– Драко! Привет!
– Привет, Блейз! – Малфой обернулся на оклик и увидел своего друга. У того был несколько пристыженный вид.
– Как дела… дома? – натянуто спросил он.
– Уже лучше, – мрачно произнес блондин. – Давай зайдем в вагон.
– Ага… только подожди, сейчас Тео подойдет. Нотт, мы здесь!
– Привет, парни. – Теодор подошел к ним. Он был напряжен и натянуто улыбался. Блейз придирчиво осмотрел его, потом ухмыльнулся.
– Драко, ты погляди, похоже, Тео хочет нам что-то сказать… да нет, гляди, он просто лопнет сейчас от нетерпения… – Забини развеселился, а Нотт чопорно поджал губы. – Что ж ты молчишь?
– Я с вами больше никуда не пойду, – выдавил Теодор.

Блейз захохотал. Даже Драко улыбнулся.
– Ну что ты, милый, а как же отходная? Как же мальчишник перед твоей свадьбой с Дафной? Мы с Драко просто обязаны устроить тебе праздник.
– Чтобы мне опять голову проломили?
– Да ладно, пара царапин!.. Ну хорошо, хорошо, Драко, перестань на меня так смотреть! Тео, пойдем в вагон, а то Малфой сейчас на мне дыру протрет.
– А в чем дело?
– А ему холодно, понимаешь ли, – зло сказал Забини, сверля блондина взглядом. Нотт пожал плечами и зашел в вагон.
Блейз, сварливо смотря на Драко, демонстративно отступил в сторону.
– Прошу!
– Ох, Блейз, не начинай! Ты похож на домохозяйку!
– Да пошел ты!
– Сам иди!
В таком приподнятом настроении оба зашли в вагон и там уселись в купе. Драко тут же уставился в окно, показывая своим видом, что ему наплевать на всех и вся. Забини закатил глаза и принялся за разговор с Тео.

Драко прокручивал в голове все произошедшее за пару недель. Он вспомнил, как проснулся с больной головой наутро после Рождественского бала, как наскоро покидал оставшиеся вещи в сумку, которую брал с собой. Все свое имущество он еще раньше отправил в гостиную Слизерина, где ему по его просьбе была выделена отдельная комната. С пустым сердцем и душой он, взяв сумку и теплое пальто, отправился на завтрак, презрительно осматривая немногих, кто был в большом зале вместе с ним. Блейза не было, как не было и многих других друзей. Все выглядели подавленными и разбитыми. Сам Драко чувствовал себя не лучше. Обычно организм легко справлялся с алкоголем, но сегодня подкачал. А может, он выпил слишком много, и такой объем выпивки просто невозможно было обработать за столь короткий срок?

До поезда еще было время, но Драко не хотелось ждать прибытия карет в вестибюле, где он непременно столкнулся бы с гриффиндоркой. Закончив завтрак, Драко накинул пальто и, взяв вещи, вышел из замка. Его встретила метель, которая никак не могла угомониться со вчерашнего дня. В тот момент юноше показалось, что нет ничего прекрасней этой метели и что он просто обязан насладиться ее обществом подольше. И Драко побрел среди сугробов к хогсмидской станции. Снег нещадно хлестал его по лицу, забирался за шиворот, и парень пожалел, что не надел шапку. Придя на станцию, он отогревался в маленьком помещении у камина, понимая, что этот порыв к прекрасному, которым была замаскирована печаль, и боль, и просто какое-то мазохистское чувство, определенно был лишним.

