Карлайл взглянул на своего сына и изо всех сил попытался скрыть мысли, хотя это было очень сложно. Как вообще можно думать о том, чтобы что-то сказать, когда не можешь думать о том, что сказать? Это нельзя просто так вывалить на человека. Карлайлу нужно было высказать свои предположения мягко. Он думал, что у него будет больше времени для того, чтобы решить, как правильно сказать все своему сыну, но времени не оказалось.
И, боже, помоги мне, что если я ошибся?

Было очевидно, что Эдвард осознал свою влюбленность… в Беллу. Что если Карлайл, настолько уверенный в своей правоте, ошибается? Он только разобьет все надежды Эдварда. Сердце его любимого сына окажется разбито, и это будет только его вина.
Карлайл аккуратно начал:
– Нам нужно поговорить. Мне кажется... нам лучше поговорить об этом дома. Эсми уже ждет нас. А остальных пока нет. Нам никто не помешает.

– Нет. Все в порядке. Я имею в виду... – Эдвард не знал, как закончить предложение. – Нет. Все не в порядке. Я имею в виду, теперь я понимаю. Она… она…кем бы он ни был, она… любит… его. А он, похоже, умер.
Эдвард замолчал, не способный продолжать. Карлайл воспользовался возможностью и спросил:
– Почему ты так думаешь?

Он не мог смотреть на Карлайла. Он едва мог говорить. Ему казалось, что сердце разрывается на миллионы осколков. Его любимая любила другого.
– Она сама это сказала.
– Она это сказала? – Карлайл не смог скрыть надежду и радость не только в своем голосе, но и в своих мыслях. Эдвард, он – это ты.



– Привет, добро пожаловать назад. Как рыбалка? Надеюсь, вы много поймали. Я проголодалась.
Чарли, Билли и Джейкоб шли друг за другом по узкой тропинке от озера. По тому, как они улыбались и беззаботно болтали, было ясно, что день удался. Чарли толкнул в плечо Билли, который нес три удочки и коробку со снастями, а Джейкоб тащил холодильник, что они взяли, дабы принести улов.

Белла сидела на складном стуле, уперев ноги в скамейку около очень потрепанного ветрами старого стола для пикников. Мягкий цветной плед укутывал ее ноги, а на коленях лежала раскрытая, но забытая книга.

Несмотря на то, что солнце светило весь день, земля, скрытая под кронами деревьев, казалась влажной, и лишь паре лучиков было позволено коснуться земли. Хотя девушка проснулась от своего сна невероятно счастливой, но, тем не менее, очнулась на холодной и сырой земле. Температура на солнце была не выше пятнадцати градусов, а в тени было совсем прохладно.
Когда Белла нашла дорогу обратно в лагерь, – что, к счастью, оказалось гораздо легче сделать, чем могло бы быть, если бы девушка проснулась и оглянулась по сторонам, – она переоделась в сухие джинсы, а влажные разложила просушиться на солнце на другом конце скамьи. Дочь Чарли молча встала и убрала плед. Она проверила джинсы, но те все еще были влажными, поэтому она оставила их на месте. Часы показывали только пять вечера, поэтому впереди было еще пару часов солнца. Белла открыла входной клапан своей палатки и бросила книгу с пледом на надувной матрас.

Она отвела взгляд от отца, Билли и Джейкоба всего на пару секунд, но этого хватило, чтобы выражение на их лицах полностью поменялось. Те веселые люди, которых она видела, заходя в палатку, куда-то исчезли. На лице отца появилось испуганное выражение. Джейкоб был просто в ярости. А лицо Билли выражало смесь этих двух чувств.

Джейкоб влетел в лагерь со скоростью дикого воина, который, вернувшись с охоты, обнаружил свою деревню разрушенной, а семью убитой. Отец быстро вкатил кресло Билли на территорию лагеря. Оба с беспокойством следили за реакцией Джейкоба и быстро осматривали лагерь. Никто из них не смотрел друг на друга; они глядели только на Джейкоба и на то, как он метался по лагерю. Посмотрев на отца, Белла подумала, что если бы у него имелся пистолет, он бы его достал.

– Пап, что происходит?
Чарли оставил Билли и подбежал к Белле. Он обхватил руками ее лицо и пристально посмотрел на дочь.
– Белла, ты в порядке?
Белла несколько раз моргнула; казалось, будто они знали о том, что здесь произошло, словно знали про медведя. Но это было смешно, сказала себе Белла. Они не могли этого знать. Отец отпустил ее лицо и стал исследовать девушку на предмет травм. Он сжал ее запястья.
– Что ты сделала с рукой?

Белла посмотрела на свою перевязанную руку, не в силах понять отчаяние в голосе отца. Это был просто порез. Она его обработала и перевязала, как только вернулась в лагерь; до того, как переодела джинсы. Только сейчас девушка поняла, что кровь ее совершенно не беспокоила, хотя это и не удивительно после всего, что произошло. Ничто, кроме медведя и ангела-хранителя, который к тому же оказался ее умершим другом, которого она очень любила, не смогло бы отвлечь девушку от небольшого кровотечения.

Эдвард выступал ее ангелом-хранителем. Ей грозила опасность, а он спас ее. Она все еще не могла в это поверить и начала улыбаться. В этот момент странное поведение ее отца и его друзей казалось не важным. Имело значение только то, что Эдвард приходил к ней и защитил от опасности. Легкий смешок слетел с девичьих губ.

Смех, грозящий превратиться в истерику, ни капельки не успокоил Чарли.
– Изабелла Мари! – прокричал он. – Что случилось с твоей рукой?
Страх в голосе отца вернул девушку в реальность.
– Я… упала? – Белла не понимала, что происходит, и слова покинули ее горло с интонацией вопроса.

Они ведь не могли знать. Или могли? Сейчас их поведение было таким странным, что ей начало казаться, будто мужчины все знают. Но рядом не было ни одного доказательства присутствия медведя. Белла была уверена в этом. Перевязав рану на руке и сменив джинсы, она все проверила. Не имелось даже следов. И никаких других признаков. Озадачившись, девушка заговорила медленно, как разговаривают с кем-то, кому только что рассказали о реинкарнации Короля Тута:
– Это просто порез. Я в порядке. А что с тобой? Ты как, пап? Может ты провел слишком много времени на солнце?

Вместо того чтобы ответить, Чарли быстро схватил дочь и обнял ее так крепко, до боли, что она почти ощутила, как захрустели ее ребра. Медведя уже не было рядом, но сейчас отец столь крепко обнимал Беллу, что она начала побаиваться, как бы ребра не проткнули легкие.
– Пап… не могу… дышать.

Чарли лишь слегка ослабил хватку, но этого оказалось достаточно, чтобы она смогла развернуться и посмотреть на Билли с Джейкобом. Несмотря на то, что Блэк-старший хорошо мог управлять своим креслом самостоятельно, он стоял на том самом месте, где его оставил отец Беллы, и, не моргая, глядел на Чарли. Он не двигался и был бледен, словно лист бумаги, что в сравнении с его обычном цветом лица навевало на девушку ужас.
Джейкоба нигде не было видно.

