— Белла. Белла, — прошептала мама, склоняясь надо мной. В обычной ситуации я бы ни за что не ответила, буди она меня раньше полудня, но даже сквозь сон я поняла, что это что-то серьезное.

— М-м-м. Суббота же, — в ответ пробормотала я.

— Белла, вставай. Надень что-нибудь и спускайся вниз. Сейчас же, — приказала она, пока я моргала, пытаясь сфокусироваться на ее лице.
Ее волосы, собранные в хвост-пучок, топорщились, свисая влажными ото сна прядями на шею и забиваясь под воротник одной из старых футболок отца с эмблемой Senor Frog (П. переводчика: что-то вроде бара/клуба, где можно петь, танцевать, веселиться без всяких правил и ограничений).

Единственное, что удержало меня от недовольного взгляда в ее сторону, – чашка кофе, которую я заметила на тумбочке рядом с кроватью.

— Надеюсь, что кофе со вкусом лесного ореха.

— Поторопись, Белла, — повторила она, игнорируя меня, прежде чем выйти и закрыть за собой дверь.

Я перевернулась, чтобы проверить время, уверенная, что сейчас было безбожно рано, но не нашла телефон. На нужном месте лежал только белый USB-провод, совершенно бесполезный и ни к чему не подключенный. Не представляю, какие пошлые любовные сообщения в середине ночи прислал мне Эдвард, но, очевидно, родители забрали мобильный.

Я уткнулась руками в ладони, прислушиваясь к ритму быстро бьющегося сердца.

Они знали.

Каким-то образом они узнали, что всего несколько часов назад я чуть не занялась сексом, и теперь мне предстояло умереть от унижения. Вскоре на моем окне появится решетка, Эдвард больше никогда не сможет играть в бейсбол из-за сломанных рук, а мне придется пережить разговор о презервативах, герпесе и беременных девочках-подростках. Мама обязательно использует термин «девственная плева», а отец покраснеет настолько, что станет скорее фиолетовым, чем красным, и ни один из нас не сможет за ужином передать соль и куриную ножку, не думая о «девственных плевах».

Я вылезла из постели и собрала волосы в хвостик, совсем не похожий на тот, который был у мамы. Полагаю, если я спущусь вниз в одежде Эдварда, это будет равносильно подлитию масла в огонь или, учитывая данные обстоятельства, использованию смазки во время секса, поэтому я сняла его старую спортивную майку и натянула одну из старых футболок отца с группой Van Halen.

Осторожно открыв дверь, я замерла наверху лестницы, думая, как бы удачно соврать.

— Белла! Сейчас же!

Отец с матерью стояли внизу, ожидая, пока я спущусь.

— Что случилось? — беспечно спросила я, пытаясь идти не скованно.

— Белла, Эдвард был здесь прошлой ночью? — безо всяких вступлений спросил папа. Но это был не его типичный голос шерифа Свона. Он был не резким или разочарованным. Он был крайне настойчивым и… будто бы папа уже знал ответ.

Черт, черт, черт.

— Нет, па. Я же приехала в половине одиннадцатого, помнишь? — осторожно ответила я.

Я оказалась у подножия лестницы и попыталась пройти между родителей с улыбкой, но отец преградил мне дорогу.

— У тебя не будет проблем, малышка, — тихо сказал он. — Во сколько он уехал?

— Пап. В десять тридцать, — продолжала настаивать я, скидывая его руку с плеча.

— Белла, он знает, я все рассказал.

Я развернулась, чтобы посмотреть в сторону входной двери, около которой стоял Эммет со своим отцом.

— Что происходит? — настороженно спросила я, делая шаг назад. Мой желудок ухнул вниз, к коленям.

Мама подвела меня к дивану и в мгновение ока дала мистеру МакКарти чашку кофе.

— Эдвард не вернулся домой прошлой ночью, — объяснил Чарли. — Во сколько он уехал?

— До полуночи, — выдавила я. Желудок упал еще ниже. — Он должен был встретиться с Эмметом, а к двенадцати ночи вернуться домой.

— Он так и не приехал, — резко сообщил Эммет, поднимая руку ко лбу и срывая с себя бейсбольную кепку. На нем были только спортивные штаны и майка. Он даже не оделся.

— Где он? — спросила я, и на моем лице расплылась неверящая полуулыбка. Клянусь, мое тело опередило мозг в понимании того, что что-то случилось и моя жизнь только что навсегда изменилась.