Вернувшись домой, он тут же заболел, но, ввергнувшись в бездну отчаяния и депрессии, не позволил себя осмотреть врачам или дать себе какие-нибудь лекарства. Он уныло лечился крепчайшим виски, запивая им зелья и микстуры от кашля и воспаленного горла, температуры и насморка. Каким-то невероятным образом такое лечение дало свои плоды, и к концу каникул от болезни не осталось и следа. Родителей он едва видел. Практически не выходя из своей комнаты, он часами сидел в кресле с бутылкой в руке и таращился в огонь. Он чувствовал отвращение к самому себе, но в то же время ничего не хотел менять. А в Сочельник к нему прилетела сова, которая принесла письмо от Грейнджер. Птица едва пробилась через метель и стыдливо сидела на подоконнике, набираясь сил для следующего полета. Драко неотрывно глядел на письмо, лежащее на столе, гипнотизируя его взглядом. Он опять был пьян, и в то время его посетили ностальгические воспоминания об ушедшем счастье. Только справившись с ними, он привязал письмо обратно к сове и бездушно отправил ее в метель.

На следующий вечер она вернулась вновь, и Драко опять отправил ее прочь. После этого последовала настоящая бомбардировка письмами. И хоть слизеринец чаще всего был пьян, ностальгия больше его не посещала. Он прочно отгородился от нее и пустился во все тяжкие. Практически каждые день он проводил в компании друзей в Лондоне. В магловских ночных клубах, в магических борделях, не обращая внимания на то, кто в его постели, просто на улицах. Иногда он бывал один. Ему запомнился особо отвратительный случай, когда он в одиночку пришел в один из салонов и снял девушку на ночь. Тогда он вновь напился и меланхолично наблюдал стриптиз в исполнении невероятно сексуальной и умелой девушки. У него даже не встал. Уж как она ни крутилась, как ни извивалась у него на коленях, как ни работала руками, Драко просто захрапел.

После этого он несколько дней просидел в спальне, не показываясь. Он апатично валялся в кровати, даже не заметив, как и когда наступил Новый год. Он превратил свою комнату в помойку, не разрешая заходить в нее эльфам для уборки. Он чувствовал, что сам превращается в ничтожество, и больше всего ненавидел себя за свое обращение с родителями. Сколько раз мать стояла под дверью, умоляя его открыть дверь, поговорить, рассказать, что произошло. Несколько раз она срывалась и принималась нещадно и вовсе не аристократически ругать грязнокровную девчонку, которая сделала с ним такое. Сначала Драко задавался вопросом, откуда мама узнала о Грейнджер, но потом, в один из моментов просветления сознания, он пришел к выводу, что кто-то уведомил ее о том, что произошло в Хогвартсе. И что скорее всего это была Астория.

А совы все прилетали и прилетали. Драко уже просто выбрасывал письма в огонь. «Пусть новые пишет!» На второй день после Нового года к нему заявился Блейз с расспросами, что да как. Недолго думая они решили отправиться в Лондон, захватив с собой Нота, Кребба и Гойла. Когда слизеринец приводил себя в порядок, прилетела очередная сова. В тот момент он понял, что чаша терпения переполнилась, и наконец написал гриффиндорке. Всего четыре слова, и Грейнджер перестанет доставать его письмами непонятного содержания. Хочет выгородить себя, чтобы он так не злился на нее? Обойдется. Пусть живет так. Он не собирается слушать сбивчивых пространных объяснений ее поступку. Пошла она!

В Лондоне они очень удачно попали на всеобщее веселье и тут же приняли в нем участие. Блейзу удалось отвлечь внимание охранников, и вся пятерка без проблем очутилась на стадионе, заполненном фанами. Они славно повеселились, наблюдая игру, которую видели первый раз в жизни. После этого они продолжили веселиться, набивая чьи-то морды и охотно подставляя свои под чужие кулаки. Налетела магловская полиция, и наиболее неповоротливых тут же засунули в машины. Среди них оказались и Кребб с Гойлом. Они, правда, быстро выкрутились, применив парочку заклинаний, и теперь ехали в одном купе с Малфоем. Тео повезло меньше всего: какой-то ублюдок стукнул его по голове, и теперь он держал на друзей обиду.