– Пап, что происходит? Что случилось? – Не получив ответа, Белла повернулась к Билли. – Билли?
Билли тоже ей не ответил. Он продолжал молча сидеть в кресле, а взгляд его был устремлен к тем деревьям, где раньше стоял Эдвард.
Напряжение в лагере стало таким сильным, что, когда появился Джейкоб и заговорил, Белла подпрыгнула от неожиданности. Она была слишком испугана его столь близким контактом с ней, ведь даже не расслышала, что он сказал. Но по ее просьбе юноша не повторил.

Так же быстро, как настроение поменялось пару минут назад, когда она зашла в палатку, оно вернулось обратно в норму. На лице Джейкоба царило радостное выражение. Билли выглядел так, словно съел что-то горькое и собирался это выплюнуть обратно. Выражение лица отца девушка сейчас не видела. Он все еще обнимал ее, но его руки теперь просто были обвиты вокруг Беллы. Казалось, что теперь она его держит.
– Пап, что произошло?

– Ничего. Ничего не произошло. Все в порядке. В полном. Ничего не произошло. Все в порядке.
Как правило, этот мужчина был немногословен, он не был склонен повторяться. Все определенно было не в порядке. Если Чарли не хотел отвечать ей прямо, она узнает ответ от Билли или Джейкоба. Белла отошла от отца на полшага, но не сразу поняла насколько близко к ней стоял Джейкоб. Так близко, что она наткнулась не него через секунду. Белла обернулась, увидев взгляд чистого отвращения на его лице, когда он наклонился к ней ближе. Джейкоб находился так близко, что на одну безумную секунду девушке показалось, что он собирается поцеловать ее. Расстояние, разделявшее их лица, было меньше дюйма, когда он с еще большим отвращением в глазах отпрянул от нее. Она резко отошла от парня.

– Черт, Джейкоб. Личное пространство. Слышал когда-нибудь это слово? – спросила она.
Джейкоб выглядел так, словно почуял что-то отвратительное, и Белла попыталась незаметно посмотреть на свою обувь. Может она наступила на что-то, пока была в лесу? Желая уйти от Джейкоба, девушка посмотрела туда, где по-прежнему находился Билли, и, подойдя к нему, ввезла его на территорию лагеря. Трое мужчин, казалось, медленно возвращались к нормальному состоянию, ее отец с явным облегчением, а Джейкоб и Билли, в равной степени, очевидным нежеланием. Как бы там ни было, что-то внезапно и полностью заставило их нервничать, и стало очевидно, что они не собирались ей рассказывать об этом, по крайней мере, не сейчас. Билли и Джейкоб продолжали молчать и, чтобы не привлекать к этому внимания, Чарли начал болтать без остановки, торопливо рассказывая дочери обо всей рыбе, которую они ловили: как много рыб, что это были за рыбы, насколько они были большими, сколько из них сорвалось…

Чарли все еще продолжал что-то бубнить, приступив к разделке одной из пойманных рыб, когда Белла заметила размер их улова. Холодильник оказался практически полностью заполнен рыбой и весил, должно быть, тонну. Она не могла понять, как Джейкоб смог вот так запросто нести его так долго. Хотя, он выглядел еще более высоким и накачанным, по сравнению с Пасхой, но все равно…

Покачав головой, Белла подкатила Билли к железному столику, который они принесли с собой, потому что старые деревянные столы, оставленные предыдущими кемпингистами, оказались слишком покорежены и непригодны для использования из-за своего состояния. Кто понимает, как устроен мужской мозг? Уж точно не она. Но Белла понимала, что сама продемонстрировала достаточно странное поведение, практически обеспечив себе место в психиатрической клинике.
Я постараюсь не попасть туда, пока ты не окажешься рядом.
Слова Эдварда, однажды написанные им в шутку, промелькнули в ее голове, заставив улыбку вернуться и стать еще шире.

Чтобы скрыть ее, Белла посмотрела на Билли и рассеяно проговорила что-то о том, что слишком много солнца делает странные вещи с людьми, которые к нему не привыкли.
Вместо того чтобы рассмеяться над тем, что должно было прозвучать как шутка, он посмотрел на нее глазами, полными страха, и на один странный момент Белла не смогла понять, был ли этот страх за нее или из-за нее.



Эдвард сидел на черном кожаном диване в своей комнате и, не говоря ни слова, переводил взгляд с одного своего родителя на другого. Карлайл пододвинул стул и положил локти на свои колени. Его мысли и поза выказывали абсолютное спокойствие в отличие от истории, которую он только что рассказал. Эсми сидела на диване рядом с мужем, также опустив свою руку на его колено. Ее глаза отражали ее мысли. Они были наполнены чистейшей радостью. В чем же состояла причина? Разве теория Карлайла могла быть реальной? Они должны были это понимать.
И после нескольких минут молчания он сказал ему об этом.

В мыслях Карлайла все события из последнего человеческого лета Эдварда бежали в его голове, словно фильм, а сам Эдвард пытался думать о чем-то другом, чтобы отвлечь себя от чувства боли и потери, которые испытывал, когда вспоминал свою человеческую жизнь.
Эсми взяла руку сына в свою и сжала ее.
– Эдвард, мне жаль. Я знаю, тебе не нравится, когда напоминают о том, что ты забыл, но это просто необходимо.

Эдвард покачал головой, отрицая то, о чем только что говорил ему отец. В этот момент вампир был похож на обычного семнадцатилетнего подростка, отказывающегося признавать что-либо не подходящее ему по вере, но что навязывают его родители.
– Это просто невозможно, - повторил он.

Вещи невозможны только до тех пор, пока их кто-то не совершил. Так мысленно ответил ему Карлайл. А вслух произнес:
– По мнению людей, вампиры тоже нереальны. Так же, как и оборотни или чтение мыслей, видение будущего и еще масса подобных вещей. Ты знаешь, что они реальны, потому что видел их. Кто мы такие, чтобы говорить, что это тоже нереально, только потому, что мы этого не видели?

Эдвард повернулся к Эсми за поддержкой, уверенный, что она не верит в то, что много лет назад он писал Белле письма и получал ответные от нее, когда она еще не родилась.
– После смерти моего сына человеком я спрыгнула со скалы, веря в то, что у меня больше никого нет и жить мне не для чего. Я очнулась три дня спустя вампиром и стала членом этой семьи. Когда шла к той скале, я бы могла сказать, что это невозможно, но это случилось.
– Эдвард, все, что я забрал из твоего дома, лежит у нас на чердаке. Письма Беллы должны быть среди вещей, которые я взял из твоей комнаты. Я уверен в этом.

Эдвард больше не мог смотреть ни на одного из них. Надежда в их глазах была такой сильной, что тяжело стало это выносить. Все, что они говорили… Это было просто невозможно. Это должно быть невозможно. Но лицо Беллы, улыбающейся рядом с отцом в пасхальное воскресенье, заполнило его мысли и никак не отпускало.

