Гермиона привела Драко в маггловский паб, который оказался совсем недурным местечком. Народу было не слишком много, так что, устроившись в углу, они вполне могли слышать друг друга. После нескольких стаканов, разговора ни о чем и детального объяснения нескольких сложных химических понятий, Драко вспомнил, о чем хотел спросить. И был достаточно пьян, чтобы заговорить об этом напрямую.

— Так как ты уговорила Поттера? — поинтересовался он. — Я думал, вы в ссоре.

Гермиона вздохнула — объяснять ей явно не хотелось. Но вопрос был задан ни с того, ни с сего, так что можно было рассчитывать на эффект неожиданности.

— Мы вовсе не в ссоре, — пояснила она. — Просто встречаемся реже, чем раньше. Думаю, он бы все равно принял участие в концерте, даже если я бы не попросила, потому что он за примирение. А еще он, наверно, обрадовался, что может мне помочь. Когда я рассказала ему про Доулиша и все остальное, ему было страшно неудобно, что обошлось без него. Честно, я считаю, вы вполне могли бы поладить, если бы приложили усилия и постарались узнать друг друга лучше.

— Вот в эту субботу и узнаем, — обиженно ответил он.

Ей не хотелось говорить про Поттера, так что она перешла к новой теме.

— От души надеюсь, что Уилл не потащит нас в лес. Я не жила в палатке с… с войны, — закончила она неловко.

Об этом «Пророк» писал великое множество раз во множестве статей и интервью, посвященных «Золотому Трио». Видно, публике требовались все новые и новые слащавые подробности. Задолго до того, как они снова встретились, Драко располагал грудой бесполезных сведений о Гермионе, начиная с ее любимого цвета и заканчиая самым неудачным подарком на день рождения, который ей сделали (плакат «Пушек Педлл»; угадайте, от кого?). Кстати, день рождения у нее был в сентябре.

Хуже того, он запомнил кучу подробностей про Поттера, вроде того, как тот… Когда он… И что ему нравится… Ладно, про Поттера Драко не помнил ровно ничего, но только потому, что прилагал больше усилий, чтобы выкинуть этот хлам из головы. Он так старательно очищал свою память от всего, связанного со шрамами, что на Гермиону сил уже не осталось.

Хотя, если подумать, это было не совсем так. Драко не интересовался новостями, но почему-то не пропускал ни одной статьи о Гермионе Грейнджер. А потом увидел книгу с ее портретом на обложке у «Флориша и Блоттса», и зачем-то купил. Если учесть историю с маггловскими книгами, вывод получался простой и неутешительный: лицо Гермионы толкало его к чтению. Может, потому, что она была ходячей рекламой преимуществ грамотности?

Она как-то странно на него смотрела, потому что все это время он молчал, так что он вернулся к разговору.

— Никогда не жил в палатке.

Самой собой. Это было настолько очевидно, что даже упоминать нелепо, но ничего умнее ему в голову не пришло. Не говорить же то, что он на самом деле думает!

— Почему-то я не удивлена, — ответила она. — Даже представить себе не могу.

Она рассмеялась, и он понял, что она вообразила, как он пытается вбить колышки или что-то в этом роде.

— Я тоже. И лучше бы Уиллу не рисковать.

— Особенно учитывая, что Бьянка любит походную жизнь не больше, чем я.

Она стала рассказывать, как в детстве побывала в маггловском «летнем лагере». Драко был слегка шокирован: похоже, в маггловское представление о веселом летнем отдыхе входила травля детей разными дикими тварями, начиная со змей и заканчивая гигантскими пауками. Когда паб закрылся, Гермиона взяла его за руку, и они через маггловский Лондон вернулись на Диагон-аллею.

Они выпали из камина в маноре, и она вцепилась ему в плечи, потому что была пьяна, но пьяна странно. Было ощущение, что она полностью утратила навык нормально двигаться, но сохранила умственные способности в полной неприкосновенности. Она ни разу не сбилась посреди фразы, но при этом едва держалась на ногах, что было забавно.

— Есть будешь? — спросил он, потому что все еще не хотел, чтобы она уходила.

— А мороженое есть?

— Наверно.

Он поглядел на часы. Десять минут третьего. Матушка наверняка спит. Гермиона позволила отвести себя на кухню, где их радостно приветствовала Гулли.

— Госпожа Гермиона прийти в гости к хозяину Драко!

Она по очереди им поклонилась.

— У нас есть мороженое? — спросил он.

— Для Гулли честь приносить мороженое.

Домовиха поклонилась и отправилась выполнять поручение. Гермиона устроилась за деревянным столиком, на котором готовили еду.

— Это — для домовиков, — сказал он. Он не хотел ее смущать, но стулья даже не были рассчитаны на человеческий рост. Она и сама бы могла сообразить.

— И что? — ответила она, словно это ничего не значило. — Ты предлагаешь в два часа ночи отправиться в вашу парадную столовую? Чтобы ты сидел на одном конце стола, а я — в двадцати метрах от тебя на другом, и мы бы отменивались злобными взглядами над вазочками с мороженым, стараясь не бренчать ложками и не думать слишком громко о том, как нам надоели скучные условности?

Он видел, что она шутит, но так похоже на правду, что было не смешно. На самом деле, она попала точно в цель, так что Драко пришлось напомнить себе, что она никогда не бывала в маноре к обеду. А еще его поразила ее откровенность. Должно быть, она опьянела сильнее, чем он думал.

— Никогда не ел на кухне, — сказал он.

— Ну, все остальные только там и едят. Мои родители завалили обеденный стол в комнате всяким хламом. Когда приходят гости, мы его прячем. Так это просто большая полка.

Он не смог удержаться от смеха, так нелепо это прозвучало. Обычно она не позволяла себе подобные глупости. Может, она постоянно что-то подобное думала, но держала шутки при себе, чтобы никто не догадался о страшной тайне: Гермиона Грейнджер не всегда мыслит предельно рационально и логично. Он сел рядом, не без труда пристроив длинные ноги под низенькую столешницу.

— Этот стол — слишком маленький.

— Переживешь, — ответила она. — Тут тебе не парадная столовая. Я не хочу есть мороженое в мрачном зале, освещенном свечами, пока твои предки неодобрительно скалятся на меня со стен. Я так совсем улыбаться разучусь!

Она произнесла эту чушь с самым серьезным выражением лица.

Он открыл рот и тут же его закрыл, потому что понятия не имел, что сказать. Он научился сражаться с Гермионой и, сильно напрягшись, мог состязаться с ней в рациональных аргументах, но к шуткам и поддразниванию не привык. Она застала его врасплох. Как обычно. А он-то надеялся, что ей больше не удастся вогнать его в ступор и заставить испытывать неуверенность. Ко всему, он и сам был не слишком трезв.

— Не думаю, что дойдет до этого, — сказал он, наконец.

— Дойдет, дойдет. А поскольку я часто улыбаюсь, все решат, что я не в себе. Тебе, правда, это не грозит. Вплоть до сегодняшнего дня не припомню, чтобы ты при мне смеялся.

Она обвиняюще ткнула в его сторону пальцем:

— И ты почти не улыбаешься, почему Бьянка и повторяет, что над тобой вечно висит грозовая туча. А ты знаешь, какой ты симпатичный, когда улыбаешься?

В трезвом состоянии она бы после такого заявления залилась краской (если бы вообще его сделала), но сейчас она только наклонила голову и искоса посмотрела на него.

— Я имел в виду не то, что ты разучишься улыбаться, — пояснил он, обходя странный комплимент. — Я имел в виду обед у нас в столовой.

— Ну, в этом тоже мало приятного.

Он рассмеялась, и спустя мгновение она улыбнулась.

— Ты столько смеешься, потому что пьян, или потому что пьяна я? — спросила она.

— Наверно, дело и в том, и в другом.

И в том, что они сидели за эльфийским столиком, что само по себе было чистым сумасшествием. Смешным сумасшествием.

— А сколько времени тебе понадобится, чтобы начать смеяться в трезвом виде?

— Не знаю. Может, если вокруг никого не будет…

— Значит, нам надо сделать так, чтобы вокруг никого не было.

Прежде, чем он успел ответить, появилась Гулли с двумя вазочками мороженого.

— Если госпоже и хозяину надо что-то еще, звать Гулли.

— Спасибо большое, Гулли, — сказала Гермиона. — Ты — просто замечательный домовой эльф. Один из лучших, каких я встречала.

При этих словах с домовихой случился приступ восторга. Ее глаза расширились и наполнились счастливыми слезами. Она прикусила губку, чтобы справиться с наплывом чувств.

— Гулли благодарить госпожу от всего сердца, — выдохнула она, поклонилась так низко, что едва не коснулась носом пола, пошатнувшись, выпрямилась, и, словно во сне, медленно вышла из кухни.

— Если хочешь знать, так оно и есть, — сказала Гермиона после ухода домовихи. — Тебе пора бы платить и ей, и всем остальным жалованье.

— Я покупаю им настольные игры по первой просьбе, — увернулся он.

— Неплохо для начала. Ты ведешь себя намного лучше, чем большинство хозяев. — Она помолчала и снова улыбнулась. — Мне все еще не верится, что ты прочитал мою книгу. И давно?

— Не помню. Месяцев семь назад.

— А почему ты решил ее купить?

Она так и не прикоснулась к мороженому, и он тоже.

— Она лежала в отделе новинок, на обложке был твой портрет, и мне стало интересно.

Он не собирался излагать свою теорию о том, что она является ходячей рекламой чтения, потому что это выглядело бы странно. И, кроме того, теория была не слишком удачной. Он боялся, что Гермионе она не понравится.

— Так это из-за моего портрета? И давно ты в меня тайно влюблен? — дерзко поинтересовалась она, чем потрясла его практически до глубины души.

— Я купил книгу вовсе не поэтому, — возразил он.

— То есть, давно, но книгу купил по другой причине.

Он хотел возразить, но пока собирался с мыслями, она подалась вперед и поцеловала его. На мгновение он мог думать только мороженом: о том, как им с Гермионой не везет с охлажденными десертами. Потом попытался ее обнять, но помешал стол. Тогда он потянул ее на себя, так что она очутилась верхом у него на коленях, и поразился, что она ему это позволила. Но тут Гермиона начала выделывать такое руками и ртом, что он позабыл, как думают. Он дал волю собственным рукам, и она его не остановила. Он слушал ее короткие выдохи, и смутно надеялся, что она не остановится никогда.

В следующее мгновение он осознал, что нынче ночью им не повезло не только с мороженым. Потому что в его гостиной неожиданно обнаружился буйный и разгневанный гость.

— Малфой! Малфой! Где ты спрятался в вашем долбаном лабиринте? Беги сюда!

По холлу простучали нетерпеливые шаги. Драко показалось, что за криками мужчины (в котором он быстро узнал Блейза) слышится детский плач. Гермиона испуганно отпрянула, словно вообразила, что в манор нагрянули Упивающиеся. Он приложил ладонь ко лбу и драматически вздохнул, дожидаясь, пока кровь прильет обратно к мозгам.

— Это Блейз, — буркнул он наконец.

Она слезла с его коленей и отошла на несколько шагов, прислушиваясь к звукам шагов и яростным восклицаниям. Блейз знал, где в маноре кухня, но пошел бы туда в последнюю очередь, учитывая, что Драко Малфой, устроившийся за кухонным столом и обнимающийся с Гермионой Грейнджер, полностью выходил за пределы возможного.

— Подожди меня здесь.

Она кивнула и вернулась за стол, взволнованная и протрезвевшая. Драко, со своей стороны, протрезвел и разозлился. Он расправил мантию и вышел из кухни. Блейз обнаружился у подножия лестницы в восточное крыло. Он держал за руку плачующую дочь. Одного ее грустного взгляда хватило, чтобы гнев Драко испарился. И только отчасти вернулся, когда он перевел глаза на Блейза, имевшего, несмотря на пижаму и домашний халат, устрашающий вид.

— Кончай орать. Матушку разбудишь, — прошипел Драко.

— Ты что, напился? — спросил Блейз, словно его это касалось.

— Нет, — соврал Драко.

— Как же!

Прежде, чем Драко успел ответить, Блейз вскинул палочку и пробормотал протрезвляющее заклятье. Драко потряс головой, чтобы избавиться от последних отголосков гула. Теперь Блейз выглядел гораздо четче, отчего Драко стало легче гневно на него смотреть. Он потратил на выпивку Мерлин знает сколько «фунтов»!

— Помнишь, что я тебе говорил? — спросил тот. — Час расплаты настал. Амаранта вообразила, что это твое чудище…

— Среброглот, — прохныкала Амаранта.

Блейз бросил на нее такой беспомощный и полный муки взгляд, что Драко стало стыдно.

— Точно, — согласился Блейз и повернулся к Драко. — В общем, он выбрался из леса или где он там прячется, если вообще существует, и поселился у нас в подвале. Я иду спать — я еле на ногах держусь, и на завтра у меня полно работы потому, что в понедельник мне надо быть в Германии. А ты разбирайся, как знаешь.

— А Дафна знает, что ты привел Амаранту в манор? — спросил Драко в последней отчаянной попытке спастись.

— Нет, она отправилась спать. Утром я ей расскажу, так что у тебя есть шанс доказать, что, выбрав тебя крестным, я не совершил самую большую ошибку в жизни, как она считала до сих пор. Если уговоришь Амаранту вернуться в кровать, возвращайся с ней и не вздумай шуметь. Если она заснет у тебя, я заберу ее с утра. И не подведи меня. Я серьезно. Не вздумай меня подвести!

Он потянулся, подавил зевок, и, нагнувшись, подтолкнул дочь к Драко. Та выглядела настороженной, словно опасалась, что на нее рассердятся, и он ощутил новую волну всепоглощающего стыда при воспоминании, как внушал ей, что большие девочки не должны бояться.

«Не веди себя, как ребенок». Он сбился со счета, сколько раз слышал это от Беллатрикс. Матушка тоже любила говорить подобное, даже отцу. Было что-то очень забавное во фразе: «Люциус, ты ведешь себя как младенец». Панси тоже не гнушалась этим выражением, как и ее матушка, и Дафна, и Астория. Это было своего рода присловье чистокровных ведьм, поэтому казалось вполне естественным, что его надо повторять Амаранте. Полукровке или магглорожденной пришлось бы потратить целый день на подробный разбор всего, начиная с внешности и заканчивая характерам, прежде чем ей, возможно, удалось бы довести колдуна до слез. Чистокровной ведьме, чтобы уязвить его всерьез, было достаточно войти и посоветовать тому не вести себя, как ребенок.

Но Амаранте всего пять лет, и большинство людей даже не помнят себя в этом возрасте. Так что у него было время поправить дело. Он присел, протянул руки и она, успокоившись, подбежала и вцепилась в него. Он неловко похлопал девочку по спине, чувствуя, как та изо всех сил старается снова не расплакаться. Блейз одобрительно кивнул.

— Спокойной ночи, Малфой, — сказал он, прежде чем удалиться.

— Папа мне не верит, — заявила Амаранта, стоило Блейзу уйти. — Но ты знаешь, что это все по правде.

Дети всегда сбивали Драко с толку: он не понимал, как с ними разговаривать. Они не умели поддерживать настоящую беседу и не разбирались во множестве вещей.

— Нет, не по правде, — сказал он наконец. — Это просто история такая. Мне ее рассказала тетка, и я не понимал, что это — плохая история, пока не рассказал тебе.

— У тебя есть тетя? — спросила она, отвлекшись от своих переживаний.

— Даже две, но я с ними давно не виделся.

Он не слишком любил разговаривать о своей родне, но был готов на все, лишь бы она не плакала.

— И где они?

Еще одна беда с детьми: они всегда задают вопросы и не понимают, когда надо остановиться.

— Пропали, — ответил он. — Одна ушла навсегда, а другая так и не вернулась.

— Почему не вернулась?

По тому, как Амаранта задала вопрос, было ясно, что она никогда не теряла взрослых. В пять лет она не догадывалась, что люди способны по собственной воле бросить все и уйти навсегда.

— Мы ей разонравились, — уклончиво ответил он.

— А почему?

— Ну… Мы попросили ее кое-что не делать, а она все равно сделала.

Амаранта подалась назад и внимательно посмотрела на него.

— Что-то очень плохое?

Интересно, что Амаранта считает «очень плохим»? Может, решила, что тетка Андромеда разбрасывала игрушки или не ела вареные овощи.

— Нет, — признался он. — Мы тогда решили, что это плохо, но это было давно.

— Так что она сделала?

— Вышла замуж не за того человека, — сказал он, хотя и понимал, что это объяснение вряд ли удовлетворит девочку.

— Почему?

Еще несколько месяцев назад он не смог бы ответить на этот вопрос. Он внушил бы себе, что не знает ответа, хотя, конечно, знал.

— Думаю, она его полюбила.

— Он был плохой?

— Понятия не имею. Я его никогда не видел.

Амаранта кивнула, видимо, придумывая очередной невозможный вопрос.

— Но ты ей сказал, что теперь все в порядке? — спросила она, окончательно выбив его из колеи.

— Это не так просто, — торопливо ответил он.

— Почему?

Дети и вправду ничего не понимают в жизни.

— Я же сказал, это было давно, — устало пояснил он.

— У меня тоже есть тетя, — сказала она.

Наконец-то утвердительное предложение! До этого момента он не подозревал, как они ему нравятся.

— Да, я ее знаю.

В библейском смысле слова.

— Ее тоже долго не было, а потом она вернулась.

Глядя на ее невинное личико, он попытался понять, что чувствует. Если бы такое сказал кто-то другой, это бы ничего не значило. На мгновение он, словно в припадке безумия, принялся прикидывать, каковы шансы, что Андромеда вернется, если он скажет ей, что теперь все в порядке. Может, им стоило бы вдвоем отправиться в особняк на площади Гриммо и выжечь Драко с троллева гобелена. Размышляя об Андромеде, он вспомнил, что Гермиона все еще сидит на кухне и, вероятно, сходит с ума от беспокойства.

— Думаю, твоя тетка тоже вернется, — сказал голос справа за спиной.

Он повернул голову и убедился, что снова ошибся. Само собой, Гермиона не стала отсиживаться на кухне, и дураком он был, если решил, что она станет. Она стояла в дверном проеме и смотрела на него и его крестную дочь. Интересно, давно она здесь? Самое время сменить тему разговора.

— Ты слышала, что сказал Блейз? — спросил он.

— Кое-что слышала. Как ее зовут?

— Амаранта.

Гермиона подошла и опустилась на пол рядом с ними. Амаранта с любопытством уставилась на нее.

— Привет, Амаранта. Меня зовут Гермиона.

— Ты — красивая, — сказала та, просто констатируя факт. — Ты кто? Невеста Драко?

Ох, уж эти дети!

— Спасибо, — с нервным смешком ответила Гермиона, игнорируя вопрос.

— Драко, будь добр, протрезви меня.

Решение ни в коем случае на нее не пялится тут же вылетело у него из головы. Он изумленно обернулся. Как она его только не называла, но по имени — никогда!

— Что это я? — смутилась Гермиона. — Но Амаранта только что тебя назвала и я…

Не закончив фразу, она подняла левую руку и сделала неопределенный жест.

— Это мое имя, — сказал он. — Ты вполне можешь так меня называть.

— Тогда ладно.

Чтобы избавиться от жуткой неловкости, он достал палочку и наложил отрезвляющее заклятье. Гермиона втянула воздух и встряхнулась.

— Спасибо. Так почему Блейз привел ее к тебе?

Гермиона распрямилась, и Драко тоже собрался выпрямиться, но Амаранта умоляюще подергала его за рубашку. Он, вздохнув, взял ее на руки, и она обхватила его за шею.

— Я тут на днях рассказал ей страшную сказку, и Блейз пригрозил, что если у нее начнутся кошмары, утешать ее придется мне.

— Понятно. Хочешь послушать другую сказку, Амаранта?

Девочка радостно кивнула, едва не врезавшись затылком в челюсть Драко.

— Совершенно случайно у меня с собой есть подходящая книга.

Драко приложил все усилия, чтобы не расхохотаться.

— Само собой, — сказал он. — Просто из чистого любопытства не могу не спросить: сколько книг у тебя сейчас с собой?

— Есть несколько, — уклончиво ответила она.

Драко был готов спорить на деньги, что в ее сумке их больше десятка, все под чарами уменьшения и облегчения веса.

— Эта книга — совсем тоненькая. Это мамин подарок и я почти всегда ношу ее с собой. Пойдем, она в гостиной.

Он прижал к себе Амаранта и отправился в гостиную. Они сели на диван (Амаранта устроилась между ними). Гермиона достала книгу.

— Она называется «Маленький принц».

Она позволила Амаранте внимательно изучить обложку.

— О чем она?

— О летчике, который встретил принца из далекой страны и они стали друзьями и путешествовали вместе по всему миру.

Амаранта нахмурилась.

— Скучная какая-то!

— Вовсе нет, — ответила Гермиона. — Сама увидишь.

Она открыла книгу и сразу начала читать. Драко был очарован. Голос Гермионы — сильный, мягкий и ровный — идеально подходил для чтения. Он вглянул на Амаранту, которая, широко раскрыв глаза, слушала про удивительные и чудесные приключения.

Книжка вроде бы была детской, но Драко не мог избавиться от ощущения, что за каждым словом, которое произносила Гермиона, скрывается второй смысл. Он внимательно слушал про лис, цветы, звезды и планеты, пытаясь проникнуть в суть этой огромной метафоры. В конце маленький принц вернулся на родную планету, и летчик был безутешен. Амаранта тоже — когда Гермиона закрыла книгу, та хлюпала носом. Она забралась к Гермионе на колени, и та гладила ее по спине и говорила что-то успокаивающее, но ни разу не заявила, что хорошие девочки не плачут.

Вместо этого она сказала:

— Да, история грустная. И мне от нее тоже грустно. Но летчик многое понял благодаря принцу, и теперь он станет счастливее.

Амаранта всхлипнула и кивнула, продолжая прижиматься к плечу Гермионы. Драко наконец-то посмотрел на часы и обнаружил, что уже четыре утра. Он как раз собирался предложить, чтобы они отвели Амаранта домой, когда Гермиона прижала палец к губам. Девочка спала.

Он придвинулся к Гермионе поближе и прошептал той в ухо:

— О чем эта история?

— А ты как думаешь? — прошептала она в ответ.

В виде исключения Драко один-единственный раз захоталось узнать это от нее.

— Обо всем сразу, — сказал он.

— Наверно, о чем бы ты ни думал, ты прав, — спокойно заметила она. — Автор не особенно скрывает свой замысел.

Она осторожно повернулась, чтобы прижаться к нему спиной, и он ее обнял.

* * *
— Малфой!

Драко сонно приоткрыл один глаз, чувствуя, что правая половина тела совсем занемела. Он оглядел себя и понял: это потому, что на ней устроились сразу два человека. Потом поднял глаза, и обнаружил перед камином Блейза. Он почувствовал, как напряглась и расслабилась Гермиона, и понял, что та, вероятно, решила притвориться спящей. Ну и отлично.

— Доброе утро, — сказал он, но прозвучало это как вопрос.

— Точно, — ответил Блейз, потирая шею. — Ладно, спасибо, что… э-э-э… позаботился об Амаранте.

— Тут и говорить не о чем.

— Я ее забираю, — продолжал Блейз. Осторожно обойдя устроившегося в комнате слона, он подошел к дивану. Как раз в этот момент Гермиона решила притвориться, что проснулась. Она осторожно передала дочку Блейзу.

— Ладно, пока, — сказал тот, ни к кому особенно не обращаясь. Амаранта, так толком и не проснувшись, положила голову ему на плечо.

Блейз нырнул в камин, и Гермиона, повернувшись к Драко, попыталась привести в порядок волосы, которые всю ночь лезли ему в рот. Само собой, у нее ничего не получилось. Забавно, что у нее голова, как после бурной ночи, хотя они даже близко не занимались любовью.

— Доброе утро, — сказала она.

Драко кивнул.

— Ох, не думала, что уже настолько поздно. Мне пора домой.

На самом деле было довольно рано, и он с удовольствием пригласил бы ее провести еще несколько часов в своей постели, но было очевидно, что она вряд ли согласится.

— Пора так пора, — ответил он.

— Ты сегодня работаешь?

Драко кивнул.

— Ладно. Я к вам загляну.

— Хорошо.

Она подобралась к нему поближе и поцеловала, сначала в губы, а потом в щеку. Потом встала и собрала вещи.

— Увидимся, — сказала она, помахала рукой и вошла в камин.

Драко не мог понять, в каком он настроении. Пока она спала у него на плече, ему в голову приходили сплошь слюнявые и трогательные мысли, и от этого хотелось улыбаться широкой дурацкой улыбкой. С другой стороны, она сразу же ушла, и сна у него не было ни в одном глазу. Он решил, что почитает газету и съест завтрак, а потом примет душ и переоденется.

Когда он вернулся в гостиную, там обнаружилась Панси. Она сидела на диване, выпрямив спину, элегантно скрестив ноги и сложив руки на коленях. С кем он только связался! Заваливаются к нему в любое время дня и ночи, словно к себе домой! Правда, на Панси он не сердился, потому что та вернулась. Если Панси могла выразить свои дружеские чувства только путем незаконного проникновения в чужой дом, пусть так и будет.

— Почему ты не пригласил меня петь в этом твоем представлении? — спросила та, сразу переходя к делу. Ему захотелось рассмеяться — так нелепо это прозвучало, но у Панси был слишком серьезный вид.

— Ты что, стала бы петь? — недоверчиво переспросил он.

— Конечно. У меня прекрасный голос, — напомнила она ему. Он чуть было не ляпнул, что голос ей не понадобится, но вовремя удержался.

— Ладно, я спрошу, — произнес он, слишком сбитый с толку, чтобы думать, что говорит.

— Сообщишь, когда начнутся репетиции, — бросила она, встала и двинулась к камину. До Драко наконец дошло, чтонадо сказать.

— Погоди!

Он придержал ее за запястье. Панси развернулась и резко выдернула руку.

— Не смей меня трогать!

Она кипела от ярости. Панси могла превратиться из милой девушки в бешеную фурию быстрее, чем человек успел бы ощутить удар по лицу.

— Раз уж явилась ко мне без приглашения, придется со мной поговорить, — заявил он, позаимствовав подход у собственной матери. Он никогда не утвержал, что сочининение правил — скучное занятие. Тоскливо было им следовать.

Она закатила глаза, словно подчиняясь грубой силе, но не сдвинулась с места. Панси привыкла подчиняться выдуманным правилам, вроде того, что он только что изобрел. У нее, как и у него, это было в крови.

— Ладно, — сказала она. — О чем таком тебе приспичило поговорить?

Словно она не знала!

— Когла мы последний раз виделись, ты была в ярости и заявила, что что вернешься, только если я извинюсь. Чего я не сделал, и делать не собираюсь. А теперь ты заявляешься ко мне как ни в чем не бывало и объявляешь, что хочешь петь маггловскую песню на благотворительном концерте. Почему?

— Потому что я хочу участвовать в представлении, — ответила Панси так, словно это было очевидно. — Вот почему.

— Но я по-прежнему ухаживаю за Грейнджер, — заметил он, стараясь добиться от нее хоть какой-то реакции.

— Поступай, как знаешь, — произнесла она, изображая ледяную скульптуру чистокровной молодой особы. То есть хорошо воспитанную чистокровную молодую особу. Он попытался понять, что она чувствует.

И решил, что проще спросить напрямую.

— Послушай, может, дело вообще не в Грейнджер?

— Дело именно в ней, — заявила Панси, и так громко щелкнула челюстью, что отголоски донеслись до Японии.

— Я же вижу, что ты врешь — с облегчением заметил он. — Ты по-прежнему не справляешься с зубами.

— Я же ходила на специальные занятия! — сказала она громче, чем принято, но он не собирался делать ей замечание. На самом деле он надеялся, что когда-нибудь они соберутся, чтобы накричаться власть, набегаться по коридорам и, может быть, даже сыграть в квиддич в бальном зале.

— Значит, они не помогли, — ответил он. — Если дело не в Грейнджер, то в чем?

Она несколько раз глотнула воздух и бросила на него самый ледяной взгляд, какой смогла изобразить.

— Посмотри, что ты натворил, — начала она спокойным голосом. Ей удалось взять себя в руки, но он понимал, что спокойствие это — притворное.

— Как всегда, думаешь только о себе. Не успеешь оглянуться, как вы с Грейнджер и Блейз с Дафной начнете вместе ходить на вечеринки, — насмешливо пропела она. — А потом будешь месяцами исходить слюной, планируя нуднейшую свадьбу, а потом обзаведешься жутким наследничком, и он еще, чего доброго, подружится с девчонкой Блейза, а Гарри — чтоб его — Поттер станет его крестным, а потом… потом…

Она не знала, что говорить дальше, и от раздражения прокричала во весь голос прямо в гостиной:

— Ты что, сам не видишь?

В том, что она сказала, не было особого смысла, но Драко понимал, что тот есть, надо только не обращать внимания на слова. Он знал по опыту, что фраза «ты думаешь только о себе» почти всегда переводится как «ты совсем не думаешь обо мне». И если к «натворил» прибавить «с Панси», все станет ясно.

Панси упала на диван, откинула голову на спинку и хмуро уставилась в потолок. Он опустился рядом, и вспомнил, как они разговоривали в квартире Гермионы после встречи с министром. Теперь он знал, как помочь Панси, если та ему позволит.

— Послушай, если я правильно тебя понял, тебе было все равно, что ты одинока, потому что я тоже был одинок.

— Что за чушь, — ответила она, однако без всякой ярости.

— Это ты меня изо всех сил отталкиваешь, — сказал он. — Ты — самый старый мой друг, даже если мы друг друга терпеть не можем, и я не собираюсь тебя бросать только потому, что у меня появилась девушка.

Он вспомнил любимое фото матушки. Его не устраивало будущее, в котором он не мог бы тыкать Панси под ребра, пока та обсыпает его гравием. Фигурально выражаясь.

Панси долго молчала, а когда заговорила, то голос ее прозвучал совершенно бесстрастно.

— Раз уж ты в нее влюбился, расскажи, каково это. Мне интересно.

Она повернула голову и посмотрела на него.

— Как тебе это удалось? Всего несколько месяцев назад ты был один, не знал жалости и сочувствия, и все тебя ненавидели. Как у тебя это получилось?

Отличный вопрос. Хотя для себя, внутри он оставался прежним, но она была права — его жизнь сильно переменилась.

— Понятия не имею, — ответил он. — Просто выбрался из манора и позволил людям перестать меня ненавидеть.

— Но откуда ты знаешь, что они перестали? — спросила она, словно из чистого любопытства.

Подростком он страшно завидовал умению Панси держать чувства под контролем, но теперь радовался, что так этому и не научился. Может, он не умел врать, увиливать и притворяться так хорошо, как она, но теперь, когда война кончилась, от этих навыков было мало проку.

— Я почти уверен, что перестали, — сказал он. Каким-то образом у него возникло ощущение, что Панси сейчас откровеннее с ним, чем когда-либо за все прошлые годы. — Панси, за нами никто не следит. Тут только я и ты, и тебя не волнует, что я о тебе подумаю, верно? Нет никого, кто решил бы, что ты — слабачка, если раз в несколько лет позволяешь себе что-то почувствовать.

— Это никого, кроме меня, не касается, — заявила она.

— Что? Твои чувства?

Может, чувство вины и сработает.

— Ты когда-нибудь задумывалась, что мы — друзья?

Она втянула щеки и продемонстрировала ему свой затылок.

— Да, — неразборчиво буркнула она в диванную подушку.

— И как ты ко мне относишься? — спросил он.

— Зачем ты спрашиваешь?

Она произнесла это сдавленно, но с таким четким выговором, что он разобрал каждое слово.

— Ты и так знаешь.

— Почему ты решила, что я знаю, если ты мне не говоришь?

Он терпеливо ждал.

— Хорошо отношусь, — она отняла лицо от подушки и втянула воздух сквозь сжатые зубы. — Думаю, ты и раньше догадывался.

— Тогда скажи мне, почему ты так расстроилась.

Она прикрыла глаза рукой, вздохнула и заговорила сухим, монотонным голосом.

— Мне признавались в любви тринадцать раз, но это все было ложью, потому что признавались не мне. Я вела себя не так, как с тобой — я каждый раз была другой. И мне было обидно, что они ни разу даже не попытались понять, какая я на самом деле. Еще я их презирала за тупость: они даже не догадывались, что я притворяюсь. Сейчас я вроде бы настоящая, но откуда мне знать, так ли это на самом деле? Предполагается, что человек рождается с определенным характером, но мне не достался никакой.

Она уронила руку и серьезно посмотрела на него, широко открыв блестящие яростным блеском глаза.

— Драко, я до конца жизни буду одна.

Получилось даже лучше, чем он расчитывал. Может, в воздухе есть что-то, что вступает в реакцию с кровью: какой-нибудь «химический элемент», потому что о Веритасеруме речи не шло. Может, магглы все-таки знают, как проверить, говорит ли кто-то правду. Может, они просто умеют разговаривать друг с другом.

Все дело было в том, что Драко нравилась Панси, а ему мало кто нравился. Безусловно, чтобы получать удовольствие от ее общества, надо было специально учиться, но если бы она хотя бы на некоторое время перестала притворяться (скажем, на несколько часов в день), то наверняка сумела бы найти себе пару.