За окном мелькали заснеженные поля и деревушки. А Драко невесело ухмыльнулся, вспоминая, какой нагоняй был устроен ему и друзьям наутро, когда вернулся отец и мать обрела поддержку. Хотя Драко был уверен в том, что Нарцисса бы ничем не уступила мужу, даже находясь в одиночестве. Все воспринималось особенно болезненно на болевшую с похмелья голову, но родителей это нисколько не интересовало. Блейза и Тео достаточно быстро отправили по домам, оставляя сына без поддержки, наедине со стыдом, который был вызван красноречивой речью сначала матери, а потом отца, а потом их обоих вместе. В течение двух часов младший Малфой чувствовал себя провинившимся школьником и стоял смиренно потупив взор, мечтая, чтобы они перестали так кричать и дали ему антипохмельного зелья. Но пытки продолжались весь день, поскольку родители не преминули напоминать ему о его поведении до самого отъезда в Хогвартс. Они едва ли не заставили его самостоятельно вымыть свою комнату и убрать весь бардак, который он там устроил. Бар был огражден от него заклятиями, хотя он уже не потребовался бы. В тот момент, когда он стоял перед отцом, распинавшим его своими словами, Драко понял, что алкоголь – это самая бесполезная вещь на земле. Он не приносит успокоения и счастья, он все еще больше запутывает и усложняет. Тогда зачем пить, когда плохо? Смысла нет.
Отец заговорил о женитьбе. Да, это правильное решение, и он поспешно согласился с ним. Возможно, слишком поспешно, потому что Люциус не сразу понял, отчего сын, любящий одну девушку, так легко соглашается на брак с другой. Но потом, увидев боль в глазах Драко, почувствовал жалость к сыну и решил сбавить напор. Перейдя из угроз и выражения недовольства в хорошо замаскированное сочувствие и наставления…

Поезд начал замедлять ход. Драко в последний раз посмотрел в темноту, перед тем как встать. Он уезжал из Хогвартса разбитым и истерзанным, но возвращается спокойным и уверенным. Он все еще ранен. Сердце все еще ноет от боли. Но теперь холодный рассудок затмевает эту боль. Еще долго он не подпустит к себе женщину, он это знает. Еще долго он будет бесцельно бродить по замку и смотреть вдаль, не видя ничего перед собой. И больше никогда он не будет любить. Ему хватило одного раза. Хватило с головой. Он упился этой любовью, и она едва его не погубила.
Оставался последний нерешенный вопрос: что с Грейнджер? Она ведь не даст покоя. Ответ один – полное игнорирование. Теперь пусть она чувствует боль. К тому же он несказанно помог ей в этом. И хотя он не хотел ее видеть, внутри проснулось любопытство: как она живет с его подарком? еще не свихнулась от боли? Ведь мужчин так много вокруг, и от каждого дракон остерегает свою хозяйку. Он заглянул в душу, чтобы увидеть, какие чувства он испытывает к своему, мягко сказать, неэтичному поступку. Ничего… ни стыда, ни жалости, только холодная пустота и боль, все еще боль. Когда же она исчезнет?


Гермиона сидела в пустом купе. «Хогвартс-экспресс» еще не отошел от платформы, но гриффиндорка, даже не встретившись с друзьями, заняла пустующее купе в надежде, что за всю поездку к ней никто не подсядет, хотя, конечно же, шансы были нулевыми. Она рассматривала людей за окном. Удивительно, платформа 9 ¾ находится словно в другом измерении и не видна маглам, как и алый паровоз, но из других окон, которые не выходят на перрон, открывается вид на весь вокзал Кингс-Кросс, и ты можешь свободно наблюдать, как спешат маглы в вагоны или толкают перед собой тележки. Как табло отсчитывает минуты, снуют надоедливые голуби, а к перрону то подходят, то вновь отправляются новые и новые поезда. Можно спокойно наблюдать суматоху и спешку жизни, когда кажется, что твоя уже давно остановилась. Видеть все словно через призму своих ощущений и своего прошлого…

На следующий день после той сумасшедшей ночи Гермиона несколько успокоилась и даже весь день провела с родителями, чем несказанно их обрадовала. Конечно, это не был семейный праздник, поход в кино или на аттракционы. Они просто вместе поужинали и какое-то время провели в одной комнате, смотря телевизор или читая, но и этого было вполне достаточно, учитывая состояние гриффиндорки и неловкость родителей.

На следующее утро нужно было ехать на вокзал. Каникулы закончились, и пора отправляться в Хогвартс, чего девушка теперь боялась как огня. Она наконец поняла, что же вызывает адскую боль в спине, но не могла понять, почему. Собирая вещи, она обнаружила бумажный пакет, в котором лежали купленные Майлсом виски и сигареты. Она так и не воспользовалась этим. Гермиона выбросила пакет в мусорный бак, и ей показалось, что она избавилась от чего-то более весомого. Ее посетило какое-то странное ощущение правильности и уверенности. Еще больше захотелось объяснить Малфою ее поступок. Просто это казалось самым правильным. Не хотелось, чтобы все так окончилось. Это было бы неправильным.

Перед самым выходом ее вновь охватил страх боли и беспомощности. Единственное, что радовало, это то, что она не испытывала боли при общении с отцом. Хоть что-то осталось ей. Словно кинозвезда, скрывающаяся от папарацци, гриффиндорка прошмыгнула сначала в машину родителей, а потом, наскоро попрощавшись с ними и отговорив идти с ней к поезду, помчалась на платформу. Она тут же вошла в вагон и забилась в дальнее купе…

Внезапно дверь купе дернулась в сторону. Гермиона от ужаса и неожиданности оторвалась от окна и посмотрела на вошедшего.
– Гермиона?.. В чем дело? – серьезно и обеспокоено спросила Джинни. – Ты испугалась? Прости, пожалуйста.
Гриффиндорка прерывисто дышала, стараясь унять подступивший животный страх. Она боялась, что это Гарри или Рон. На глазах чуть не выступили слезы, но девушка поборола в себе это желание и улыбнулась подруге.
– Нет, все хорошо, Джин! Просто неожиданно, – сказала она дрожащим голосом.
– Чего ты здесь? Я видела, как ты вошла в поезд, решила пойти за тобой. Еще не скоро отправление, можем постоять на перроне. Все там. Тонкс и Люпин тоже. Пойдем?
– Нет, Джин, прости. Я что-то не в состоянии, – тут она не выдержала, и слезы потекли по щекам. Она поспешно встала и отвернулась от подруги, глядя в окно.
– Гермиона?.. Что произошло? – нежно спросила Джинни, участливо кладя руку на плечо девушки.
– Сейчас… подожди минутку… ты присядь, – Гермиона замахала рукой, справляясь с рыданиями.

Она зажмурилась и, обхватив себя руками, застыла. Джинни села рядом на сидение, непонимающе глядя на подругу. Боковым зрением девушка заметила, как кто-то подошел к двери купе. Она повернулась и увидела Гарри. Тот приложил палец к губам и хитро ухмыльнулся. Джинни не успела возразить, как парень подпрыгнул к Гермионе и, желая напугать ее, схватил и поднял над полом с криком «Попалась!»
Вопль, который издала девушка, казалось, разорвет барабанные перепонки. Она с такой силой завизжала от боли, что Гарри разжал руки, и девушка свалилась на пол. Джинни ничего не понимала, все произошло в долю секунды: вот гриффиндорка стоит, зажмурившись, у окна, а вот уже лежит на полу, сжавшаяся в клубок и бьющаяся в истерике. Гарри все понимал еще меньше: не мог же он до такой степени напугать ее! Он упал перед ней на колени и хотел притянуть к себе, извиняясь, но тут девушка встрепенулась и с диким взглядом загнанного животного отпрянула от него, вжавшись в угол между стенкой вагона и сидением.

– Нет! Нет!!! Не прикасайся ко мне! – кричала она. – Уйди! Уйди, пожалуйста, уйди. Уйди!!!
На нее страшно было смотреть. Гарри ничего не мог придумать и просто встал, непонимающе глядя на подругу, которая отвернулась от него и, захлебываясь слезами, продолжала повторять, чтобы он ушел. Он взглянул на Джинни, и та тоже встала, глядя на подругу. Гермиона обернулась.
– Нет! Джин, не уходи. Пожалуйста, останься! – она даже потянула к ней руку, моля о помощи.
– Мерлин, Гермиона, что случилось? – с мольбой в голосе спросила Джинни, присаживаясь рядом с ней на корточки. – Почему ты говоришь Гарри уйти? Расскажи, умоляю тебя!

Внезапно в купе ворвался запыхавшийся Рон, за ним были Тонкс и Люпин с палочками на изготовку. Все непонимающе оглядели купе. Джинни тут же поняла, что крик Гермионы не остался незамеченным и что, видимо, сейчас весь поезд мечется в поисках его источника. Она тут же взяла инициативу в свои руки и, сказав Гермионе, что сейчас возвратится, вытолкала Гарри и остальных из купе и захлопнула дверь. В коридоре она наскоро объяснила, что случилось, и сказала, что попытается все выведать у Гермионы, а они тем временем должны замять произошедшее перед свидетелями. Гарри чувствовал себя до ужаса неловко, и Джинни пришлось уверить его в том, что ничего страшного не произошло и что все скоро разъяснится. Только раздав всем указания, девушка глубоко вздохнула и вернулась в купе.

Гермиона все еще сидела на полу, подтянув колени груди, и стеклянными глазами смотрела перед собой. Джинни тут же устроилась напротив и выжидающе посмотрела на подругу, понимая, что та сама должна начать.
– Помнишь, – начала Гермиона слабым охрипшим голосом, – я пришла на бал с татуировкой?
– Конечно. Такое тяжело было не заметить! Но она ведь была временная?
– Должна была быть такой… я не понимаю… наверное, я что-то сделала не так… хотя не могу найти, что именно. Она не исчезла, Джин. Она… Мерлин, как она болит! Ты не представляешь!
Гриффиндорка посмотрела на подругу полными слез глазами.
– Я не понимаю, Гермиона! Почему она болит? – обеспокоенно спросила Джинни.
– Я сама не знаю… но она болит, вернее, жжет, только когда я… когда я рядом с мужчинами, – она произнесла последнее слово так, словно боялась, что даже одно его произношение причинит боль. – Понимаешь, когда они просто находятся рядом, я разговариваю с ними или даже просто смотрю на них, то спина, то есть татуировка… она начинает печь… Так печет, словно ее жгучим перцем намазали. Но если кто-то прикоснется ко мне…

Она прервалась. Но продолжение и не нужно было, Джинни и так все только что увидела. Она в ужасе смотрела на подругу, даже не зная, что сказать, как приободрить, как помочь. Гермиона вновь уставилась на сидение напротив.
– А теперь я даже не знаю, как я буду учиться в Хогвартсе. Если я даже со своими друзьями не могу находиться в одном помещении! Я… я в тупике. Я загнана в угол, и даже не знаю, из-за чего.
– А она болит только из-за мужчин? Только на них реагирует?
– Да…
– И что же делать?
– У меня только один выход. Перерою библиотеку в поисках решения. Просто… как же мне теперь с Гарри и Роном? Как думаешь, нужно им рассказать?
– Ну конечно нужно! Они твои друзья, они должны все знать! Гарри сейчас вообще… он не знает, что делать. Он думает, что это его вина… то, что здесь сейчас было. Нужно его успокоить, что его вины здесь нет, что это просто неправильное действие татуировки. Ведь так? Ты что-то неправильно сделала, когда накладывала ее, так?
– Я думаю, да.
– Ну вот. И нужно им сказать, чтобы они к тебе не прикасались, пока мы не найдем разгадку. – Джинни вновь была полна сил и решимости. Она ободряюще улыбнулась подруге и поднялась на ноги.
– Я пойду расскажу им все, а ты не сиди на полу. Успокойся, пойди умойся и жди меня. Я скоро вернусь.

Она вышла за дверь, и Гермиона почувствовала, что с души свалился целый валун. Теперь она не одна. Теперь у нее есть поддержка, надежная и верная поддержка. Теперь все не так страшно, и она сумеет найти выход из этой проблемы. Приободрившись этими мыслями, она вновь вспомнила Драко. В спине приятно потеплело, или, может, ей это только показалось? Четко вырисовывались цели на ближайшие дни: все объяснить Малфою и закончить их роман по-человечески, правильно, и найти причину такой реакции татуировки на противоположный пол.
Поезд тронулся, и Гермиона села на сидение, вытянув ноги по всей длине скамьи. Через двадцать минут вернулась Джинни, не в меру веселая, с расчетом приободрить подругу. Она бросила Гермионе несколько яблок и принялась трещать на разные темы. Вскоре ей удалось вывести гриффиндорку из унылого состояния, и к тому моменту, когда «Хогвартс-экспресс» прибыл к хогсмидской платформе, обе уже хохотали до слез. Гермиона даже вознамерилась идти со всеми на ужин в Большой зал, но, едва вышла на перрон, жжение в спине вернулось, и ее кураж тут же спал. Она застыла в нерешительности, а потом увидела Гарри и Рона, рядом с ними стояли Лаванда и Парвати. Они определенно ожидали ее и Джинни.

– Гарри, Рон, можно вас на два слова? – опасливо окликнула их Гермиона. Парни тут же подошли, сказав девушкам занимать места в карете. Джинни отправилась вместе с ними, одарив гриффиндорку одобряющим взглядом. – Джинни вам все рассказала, ведь так? – И, дождавшись подтверждения, продолжила: – Мне очень жаль, что так получается, но мы не сможем видеться, пока я не найду способ разрешить эту проблему.
– Мы можем тебе помочь, – произнес Гарри.
– Нет, спасибо, думаю, я справлюсь сама, к тому же…
– Сейчас болит?
– Да, Рон, болит… так что вы идите, а я постараюсь занять карету… без мужчин, – она улыбнулась. – Нет, вы представляете? Мне в мои семнадцать нужно просто бегать за ними, искать общения, внимания, наслаждаться жизнью, а я, словно чопорная девственница, избегаю даже их присутствия… Простите еще раз!
– Да никаких проблем! Я уверен, ты быстро разберешься, в чем дело!
– Спасибо, Гарри. Пока, Рон.
Рон тут дернулся вперед, намереваясь по привычке обнять ее, но Гермиона отпрыгнула, и он посмотрел на нее извиняющимся взглядом. Они ушли, и тут же подоспела Джинни с новостью, что ей удалось найти карету для них двоих, так что нужно было торопиться.

Через полчаса они наконец-то были в замке, и Гермиона поспешила в Гостиную старост, сказав Джинни, что если она захочет поесть, то пойдет на кухню и попросит домовиков принести ей что-нибудь. Зайдя в такую знакомую комнату, гриффиндорка устало вздохнула. Теперь ей предстояло жить в этой гостиной одной. Драко перевез свои вещи еще до каникул. Как он все предусмотрел… Значит ли это, что он сложил с себя и полномочия старосты? Лично она этого делать не собирается. Гермионе хотелось оставаться сильной до конца. Никогда не складывать оружия. Это предательство по отношению к самой себе. Она через многое прошла, и теперь она пойдет еще дальше… Она пойдет до конца. И если этот конец приведет ее в пропасть – пусть. Все должно подойти к завершению. Эстетическому, моральному и логическому.

Она нашла книгу, из которой почерпнула все свои немногочисленные знания о татуировках, и провела всю ночь, перечитывая ее, ища зацепки, которые натолкнули бы ее на мысль, как так получилось, что ее собственная татуировка скоро сведет ее с ума. Джинни принесла ей несколько бутербродов и весь вечер подбадривала и помогала в поисках, пока не уснула на диване.
Книга не открыла гриффиндорке ничего нового. Нужна была более подробная литература, и Гермиона намеревалась достать ее, пусть для этого потребуется свернуть горы.


Огромный камин освещал роскошно обставленную гостиную в серо-зеленых тонах. По стенам мелькали тени, отбрасываемые диванами и креслами, золотились подсвечники в виде змей и графины с водой. Гостиная была практически пуста, за исключением уснувшей на диване у камина с книгой в руках шестикурсницы, а также двух парней. Драко Малфой лежал с блаженным видом на другом диване, поближе к огню. Закрыв глаза, он что-то напевал и раскачивал в такт ногой, лежащей на подушке.

– Что это ты там напеваешь? – Забини оторвался от письма матери. Он сидел за столом, уже полчаса выводя послание. Драко терпеть не мог привычку друга писать огромные, пространные, а иногда до ужаса подробные письма. Наверное, это был один из немногих его недостатков. Сам Малфой терпеть не мог писем и жутко раздражался в детстве, когда мать брала с него слово, чтобы он писал ей каждую неделю. Его бы воля, он за перо в жизни бы не взялся.
– А черт его знает! Весь день в голове крутится, а вспомнить не могу.
Драко не открывал глаз, прокручивая в голове все варианты, откуда мог слышать этот мотив.
– Ты так безмятежен, – осторожно заметил Блейз.
– Жизнь налаживается…
– Да неужели? – саркастически поинтересовался Забини.
– Да, Блейз, жизнь налаживается, – сухо ответил Драко.

Конечно же, он солгал. Все было до тошноты плохо. Он рассчитывал, что гриффиндорка исчезнет из его головы быстрее. Но она отчего-то прочно засела там занозой и не желала выбираться. Он ее ненавидел, он ее презирал, не нужно было даже стараться разжечь в себе ненависть, она и так горела в нем неугасимым пламенем. Но он продолжал ее любить. Было невыносимо осознавать, что она все еще единственное, что ему нужно для полного умиротворения и покоя, что пока ее не будет рядом, он будет метаться в темноте в поисках света и спасения… Он ненавидел ее так же, как любил, а любил, наверное, даже больше, чем ненавидел… Почему-то казалось, что злость и ярость на ее предательство быстро искоренят в нем нежные чувства к девушке, но это оказалось не так. И она продолжала являться ему во снах. Разве мало было того, что она преследует его наяву?!

Он уже устал отбиваться от ее настойчивых попыток поговорить с ним. Он избегал ее как только мог. При этом он хотел досадить ей и показать, насколько ему хорошо без нее, пусть это и было ложью. Повсюду он был с друзьями, они постоянно окружали его в большом количестве, и к нему было невозможно подобраться. Но гриффиндорка все равно его настигала, и, едва обнаружив, направлялась к нему с глазами, полными решимости. К каким только ухищрениям ему не приходилось прибегать, чтобы избежать ее общества. Вся школа заметила новизну в их взаимоотношениях. Определенно, этот учебный год был насыщенным, ведь Главные старосты превратились в клоунов, развлекающих весь преподавательский и студенческий состав. Сначала он и Грейнджер вели себя подчеркнуто холодно и резко, после того как гриффиндорка проиграла спор и не выполнила домашние задания. После этого они устроили скандал прямо в Большом зале, а затем этот спектакль сначала на игре, а потом в коридоре. В довершение всего они устроили полный разврат в библиотеке и незабываемый номер с купанием в озере. А потом слухи и домыслы об их связи в течение ноября; затем новость от Астории, которая подтвердила эти слухи, после этого полмесяца общей депрессии и, наконец, завершающий аккорд – бал. Все это вспоминалось одновременно и со смехом, и с ненавистью, и с презрением, заставляло сердце биться чаще, а кровь приливать к мозгу и устраивать там штормовое предупреждение.

Драко был просто уверен в том, что на них уже ставки делаются. Его это бесило – он часто срывался, срывался на всех – на гриффиндорцев, на когтевранцев и пуффендуйцев, пару раз под горячую руку попали и слизеринцы, но его это мало заботило. Его даже вызвала к себе МакГонагалл и прочла лекцию о том, что он превышает свои полномочия Главного старосты и ведет себя слишком жестко и сурово по отношению к другим студентам.

А Грейнджер продолжала наступать. Прошла ужасная утомительная неделя. А в субботу ему пришлось отбывать старое наказание у Снейпа. Конечно же, вместе с ней. Драко рассчитывал, что зельевар, как обычно, разделит их, но оказалось, что у того были другие планы: он оставил им гору котлов и загадочным образом покинул кабинет. Едва Малфой обнаружил, что остался один на один с преследующей его девчонкой, он разъярился и наслал на нее Петрификус. Она так и замерла в дурацкой позе, когда попыталась подойти к нему и вновь начать свои оправдания. Он посмотрел на нее уставшим взглядом, потом тяжело вздохнул и, тоскливо разведя руками, презрительно произнес:
– Грейнджер, я вот понять не могу: ты что, тупая? Разве невозможно додуматься, что я не хочу с тобой разговаривать! НЕ ХО-ЧУ!

Он самостоятельно вычистил все котлы, чувствуя на себе ее испытующий взгляд, но игнорируя его. Только один раз он открыл рот, сказав, что она еще должна быть ему благодарна, что это он занимается котлами, а она бережет свой маникюр. Закончив, он вышел за дверь и только после этого снял с нее заклинание, при этом установив на подземелья барьер, который помешал бы ей пройти в следующие пять минут, пока он не добрался бы медленным шагом до своей гостиной.
Чему он было рад, так это тому, что она практически не появлялась в Большом зале. И Драко прекрасно знал причину такого поведения. На уроках она сидела вытянутая в струну, мрачная, с горящими глазами и поджатыми губами. И каждый раз Драко убеждался в том, что его подарок работает без сбоев. Но он дивился ее выносливости, хотя порой убеждал себя в том, что всему виной ее блестящее актерское мастерство, которое так часто имел возможность наблюдать ранее. Но ему с садистским интересом хотелось увидеть ее вне общества, когда она одна-одинешенька, сжатая в комочек, рыдает, проклиная свою отверженность, словно прокаженная. В такие моменты в нем угасала любовь и проявлялась жестокая животная ярость, которая тянула за собой и страсть… в эти моменты он хотел ее как никогда ранее, но хотел жестокой, грязной похотью. Хотел сломить ее, растерзать, изувечить, пользоваться ею, ее телом и душой…
В голове возникли строчки…

Ce soir, la lune rêve avec plus de paresse;
Ainsi qu’une beauté, sur de nombreux coussins,
Qui d’une main distraite et légère caresse
Avant de s’endormir le contour de ses seins…*

Драко застонал, а потом зарычал от злости, вспомнив, откуда знает эти строки. Не зря он долго не мог вспомнить, откуда знает мелодию, потому что это было нововведение Грейнджер. Она напевала это стихотворение Бодлера, пока он рисовал ее нагую. Тут же захотелось вышвырнуть из головы и эти воспоминания, и эту мелодию, но она все крутилась и крутилась в мозгу, пока Драко не отправился в свою спальню и не провалился там в беспокойный сон. Блейз покачал головой, глядя вслед другу, потом запечатал письмо и тоже отправился на боковую.


– Профессор Снейп, я могу войти? – неловко спросила Гермиона, открыв дверь в кабинет зельевара.
– Да, мисс Грейнджер, – хмуро ответил тот, отрываясь от бланков, лежащих на столе перед ним. – Вы все же решили продолжить изучение легилименции, или же у вас ко мне другое дело?
– Да, сэр, вы правы… другое дело. Понимаете, мне нужна помощь… я правда не могу понять, почему я решила обратиться именно к вам… но мне отчего-то кажется, что вам можно доверять, сэр.
– