Обожженные руки мне намазали мазью и перебинтовали. Они почти не болели, и я наконец-то смогла сосредоточиться на более важных вещах.

Том сумел убедить медсестру не выгонять его из больничного крыла. Удобно устроившись на стуле возле моей кровати, он вытянул ноги и устало закрыл глаза. Мы были отгорожены ширмой. Белая, накрахмаленная, приятно пахнущая — она создавала всего лишь иллюзию уединения.

— Том, — позвала я, дотронувшись до него перебинтованной рукой. Риддл смерил меня хмурым взглядом, но не стал спорить. Взмахнув палочкой, наложил заклинание от прослушивания и насмешливо улыбнулся.

— Спрашивай, а то помрёшь ещё от любопытства.

— Расскажи мне всё! — потребовала.

— Так уж и всё?

— Том!

Я ничуть не смутилась пристального понимающего взгляда. Он и раньше видел меня насквозь — не было смысла скрывать что-то сейчас.

— Ладно, но рассказывать долго. Давай лучше покажу.

Он пересел на кровать и обхватил ладонями моё лицо. Тепло... Я довольно зажмурилась, но Риддл строго одёрнул:

— Балда! Хватит бездельничать. Смотри мне в глаза и старайся настроиться на погружение в глубокие слои памяти.

— У тебя стоит блок. Я не смогу пробиться, — неуверенно возразила, заглядывая во тьму, затаившуюся в глубине его зрачков.

Страшно, беспокойно, необходимо. Вздохнув, наклонилась и... наткнулась на зеркальную гладь. Ну вот, ведь говорила ему, что не пробьюсь. Это он из нас двоих легилимент, а я только щиты умею ставить и поддельные воспоминания создавать.

Подошла к зеркалу ближе и притронулась к нему. Моя рука легко миновала преграду и скрылась в ней по локоть. Хмыкнув, сделала шаг вперёд в столь дружелюбно распахнутые двери. Не было сомнений, что Риддл сам открыл сознание, иначе бы увязла я преддверье как в болоте: Том не любил незваных гостей.

Сначала вокруг был туман, плотный, как в прачечной, но затем он истончился и исчез. Я оказалась в одном из множества коридоров, которые как кротовьи ходы пронизывали подземелья. Пламя факелов подрагивало от сквозняка, и я невольно поёжилась. Навстречу мне шёл Риддл, как всегда уверенный и сосредоточенный. Даже его небрежность, которую он изредка допускал в свой внешний вид, была тщательно продумана.

Сзади послышался шум, и в Тома полетело оглушающее проклятье. Он играючи отбил его и удивлённо спросил:

— Мальсибер, друг мой, ты, случайно, не ошибся в темноте? По своим же бьёшь.

В голосе слышалась насмешка, но страха не было. Казалось, что Том вообще ничего не боялся. Мальсибер выругался и продолжил атаковать Риддла. За спиной друга появились ещё два ученика. Они напали на него, но Том успел выставить щит и оглушить одного из парней. Я не помнила их имен, но точно знала, что они учатся на Когтевране. Оставшиеся ученики грамотно брали Риддла в клещи. Ещё чуть-чуть — и он упрётся спиной в стену, а там с ним легко будет справиться. Но друг, видимо, так не считал. Несколько взмахов палочкой — и оба нападавших застыли на месте, с бессильной яростью глядя на старосту. Том использовал невербальную магию, как всегда чуть схитрив в стычке с врагами.

— Ну и что тут у нас? — лениво поинтересовался он, кончиком палочки притрагиваясь ко лбу Мальсибера. — Легилименс!

« — Риддл осторожен, у нас не получится застать его врасплох.

— Сильный противник, да и Грейнджер...

— Я с ней разберусь. А вас будет трое на одного. Численное преимущество и элемент неожиданности помогут. Неужели вы хотите, чтобы полукровка помыкал вами всю жизнь?

— Нет, но силой мы ничего не добьёмся.

— Слишком большой риск...

— Ваша задача вымотать его настолько, чтобы он не смог держать ментальную защиту. Я переслал Дамблдору одну интересную вещь. Как только он её получит, то магическая дуэль между учениками станет наименьшей из его забот.

— Зачем тебе это, Эйвери? Риддл твой друг!

— Не смеши меня, Мальсибер. У Риддла нет друзей. Есть только Грейнджер...»

Мы вынырнули из чужих воспоминаний одновременно. Пока я стояла в стороне, пытаясь осмыслить новую информацию, Том стёр память всем троим нападавшим, потратив на заметание следов от силы минут пять. Использовал он, разумеется, не свою палочку: мы с ним давно разработали схему, как действовать в подобных ситуациях. Убедившись, что всё выглядело так, будто его здесь никогда не было, Риддл развернулся и побежал.

Всё вновь заволокло туманом, а когда прояснилось, я оказалась напротив дверей кабинета профессора Дамблдора. Том вполне профессионально взломал замок и вошёл в комнату. На столе нашего декана лежала стопка корреспонденции. На самой верхушке был обыкновенный белый конверт без подписи. Том, недолго думая, распечатал его и вытащил помятый лист бумаги в клетку. Маггловский, исписанный моим почерком. В нём я узнала своё письмо, в котором рассказывалось о том, что Том убил своих родителей. Но... как? Я ведь уничтожила письмо. Сожгла! Или Эйвери снял с него копию перед тем, как вернуть мне? Вот гадёныш!

Риддл внимательно прочёл письмо, усмехнулся и, поднеся к бумаге палочку, прошептал:

— Инсендио!

Миг — и на пол осыпался пепел. Том удовлетворённо кивнул и направился к выходу. Половина дела сделана. Уже в коридоре он столкнулся с Блэром и Минервой. Оба были взволнованы и не обратили внимания на старосту Слизерина. А зря!

Том навёл в спину Блэру волшебную палочку и прошептал:

— Легилименс!

Вновь тошнотворное кружение в воронке и обрывки воспоминаний:

«Подземелья. Боковой коридор возле гостиной Слизерина. Эйвери и Грейнджер. Опасность...

— Надо найти Дамблдора!

— Но Гермиона осталась одна! Ей надо помочь, Минерва.

— В коридоре ловушка. Мы из неё выбрались только чудом. Найдём профессора — поможем подруге...»

Том убрал палочку и презрительно усмехнулся. В его глазах такое поведение было откровенной демонстрацией слабости.

Туман стал гуще, сдавливая со всех сторон. Дышать тяжело, почти невозможно. Значит, впереди — боль. То, чем Риддл даже осознанно не захотел бы поделиться ни с кем.

Тёмный коридор. Двигаться приходится очень осторожно, на ощупь. Палочка крепко сжата в руке — Том готов к атаке. Но не к тому, что произошло дальше.

Огненный вал раскрывается экзотическим цветком, тянет щупальца-лепестки вперёд в надежде сожрать всё живое, что встретится на его пути. Наперерез пламени метнулась тонкая фигурка, выставляя щит. Он, щит, скрипел, прогибался, стонал. Но, не выдержав мощи стихии, лопнул, как пустышка. Фигурка упала на пол, закрывая лицо руками, и закричала. У Тома перехватило дыхание, ведь он узнал мой крик, почувствовал, что там, на полу, лежала я. Рванувшись вперёд, выставил двойной щит. Один — передо мной-пылающей, второй — перед собой. Так вот кто уберёг меня, не дав сгореть заживо! А я думала, что Эйвери отменил действие заклинания. Наивная...

Всё же, щиты не выдержали и лопнули. Огонь настиг Риддла уже на излёте, и рукав мантии загорелся. Несколько драгоценных мгновений пришлось потратить, чтобы потушить его. Но и Эйвери не терял времени даром. Подбежав ко мне, лежащей без сознания, втиснул что-то блестящее в руку и накрыл поверх неё своей; они исчезли. Том досадливо поморщился. Аппарация невозможна в школе из-за ряда блоков, но вот портключ... С помощью него можно было попасть в любое место на территории замка.

Что же, эту партию Джонатан выиграл. Глядя на то, как недобро Риддл улыбнулся, мне стало жаль Эйвери. Ведь друг его найдет — я это точно знала. Картина валяющегося на полу Джонатана и склонившегося над ним Риддла всё ещё была свежа в памяти. И та безнадежность, тонкой ниточкой протянутая сквозь все воспоминания, давила, уничтожала малейшую надежду на счастливый конец.

Следующий эпизод начался с разглядывания медальона. Обыкновенная серебряная кругляшка с оттиском змеи, обвивающей посох, была мне хорошо знакома. Ещё тогда, когда Том впервые предложил вступить в Орден Салазара, то протянул похожий медальон как знак избранного. Я отказалась. Тогда мне не нужны были эти привилегии, да и сейчас тоже. Оказывается, медальон — не простая безделушка. Маяк или метка, чтобы можно было быстрее связаться и найти членов Ордена. Том постучал по нему палочкой, и от украшения потянулась дымчатая путеводная нить. Без сомнений, она приведёт его к Эйвери. Так и случилось.

Джонатан быстро шёл, время от времени беспокойно оглядываясь назад. Тому даже не пришлось напрягаться. Он просто послал в Эйвери обездвиживающее заклинание. Дождавшись, пока бывший приятель застынет, вышел из тени в кляксу света.

— Ведёшь себя как маленький ребёнок, честное слово, — укоризненно произнёс Риддл. — Неужели нельзя было придумать что-то более действенное, чем обычный шантаж? Или ты рассчитывал, что Дамблдор сразу же кинется расследовать убийство магглов? И чему я тебя столько лет учил в Ордене?

Эйвери молчал, лишь смотрел на него как-то устало, но без страха в глубине зрачков. И я поняла, что он перестал бояться, так же, как и я, и Том. Джонатан много знал, ещё о большем догадывался, но ничего — совсем ничего! — не мог сделать, чтобы предотвратить заранее известный ход событий. Всё время он стремился быть на равных, быть лучшим. И эта его афера, словно крик утопающего, последний шанс изменить и измениться.

— Ты же понимаешь, что я не оставлю всё как есть, Джонатан? Легилименс!

В этот раз не было мельтешения картинок и отрывков диалогов, только монолитная стена, змеёй тянущаяся в обе стороны. Эйвери умел ставить метальные блоки, простенькие, но, тем не менее, прочные.

Я не сразу поняла, что Том собирался сделать. У него не было ни времени, ни желания возиться с его защитой. К каждой закрытой двери можно подобрать отмычку или же выломать её. Риддл выбрал более легкий путь. Путь разрушения. Это я со своими заумными щитами-ловушками могла выдержать таран и не свихнуться. Мы ведь с Томом много раз тренировались и набирались опыта, чтобы стать сильнее. Но Эйвери не был готов к такому натиску. А Риддл... хотел наказать, причинить боль и заставить страдать бывшего приятеля. Хотел сломать, чтобы тот даже и не думал больше перечить. Вот только сил не рассчитал.

Стена может истончиться под действием дождя и ветра. Может рухнуть, когда ураган или землетрясение воздействуют на неё. А ещё могут образоваться дыры, когда раз за разом в неё стучат, не утруждая себя заботой быть осторожным. Огромные, рваные, как раны от режущего заклинания, вот только заживить их невозможно.

Я ощущала боль Эйвери так, словно она была моей. Каждый удар, каждый выбитый камушек защиты. Любая брешь резонировала внутри моего сознания адской симфонией сотни виолончелей. Резко, надрывно, всепоглощающе.

Том пробил ментальный щит Джонатана, и воспоминания хлынули в дыру ледяным отрезвляющим потоком.

«Эйвери протягивает руку, касаясь моей щеки.

— Не надо.

— Почему?

— Том... так делает Том».

«Мы опять сидели в библиотеке и писали эссе. Невыносимо близко и невозможно далеко. Эйвери украдкой поглядывал на меня, увлечённо описывающую свойства белладонны. Улыбнулся и попросил:

— Передай чистый пергамент, пожалуйста.

Я протянула ему лист, он взял его, покрутил в руках, отложил. Лукаво усмехнувшись, склонился над самым ухом и прошептал:

— Спасибо.

— Ага, — равнодушно ответила я, продолжая писать.

Эйвери на миг застыл, рассеянно взъерошил отросшие светлые волосы и отодвинулся от меня. Ему больно и чертовски обидно, но он не имел права что-то требовать. Он не имел права».

«Солнце яркое бьёт в глаза. Приходится всё время щуриться, чтобы хоть что-то разглядеть. Возле озера гуляла парочка учеников. Они спорили, бурно жестикулируя, а потом парень, не выдержав, рассмеялся. Притянув к себе девушку, легко поцеловал в лоб и собственническим жестом провел ладонью по кучерявым волосам.

А Эйвери стоял и сжимал кулаки, с завистью глядя на них. Полная идиллия, вашу мать».

«Одно из последних собраний Ордена Салазара. Все внимательно слушают Риддла. Его слова о нечистокровных волшебниках, о том, что методы запугивания грязнокровок детские и недейственные. Нужно мыслить глобально, расширить восприятие и круг интересов. Очередная муть, которой все верили.

Больше всего Джонатана раздражала именно эта вера. Как можно бороться, если никто, кроме него, не видит смысла в борьбе? Да и причины».

«— Эй, Риддл!

— Чего тебе?

— Та книга, которую ты читаешь. О бессмертии.

— И?

— Ты и вправду этого хочешь?

— Почему бы и нет? Эйвери, не зацикливайся на мелочах, иначе так и останешься топтаться на месте».

«Я ненавижу его смех, мерзкий и надменный. Ненавижу пренебрежение, с которым этот полукровка относится ко всем нам. Как будто знает и умеет больше, чем все мы вместе взятые. Но кто Риддл на самом деле? Лжец и убийца. И вор. Он не крадёт деньги и драгоценности. Только эмоции, чувства, привязанности. Я ненавижу его за это. Я должен его остановить...»

Возвращение в реальность оказалось слишком стремительным. Я тяжело дышала, словно только что пробежала на время стометровку. Никак не получалось осмыслить и принять всё то, что увидела. Слишком много чужих эмоций, страхов и надежд. В них нельзя было вторгаться, но, в тоже время, я понимала, что Том поступил правильно. Он позволил мне увидеть всю картину, не искаженную его восприятием. Позволил самой сделать выводы, проявив редкостное понимание и в кои-веки не посягая на свободу.

* * *
— Он хотел занять твоё место в Ордене?

Я первой нарушила молчание. Это казалось правильным и нужным нам обоим.

— Да, хотел.

Мы опять замолчали. Том вертел в руках волшебную палочку, глядя вперёд. Я же рассматривала бинты на руках. Встретится с ним взглядом сейчас было выше моих сил. Невольно став одной из причин всех этих проблем, я чувствовала себя виноватой.

Сглотнув, поинтересовалась:

— А то, что ты говорил Эйвери о бессмертии, правда?

— Почему ты спрашиваешь об этом?

— Любопытно, — слабо улыбнулась.

— Ну да, конечно, — он кивнул, продолжая вертеть палочку. — Не совсем, если честно.

— То есть тебя не интересует бессмертие? — недоверчиво переспросила, придвигаясь ближе.

Том повернулся ко мне, снисходительно улыбаясь, и пояснил:

— Жить вечно скучно. Жить вечно в одиночестве — должно быть, невыносимо.

— Почему в одиночестве? — я нахмурилась, пытаясь подобрать правильные слова. — Вокруг будут другие люди.

— Именно! Другие люди, другое время. И ты, живой артефакт из прошлого. Как-то неправильно это, понимаешь?

— Понимаю, но... — я взволновано посмотрела на него, затем закончила мысль: — Вечность может окупить любые жертвы.

Риддл мгновение смотрел на меня, а потом рассмеялся. Обнял меня, легко касаясь губами лба и сказал:

— На это может пойти лишь тот, кому нечего терять. А мне... мне есть, Гермиона.

Порой необходимо знать, что ради тебя готовы пожертвовать многим. Ни выгода, ни комфорт, ни эгоистичное желание никогда не смогут заставить отвернуться от тебя. Бесценный дар доверия может погубить, а может и спасти. И пусть это будет всего лишь одна душа — она вполне способна изменить привычную реальность до неузнаваемости. Главное — решиться и принять этот дар.

* * *
Решение проблем, возникших из-за вмешательства Эйвери, взял на себя Риддл. Разговор с директором и волшебником, направленным для наблюдения за учениками, прошёл почти безболезненно. По крайней мере, Том нашел в себе силы отшучиваться, уверяя, что всё наладится. Дамблдор, казалось, вынул из него душу. В выручай-комнату Риддл вернулся молчаливым и злым. Выпив зелье «Сна без сновидений», лёг спать, а утром всячески избегал любого упоминания о декане Гриффиндора.

Позже он рассказал, что заключил с профессором сделку. Деталей я не знала, но суть была понятна: мы с Томом сможем спокойно доучиться, если прекратятся нападения на учеников. Признаться, меня это удивило. Ровно до начала зимних каникул, на которых мы, вопреки традиции, поехали в приют. Рождество мы встретили в унылой обстановке, еда была скромной, атмосфера гнетущей. Отвратительный праздник, даже подарки не радовали.

А на следующий день мы отправились в Госпиталь Святого Мунго. Лимонные мантии целителей, резкий запах настоек и зелий, вежливые улыбки и равнодушные голоса — всё это создавало особую ауру некой болезненности и неизменности. Всю дорогу я жалась к Тому, цепляясь за его локоть. Мне было не по себе в этом месте.

— Потерпи, мы почти пришли, — уговаривал меня Риддл.

Я кивала, стараясь выглядеть уверенней и беззаботней, чем чувствовала себя на самом деле.

— Здесь, — Том указал рукой на дверь палаты.

— Ты не войдешь? — рассеяно спросила я.

— Нет. Пациент плохо на меня реагирует.

Риддл криво улыбнулся и подтолкнул меня к палате. Я, всё ещё сомневаясь, открыла дверь и вошла внутрь. Спиной ко мне сидел человек в полосатом больничном халате. Светлые волосы походили на воронье гнездо, встрёпанное и неопрятное.

— Джонатан, — ошеломленно выдохнула, не веря глазам.

Мерлин! Сколько раз я расспрашивала всех о том, что случилось с Эйвери! Сколько провела бессонных ночей, рыдая и обвиняя себя, что отпустила его тогда! И никто ничего мне не рассказал. Не посчитал нужным!

Человек оглянулся, улыбнулся своей солнечной улыбкой и поздоровался:

— Привет! А ты кто?

— Гермиона, — ответила я: — Можно присесть?

— Конечно!

Он подвинулся, продолжая с любопытством рассматривать меня.

— А ты конфеты принесла?

— Что?.. Ах, да. Держи.

Протянув ему сверток, втиснутый мне Томом ещё до того, как мы вошли в госпиталь, внимательно посмотрела на него.

Босые ноги, белая пижама, всё те же нервные пальцы и беззаботная, счастливая улыбка. Это ведь не могло быть правдой. Не могло?

— Гермиона, а почему ты плачешь?

— Я не... — на миг задержала воздух, пытаясь не всхлипывать. А потом, не выдержав, порывисто обняла Эйвери.

Он сначала никак не отреагировал на меня, рыдающую у него на плече. Просто сидел и ел конфеты. Затем погладил по коротко отстриженным, обгоревшим волосам и втиснул в руку конфету в ярком фантике.

— Вот, съешь! Тебе сразу станет лучше. Правда-правда!

Я кивнула, всхлипнула и положила в рот конфету. А Джонатан смотрел на меня и довольно улыбался. Ведь сладости — лучшие из лекарств. Все дети об этом знают!

Когда мы покинули госпиталь, переполненный пациентами в полосатых халатах, Риддл рассказал мне о том, что случилось с Эйвери. Ломая ментальный блок в попытке добраться до воспоминаний, Том уничтожил прежнюю личность Джонатана. Теперь его память была девственно чистой, а уровень интеллекта — на уровне десятилетнего ребёнка. Целители говорили, что всё могло сложиться и хуже, а так можно поэтапно заполнить пробелы новыми воспоминаниями. Родители Эйвери приняли решение уехать из Англии на континент, во Францию или, быть может, Италию. Они считали, что ему будет лучше начать новую жизнь там, где ничего не будет связано с местом трагедии.

В чём-то они были правы, но смириться с тем, что я потеряла ещё одного друга, было трудно. Шрамы на руках зажили, оставив после себя лишь тонкую паутинку, которая исчезнет со временем, волосы отрастут, а что делать с болью, поселившейся в сердце? Чем её исцелить?

— Знаешь, Том, иногда я не могу понять, кто из нас двоих хуже: ты или я?

— Я, — ответил Риддл. — Ведь я разрушаю.

— А я не останавливаю, позволяя тебе это делать.

Оставшиеся время до возвращения в Хогвартс мы провели порознь. Наше добровольное одиночество казалось прекрасной возможностью подумать и решить, что делать дальше. Ведь ломая чужие жизни, мы невольно покалечили и свои.

* * *
Зимний воздух был свеж, а ветер — колок. Всю дорогу из приюта на платформу девять и три четверти я проделала в одиночестве. Толкая перед собой тележку с чемоданом, старалась не оглядываться — Том мог оказаться за спиной.

В приюте мне удавалось избегать его. Признаться, это было сложно, и порой мне отчаянно хотелось поскрестись в дверь его комнаты, как приблудной кошке. Вернуться, прижаться щекой к его плечу и вдохнуть знакомый с детства запах. Почувствовать себя как дома...

В поезде я нашла свободное купе. Сев на сиденье, развернула свежий выпуск Пророка. На передней полосе красовался портрет нового министра. Ниже описывались его всевозможные достоинства и нововведения, которые он хотел ввести в ближайшее время. Война в Британии закончилась, нужно было отстроить то, что разрушено.

Дверь в купе открылась, рядом со мной скрипнуло сиденье.

— Что пишут в Пророке?

Повернув голову в сторону говорившего, увидела Тома. Его нос покраснел, и он совсем неаристократично шмыгал им. «Простудился», — мелькнула в голове мысль. Вздохнув, вытащила носовой платок и протянула ему. Он поблагодарил и, отвернувшись, высморкался.

Сейчас Риддл не выглядел таким привлекательным, как всегда.

— Как провёл каникулы? — поинтересовалась я, глядя на него.

Сосредоточиться на чём-либо ещё было выше моих сил. Я скучала сильнее, чем могла себе в этом признаться.

— Хорошо. Выбрали нового министра?

— Ага.

— Хмм... Такой же неудачник, как и предыдущий?

— Понятия не имею, — равнодушно пожала плечами, а потом сказала: — Том, я...

— Не надо ничего говорить. Я, — он натянуто улыбнулся, — всё понимаю. Сами виноваты, сами же себя и наказали.

Вымученно улыбнувшись в ответ, робко коснулась кончиками пальцев его ладони. Он, хмыкнув, сжал мою руку и придвинулся ближе.

В конце концов, вдвоём было гораздо легче преодолевать неприятности. И во время танца со смертью стоит помнить, что шаг назад не всегда означает поражение.