Помощники шерифа – Марк и Аарон, – вышедшие из кухни в этот момент, напугали меня до смерти.

— Что происходит? — спокойно спросила я, вначале поднимаясь, а затем опускаясь обратно.

— Его машина, телефон и бумажник найдены на поле за домом. Он так и не появился, чтобы встретиться с Эмметом, — сказал папа, а затем начал печатать что-то в своем Блэкберри. Помощник шерифа Марк сел на кресло напротив нас, а я посмотрела на Эммета.

— В смысле «так и не появился»? Где мой телефон? Я позвоню ему. Он ответит и…

— Его телефон в участке, Белла.

— Почему?

— Это улика.

Эмметт продолжал тереть свой лоб, а мистер МакКарти даже не притронулся к кофе.

— Он уехал до полуночи? — снова спросил Чарли, и, клянусь, я никогда не думала, что это разговор будет… столь легким и столь тяжелым в одно и то же время.

Я увидела, как губы мамы сжались в тонкую линию, но отец не показал никакого осуждения.

— Ты видела, как он садился в машину? — продолжил он.

— Нет, но слышала, как она завелась.

— Какой-нибудь шум? Голоса или…

— Ничего, па, — прошептала я.

Я пыталась вспомнить, пыталась сконцентрироваться на деталях из прошлой ночи, но все, о чем я могла думать, — его улыбке, которую он кинул мне через плечо, прежде чем выбраться из окна, как и делал тысячу раз до этого.

— Ничего. Это было…

— Было как?

— Как и всегда, когда он уходил через окно, — прошептала я, на что отец вздохнул, но просто кивнул, делая очередные пометки в телефоне.

— Значит, он должен был встретиться с Эмметом без пятнадцати двенадцать, но так и не доехал до места встречи… — подытожил Чарли себе под нос, смотря на все заметки.

Сорок пять минут. Будучи дочерью копа, я знала, насколько серьезными были эти сорок пять минут.

— Где его родители? — слабо спросила я.

— В участке. Белла, я хочу знать все, о чем вы говорили и что вы делали. Абсолютно все.

Я откинулась на диван и уткнулась лицом в ладони, думая. Но единственное, что я могла вспомнить, – его улыбку. Я покачала головой, чтобы избавиться от воспоминания, вместо этого пытаясь изо всех сил припомнить, говорил ли он что-то о том, куда собирался, или, может, о том, что с его машиной были какие-то неприятности…

— Белла?

— Мы… целовались. Шутили. И все. Как всегда.

— О чем шутили?

— О трико.

— Что?

— Я шутила над его формой для бейсбола, — пожала плечами я. Это звучало настолько глупо и лично, что мои колени начали трястись.

Мама обняла меня и опустила подбородок мне на макушку, пока Чарли продолжил задавать вопросы. Уверенное поведение копа успокаивало меня, позволяло не сойти с ума. Посыпался град серьезных вопросов, и я действительно оценила, насколько он был хорошим копом. Я знала, что в тот момент, когда он снова станет моим отцом, я сломаюсь. Начну думать.

— Что еще? Вы не ссорились?

— Нет, нет. Мы говорили о… не знаю. О друг друге и… — я нервно выдохнула и вытерла глаза. — Бейсболе… и мы…

— Что? — тут же насторожился Чарли.

Это больно. Больно говорить и делать вещи, которые должны быть только твоими и те, о которых ты никогда не планировала рассказывать своему отцу. Унижение боролось с пониманием того, что им было необходимо знать действительно все.

Если бы Эдвард показался спустя десять минут с широкой улыбкой, я бы убила его к чертям.

— … о сексе.

— У вас был секс прошлой ночью? — спросил он, и это было безумно смущающе и уничтожающе, но в то же время Чарли сейчас не был моим отцом. Он был полицейским в деле. Он не выказывал никаких признаков родителя: ни разочарования, ни шока, ни осуждения.

И когда я избавилась от замешательства, то поняла, что что-то было не так. Очень-очень не так.

— Нет. Позвонила его мама… и мы не стали. Мы никогда…

— Были ли он зол по этому поводу? — спросил Чарли.

— Нет! Ты же знаешь, что он не такой, пап.

— Не говорил ли он, что в городе у него были с кем-то проблемы? Может быть, он рассказывал, что кто-то завидует ему или недоволен им?

— Нет, пап. Все любят Эдварда, ты это знаешь.

— Почему такая реакция? — Чарли тут же увидел мою запинку.

— Ничего… такого. Он просто сказал, что иногда ощущает слишком большое давление: бейсбол и все такое…

— Он испытывал стресс? Усталость?

Тогда Аарон, Марк и отец обменялись взглядами, а мама обняла меня еще крепче.

— Нет! — воскликнула я, махнув рукой и стирая новую порцию слез. — Не в этом смысле. Он бы не сделал этого.

— Нет, — сказал Эммет, замирая на месте. — Нет, он бы не сделал.

Чарли продолжил молча что-то записывать.

— Он говорил, что чувствовал давление. С чьей стороны?

— Со стороны города, своего отца. Но, пап, он бы не уехал просто так и не причинил бы себе боль. Все было не так. Мы просто разговаривали.

— Он же говорил все это?

— Да.

— Что именно?

Я рассказала. Все.

На долгое время наступила тишина.

А затем: — Давайте проверим озеро. Я хочу, чтобы все деревья вокруг собственности Калленов проверили с особым вниманием на какие-либо веревки.

— Пап, нет! — я села прямо и потянула его за рукав. — Он был счастлив перед уходом. Все не так.

— Белла, — проговорил Чарли, кладя руку на мою голову. — Мы хотим его найти целым и невредимым. Нам надо проверить все варианты. Позволь мне выполнять свою работу. — Вот и все. Он снова стал моим отцом. Вся моя храбрость исчезла.

Началась суматоха: мама наполняла термосы, офицеры разговаривали около двери, рации, прикрепленные к их плечам, то и дело гудели от помех и голосов.

С другого конца комнаты Эммет смотрел на меня, а я – на него. Никто из нас не произнес ни одного слова.

Я сидела здесь часы, смотря на телефон на коленях, ожидая, что он загорится и на нем отобразится имя Эдварда.

Глаза начали болеть, экран – расплываться, и я все еще не почистила зубы.

Мама попыталась накормить меня ленчем. Я отказалась.

В конце концов она, вздохнув, села рядом со мной.

— Ты любишь его, — сказала она.

— Да.

И после этого я плакала, уткнувшись ей в шею.

— Папа звонил? — спросила я ее спустя часы, годы, мгновения, когда небо постепенно окрашивалось в розовый.

— Пока нет, Белла, — тихо ответила она, всматриваясь в вечерние новости.

Я медленно встала – впервые за день. Так же медленно поднялась по лестнице, направляясь в спальню, и, закрыв за собой дверь, уткнулась лицом в подушку.

Это казалось абсолютно невероятно – менее суток назад он все еще был здесь. Прямо здесь. Он смеялся со мной, принимал важные решение… а сейчас… он ушел.

Я скатилась с кровати и открыла окно. По щекам без остановки бежали слезы.

Я посмотрела на небо, поверх темного дерева, закрывающего обзор.

Он был там… где-то, дыша тем же воздухом. Как его могло здесь не быть?

Именно так я усыпляла себя последующие три ночи.

Джесс и Розали приехали на следующий день. Их лица тоже были заплаканными, чистыми от косметики и полными непонимания.

— Неужели он ничего не говорил? Вообще ничего? — спросила Джесс, вытирая рукавом слезы.

Я подняла руки ладонями вверх и пожала плечами.

— Я ничего не знаю. Только то, что он бы не исчез просто так. Не сделал бы ничего с собой. Он был счастлив. Собирался пойти на тренировку… — я замолчала, думая о том, как глупо все это звучало.

— Все в порядке, — заверила Розали, обнимая меня. — В порядке. Когда он вернется, я надеру ему зад за то, что он заставил тебя плакать. Клянусь, я убью его за это.

Она делала это из благих побуждений, но я оттолкнула ее.

— Он ничего не сделал, — во мне начала расти злость. — Это не произошло намеренно.

Роуз отступила, а Джесс продолжила плакать в рукав.

— Ты думаешь, что с ним это сделал кто-то? — спросила она.

— Не знаю, — ответила я, с силой тряся головой. — Я не знаю. Я знаю лишь то, что он бы не уехал просто так. И ничего не сделал бы с собой. Поэтому, если люди говорят это… им надо прекратить. Потому что они ошибаются.

Джесс закусила губу и вздохнула.

— Джаспер рассказал полиции, что Эдвард, по его же словам, мог бросить спорт после завершения сезона.

— Что? — удивленно спросила я. Он не говорил этого мне. Вообще ничего.

— Он сказал, что устал. Не от спорта, а… ну ты знаешь… от статуса золотого мальчика.

— Он не собирался бросать, — презрительно усмехнулась я, чувствуя обиду и раздражение. Если это было правдой, он бы сказал мне об этом раньше, чем кому-либо, ведь так? — Он хотел играть. Ну, типа, вечно.

— Я лишь озвучиваю то, что рассказал Джаспер. У него нет причин врать, Белла.

— Он, должно быть, сорвался, — настаивала я, — и не имел это в виду.

Я говорила за него и, возможно, мне не следовало этого делать, но я ненавидела, когда люди списывали его со счетов. Ненавидела, когда они сомневались в его силе. Думали, что он мог…

— Джасперу не следовало говорить этого, — рявкнула я.

— Ему пришлось, — слегка защищаясь, ответила Джесс. — Полиция хочет знать все.

— Да, но это все выставляет не в том свете!

— Если ты будешь выбирать информацию, то можешь упустить что-то очень важное! Даже если ты не думаешь, что это важно, это может быть очень важно!

— Он бы не сделал этого! — снова закричала я. И они посмотрели на меня так, словно я была чертовски наивной, словно мой парень врал мне, а я просто принимала это… и это добило меня. — Он бы не сделал, — повторила я, опускаясь на ступеньки крыльца.

Мои девочки сели рядом со мной, не говоря ни единого слово, и мы просто держались за руки, ожидая мальчика, который не появлялся.

Зато приехали Джаспер и Эммет. Они выглядели столь же потерянными, как я себя чувствовала.

Эмм выбрался из джипа, в котором впервые не играло радио, его руки были засунуты в карманы. Он никогда не выглядел так за все время, что я его знала.

Он просто посмотрел на меня из-под козырька кепки и в неверии покачал головой, прежде чем уселся прямо на тротуар.

Джаспер прислонился к джипу и выплюнул жвачку, смотря на землю.

— Как я хочу, чтобы он, на хрен, просто вернулся, — сказал он спустя пару минут, не обращаясь ни к кому конкретно.

Мы сидели, пока не стемнело, ничего не говоря, а просто молча ожидая нашего друга.

Позже той ночью мы узнали, что внутри его машины были найдены следы крови. Примерно неделю спустя анализы подтвердили, что она принадлежала Эдварду.

Я не знала, что делать или что думать по этому поводу. Мама с неохотой поведала об этом. Она обняла меня и медленно и очень тихо произносила эти слова. Но я не умерла. Спроси вы меня неделю назад, как я справилась бы с такой информацией, я бы, вероятно, со смехом сказала, что умру. Я не кричала и не плакала. Я просто сидела.

После этого все исчезло. Дни больше были ничем. Я не помнила, как ела или ходила в туалет, или спала, или просыпалась, или даже дышала. Ничего не существовало.

И затем, спустя, наверное, восемь дней, все еще было многозначительно тихо.

Я подпрыгнула, когда однажды зазвонил домашний телефон. Это было какое-то автоматическое сообщение, подбивающее меня голосовать против каких-то сенаторов на предстоящих выборах.

Мои плечи были настолько напряжены, что, казалось, их зажимали с каждым моим движением, и я поняла, что все время ждала его звонка. С момента нашего самого первого поцелуя я никогда настолько долго не слышала его голоса.

Следующим утром к нам приехала Эсми Каллен, и я с трудом могла смотреть ей в глаза.

Казалось, я смотрела в зеркало. Она выглядела сбитой с толку, потерянной и слегка дикой.

Она села за наш кухонный стол, не тронув учтиво оставленный мамой кофе. Поверх ее плеч была накинута старая толстовка Эдварда с «Янки».

— Все, все что угодно, что ты можешь вспомнить, — молила Эсми. Ее глаза были широко распахнуты, и она изучала мое лицо; холодные руки стискивали мои.

— Я рассказала все что знаю, — слабо сказала я, отчаянно желая дать ей хоть что-то.

— Я знаю, знаю… но если бы ты могла… просто подумать еще раз, Белла. Пусть он сказал это хоть много месяцев назад…

— Нет, ничего, — прошептала я, чувствуя, как слезы заволакивают глаза.

Во всей этой ситуации была огромная проблема… не было ничего.

Эсми закусила губу и кивнула, выдохнув.

— Просто, если бы он собирался что-то рассказать, он бы сказал это тебе.

Я подняла колени к груди и начала раскачиваться.

— Я хочу, чтобы мой мальчик вернулся домой, — обратилась она к маме, и пустота в ее голосе была ужасающей. Жизнерадостность Эдварда, его страсть к жизни были прямым отражением его матери. — Я просто хочу, чтобы он вернулся.

Я уткнулась лицом в колени.

— Я не представляю, холодно ли ему, голоден он или ранен. Что, если он где-то мучается от боли или?.. — она тяжело задышала, и мама присела на корточки рядом с ее стулом. — Карлайл говорил, что я не могу пойти туда. Не могу думать об этом… но с самого дня его рождения моим главным приоритетом было его благополучие. Как я могу от этого избавиться? — ее улыбка была дрожащей, вопрос – серьезным, а плечи – трясущимися.

Спустя какое-то время мама отвезла Эсми домой. Вокруг ее плеч все еще была обернута толстовка Эдварда.

Я осталась сидеть за столом и смотреть на нетронутый кофе, и представлять самое худшее. Я думала о том, что действительно хотела бы обсудить все это с Эдвардом.

Участок, школа и несколько мест, где жили его более далекие родственники, были обклеены бумажками с его лицом на них. Это была та фотография, которую сделала я. Сразу после игры.

Он складывал свои вещи под скамейку для запасных, когда я позвала его, уже подготовив телефон, чтобы сделать снимок. Он поднял голову и широко улыбнулся. Его кепка была надета задом наперед, а глаза сияли победой. Я запечатлела тот момент.

— Поздравляю, — сказала я.

— Мне полагается приз? — спросил он, закидывая сумку на плечо. Затем мы неслись весь путь до заднего сидения его машины.

Мы обклеили объявлениями любую не движущуюся поверхность.

Я бродила до тех пор, пока не немели ноги и не болели бока. А затем еще чуть-чуть.

Я говорила себе, что кто-то увидит его лицо, его улыбку и узнает ее. Кто-то точно видел его и помнил. Нельзя забыть эту улыбку. Никогда в своей жизни у вас не получится этого сделать.

Затем наступили дни, когда я мечтала и мне казалось, что я видела его.

Я находила его, а он – меня, сквозь окно машины… после чего он начинал бежать. В конце находилась какая-то глупая причина и мы смеялись. Я отвозила его домой, где плакала Эсми, и наш мальчик был в невредимости.

На самом деле я просто терялась в центре Порт-Анжелеса.

С приездом отца начался дождь.

В конце концов эта история просочилась в Сиэтл, а затем – в национальные новости. Кабельное телевидение показывало его везде. Потому что он был чертовски хорошим белым парнем с большим потенциалом. Люди были зачарованы.

Я ценила это и ненавидела. Они все были обеспокоены этим, но никто из этих незнакомцев не знал, насколько ему было жизненно необходимо быть дома и в безопасности. Они не знали, что местечко чуть повыше локтя было чувствительно к щекотке, или о том, что он по-настоящему и без причин ненавидел сыр чеддер, или о том, как он крутил на лугу девушку, заставляя ее ощутить себя невероятно живой.

В это же время наш маленький город захватили репортеры и журналисты с сочувствующими и одинаковыми улыбками. Они интересовались его успехами в бейсболе.

Никто не спрашивал, что же заставляло его смеяться, а я точно знала на это ответ. Когда они все поняли, что я была его девушкой, я осознала, что значит быть стойкой. Мне приходилось ходить с лицом, на котором не было эмоций, потому что мне не нравилось слышать, что мне «следовало взбодриться» под всем этим давлением.

В итоге никто из моих друзей не позволял мне ходить в одиночку. Думаю, Эммет получал удовольствие, следуя за мной по городу с недобрым выражением лица. Он отрывал камеры репортеров от их лиц, говоря «вышлите мне счет» через плечо безо всяких угрызений.

Вскоре журналисты поняли, что меня лучше оставить одну.

Я постоянно смотрела на его фотографии на своем телефоне. Не отрывала взгляда от тех, что были прикреплены к моему зеркалу. Я плакала. А иногда и нет. Порой слушала старые голосовые сообщения и читала старые смс, словно они были сказками на ночь… но прекратила, когда дата последнего сообщения стала совсем далекой.

Это казалось невозможным – что кто-то, столь полный света, столь значимый и настоящий мог исчезнуть и испариться без единой крошки, которая могла бы привести к нему.