываю полотенцем тесто, которое только что замесила. Напряженное молчание, повисшее между нами, давит на меня; мне разом хочется плакать, выть и кричать. А мы были так близки.

– Я принесла тебе настоящее какао! – вдруг восклицает она, садясь за мой кухонный стол, будто это до сих пор ее дом. – Ох, давай выпьем. Такое, как мама нам делала!

Я смотрю на нее, изо всех сил стараясь не забывать, что это не та сестра, с которой я росла, не та милая, невинная девочка, которая всегда была рядом. Я ненавижу ее. Должна ее ненавидеть. Ее огромные голубые глаза молят меня. Она так юна, ей всего девятнадцать.

Ох, Роуз.

– Хорошо.

Роуз продолжает о чем-то болтать, пока я готовлю горячий шоколад, от запаха которого у меня слюнки текут, пока я смешиваю темный, насыщенный какао с сахаром из ее корзинки и разбавляю смесь водой и молоком.

Остатки выброшу, когда она уйдет.

Правда, я знаю, что не стану этого делать. Слишком боюсь.

– Так ты придешь?

Я поднимаю взгляд.

– Что?

– На мой ужин! Там будут все офицеры. Божечки, я так волнуюсь, но Рейхардт говорит, что ужин у такой хозяйки, как я, будет превосходным. Ну разве не мило?

– Мило, – вторю я.

– Так ты придешь?

– Извини, у меня много работы.

Она закатывает глаза.

– Ты все время работаешь. В итоге окажешься старой девой, – дразнит она, рассматривая свои ногти, покрытые красным лаком, и блестящий на свету бриллиант на пальце.

Лучше уж старой девой, чем такой, как ты.

– Ну в самом деле, в компании Рейхардта так много красивых офицеров. Он очень хочет, чтобы ты пришла.

Я не сдерживаюсь.

– Это приказ?

Она бледнеет, сжимая лежащие на коленях ладони.

– Я знаю, что он тебе не нравится, – шепчет она. – Но я люблю его, а он любит меня.

Она права лишь наполовину. Она-то его любит. Любит с благоговением и мечтательной наивностью. А что до него, то я не знаю. Знаю лишь, что он желает ее достаточно, чтобы жениться, но вопрос, способен ли такой человек на любовь, лежит за гранью моего понимания.

Мое сердце тает при виде ее дрожащих губ, чего не скажешь о моей непоколебимости.

– Знаю, что любишь, – говорю я, наливая горячий напиток в кружку.

Теперь он пахнет приторно-сладко, но я для вида наливаю и себе и отношу обе кружки на стол.

– Это не продлится вечно, знаешь ли, – говорит она. – Война скоро закончится. Я здесь не останусь. Он увезет меня в свой дом к его семье.

Я лишь киваю. Не знаю, кто победит в этой войне и когда это вообще произойдет, но знаю, что, каким бы ни был исход, Роуз в этом городе больше не рады. Люди боятся открыто сказать что-то ей в лицо, но часто говорят за спиной, браня ее на чем свет стоит. Я рада, что мать не видит, какой стала ее младшенькая. Ох, если бы отец был жив. Сердце сжимается от боли. Скорбь по нему еще слишком свежа. Прошло всего три месяца.

– Как ты можешь любить такого человека? – спрашиваю я, сжимая кружку ладонями. – Как ты можешь жить в этом доме?

Роуз вздрагивает от едва сдерживаемого гнева в моем голосе.

– Ты живешь в доме Ханны!

– Они ушли. И ты это знаешь.

– Они не в отпуск уехали, Роуз! – кричу я. – Они спасались бегством! Она была и твоей подругой, а теперь ты живешь в ее доме, ешь из ее посуды, спишь в кровати ее родителей!

Моя тирада будто бы эхом отражается от стен в наступившей тишине, и я понимаю, что наговорила лишнего. Я скучаю по Ханне и рада, что она в безопасности. Правительство поступило мудро. Они видели, что творится в соседних странах и предупредили еврейскую часть населения. Большинство было переправлено в безопасное время еще до прихода нацистов.

– Мне надо идти, – шепчет Роуз, неторопливо вставая и расправляя подол платья.

Я тоже встаю, пытаясь унять дрожь в руках. В дверях она снова оборачивается ко мне.

– Таково теперь положение вещей.

– Я знаю, – бормочу я.

– Может, тебе лучше и не приходить на ужин, – добавляет она.

Я киваю в ответ.

– Но я снова зайду на следующей неделе.

Ее слова звучат как вопрос. И я хочу ответить отказом. Хочу сказать, что больше не желаю ее видеть, но не делаю этого, и не только потому, что боюсь ее мужа. Несмотря ни на что, я по-прежнему люблю свою сестру и даже не знаю, какие ее поступки могут это изменить.

– Хорошо, – шепчу я. – Увидимся на следующей неделе.

Она улыбается и поспешно уходит, оставив меня с чувством слабости и потрясения.

Я просыпаюсь от стука в дверь кухни, и сердце подскакивает к горлу.

Они здесь! Теперь они пришли за мной!

Отсюда нет другого выхода. Куда мне бежать? Стук не смолкает, и я спускаюсь вниз, на ходу зажигая свет в кухне. За окном едва светает.

– К-кто там?

– Изабелла, это я. Открой. Скорее!

Я испытываю облегчение, узнав голос двоюродного брата, но оно быстро исчезает. Я отпираю дверь трясущимися руками, дрожа от ворвавшегося в дом холода.

– Майкл! Что случилось?

Он щурится от света.

– Изабелла, нам нужна твоя помощь.

– Кому «нам»? – шепотом переспрашиваю я, обхватив себя руками.

Он будто задумывается на мгновение, прежде чем снова посмотреть мне в глаза.

– Сопротивлению.

– С-сопротивлению?

Я испытываю гордость и страх в равной степени. Мой брат всегда был храбрым, так что я не удивлена, что он борется с захватчиками, но если его поймают…

– Что вам нужно?

На его лице отражается облегчение.

– Помнишь, пару недель назад в соседнем округе разбился самолет?

– Конечно.

– Так вот, есть выжившие, пилот-англичанин. Сейчас он у нас.

Майкл делает глубокий вдох.

– Мы увезем его из страны. Но… на это нужно время, и… нам нужно где-то спрятать его до отъезда.

– Здесь?

Он кивает.

– Мы не думаем, что они станут здесь искать.

– Из-за моей сестры, – шепчу я.

Он сплевывает на землю.

– Да, – признается он. – Но это не единственная причина. Ты хорошо говоришь по-английски и умеешь ухаживать за больными.

– Он болен?

– Ничем таким, что не вылечишь хорошей едой и отдыхом. У него было вывихнуто плечо, но мы сумели его вправить.

Он смотрит на меня.

– Я понимаю, чего прошу, Изабелла. И ты не упадешь в моих глазах, если откажешься.

Если его поймают здесь, то убьют. А что ждет меня? Не знаю. Тюрьма – вне всяких сомнений, может, даже смерть за сокрытие врага. Их врага. Моего союзника.

– Я сделаю это.

– Спасибо. Мы увезем его, как только сможем. Надеюсь, завтра сумеем отправить весточку в Лондон, дальше будем действовать по обстоятельствам.

– И где же он сейчас?

Майкл вскидывает руку и указывает большим пальцем себе за плечо.

– Он здесь?

– В кузове фургона.

– Тогда веди его сюда! Господи, Майкл, а если бы тебя остановил патруль?

– Я думаю, они все сегодня очень заняты на железнодорожной станции, – усмехается он.

– О боже. Даже не хочу знать.

– Хорошо. Чем меньше знаешь, тем лучше. Пойду схожу за ним.

Он мешкает.

– Ты не могла бы отвернуться, пока мы его заносим?

– Зачем?

– Лучше бы тебе не знать, кто еще замешан в этом. Не то что бы я тебе не доверял, но так лучше… на всякий случай.

Он прав. Если меня поймают, будут допрашивать.

– А как же ты? – шепотом спрашиваю я. – Я знаю, что ты замешан.

– У меня нет детей. И я не собираюсь сдаваться живьем, если до этого дойдет.

Он откидывает полы куртки и показывает мне торчащий из-за пояса брюк пистолет.

– Может, даже прихвачу парочку врагов на тот свет, – добавляет он с улыбкой.

– Не шути так, – ворчу я. – Твои родители будут безутешны. И я тоже.

– Я буду осторожен. Так куда нам его отнести?

– Наверх.

Не в старую спальню Роуз. Я не могу даже зайти туда с той ночи, как умер отец. Я переместилась в спальню родителей, но в ней самая большая кровать в доме, должна как раз подойти для пилота.

– В комнату моих родителей.

– Хорошо.

Я разворачиваюсь к двери и спустя несколько минут слышу шум за спиной, а следом звук удаляющихся шагов. Через какое-то время я снова чувствую, что позади проходит несколько человек, а потом – как Майкл кладет руку мне на плечо. Я оборачиваюсь.

– Спасибо, Изабелла, – искренне благодарит он. – Мы поторопимся, обещаю.

– А теперь иди. И прошу, будь осторожен.

Он берет мою ладонь и держит в своей с мгновение.

– Ты тоже.

Когда он уходит, я запираю дверь на замок, прислушиваясь к звукам удаляющегося грузовика. Мой взгляд устремляется наверх. В моей постели лежит незнакомец. Уму непостижимо.

Я поднимаюсь наверх и на цыпочках вхожу в темную комнату. Первым делом я замечаю пару больших черных ботинок, перепачкавших чистые простыни, и пару длинных ног, облаченных в порванные коричневые штаны. На нем куртка от формы, такая же грязная и рваная. В кобуре на боку висит пистолет, а левая рука продета в повязку. Его глаза закрыты, дыхание ровное, прерываемое тихим похрапыванием. Интересно, как долго он пробыл там, пока его не нашло Сопротивление? Его щеки кажутся впалыми даже под густой щетиной на лице. Он молод. Вероятно, лет двадцати пяти, как и я?

Сегодня я уж точно больше не усну, поэтому решаю потратить это время с пользой. Он захочет есть, когда проснется, ему нужно будет принять ванну и переодеться. Некоторые его ссадины и царапины не помешает промыть. Спустившись на кухню, я ставлю греться воду и приступаю к приготовлению завтрака. Затем возвращаюсь наверх и, сев рядом с кроватью, рассматриваю раненого пилота. Придется прятать его в другом месте, когда ему станет лучше. Может быть, в амбаре? Там, конечно, никто и не подумает искать.

Солнце встает, и он начинает шевелиться, бормоча что-то во сне. А потом внезапно просыпается и садится на кровати, резко хватаясь за пистолет и судорожно оглядывая комнату. Заметив меня, он смотрит на меня округлившимися глазами, лихорадочно дыша.

– Кто ты? – восклицает он. – Где я?

– Я… – я делаю глубокий вдох, пытаясь подобрать слова. Я уже давно не говорила на английском. – Меня зовут Изабелла. Вы здесь в безопасности.

– Здесь? Это где?

– Это мой дом. Я на вашей стороне. Клянусь.

Он сжимает пистолет и судорожно выдыхает.

– Я не помню, как очутился здесь.

– Вас… эм… вас принесли сюда несколько часов назад. Вы были…

Я не помню нужное слово.

– Без сознания? – предполагает он.

Я киваю с улыбкой.

– Да, без сознания. И я должна сохранять вас ненайденным, пока вас не увезут.

– Сохранять ненайденным? – Уголки его губ приподнимаются в улыбке. – Прятать.

– Прятать. Простите, мой английский…

Я неуверенно пожимаю плечами и не только из-за плохого владения языком. Он пристально смотрит на меня. Я опускаю взгляд и понимаю, что сижу в одной ночной рубашке, обнажающей не только мои руки, но и верхнюю часть груди.

– Не извиняйся, – тихо говорит он. – Это я непростительно груб.

Я поднимаю глаза. Теперь он, к счастью, смотрит мне в лицо. У него красивые глаза. Зеленые.

– Я лейтенант Эдвард Мейсен. ВВС Великобритании.

– Изабелла Свон, школьная учительница, – отвечаю я. – По крайней мере, была ей.

Он кивает, закрыв глаза на мгновенье.

– Лежите, – говорю я. – Я принесу завтрак. Хотите есть?

– Умираю с голоду.

– С этим можно кое-что сделать, – говорю я, вставая. – Ждите здесь.

Когда я возвращаюсь в комнату с тяжелым подносом в руках, он ерзает на кровати, судя по всему пытаясь снять ботинки одной здоровой рукой.

– Я помогу.

Я ставлю поднос на тумбочку возле кровати и, аккуратно развязав шнурки на его ботинках, снимаю их. Лейтенант Мейсен морщится.

– Не стоило тебе этого делать. Я… боже, от меня воняет. И я перепачкал всю твою кровать.

– Ничего страшного.

Я взбиваю подушки у изголовья кровати.

– Обопритесь на них.

Я ставлю поднос ему на колени, пораженная тем, с какой скоростью он начинает набивать еду в рот обеими руками. Он резко замирает, затем проглатывает и смотрит на меня.

– Прошу прощения, – бормочет он, покраснев. – Там непросто было раздобыть еду.

– Как долго?

– Почти две недели. Днем прятался, ночью бежал. Я… я был уверен, что меня поймают, убьют в назидание другим… что я никогда не вернусь домой.

Он замолкает, его глаза блестят, и он опускает взгляд, прокашлявшись.

– Теперь вы в безопасности, – шепчу я, замерев в нерешительности, прежде чем коснуться его руки. – Я позабочусь о вас.

Он кивает, все так же не глядя мне в глаза. Я понимаю, что он смущен.

– Я сейчас вернусь, – говорю я и ухожу из комнаты, чтобы он мог прийти в себя.

Я стою на кухне и роюсь в корзинке, которую оставила Роуз, и нахожу там пакет чая. Вооружившись чайником, кружкой, молоком и сахаром я поднимаюсь наверх. Лейтенант Мейсен снова ест, теперь медленнее, и мельком смотрит на меня, когда я сажусь рядом с кроватью и наливаю чай.

– Вы пьете с молоком и сахаром?

– Это настоящий чай? Да, пожалуйста!

Он делает большой глоток, и я даже рада, что налила много молока, иначе он бы обжегся.

– Боже мой, – стонет он. – Я думал, его уже нельзя раздобыть.

Он прав. Чай, кофе, сахар, какао и другие импортные продукты теперь выдают строго по карточкам с тех пор, как началась война. Видимо, Роуз и ее мужа это не касается.

– Спасибо огромное, – говорит он с улыбкой. – Домашний вкус, каким он был, пока мир не полетел в очко.

Божечки.

– Господи, – шепчет он, качая головой. – Прошу прощения. Я уже давно не был… в обществе дамы. Прошу, не говори своему мужу. Я не хотел тебя оскорбить, честное слово.

– Я… эм… не замужем.

– О, я просто предположил.

Он машет руками в воздухе, оглядывая комнату.

– Это комната принадлежала моим родителям. Теперь я здесь живу.

– Они…

– Скончались, – шепчу я.

– Мои соболезнования.

Я киваю в знак благодарности.

– Поешьте, пока не остыло. Я зайду за подносом, когда закончите, – говорю я, вставая с кресла.

– Ты не обязана уходить, – спешно говорит он. – Я обидел тебя?

– Нет, но у меня есть дела. Теперь ферма принадлежит мне, и меня ждет много работы, но я скоро вернусь.

– Хорошо.

Я оставляю его завтракать и, переодевшись в рабочую одежду, выхожу во двор. Накормив животных и убрав за ними, я делаю себе завтрак. Так всегда делали мои родители, так делаю и я. Час спустя я возвращаюсь на кухню с бутылками свежего молока и горсткой яиц в руках. Может быть, теперь все и выдают по карточкам, но с этими прекрасными животными мне не страшен голод.

Смыв с себя запах конюшни, я быстро завтракаю и возвращаюсь наверх. Лейтенант Мейсен резко садится на кровати, увидев меня, и смотрит со смятением во взгляде.

– Мне нужно в… эм… воспользоваться удобствами.

– Прошу прощения, – восклицаю я, кидаясь к нему и помогая встать с кровати.

Он с силой опирается на меня, но я выносливее, чем кажусь со стороны, и мы без особого труда выходим в коридор.

– Это здесь. Ванная у меня в доме, – говорю я, не скрывая гордости.

– Так, безусловно, проще, – усмехается он. – Теперь я справлюсь. Спасибо.

– Там есть новая зубная щетка, – добавляю я и оставляю его одного.

Пока он занят, я быстро меняю грязные простыни и открываю окна, чтобы проветрить комнату. Оглядывая свои владения из окна, я благодарю судьбу за то, что они расположены в некоторой глуши. Главная дорога пролегает в километре отсюда, в конце грунтовой дороги, и мне всегда видно, если кто-то направляется сюда. Здесь должно быть безопасно.

Я оборачиваюсь, когда лейтенант Мейсен возвращается в спальню, и замечаю, что он вымыл лицо и руки и снял куртку. Пистолет все также висит на боку. Он выглядит так, будто в любой момент рухнет на пол, измотанный телом и духом после тяжелых испытаний. Я подхватываю его и помогаю лечь обратно на кровать.

– Отдыхайте, – говорю я, забирая поднос.

Лейтенант хватает меня за руку, и я испуганно вздрагиваю. Он сразу ослабляет хватку и осторожно поглаживает мою руку. Его прикосновение вызывает странное ощущение внизу живота.

– Почему ты это делаешь? – шепчет он, напряженно глядя на меня. – Помогаешь мне.

– Кто угодно сделал бы то же самое.

– Нет, не сделал бы.

– Это правильно. Так… так поступил бы мой отец.

Он кивает, откинувшись на подушки, и медленно отпускает мою руку. Я забираю поднос и спускаюсь на кухню. Я знаю, что это крайне опасно, но не жалею. Родители гордились бы мной, в этом я не сомневаюсь.

Я проверяю лейтенанта несколько раз в течение дня, каждый раз улыбаясь при виде его расслабленного во сне лица. Даже представить не могу, каково ему пришлось там одному, когда не знаешь, кем окажется первый встречный – врагом или союзником. Наверное, ему было очень страшно. Отправив ужин в духовку, я поднимаюсь наверх с горячей водой, мылом, полотенцами и бинтами. На этот раз он не спит, и я помогаю ему дойти до туалета, а затем ищу в родительских шкафах подходящую одежду. Он высокий, совсем как мой отец, так что все его вещи должны прекрасно подойти. Когда лейтенант снова усаживается на кровать, я ставлю таз с водой на тумбочку.

– Вам… эм… нужно умыться?

– Это еще мягко сказано, – усмехается он.

Я смотрю на него с минуту, стараясь скрыть от него, как я нервничаю.

– Надо… снять рубашку.

Он смотрит на меня.

– Хорошо.

Он благополучно расстегивает пуговицы одной рукой, но мне приходится помочь ему снять ее, как и повязку, и кобуру с пистолетом, а затем и майку. На нем остается только кожаный шнурок с двумя круглыми жетонами красного и зеленого цвета, висящими на груди. Я тяжело сглатываю от его вида и быстро отворачиваюсь к тазу, чтобы отжать полотенце. Он закрывает глаза, когда я начинаю протирать его лицо и шею, а затем, замешкавшись, мою его грудь, осторожно обходя раненое плечо.

– Вы можете сесть?

Я мою ему спину и подмышки.

– Прошу прощения за то, как от меня пахнет, – говорит он.

– Я каждый день бываю в конюшне.

Он смеется.

– Я настолько плох?

Его глаза весело блестят, и я вдруг осознаю, как близко мы сидим.

– Нет, я… нет, – шепчу я, попав в плен его взгляда.

Его взгляд неспешно меняется, а дыхание становится быстрее. Внезапно он наклоняется вперед и приникает к моим губам. На мгновение мы оба замираем. А затем лейтенант Мейсен выдыхает, обхватывает мою щеку ладонью и целует меня снова. Сердце пускается вскачь, я забываю, как дышать. Мы не должны этого делать. Он издает тихий стон, проводя ладонью вдоль моей шеи, поигрывая волосами, а затем задерживает ее у меня на спине и притягивает меня ближе, прижимая к своей обнаженной груди. Его приятно чувствовать: он теплый, твердый и живой. Я так давно не чувствовала ничего, кроме горя и тревоги. Наклонив голову, я поддаюсь легким прикосновениям его губ и размыкаю свои, издавая непроизвольный вздох, когда его язык начинает ласкать мой. Я нерешительно целую его в ответ, роняя полотенце из рук, и провожу ладонями по его предплечьям, замечая, какие они сильные и твердые, какая гладкая у него кожа. Я еще никогда не прикасалась к мужчине и дрожу, когда его рука перемещается с моей талии на грудь, обхватывая ее. Вскрикнув, я отстраняюсь, разорвав поцелуй. Мы не должны этого делать. Он озадаченно смотрит на меня темными, широко распахнутыми глазами, я смотрю в ответ, а затем быстро вскакиваю с кровати, на ходу хватая тазик.

– Изабелла…

– Ужин почти готов, – бормочу я и мигом вылетаю в коридор.

– Прости! – кричит он вслед. – Прошу, я не…

Очутившись в коридоре, я прислоняюсь спиной к стене, пытаясь совладать с дыханием и слушая, как лейтенант Мейсен бранит себя словами, которых я никогда прежде не слышала. Почему я позволила ему поцеловать меня?

Почему я остановила его?

Я все еще чувствую его вкус на губах, в своем дыхании. Мне понравилось даже прикосновение его блуждающих по моему телу рук. Выдохнув, я спускаюсь на кухню, качая головой от собственной глупости. Я и дня не знаю этого человека, и скоро он уедет.

Поставив обед на поднос, я иду наверх, чувствуя слабость и головокружение. Он сидит на кровати, и я ставлю еду на тумбочку, не глядя на него. Едва я освобождаю руки, я чувствую, как он тянется ко мне, и резко отдергиваюсь.

– Прошу, я ничего тебе не сделаю, – говорит он, пододвигаясь.

В конце концов, я смотрю на него, не видя в выражении его лица ничего угрожающего.

– Я бы никогда… – он замокает.

– Я… я знаю.

Я сажусь на край кровати, оставив между нами приличное расстояние.

– Прости, – произносит он шепотом.

С виду он и вправду полон раскаяния, как и, похоже, желания поцеловать меня снова.

– Я и не думал… воспользоваться ситуацией. Ты такая красивая и добрая, и… я и не думал, что… Эм…

Он прокашливается.

– На военной базе женщин нет, понимаешь ли. И я так давно даже не видел девушку, женщину так близко. И когда ты прикоснулась ко мне, я захотел…

Он опускает взгляд, качая головой.

– Я… мне понятно одиночество, – шепчу я. – Желание… близости.

– Ты не злишься на меня?

– Нет. Вы… эм… удивили меня.

Я чувствую, как горят щеки.

– Я не должен был… так тебя лапать, – говорит он, пододвигаясь чуть ближе.

Не знаю, что означает это выражение, но, наверное, он имеет в виду то, как прикасался ко мне во время поцелуя. Я смущенно смотрю на него.

– Я никогда…

Он пододвигается еще ближе, осторожно накрывая мою ладонь своей.

– Значит, ты не обручена?

Я мотаю головой, чувствуя, что снова теряюсь в его глазах.

– А… э… постоянный ухажер есть?

– Нет.

– Как?

– Что как?

– Ты такая милая… и храбрая… добрая и красивая. Почему у тебя нет парня?

– Мой отец умер три месяца назад, – отвечаю я шепотом. – Мать годом ранее. Когда она заболела, я бросила работу и вернулась домой, чтобы ухаживать за ней. На знакомства не было времени.

– Мне жаль, – тихо говорит он, переворачивая мою ладонь и переплетая наши пальцы.

Я киваю, наслаждаясь тем, что он так близко.

– До этого я училась, и во время учебы никто не замечал меня, потому что рядом была моя сестра Роуз.

Я не завидую Роуз и знаю, что она никогда не намеревалась быть в центре внимания, так сказать. Люди просто не могут сопротивляться притягательности ее красоты и задора.

– Она из нас двоих красавица, – завершаю я мысль, улыбаясь лейтенанту Мейсену.

– Мне сложно в это поверить.

– Вы никогда ее не видели.

– Нет, – бормочет он, наклоняясь и проводя кончиком носа вдоль моей шеи, – но я видел тебя.

Меня пробирает дрожь, когда он целует меня под ухом и дальше вдоль линии челюсти до самых губ.

– Хочешь, чтобы я остановился? – спрашивает он.

– Да.

Он мигом отстраняется.

– Но только потому, что я хочу, чтобы вы пообедали, – добавляю я с улыбкой.

Он широко улыбается в ответ и отдает честь.

– Да, мэм.

Я встаю и подаю ему поднос.

– Ты не будешь есть? – спрашивает он с беспокойством на красивом лице.

– Буду. Если чувствуете себя неплохо… хотите присоединиться ко мне на кухне?

– С удовольствием. Я чувствую себя гораздо лучше.

– Минутку, – я киваю в сторону груды вещей, висящих на стуле. – Можете переодеться во что-то из этого, если хотите.

– Спасибо.

Я накрываю стол на двоих, а потом поднимаюсь в спальню помочь ему застегнуть рубашку и брюки, изо всех сил стараясь не покраснеть. Мы спускаемся вниз, и хотя он слегка опирается на мою руку, силы явно возвращаются к нему.

Он садится на место моего отца, я занимаю стул напротив и складываю руки.

– Вы произнесете… э… столовую мольбу? – спрашиваю я, не сумев вспомнить английское выражение.

– Столовую мольбу?

– Благодарность Богу перед едой.

– Застольную молитву. Признаюсь, давно этого не делал, – он прокашливается. – Господь, благослови нас и эти дары Твои, вкушаемые нами от щедрот Твоих. Аминь.

– Аминь.

Я улыбаюсь ему и встаю поухаживать за ним.

– Ты вовсе не обязана, – говорит он, когда я начинаю наполнять его тарелку.

– Мне не сложно, правда.

Я вижу, что он голоден, но он изо всех сил старается есть медленно при мне, нахваливая все, что пробует. Мы мало говорим, но это не страшно. Я уже почти привыкла есть одна. А так гораздо лучше.

– Это было потрясающе, – вздыхает он, хлопая себя по плоскому животу. – Не припомню, когда у меня в последний раз был такой обед.

– Спасибо. Мама научила меня готовить.

Он кивает и слегка ерзает на месте.

– Что-то не так?

– Нет, просто я взялся курить, когда попал в армию, и у меня закончились сигареты несколько дней назад. После вкусного ужина… ну…

– У меня есть немного. Угощайтесь.

Он весь светится.

– Еще бы.

Я открываю один из шкафов, в котором храню большую часть того, что приносит Роуз, и достаю упаковку. Не знаю, почему она решила принести сигареты. Может, думала, что я отдам их Майклу или его отцу.

– Держите. – Я кладу пачку перед ним.

Он хмурится.

– Где ты их взяла? – он смотрит на меня, прищурившись. – Они немецкие.

– Я знаю.

– Тогда откуда? Я знаю, что ты не работаешь на них.

– Нет, конечно, нет. Я бы никогда…

Вздохнув, я сажусь обратно и смотрю, как он теребит пачку, крутя ее на столе.

– Моя сестра, Роуз, принесла их.

– Та якобы красавица сестра? – спрашивает он с гораздо менее суровым видом.

Я фыркаю.

– Да, она. Я ее не прошу, но она продолжает приносить мне продукты и вещи.

– Почему?

– Не знаю. Наверное, чувствует себя виноватой.

– В чем?

Я смотрю на него и делаю глубокий вдох.

– Она… вышла замуж… за одного из них – офицера. Она…

– Предательница, – перебивает он.

– Наивная юная девушка, которая слишком легко влюбляется! – восклицаю я, вставая. – Он… соблазнил ее! Подарками, обаятельной улыбкой и обещаниями сказочной совместной жизни. Он украл ее из семьи! Моя сестра неплохой человек!

Я сердито вытираю горячие слезы со щек и хватаю попавшие под руку тарелки, желая запустить их через всю кухню. Но, конечно, не делаю этого. Вместо этого лишь гремлю посудой в раковине, начав мыть ее, стоя к нему спиной. Я чувствую, как он подходит со своей тарелкой в руках и ставит ее рядом с раковиной.

– Прости, – бормочет он. – Я не должен был говорить это.

Он протягивает руку, мешкает, а затем опускает ее на мое плечо.

– Мне ненавистно то, что она сделала, – шепотом говорю я. – Но я не могу ненавидеть ее.

Я оборачиваюсь и смотрю на лейтенанта.

– Отец умер из-за этого… когда она вышла замуж. Я обнаружила его на следующее утро в комнате Роуз, склонившегося на коленях возле ее кровати, холодного и бледного. И все равно… я не могу ее ненавидеть, хотя, наверное, должна. Но она сделала это, не потому что хотела причинить кому-то боль. Она не разделяет его убеждений. Она просто влюбилась.

Я беспомощно пожимаю плечами, чувствуя, что глаза снова наполняются слезами. Он подходит ближе, смахивая мои слезы и касаясь моей щеки ладонью.

– Лейтенант Мейсен…

– Эдвард. Думаю, эти формальности уже неактуальны.

– Да, пожалуй, так.

– Что ты хотела сказать?

Я смотрю на него.

– Не знаю. Наверное, просто твое имя.

Он улыбается, поглаживая меня по щеке.

– Давай я помогу тебе с посудой.

– Спасибо.

Мы стоим рядом, занятые делом. Я мою тарелки, он вытирает, как может, одной рукой, и довольно скоро мы заканчиваем.

– Мне нужно накормить животных, – говорю я, вытирая руки.

– Могу я пойти с тобой?

Я киваю и веду его во двор. Он обводит взглядом сооружения.

– Ферма гораздо больше, чем я думал. Как ты со всем справляешься?

– У меня сейчас мало животных. Поля сдаются в аренду моей семье. Смотри.

Я показываю пальцем на слабый свет вдали.

– Там живет брат моего отца. Ты знаком с моим двоюродным братом Майклом.

– Да, конечно. Думаю, храбрость – ваша семейная черта.

– Мы просто поступаем правильно. Как и ты.

– А это что за здание? – спрашивает он, кивая в сторону сооружения, в окнах которого горит слабый свет.

– Это амбар. Я… эм… оставила свет включенным для тебя, честно говоря.

– Для меня?

– Я собиралась спрятать тебя там, когда тебе станет лучше, но…

– Но? – тихо переспрашивает он.

– Мне нравится, когда ты в доме со мной, – признаюсь я. – Я не думаю, что в амбаре намного безопаснее, но если предпочтешь…

– Я бы хотел остаться в доме с тобой, – перебивает он. – Я… э… не хотел бы оставаться один.

– Я тоже.

Он улыбается и делает глубокий вдох.

– Здесь так спокойно.

– Да. Не представляю, каково было бы снова жить в городе. Я, конечно, была счастлива работать учителем, но мой дом здесь.

Я поворачиваюсь к нему.

– А где твой дом?

– Кеттеринг Таун в Нортгемптоншире, я думаю.

– Думаешь?

– Я родился и вырос в этом городе. Но у меня никого не осталось. Я сам по себе с семнадцати лет.

– Мне жаль.

Он пожимает плечами, но берет меня за руку, когда я тянусь к его ладони.

– Чем ты занимался… пока мир не полетел… ну, как ты там сказал?

Он смеется, сжимая мою ладонь.

– Я ужасный сквернослов.

– Нестрашно.

– Я работал на обувной фабрике, – отвечает он с улыбкой. – Не самая привлекательная работа, но на жизнь хватало. Когда началась война, я попал на службу в ВВС Графтон Андервуд, в нескольких километрах от города, и стал носить армейские сапоги, а не шить их.

Он вздыхает и лезет в карман за сигаретами.

– Не стоит мне брать ничего им принадлежащее, но…

– Ты уже пил их чай, так что…

Он со смешком открывает пачку.

– Справедливое замечание. Ты куришь?

– Иногда, только на вечеринках.

– На вечеринках, а? Расскажи-ка.

Он поджигает сигарету и отдает мне, а потом достает еще одну для себя. Я осторожно затягиваюсь.

– О вечеринках? Особо нечего рассказывать. Это было до войны, конечно. Я тогда еще училась.

– Ты танцевала?

– Когда приглашали.

– Не представляю тебя стыдливой барышней без кавалера.

– Кем?

– Ну, девушкой, стоящей в сторонке, пока все остальные танцуют, – поясняет он.

– О, – я улыбаюсь. – Ну да, я танцевала время от времени.

– Так и думал, – он расплывается в улыбке. – Я бы приглашал тебя на каждый танец.

Я смотрю под ноги, чтобы скрыть заливший щеки румянец.

– А что же ты? Были стоящие вечеринки в Кеттеринге?

Он фыркает.

– Понятия не имею.

– Почему?

– Я в то время был вроде как дохляком. ВВС сделали меня мужчиной, – смеется он, напрягая бицепс.

– Ты был маленьким?

– Высоким, но тощим. Неуклюжим. Еще и прыщавым.

– Не могу себе даже представить.

– Многое может произойти за четыре года.

Я вздыхаю.

– Это точно. Уже почти четыре года прошло с тех пор, как они пришли. Иногда я думаю, закончится ли эта война когда-нибудь.

Эдвард тушит сигарету и обнимает меня одной рукой.

– Однажды закончится, – говорит он. – Мы победим.

– Откуда ты знаешь?

– Мы лучше них.

Я смотрю на него, и он отвечает наглой улыбкой. Я не могу не улыбнуться в ответ.

– Я тебе верю.

– Хорошо. – Он сжимает мое плечо. – Покажи мне своих животных. Я никогда раньше не был на настоящей ферме. Подкинь мне работенку.

Настал мой черед улыбаться.

– Надо подоить двух коров – работа как раз для твоих шаловливых рук.

У Эдварда отпадает челюсть, и краснеют уши. Он, не переставая смеяться, идет за мной в коровник, чтобы покончить с оставшейся на сегодняшний день работой. Это уж точно самый странный день в моей жизни, но по-своему самый чудесный.

Я принимаю ванну и мою голову перед сном. Большинство женщин сейчас носит удлиненное каре, но я оставила свои волосы не по моде длинными. На день я заплетаю их в косу или закалываю, но распускаю на ночь, и тогда они достают мне почти до пояса. Я долго расчесываю их, пока они не высохнут, вспоминая, как мы с Роуз заплетали друг другу волосы, и как все теперь изменилось. Она замужняя женщина, а я ее незамужняя сестра, прячущая заклятого врага ее мужа.

Я заглядываю проведать Эдварда. Он уже в кровати, но сидит, опершись об изголовье.

– Тебе что-нибудь нужно? – спрашиваю я, изо всех сил стараясь смотреть ему в лицо, а не на голую грудь.

Он протягивает руку.

– Да.

Я неторопливо подхожу к нему и беру его за руку, позволяя ему притянуть меня и усадить на край кровати.

– Ч-что тебе нужно?

– Ты, – шепчет он. – Мне нужна ты.

– Ой.

Он проводит рукой по моим волосам, наблюдая за мной. Его глаза кажутся темными в слабо освещенной комнате, и от их взгляда по мне пробегает дрожь.

– Я знаю, это… совершенно неуместно, – бормочет он. – Я не должен… и ты заслуживаешь…

Он делает неровный вдох, обхватывая ладонью тыльную сторону моей шеи.

– Но я могу думать лишь о том, чтобы поцеловать тебя снова.

Он подается вперед, нежно наклоняя мою голову, и захватывает мои губы своими. Я не сопротивляюсь. Я тоже этого хочу. От его поцелуев у меня кружится голова, и я не успеваю заметить, как оказываюсь лежащей на спине, а он нависает надо мной.

– Ты… осторожно с плечом, – пищу я, пока он осыпает поцелуями мою шею, покусывая чувствительную кожу.

– Уж поверь, – выдыхает он, – я сейчас совсем не чувствую боли.

Он снова целует меня в губы, застонав, когда я раскрываю свои.

– Останься со мной на ночь, – просит он, глядя мне в глаза.

– И ч-что произойдет? – спрашиваю я, запинаясь и чувствуя, как сердце колотится от волнения.

– Тебе решать. Я… я не хочу, чтобы ты пожалела об этом. Можем делать все, что захочешь. Я знаю наперед, что мне понравится.

– Я не знаю. Я не занималась… ничем, – признаюсь я.

– Я тоже.

Я недоверчиво смотрю на него. Он издает смешок, на мгновение пряча лицо.

– Это… знаешь ли… неловко… для парня. Быть… неопытным.

– Я бы ни за что не подумала, что ты не…

– Тут дело не в отсутствии попыток с моей стороны. – Он тихо смеется. – Но… дохляк, помнишь?

– Но у тебя же наверняка была… возможность, после того, как ты стал пилотом? – спрашиваю я, смущаясь от собственной прямоты. – Ты красивый и… ну, твоя форма.

– Тебе нравится форма, а? – дразнит он, проведя носом от моей груди до подбородка, вдыхая запах моего мыла.

Когда он смотрит на меня снова, мое лицо горит от смущения.

– Были женщины, которых можно… эм… посещать… в перерывах между тренировками. Но это не… это… э… стоит денег…

– Ох!

Боже мой!

– Некоторые из моих друзей ходили, – говорит он. – Но я не хотел… ну, то есть, хотел, но… не так.

Он смущенно смотрит на меня.

– Я бы хотел поцеловать тебя и… быть может, прикоснуться к тебе, если позволишь.

Я слишком нервничаю, чтобы говорить, поэтому лишь киваю в ответ, замечая лишь, как сердце барабанит в груди.

– Не бойся, – шепчет он мне в губы.

– Я не боюсь.

– Я могу снять его? – Он берется за пояс моего халата.

– Да.

Без повязки он куда проворнее, и через считанные мгновения его глаза блуждают по моему телу, облаченному лишь в белую ночную рубашку без рукавов.

– Ты такая красивая.

Эдвард вытягивается рядом со мной, спихивая одеяло ногами.

Я взвизгиваю и закрываю глаза руками. Он голый!

– О боже мой, – шепчу я.

Он смеется, убирая мои руки от лица.

– Прости. Когда слишком долго живешь среди мужчин… перестаешь особо беспокоиться насчет скромности. И ты не дала мне нижнего белья.

– Я… я забыла. И не подумала… Ну и дура.

– Эй, – тихо говорит он, целуя мои ладони, – вовсе нет. Это я как дикарь, Изабелла. Ты заслуживаешь гораздо лучшего, чем это.

Меня накрывает разочарование.

– Это значит, что ты больше не хочешь?

Он смеется.

– Черта с два. Я просто хочу, чтобы ты знала, что при других обстоятельствах я бы ухаживал за тобой, как следует, был бы твоим молодым человеком и принес бы цветы, прежде чем хотя бы рискнул поцеловать тебя.

– Это… было бы мило.

Но это бессмысленные мечты. Мир теперь другой, как говорила Роуз, и, может быть, это единственная ночь, которую я проведу с Эдвардом. За ним могут прийти хоть завтра, а даже если этого не произойдет, Майкл и Сопротивление работают над тем, чтобы вывезти его из страны. Так или иначе, он скоро уйдет. И от этой мысли мне так грустно, что не хочется себе это признавать. И вместо того, чтобы раздумывать о том, чему никогда не бывать, я лучше просто буду наслаждаться этой ночью.

– Можно я тоже к тебе прикоснусь? – спрашиваю я еле слышно.

– Тебе не нужно спрашивать.

Я опускаю взгляд, рассматривая его тело. Он сегодня принял ванну и сам обработал свои ссадины, и могу сказать, что он явно похудел, но в моих глазах он совершенен. Эдвард вздыхает, когда я провожу ладонью по его груди, чувствуя, как волоски щекочут кожу, а затем обвожу линии его живота. Дойдя до пупка, я замираю и вожу рукой туда и обратно, вместо того, чтобы спуститься ниже.

– Пожалуйста, – выдыхает Эдвард, запустив руку в мои волосы. – Поцелуй меня.

Он приподнимает мое лицо и обрушивается на мои губы в обжигающем поцелуе. Я чувствую, как вторая его рука накрывает мою ладонь и спускает ее ниже, пока она не оказывается там, где ему нужно. Сбивчивым шепотом он объясняет мне, как прикасаться к нему, как его поглаживать, пока не вскрикивает, проливая свое семя на наши ладони. Все заканчивается так быстро, что, похоже, смущает его, хотя я не совсем понимаю почему.

– Давно… этого не делал, – говорит он, успокоив дыхание и вытерев наши руки. – Извини.

Я мотаю головой, надеясь, что он понимает, что меня это не беспокоит. А потом до меня доходит другая мысль.

– Ты… делаешь это сам с собой?

Он удивленно смотрит на меня.

– Ну да. Думаю, большинство мужчин делает это… если у них нет… эм-м… половых контактов.

– О. Я не знала.

Он поворачивается ко мне и сгребает в объятья.

– Это потому что ты милая неопытная девочка. А я тебя совращаю.

Он выглядит странным образом смущенным и в то же время гордым этим фактом. Мужчины странные существа.

– Мне понравилось, – говорю я. – Прикасаться к тебе, заставлять тебя… чувствовать.

– Мне тоже понравилось. И теперь я хочу заставить тебя чувствовать…

– К-как ты? Женщины и вправду могут?..

– Думаю, да. И я бы с большим удовольствием выяснил это.

Он улыбается, глядя на меня с невысказанным вопросом во взгляде.

– Хорошо.

Он целует меня, на этот раз медленнее, более сдержанно, и я расслабляюсь, наслаждаясь прикосновениями его губ. Он гладит мои руки, волосы и спину. Так приятно ощущать прикосновения. Теперь я не удивлена, когда он касается моей груди, обхватывает ее ладонью, ласкает живот и снова гладит по волосам. Он проделывает это несколько раз, а потом я чувствую, как он осторожно тянет за лямки сорочки, стягивая их с плеч, пока я не оказываюсь полуобнаженной перед ним.

– Боже, ты прекрасна, – шепчет он, нежно лаская меня. – Такая мягкая.

Эдвард целует меня снова, дразня соски пальцами, пока они не твердеют, а потом наклоняется надо мной. Я шумно вдыхаю, почувствовав его губы, а затем и язык. Мое тело начинает двигаться по собственной воле, и я невольно потираю бедра друг о друга, пытаясь унять странное чувство между ног. Я чувствую, как его ладонь скользит по моей ноге, задирая сорочку вверх.

– Я хочу прикоснуться к тебе, – стонет он.

– Да. Да, прошу.

Запустив пальцы в его короткие волосы, я позволяю ему раздвинуть мои ноги, и хватаю его за плечи, когда его пальцы оказываются в моем нижнем белье, нежно исследуя меня. Поначалу его прикосновения немного неловкие, но такие приятные.

– Эдвард! – вскрикиваю я, не в силах молчать, когда он сосредотачивается на одном особенном месте.

– Тебе нравится?

Его голос звучит хрипло.

– Да, да.

Он целует меня снова, скользя своим языком по моему, а потом я чувствую, как его палец проникает в меня, а затем еще один.

– Черт, – стонет он. – Как же приятно тебя чувствовать. Боже, я хочу…

Мне так хорошо, почти нестерпимо. Все. Его пальцы и их прикосновения, его губы на моей груди, его дыхание на моей коже. Напряжение нарастает и нарастает, пока не взрывается, и я чувствую, как сжимаюсь вокруг его пальцев, выкрикивая какие-то слова, которые даже разобрать не могу. Краем сознания я замечаю, что Эдвард стягивает мое белье и сорочку вниз, поднимает мои ноги и окончательно избавляет меня от одежды. Теперь я совсем голая, как и он. Он приподнимается вдоль моего тела и заключает меня в объятья, прижимаясь всем телом. Я чувствую слабость и такое волнение от переизбытка ощущений, что даже слезы наворачиваются на глаза.

– Я-я не буду, – запинается он, гладя меня по щеке. – Просто хочу чувствовать тебя.

Я киваю, чуть всхлипывая, и обхватываю его руками, пряча лицо в изгибе его шеи. Меня успокаивает ритм его дыхания и прикосновения его ладоней к моей обнаженной спине. С ним я чувствую себя в безопасности.

– Прости. Я не расстроена. Просто это было… сильно.

– Тебе понравилось?

Я киваю, и он шумно выдыхает.

– Мне тоже. Я и представить не мог… но женщины тоже могут.

Я смеюсь, снова кивая. Некоторое время спустя, я чувствую, как он накрывает нас одеялом. Мне бы надеть сорочку, но я слишком устала, чтобы шевелиться.

– Изабелла…

Теплые руки блуждают по моему телу, губы ласкают шею, и я чувствую, как что-то твердое упирается мне в спину.

– Я хочу тебя…

Я краснею и снова сосредотачиваю свое внимание на приготовлении яичницы к завтраку, а не на том, что произошло прошлой ночью, когда Эдвард разбудил меня всего через пару часов сна. Окружающая нас темнота и завеса сна заставляют позабыть о стеснительности, и я выгибаюсь под его прикосновениями, как кошка на солнцепеке. Я будто до сих пор могу почувствовать его между ног, скользящего сзади по влажной коже, так близко к тому, чтобы оказаться во мне. И в тот момент мне хотелось, чтобы он сделал это, взял меня всю. Вместо этого он гладил меня пальцами, толкаясь между моих сжатых бедер, пока не кончил на меня, а не в меня. Сейчас я рада, что он достаточно внимателен, чтобы не обрюхатить меня.

– Доброе утро.

Я поднимаю взгляд, отвечая Эдварду смущенной улыбкой.

– Давно проснулась? – спрашивает он.

– Несколько часов назад. Уже убрала в конюшне.

Он тянется прикоснуться к моей щеке, чтобы я посмотрела на него.

– Прошлой ночью. Я… это было?..

– Это было прекрасно.

Его плечи заметно расслабляются.

– Прекрасно, да? – улыбается он, наклоняясь, чтобы поцеловать меня. – С этим я могу согласиться.

Я накрываю завтрак для нас двоих, не переставая улыбаться.

– Чем занята сегодня? – спрашивает он за едой.

– Мне нужно съездить в город. Обычно я езжу туда по субботам.

Он кивает.

– Отличная идея. Поддерживаешь привычный распорядок дел.

– Да, именно.

– На ферме нужно что-то сделать? Я бы хотел помочь, чем только смогу.

Он уже перестал фиксировать руку повязкой и выглядит отдохнувшим.

– Тебе лучше оставаться в доме, мало ли кто увидит, – предупреждаю я. – Но… эта штука… э… из которой течет вода…

– Смеситель?

– Да, спасибо. Смеситель в ванной протекает. Ты знаешь, как его починить? Я все собираюсь попросить Майкла, но забываю.

– Больше ничего не говори. Я к твоим услугам.

Я смотрю на него, пока он пьет чай, с улыбкой болтая обо всякой ерунде. В другой жизни он мог бы быть моим мужчиной.
______________________
Перевод: RebelQueen
Редактура: Sensuous

Такой вот заворот) Будем рады вашим мнениям и впечатлениям на форуме;)