Он знал ее. Он знал, что откуда-то знал ее. Может таким образом?
Эдвард встал и пересек комнату. Открыв французские двери, он подошел к небольшому столу. Это невозможно. Вся эта ситуация просто нереальна. Он мысленно повторял эти слова, но звук голоса Беллы эхом взывал к нему, топя его собственные мысли. Ее голос, произносящий его имя, говорящий, что она любит его, отражались в каждой клеточке его тела. Откуда-то он знал ее раньше. И теперь он знает причину.
Эдвард вспомнил абсолютное доверие Беллы, когда он сказал следовать его инструкции, и как она закрыла глаза…
Он знал ее.

Эдвард сжал переносицу, другой рукой держась за перила, когда вспомнил дорогу, которой Белла сразу же пошла к дереву, за которым он скрывался, словно ее вела туда невидимая нить. Как она прикоснулась к царапинам, которые он оставил. Он вспомнил ее слова...
Он вспомнил, как она говорила, что любит его.

Помнил, как она говорила, что скучает по нему так сильно, что это причиняет ей боль. Его суженая страдала из-за него, и это разрывало его на части. Срыв, который она пережила; он являлся тому причиной. Это была его вина. Он заболел, и теперь она думает, что он умер.
Эдвард слышал беспокойство родителей в их мыслях, но они не двигались.
Он действительно знал ее. И теперь понял откуда. Именно так он смог ее узнать, но не вспомнить.

Эдвард был уверен, что если поднимется на чердак над гаражом, то найдет там все, что сказал Карлайл. Письма, написанные ему его второй половинкой. Это было настолько же невозможно, насколько оказалось реальным. Он знал, что знал ее и раньше, но, несмотря на его безупречную память с момента трансформации, Эдвард не мог вспомнить откуда. Вот почему он знал ее, но не мог вспомнить. Он знал ее до трансформации. Каким-то образом, каким-то чудом они нашли друг друга, пока он был еще человеком, а когда стал вампиром, забыл ее вместе со всем остальным. До сих пор. До тех пор, пока судьба не свела их снова, и он узнал ее, но пусть и не вспомнил. Это было просто невероятно. Это не должно было случиться, но он был уверен, что это правда. Она в две тысячи девятом и он в тысяча девятьсот восемнадцатом году каким-то образом смогли найти друг друга.

Тогда он тоже был в нее влюблен. Он просто должен был. Как он мог не быть?
Это было настоящее чудо.
Но теперь он являлся монстром, а монстрам не положено видеть чудеса.
И что ему теперь делать? Ведь даже девяноста лет, разделяющие их, не оказалось достаточно, чтобы помешать им снова найти друг друга. Так какого черта он продолжает мешать ей обрести его вновь теперь, когда они не только в одном году живут, но и когда ее отец был возлюбленным Тани?

И в голове Эдварда даже не возникало вопросов о том, что делать сейчас.
Не важно, какая судьба была предопределена для Беллы, он не позволит ей жить этой полужизнью. Она слишком хороша для этого. Слишком чиста. И он был уверен, что она такой и должна оставаться. Эдвард мечтал, чтобы девушка всегда могла сидеть на солнце, как тогда, когда он увидел ее в первый раз. Его Белла никогда не должна будет прятаться от солнечных лучей. Он слишком любил ее, чтобы позволить этому случиться.

Сейчас Белла страдала из-за него, но она являлась человеком, а люди могут двигаться дальше. Она оплачет его и будет жить дальше, станет счастливой. Ее счастье было куда важнее, чем его собственное, и пусть его сердце уже в третий раз за день хотело вырваться из груди от боли, Эдвард принял решение. Он знал, что Розали будет на его стороне по своим причинам. Эммет поддержит все, что поддержит Розали. Карлайл с Эсми пойдут на все, что сделает сына счастливым, или, по крайне мере, поверят во все, что он скажет.

b]А вот с Таней и Элис могут возникнуть проблемы,[/b] рассуждал Эдвард сам с собой. Конечно, Элис уже знала, что только что рассказал ему Карлайл. Она увидит обсуждение еще до того, как оно даже успеет произойти, и расскажет об этом Тане. Элис также прекрасно знает, что он собирается сделать. Или не сделать. Что же касается Тани, то она была постоянным элементом в жизни Чарли, а его Белла и Элис уже стали подругами. Они обе были бы более чем рады тому, чтобы Белла стала одной из них. Элис будет рада, что ее первый друг за пределами их клана станет частью этой семьи, и к тому же расставание Чарли с дочерью будет крупнейшим камнем преткновения, прежде чем Таня обратит его. Никто из них не обрадуется его намерению оставить Беллу человеком.

Как и Эммет с Розали, Джаспер захочет того же, что и Элис. Джаспер мог бы даже поддержать ее по другим причинам. Мысли Беллы были для него абсолютнейшей загадкой. Белла, как и ее отец, выступала щитом, и, по всей вероятности, даже более могущественным.
– Эдвард, сынок, есть еще кое-что.
Карлайл прервал его внутренний монолог, и Эдвард повернулся, чтобы посмотреть на него.
– Что здесь еще может быть?

– Сынок, вся эта ситуация двусторонняя. Не только ты знаешь ее и ее жизнь, она тоже знает о тебе и твоей жизни. Она знает про грипп. Она была первой, кто рассказал нам об этом. Ее мать сказала Чарли, что она с маниакальной одержимостью изучала какую-то давно забытую эпидемию как раз за несколько месяцев до своего срыва. Я говорил об этом с Чарли. Эта давно забытая эпидемия была испанским гриппом тысяча девятьсот восемнадцатого года. И, Эдвард… прости, но я уверен, что причина ее срыва – мысль о том, что ты умер. Ты слышал, что Джаспер сказал в Финиксе. Он сравнил ее боль с той, которую чувствуют вампиры, теряя своих суженых. И если ты думаешь, что, оставив, спасешь ее, то ошибаешься. Ты приведешь к еще большей трагедии. Это точно. Элис видела это. И из нее она уже не сможет выкарабкаться.

Они замолчали. Карлайл с Эсми вспоминали болезненные описания видения Элис. С ее же слов они знали, что эмоциональная сторона пересказа видений дочери – это все эмоции, которые возникают у нее, и они куда острее тех, которые ощущает Эдвард.
Карлайл продолжил:
– Боль, которую она переживает, – ты лучше меня знаешь это из мыслей Джаспера, – становится все сильнее, пока тебя нет рядом. Она не только твоя суженая, Эдвард. Ты тоже принадлежишь ей. Она нужна тебе так же, как и ты нужен ей. Ты можешь пережить боль от ее утраты легче, чем она сможет пережить свою.

Эдвард покачал головой, отрицая услышанное.
– Должен быть другой путь. Должен быть.
Он вспомнил, как Белла сидела на солнышке и наслаждалась чтением книги. Ее лицо было прекрасным, естественным и расслабленным, а сердцебиение и дыхание – совершенно спокойными. В ней не наблюдалось ни единого признака боли или депрессии.

– Думаю, что ей становится лучше, Карлайл. Я видел ее сегодня. Она была совершенно спокойна. Думаю, Элис ошиблась. Мне кажется, что она поправилась. – Эти слова он произнес скорее, чтобы убедить себя, а не своих родителей, но они звучали странно даже для его ушей.
– Нет, Эдвард, это не так. Я знаю, что ты хочешь в это верить. Знаю, ты веришь, что ей стало лучше. Но это не так. Это просто затишье перед бурей. Вся та боль все еще внутри нее, но она борется с ней. Джаспер поразился ее силе. Они с Элис и Таней наблюдали за Беллой все эти ночи. Он пытался уловить в ее снах все эмоции, какие она переживает. Это помогало понять ее и помогало ей спать; у нее не было кошмаров с той первой ночи. Сон хорошо помогает девушке, так же, как и наставления Тани по поводу питания, но они только создают видимость. Белла будет здесь всего лишь полторы недели. Как только она вернется в Финикс, и без постоянной поддержки Джаспера, кошмары вернутся. И тогда она быстро потеряет себя опять. Джаспер может только наложить временную повязку. Но это только полумера. Чтобы действительно исцелиться, ей нужен ты. Ее нужен ее суженый. – Мысленно он добавил: И, Эдвард, ты должен знать. Прекратились только кошмары. Она все еще видит сны, и они о тебе. Она говорит во сне. Белла постоянно повторяет твое имя и говорит, что очень тебя любит.
Карлайл с Эсми встали, чтобы оставить Эдварда одного разобраться со всем, что он услышал.
Никогда в жизни этот вампир не чувствовал себя таким запутавшимся. Ну, в той жизни, которую он помнил. Он хотел, чтобы они ушли. Он хотел побыть один. Но также он хотел, чтобы они остались. Он хотел, чтобы Белла сейчас была рядом с ним, но хотел большего, чем сможет дать ей.

Эдвард поднялся и пересек комнату, чтобы поставить один из своих любимых компакт-дисков. Дебюсси. От Карлайла он узнал, что это был любимый композитор его матери и его самого, и в отличие от многих вещей из его прошлой жизни, эта музыка успокаивала молодого человека. Интересно, а он делился своими предпочтениями в музыке с Беллой? Это была единственная вещь, которая осталась со времен его человечности, соединив обе его жизни. И нравится ли ей музыка? Она, наверное, знает только современную. Он мог бы научить ее ценить классику. Он мог бы сыграть для нее. Образы того, как он сидит за роялем, играя для Беллы, которая сидела бы рядом с ним, пронеслись в его голове. Интересно, играет ли она на каких-нибудь инструментах? Уголки его губ дрогнули в мечтательной улыбке. Если нет, он мог бы научить ее. Тогда они могли бы играть вместе. На арфе. Эдвард решил, что она должна играть именно на ней. Что может быть более подходящим инструментом для ангела, чем арфа?
Одна песня подошла к концу и началась другая.

Его мать. Элизабет. Эдвард не любил вспоминать о ней. Было слишком больно. Ему нравилось ее имя. Оно было для настоящей леди. Женственное, но в то же время очень сильное. Такое же, как была его мама. Эдвард помнил ее лицо и голос из мыслей Карлайла. С его слов он знал, что она являлась настоящей леди с изысканными манерами, но в то же время в ней было море сострадания к другим людям и четкое следование своим убеждениям. Именно из-за них он сейчас сидел здесь и не мог ничего вспомнить из своей прошлой жизни, а не лежал в гробу рядом с матерью и отцом.

Его отец. Знаний о нем у него было еще меньше. Они сводились только к двум воспоминаниям Карлайла – одно было на пикнике четвертого июля, а второе было днем его смерти, что Эдвард старался не вспоминать.
На протяжении последних десятилетий Эдвард всегда в разной степени верил в то, что он принадлежит тому гробу в Чикаго, и долгое время обижался на свою мать за то, что он не там, где ему следует быть.

Элизабет умоляла Карлайла спасти его. Она знала, кем он был. Но почему тогда не умоляла его спасти жизнь ее мужу, его отцу? Почему не просила спасти ее саму, как молила за него?
Она ушла, чтобы присоединиться к мужу и оставить его одного. Элизабет получила свою награду за хорошо прожитую жизнь, но лишила сына его собственной. Она приговорила его к тому, чтобы стать монстром, в то время как сама стала ангелом, и долгое время юноша обижался на нее.

Эдвард не понимал. Он не понимал причин до тех пор, пока к ним не присоединилась Эсми, и молодой человек увидел ту всепоглощающую боль, которую она испытала из-за потери маленького сына. Полное понимание пришло к нему, когда он получил свое первое медицинское образование и ходил на обходы в больнице для детей с онкологическими заболеваниями. Измученное сознание родителей, беспомощно наблюдающих за тем, как их дети сражались за свою жизнь и, чаще всего, проигрывали этот бой, все еще не давали ему покоя. И никто из них не мог ничего сделать ради своих детей. Но у его матери было то, чего не было у них. У нее был Карлайл. Прошло много лет с тех пор, как Эдвард простил ее, но только сейчас понял, что должен сказать ей «спасибо». Если бы не помощь Карлайла тогда, сейчас его Белла лежала бы в своем собственном гробу. Его бы там не было, чтобы спасти ее от медведя, и еще двое родителей узнали бы непередаваемую боль от потери их ребенка.
Заиграла следующая песня.

С медведем было просто. Он мог защитить ее от любого медведя на планете, но ему нужно найти способ защитить ее от того будущего, которое видела для Беллы Элис. Должен быть какой-то путь. Элис всегда говорила, что будущее зависит от того, какие решения мы принимаем. Ему просто нужно найти правильное, чтобы изменить будущее из видения Элис.
Эдвард ходил по комнате, потирая переносицу, пока мелодии на CD-проигрывателе сменяли одна другую.

Когда диск дошел до конца и начал играть снова, вампир понял, что нужно делать, и замер на месте. Разве все могло быть так просто? Может это сработает? Он начал прокручивать в голове возможные проблемы, но все складывалось идеально. К нему вернулась надежда. Это может сработать. Почему бы и нет? Они уже писали друг другу раньше. Даже время не смогло их разделить.

Так почему его смерть должна была это сделать? Почему бы ему просто не продолжить писать ей?
Часть его разума уже начала радостно сочинять первое письмо к его суженой, а другая продолжала искать потенциальные проблемы. Поверит ли она, что они от него? Но почему не должна? Самая большая проблема виделась ему в том, что если она начнет ссылаться на обсуждаемое ранее, то он не будет понимать, о чем речь. Но были и другие. Во-первых, он понятия не имел, как все это происходило раньше.

Например, какой курьерской службой воспользоваться, чтобы отправить письмо сквозь девяносто лет?
Как это все началось? Как ему сделать это сейчас? [Прим. Беты: Ррр… я тебе скажу, как это сделать сейчас, балденок!]
Эдвард вздохнул и сел на диван. Не было никаких других решений. Чтобы все понять, ему продеться прочитать ее письма. Он наделся, что там найдутся все нужные ему ответы. Не то, чтобы он не хотел читать ее письма, совсем даже наоборот. Но вампир боялся, что если сделает это, то влюбится в нее еще больше, и держаться подальше от девушки станет намного сложнее и намного больнее.

Он вышел на балкон. Он бы с радостью нес груз их общей боли, лишь бы ей стало легче.
Эдвард грациозно спрыгнул вниз и в два шага оказался в комнате над гаражом. Там они хранили вещи, с которыми, по какой-то причине, не хотели расставаться или не хотели видеть. Их было не так много, и большинство, безусловно, принадлежали ему, но не только. Когда живешь несколько жизней подряд, то у тебя скапливаются вещи, которые ты не можешь выбросить, хотя и не хочешь их видеть. Они никогда не приходили сюда без необходимости, и это работало. Толстый слой пыли, лежащий повсюду, поднялся в воздух, когда Эдвард приземлился в центре комнаты, заставив бесчисленные пылинки дрейфовать в лучах солнца, пробивающихся в окна.

Солнечные лучи отражались от стен, и это придало ему сил. Его прекрасная Белла была теплой как это августовское солнышко, и он не позволит ей стать холодной и замершей, как он.
Эдвард быстро нашел то, что искал. После укуса Карлайл не мог надолго оставлять его одного, пока проходила трансформация. Эдвард знал, что, несмотря на необходимость такой меры, Карлайл все еще испытывал чувство вины. Но даже в хаосе эпидемии он успел документально зафиксировать его смерть. Это было не сложно. Похороны в Чикаго уже были запрещены, поэтому стало не сложно выдать тело неизвестного молодого парня, найденного умирающим на улице, за Эдварда Мейсена.

Не было страха, что кто-то из семьи заметит подмену. Никто – совершенно никто – не смотрел на тела, как только на них вешали бирку. Семья его отца жила в другом штате, а семья матери была ошеломлена уходом из жизни стольких членов их семьи, которые заболели до или после того, как это случилось с Эдвардом и его матерью. Насколько он знал, в разговорах с Карлайлом они скорбели об утрате его матери и его самого, и у них не было никакого реального выбора, кроме как с благодарностью принять предложение доктора о помощи в организации похорон. На том и порешили, и тело его матери вместе с телом неизвестного молодого человека были похоронены рядом с его отцом намного быстрее, чем обычно.

Еще одна причина, по которой Карлайл оставлял новорожденного вампира, была необходимость забрать из дома Эдварда все, насколько это было возможно, что принадлежало ему по праву, даже если это была самая малость, до того, как в дом попадут воры и растащат почти все вещи личного характера. Сейчас перед Эдвардом лежало все, что осталось от его человеческой жизни: все украшения его матери и ее вязание, все их книги, все семейные фотографии, которые Карлайл смог найти, переписка, одежда, предметы коллекционирования и почти все содержимое его спальни, за исключением мебели. [Прим. Беты: Карлайл, почему ты не стащил стол?]

Письма от его прекрасной Беллы должны были быть где-то там. Они все лежали рядом с ним, всего в паре шагов. Все, что ему нужно было сделать – это открыть коробку и найти их. Вот и все. Просто встать на колени, открыть коробку и отыскать их.
Так почему же он ждет? Почему он продолжает стоять здесь, словно статуя?
Прошли часы, прежде чем он сдался и сел на пол.

– Карлайл? Эсми? Не думаю, что смогу сделать это в одиночку.
Его родители оказались рядом, прежде чем он успел закончить фразу. Сияющая улыбка Эсми превратила ее и без того прекрасное лицо в неописуемое даже для вампирских стандартов. Ее мысли были такими же радостными, как и ее улыбка, а Карлайл оказался совершенно спокоен. Эсми крепко обняла Эдварда, в то время, как Карлайл посмотрел на него и мысленно попросил одобрения, прежде чем открыть коробку.
Ожидание было практически осязаемым, таким напряженным, и Эдварду показалось, что его замершее сердце снова начало биться.

В следующую секунду Карлайл взглянул на сына, и разочарование в его глазах оказалось практически болезненным.
– Вязание и одежда.
Эдвард закрыл глаза и облокотился на Эсми.
– Есть и другие коробки, Эдвард. Это была только первая. Когда я упаковывал их, то не смотрел, что брал.

Смущение… Карлайл был в ужасе. Эдвард мог видеть его мысли так ясно, будто все события разворачивались просто на его глазах. Он видел воспоминания Карлайла о том, как тот беспомощно наблюдал за корчащимся в агонии парнем, неуверенный, что поступил правильно, что трансформация завершится, как положено, или же болезнь уже взяла свое. Эдвард видел переживания вампира, что люди в больнице узнают о его двуличности и в любую секунду накинутся на него с горящими факелами…

Чувство вины и тоска в голосах Карлайла и тетки Эдварда, когда доктор вынужден был сообщить ей о смерти молодого человека и его матери… Его страх, что Эдвард станет презирать его за все, что он натворил…

– Я не обращал внимания на то, что туда складывал. Теперь жалею об этом. – Карлайл снова почувствовал укол вины, и пусть даже не сказал об этом, но Эдвард это услышал.
Хотя Карлайл уже давно пережил это, но вкус первой человеческой крови до сих пор звенел во всем его теле, и ему пришлось сосредоточить каждую частичку своего внимания и силы воли, чтобы бороться с разжигающимся желанием большего.

Карлайл по сей день испытывал огромное чувство вины и стыда за то, что, несмотря на благие намерения, в тот момент думал о крови Эдварда и собственном благополучии, поэтому ему потребовалось ненадолго оставить парня, чтобы восстановить контроль над собой, и это по-прежнему тяготило его.

В общей сложности было шесть коробок, заполненных вещами из дома Эдварда. Уже после третьей коробки юноша отчаялся найти в них письма, но, когда они добрались до шестой, его надежда вновь вскинула голову. Наконец, с обнадеживающей улыбкой на лице и отчаянием в мыслях Карлайл вытащил из коробки последний предмет. Это был большой бумажный конверт (вроде тех, какие используются для хранения бумаг), что, по сути, завершало их поиски. Писем нигде не оказалось. Возможно, это были какие-то бумаги его отца.

Сейчас Эдварду хотелось, чтобы он сделал все это один. Было достаточно и его собственного разочарования от того, что он не нашел писем Беллы, а в купе с разочарованием родителей чувство это умножилось.
Разбитый, он уже хотел уйти и отправиться на продолжительную прогулку в одиночестве, когда услышал мысли Эсми.
Эдвард! Стой!

Определенно, она пыталась отговорить его от ухода. Эдвард неохотно повернулся к ней. Эсми сидела все в той же позе, в какой была, пока они с Карлайлом перебирали коробки, только сейчас вокруг нее лежали письма. Несколько десятков писем. Некоторые на бумаге, вырванной из тетрадки на спирали (каких не было в тысяча девятьсот восемнадцатом), а некоторые даже на обычной бумаге фиолетового цвета.

Фиолетовый. Должно быть, это любимый цвет его Беллы.
Он этого не знал. Он даже не задумывался об этом. А какие еще цвета ей нравятся? Какие еще предпочтения у нее есть? Он так много хотел о ней узнать. Эдварду казалось, что он смотрит на себя со стороны, когда медленно присел на колени рядом с Эсми.

О боже… Там были фотографии. Она посылала ему фотографии.
Первая фотография, которую он увидел, оказалась сделана в самолете. Может, она сделала ее для него, когда летала к отцу на Пасху? Знал ли он, что она летала, пока не послала ему фотографии? И какой была его человеческая реакция на это в тысяча девятьсот восемнадцатом году?

Эдвард в благоговейном трепете нежно провел пальцами по куче разбросанных бумаг, уже зная, какое фото окажется среди них. То, которое он видел в голове у Тани: Белла вместе с Чарли возле церкви. Она отправляла снимок ему, и он узнал фото, узнал ее. Он не сходит с ума. Он просто узнал свою суженую на фотографии (которую не видел почти столетие), которую она присылала ему несколько десятилетий назад задолго до своего рождения. Что могло быть еще проще? Было ли это то самое фото, на котором он впервые увидел ее лицо?

Это было уже слишком. Он хотел посмотреть фотографии, но еще хотел почитать ее письма. Но с какого начать? Как он мог выбрать из нескольких десятков одно и прочесть его первым? Глаза Эдварда бегали от письма к письму, запоминая каждое слово и написание каждой буквы. На одном он увидел свое имя, но, когда потянулся за ним, обратил внимание на другое, потом еще на одно, и еще на одно.

В тот момент, когда кончики его пальцев коснулись одного из писем Беллы, из-за одного рассеявшегося облака выглянуло солнце и прозрачные лучи света упали на его руку. Эдвард резко отдернул ее назад и прижал руку к груди, словно получил солнечный ожог.
– Эдвард? Что такое, дорогой?
Это подавляет, я понимаю. Не торопись. Они очень долго ждали, пока ты найдешь их, и никуда не денутся. И они не кусаются.
Попытка Карлайла рассмешить сына прошла незамеченной.

– А что если я их испорчу? Они такие старые. Они, должно быть, очень хрупкие.
Эсми попыталась разубедить его.
– Чернила немного потускнели, но в остальном они в порядке. Бумага в хорошем состоянии. Она едва пожелтела, – женщина сжала его руку. – Когда я реконструировала для нас дома, то всегда проектировала гараж так, чтобы внутри была заданная температура и влажность. К тому же они всегда защищены от солнца. Здесь нет даже насекомых, которые могли бы разрушить бумагу. Думаю, письма в хорошем состоянии. Конечно, тебе нужно быть с ними поаккуратней, но не больше чем обычно.
Эдвард даже не пошевелился.

– Я обещаю, что они настоящие. Они не обернутся в пыль, когда ты прикоснешься к ним, и не исчезнут.
Эдвард провел рукой по лицу и посмотрел на единственную мать, которую помнил. После чего перевел глаза на стопку писем и спросил:
– Когда ты стала читать мысли?

Карлайл встал и, как истинный джентльмен, подал руку своей спутнице, хотя в этом не было ни малейшей необходимости, ведь она не нуждалась в помощи, чтобы подняться с пола. Эсми наугад выбрала письмо и протянула его Эдварду, прежде чем аккуратно собрать лежащие у нее на коленях, принять руку мужа и грациозно встать рядом с ним.
– Мы оставим тебя с ними наедине, - сказала она.
– Что? Вы… уходите? – он заговорил, словно первоклассник, боящийся остаться один в школе.
– Эдвард, ты слишком долго ждал, чтобы встретить свою возлюбленную. Здесь мы тебе не нужны.

Эдварду стало страшно, но, как только он увидел на одном из писем «Дорогой Эдвард», его наполнило чувство неописуемой радости и восторга, и он принялся читать послания.
Пять писем спустя вампир на пару минут замер. Эдвард взял фотографию и застыл. ЭТА фотография. Это была именно ЭТА фотография. Он увидел, как на другой стороне девушка подписала «С моим отцом». Посмотрев на ее улыбку, Эдвард понял, что может сидеть и смотреть на нее вечно.

Молодой человек бросил взгляд на стопку из оставшихся писем. Будучи быстрее молнии, он уже прочитал шесть из них и посмотрел на две фотографии. Остальные Эдвард заставил себя читать медленнее. Он хотел насладиться ими, а не просто пробежаться по словам. Следующие несколько часов Эдвард перечитывал каждое письмо несколько раз и долго рассматривал каждую фотографию Беллы. Там было несколько фото, но только три, привлекшие его внимание, принадлежали ей: на одной она была с отцом, а на двух только одна.
Девушка, должно быть, обескуражила его, семнадцатилетнего парня с пониманием мира тысяча девятьсот восемнадцатого года.

Конец войны. Телевидение. Астронавты. Компьютеры. И полеты.
И, о Боже… это платье…
И «White Sox». Эдвард улыбнулся и покачал головой. Его Белла была не только красива, но и очень хитра. Она сказала ему, что «White Sox» выиграли в мировой серии. Зато она просто не упомянула тот факт, что за следующие восемьдесят восемь лет они не выиграли ни разу.
Она написала для него картину его семьи на пикнике.

Они обменялись прядями волос. Эта мысль заставила его улыбнуться еще шире. Когда он видел ее сегодня, она играла с прядью, которая определенно была короче других. Так вот почему она была короче. Это из-за того, что она отрезала ее, чтобы отправить ему.

А где медальон с ее прядью? Его не было среди писем. Он должен был его найти. Юноша сразу же смог представить картину, когда прочитал об этом. Он был среди его вещей в спальне. Эдвард уверен, что медальон должен был быть в его комнате, но, если он не спрятал его вместе с письмами, его могли украсть. Вампир начал переживать. Что если он держал его не в комнате? Что если он положил его куда-то еще? Куда-то, где Карлайл не искал.
Прядь волос его любимой – это единственное, что у него было от нее, единственное, что он мог подержать в руках. Он должен найти его.

Эдвард снова стал рыться в коробках. Он должен быть… Здесь! В своих руках вампир держал большой золотой медальон. Он был определенно мужской, и его нужно было носить в кармане; он казался слишком большим для женщины. Дрожащими руками молодой человек открыл находку (Эдвард изумленно взглянул на свои руки – они действительно дрожали).

Содержимое медальона оказалось даже еще прекраснее, чем он предполагал. Там была прядь не только Беллы, но еще и двух других людей.
Его родителей. Теперь у него есть прядь волос его человеческих родителей.
Эдвард так много узнал о Белле, читая ее письма, но он также много узнал и о своей семье, которую даже не думал повстречать. Шарф и перчатки, надетые на ней на фотографии с ее отцом, были подарком от его матери; она сама связала их для Беллы. И он много узнал не только о своей прошлой семье, но и о том, какая их семья сейчас.

Майкл Мейсен из Чикаго. Его троюродный кузен, которого Белла первоначально приняла за его собственного внука, в действительности оказался внуком двоюродного брата Эдварда, которого он даже не помнил. Эдвард уже слышал о своих кузенах от Карлайла, но совсем немного. Они, должно быть, были близки, если он рассказывал им о ней. Вампир рассмеялся, желая вспомнить все разговоры и мысли, ведь ему действительно повезло, что они не оказались на его месте.
А у Майкла Мейсена имелись брат и сестра, которые тоже жили в Чикаго. Еще больше кузенов. Есть ли у них дети? Эдвард знал, что очень быстро сможет их отыскать, если захочет. А хочет ли он? Должен ли он хотеть? Майкл Мейсен передал Белле стол, который сделал их переписку возможной. Может его дед, кузен Эдварда, сказал ему сделать это? Последнее, что он мог сделать, это убедиться, что с ним все в порядке. Убедиться, что им ничего не нужно.

Эдвард взял другое письмо. Он должен был плыть на Титанике со своими родителями, но по какой-то причине они решили поплыть на другом корабле. Почему, удивился он?
После смерти его отца Белла послала ему поэму. Его Белла говорила, что мечтала оказаться рядом с ним и взять его за руку. Эдвард взглянул на свою руку и тоже захотел этого. Теперь его руки стали смертельным оружием. Если бы он попытался взять Беллу за руку, то мог бы случайно навредить ей.

Эдвард посмотрел в окно. Он, должно быть, провел здесь несколько часов. Солнце уже клонилось к закату, а на небе появились несчитанные звезды.
Нет. Для него они были не несчитанными. Если бы захотел, он с легкостью мог бы их посчитать, но его Белла не могла. Она даже не могла увидеть их все. Это было еще одним отличием между ними, и это перечеркивало все ее попытки найти его.
Руки Эдварда сжались на груди. Как много раз его сердце забьется за один день, прежде чем разлетится в пыль?

Он не мог продолжать писать ей. Он должен отпустить ее. Он должен позволить ей отпустить его и жить дальше. Не важно, сколько боли ему это принесет, он знал, что должен сделать это. Он собрал все ее письма и золотой медальон. Теперь они будут у него в комнате. Это все, что останется у него от его возлюбленной, и он хотел всегда иметь это рядом.
Вернувшись в комнату, Эдвард сел и принялся писать последнее письмо для своей любимой. Его Белла поймет, что оно может быть только от него, и все встанет на свои места. В послании было лишь три фразы, но еще одна часть его сердца осталась в каждом его слове.
Как только закончил, Эдвард побежал сквозь темный лес обратно в сторону ее лагеря. Быстро услышав мысли Тани, он рванул прямо к ней.

Она ухмыльнулась, когда увидела его.
– Привет, кузен. А я все ждала, когда же ты появишься. Солнце село еще несколько часов назад. Что же ты так долго? – Вернувшись взглядом к палатке, которая скрывала смысл их существования от ночного холода, она мысленно продолжила: – Из нас получается отличная пара, не так ли? Сидим на ветках деревьев и слушаем человеческое дыхание. Видишь, чем я все это время занимаюсь. Будет странно, если я стану мачехой для твоей возлюбленной. – Таня повернулась и стукнула его локтем под ребра, но, увидев боль и разочарование в его глазах, она неправильно их поняла и инстинктивно напряглась, готовая к прыжку. – Не заставляй меня драться вместе с псиной против тебя, Эдвард. Прошу тебя.

Это было сказано так, словно кто-то сыпал соль на раскрытую рану, ибо Таня тоже поняла, что для Беллы он может быть угрозой.
– Она моя суженая, Таня. Я люблю ее. Я никогда не причиню ей вреда.

Во время разговора Эдвард смотрел на свои руки. То, что он сказал, находилось далеко от правды. Он легко может причинить ей вред. Если он когда-нибудь попытается ее обнять, то сможет сломать ей ребра или позвоночник. А если захочет прикоснуться к ее лицу, то сможет проломить череп. Эдвард уже знал, что никогда не сумеет сделать ничего подобного, но ничто не запрещало ему просто мечтать об этом.

Таня расслабилась, но только снаружи, и скептически посмотрела на него.
– Ее кровь все еще зовет тебя.
– Это не имеет значения. Больше меня это не беспокоит.
Она удивленно посмотрела на него.
– Таня, Элис… Наверное, она собирается умереть. Я не думал, что успею вовремя. Я даже представить не могу, что тогда случилось бы.
Таня приподняла бровь и уже хотела задать вопрос, но он остановил ее.
– Я знаю, что ты можешь это представить, но ты не знаешь.
Таня положила руку ему на плечо, выказывая свою поддержку и в то же время демонстрируя свое доверие.

Ты никогда не был прожигателем жизни, Эдвард, но сейчас выглядишь так, словно тебе сказали, что к земле мчится метеорит, и у тебя осталось только два дня. Она – твоя судьба, и она здесь. Ты прибежал вовремя, и запах ее крови больше не причиняет тебе боль. Я видела прогноз погоды, через пару дней вернутся облака. Я представлю тебя ей, и она снова влюбится в тебя, как и ты в нее, и вы снова будете счастливы вечно. В буквальном смысле.
Эдвард медленно покачал головой, пока его глаза были прикованы к недавно купленной маленькой палатке.

Услышав его решение, Таня весь следующий час обзывала парня дураком всеми известными ей словами и диалектами (а с учетом языков, выученных ею за прожитое тысячелетие, она знала достаточно синонимов этого слова).
Но Эдвард был непреклонен.

– А разве у меня есть выбор? Я никогда не смогу быть с ней так, как хочу, мы даже друзьями быть не сможем. Что произойдет, когда она начет спрашивать меня, почему я не старею? Потерять ее после того, как она станет частью моей жизни, будет куда хуже. И ей это тоже причинит боль. Я не могу причинить ей боль снова.
– Во-первых, то, что тогда произошло, не было твоей виной. Ты не делал это намеренно. Ты заболел. А во-вторых, да, ты можешь быть с ней так, как тебе хочется. - Конец Таня договорила уже мысленно. – Я ведь бываю с Чарли, и достаточно часто вообще-то.

– Да, но у тебя ушли на это годы тренировок и сотни искалеченных партнеров для практики. И, кажется, первые несколько десятков не очень были этим довольны.
На это Таня ничего не смогла возразить. Она взяла руку Эдварда в свою, а голову положила ему на плечо.

Эдвард, однажды я расскажу Чарли правду, и надеюсь, что он решит присоединиться ко мне. Белла тоже выберет тебя, если ты дашь ей шанс. Я в этом уверена. Ей сейчас стало намного лучше, по сравнению с первым днем, но ей все еще грустно. Ты сам видел это на ее лице. Ей все еще больно. Как только она вернется в Финикс… Эдвард, я очень этого боюсь. Элис говорит, что она снова сорвется. Я понимаю твои переживания, правда. Но ты не можешь просто бросить ее. Она любит тебя, и ты ей нужен.

– Я не собираюсь просто оставить ее. Я попрощаюсь с ней. В прошлый раз я не успел этого сделать.
– Эдвард…
– Нет, Таня, прошу тебя. Выслушай меня. Я знаю, что делаю. У меня есть для нее последнее письмо. Она поймет. Белла отпустит меня после того, как прочитает это.
Как я смогу отпустить ее?

Неожиданно в воздухе повисла очевидная дикая вонь, сопровождаемая шорохом и звуком мягких шагов крупного животного, которое пыталось, хоть и безуспешно, бесшумно прокрасться сквозь подлесок. Таня и Эдвард закатили глаза.
Ну вот. Ты разбудил щенка.
Огромный темно-коричневый волк размером с лошадь запрыгнул на соседнюю ветку и оскалил зубы.

Таня начала разговор первой:
– Добрый вечер, Джейкоб. Рада снова тебя видеть. Это Эдвард Каллен, мой кузен. Кажется, вас официально не представляли, - повернувшись к Эдварду, она продолжила: – Эдвард, это Джейкоб Блэк, правнук Эфрайма Блэка. Ты ведь его помнишь… – Таня снова обратилась к Джейкобу. – В любом случае, нам ужасно жаль, что мы разбудили тебя. Будь хорошим песиком и возвращайся в кроватку. Кыш. – Она пренебрежительно отмахнулась от него, пока сама в это время по-детски поднималась на ноги.

Эдвард оскалился. Мысли Джейкоба были наполнены жгучей ненавистью к ним (в частности к Эдварду, за то, что он пометил своим запахом и ядом весь лагерь) и его детским, собственническим отношением к его суженой. Эта псина определенно положила глаз на Беллу.

– Сегодня я не в настроении ссориться с собакой, иди и учись лазить по деревьям или убейся насмерть. – До тех пор, пока Белла не уедет в Финикс, подумал про себя Эдвард, она хотя бы будет подальше от этих диких оборотней. Собачья любовь.
Ты бы не говорил так дерзко, если бы между нами не было расстояния в пять метров.
В мыслях Джейкоба Эдвард услышал насмешку, поэтому в ответ оттолкнулся от той ветки, на которой сидел, и приземлился менее чем в пяти шагах от волка.
– Я с радостью разделю с тобой часть смерти.

Не забудь, что рубашка, которую ты носишь – это подарок от Элис. И она с радостью поможет убить тебя, если ты ее испачкаешь.
– Не позволяй Джеймсу вскружить тебе голову, псина. Вас там было аж пятеро; вы являлись неподготовленными и необученными бойцами. Ты здесь один, и уверяю тебя, что я уж точно неподготовленный и необученный. Уходи. Прямо сейчас. – Слова Эдварда больше были похожи на звериный рык, и он медленно, но уверенно, стал двигаться в сторону Джейкоба.
Прекрати, Эдвард. Он ведь еще ребенок. Очень нетактичный и вонючий, как и положено быть, но все еще ребенок.

– Непослушным детям нужно преподать урок.
Джейкоб обнажил зубы и прыгнул в сторону Эдварда.
Увидев план атаки в голове оборотня, вампир отклонился вправо, ловко избегая его длинных, как кинжалы, зубов. Он быстро ухватился за нижнюю ветку соседней ели и, раскачав собственное тело, перепрыгнул, оказавшись в нескольких дюймах позади Джейкоба. Прежде чем волк успел повернуть свое массивное тело, чтобы напасть еще раз, Эдвард одной рукой ухватил его сзади за горло, отрывая от земли, а второй крепко ухватился под его передней левой лапой. Обе руки можно было сжать достаточно, чтобы причинить боль, но не настолько, чтобы нанести увечья, и Джейкоб зарычал, дико перебирая и отбиваясь свободными лапами.
– Урок номер один. Не затевай драку. Особенно, если не сможешь ее выиграть.

Эдвард, прекрати сейчас же! Вы слишком шумите! Вы разбудите людей. Если они услышат шум в лесу, то пойдут смотреть, что произошло. Ты можешь разбудить Беллу. Если она услышит шум среди деревьев, то снова пойдет искать тебя. Тебе это надо?
Нет. Нет. Он не должен так поступить.

Незаметно для пса Эдвард мог слышать разгневанные мысли членов стаи Джейкоба так же отчетливо, как и сам Блэк. И он знал, что они верили в его намерение убить вампира, поэтому скоро должны были прибыть сюда. Эдвард вздохнул и бесцеремонно уронил Джейкоба на землю. В голове псины он слышал гневные мысли вожака, вопрошающие Джейкоба о том, каким местом тот думал и хотел ли он начать войну? Но, несмотря на суровость мыслей вожака стаи, он в то же время был по-отечески заботлив.

– Думаю, что остальные уже скоро будут здесь. Беги за ними. Иди, поиграй, – зло рассмеялся Эдвард. – Если вы будете хорошими собачками, то даже получите угощение.
Вожак приказал Джейкобу присоединиться к ним, и тот был вынужден подчиниться. Он окинул Эдварда последним злобным взглядом, прежде чем убежать вглубь леса.
Покачав головой, Каллен присоединился к Тане.

– Теперь они уже слишком далеко. Я даже не слышу их.
Ты ведь знаешь, что Карлайл будет просто счастлив.
– Знаю.
Ты ведь не причинил ему вреда, верно? Он ведь просто ребенок. Ему всего лишь шестнадцать.
На минуту Эдвард отвлекся, проверяя письмо для Беллы во внутреннем кармане куртки, прежде чем ответить Тане. Нет, он не причинил ему вреда. Но если письмо пострадало, то он точно его убьет.

Это оно?
– Хм?
Письмо, это оно?
– А, да.
– Эдвард, – мольба в голосе Тани заставила его поднять голову, – ты совершаешь ошибку.
Таня больше ничего не сказала, у нее не было ни аргументов, ни оправданий, ни мольбы, ничего, что могло бы поколебать его уверенность. Среди всех мурлыкающих сердцебиений Эдвард точно знал то, которое принадлежало Белле. Единственным способом иметь то, что он хочет, было заставить это сердце остановиться, а он никогда не сможет этого сделать.

Историческая справка:

Эдвард не был бы Эдвардом, если бы не стал усложнять себе жизнь больше, чем она есть на самом деле. Но не переживайте, он одумается.

Очень много народа спрашивало, почему Карлайл сразу же не рассказал Эдварду, что выяснил. Не думаю, что так просто сказать своему сыну, что его возлюбленная из другого мира, и хотя ей всего лишь семнадцать, ты знал ее еще девяносто один год назад. Разве можно так просто это сказать?

Я описала Эдварда таким, каким он себя видит, – монстром, – и Карлайл хорошо его знает, чтобы понять, что Эдвард будет переживать из-за того, что Белла – человек. Хотя Карлайл понимал, что Эдвард любил Беллу, когда сам был человеком, и до сих пор испытывает к ней чувства, пусть даже и не помнит этого. Но он даже не подозревал, что испытывала к нему Белла – из всего, что он знал, там могла быть и просто дружба. Он не имел понятия, что почувствует Белла, когда он вернется к ней, и как она отреагирует на его новое амплуа. И думаю, что у него было право на сомнения. Это ведь просто теория, у которой не имелось доказательств. У него не было писем, чтобы подтвердить свою теорию. Он знал, где они должны были быть, но понимал, что это было личным делом Эдварда… найти их.

Возвращаясь к погодной аномалии: в Форксе было подряд четыре солнечных дня с шестнадцатого по девятнадцатое августа в две тысячи девятом году.




Автор: Momatu
Переводчики: лебедь & Deruddy
Бета: LanaLuna11
Почтовый голубь: ♥Sweet_Caramel♥