— Послушай, Панс, — начал он. Он и раньше слышал, как ведут ободряющие беседы, и решил, что, пожалуй, справится. Не так уж это сложно. — Что бы ты сказала, если бы я принялся жалеть себя на твоем диване? Ты не одна. У тебя есть я с Блейзом, и будет еще множество друзей, если только ты позволишь им к себе приблизиться. И не говори, что завидуешь Блейзу.

Она сморщила нос.

— Конечно, нет. Я не собираюсьбы выращивать в собственном теле живое существо, словно корова или овца. Но было бы неплохо на время в кого-нибудь влюбиться.

На последних словах она слегка повысила голос, как раз достаточно, чтобы он услышал прозвучавшую в них надежду.

— Так займись этим, — сказал он. — Может, тебе пойти работать?

— Никогда не думала, что доживу до дня, когда ты посоветуешь мне устроиться на работу. В каком мире нам приходится жить!

На лице Панси проступила странная улыбка. Словно кто-то зашел и оставил ее, а она не успела заметить.

— Меня он тоже удивляет, но я не хотел бы вернуться в старый.

Она искоса посмотрела на него, и уголки ее губ опустились.

— Думаю, мы с тобой довольно похожи. Ты согласен?

— Не знаю, кому из нас следовало бы всерьез обидиться, — заметил он.

Панси почти никогда не смеялась вслух, но у нее было особое выражение лица, которое появлялось, когда она считала шутку особенно удачной, и именно оно и появилось.

— Что и следовало доказать. Раз тебе нравится параллельная вселенная, в которой ты в последнее время живешь, может, и мне понравится.

Наконец-то они дошли до дела!

— Ты тоже можешь туда переселиться, только придется оставить за дверью манеры ледяной стервы.

— Не так уж это страшно.

— Отлично. Можешь спрятать их в лифчике, где проверять не станут. Как ты спрятала флакончик Бодроперцового зелья во время нашего первого бала.

— Точно, — ответила она, и глаза ее смягчились от воспоминаний. — Я не думала об этом бале годами. Мы бы провели время гораздо лучше, не прикидывайся я, что влюблена в тебя.

— Да уж!

Они непрерывно ругались, и ничего забаваого в этом не было. Это было утомительно. Если память его не подвела, первый раз они поссорились из-за Гермионы: Панси требовала, чтобы он подтверид, что она красивее, а он не мог, потому что это была неправла. Панси была миленькая и все такое, но Гермиона в ту ночь была великолепна, а против фактов не поспоришь. (Это сколько же времени ты был тайно в нее влюблен? Заткнись!)

— А ты завидуешь? — внезапно спросила Панси после долгого молчания.

— Завидую чему? Тому, как ты притворялась, что я тебе нравлюсь? — с отвращением переспросил он.

— Ох, нет, — быстро поправилась она. — Тому, что есть у Блейза?

Он задумался, взвешивая «за» и «против». Большую часть времени Блейз имел довольно счастливый вид, особенно когда был со своей семьей. Единственными недостатками можно было считать необходимость искать няньку для ребенка и трахать только Дафну, но Блейза, вроде бы, это устраивало. Ну, еще тот стал до неприличия добродушным, но поскольку окружающим он нравился больше, чем Драко, может, это было и неплохо, хотя поначалу раздражало.

— Может, и завидую, — сказал он.

— Понадобится время, чтобы привыкнуть к новому миру.

Ее лицо стало уязвимым, и так она ему гораздо больше нравилась.

— Сначала будет нелегко, но я уверен, ты справишься.

Она задумчиво кивнула.

— Она мне все равно не нравится.

— А кто тебе вообще нравится? — спросил он, сознавая, что тот же вопрос мог бы задать себе.

— Ты, большую часть времени, — призналась она. — Постарайся слишком сильно не меняться.

— Если не получится, я в твоем присутствии всегда могу сдать назад.

Панси улыбнулась, поднялась на ноги и он увидел, как она превращается в хорошо знакомую ему ледяную принцессу, которую он так любил/ненавидел. О чем только думали матушка и миссис Паркинсон, когда воспитывали их вместе с раннего детства? Это лучший способ приучить людей думать друг о друге не как о женихе и невесте, а как о драчливых брате и сестре.

— Ладно, хватит. Забудем об этом.

— О чем об этом? О том, как ты выдала мне свои истинные чувства, и мы поговорили по душам? — насмешливо спросил он.

Панси сделала вид, что ее тошнит.

— Это называется «сдать назад»? Это гриффиндорство в чистом виде!

— Ладно. Тогда, может, забудем о том, как мы настолько надоели друг другу, что захотели сделать перерыв, но, поскольку ты оказалась стервой, а я — придурком, решили продлить свои мучения и стали снова общаться?

— Уже лучше. Хорошего дня, — сказала она, и, прежде, чем он успел ответить, ступила в камин.

Примечание:

На самом деле глава называется словами из детской считалки «One is silver, the other is gold». Считалка – про то, что старый друг лучше новых двух: «Make new friends,but keep the old.// One is silver, the other is gold.// A circle is round, it has no end.// That's how long, I will be your friend.». Пришлось использовать отечественную версию.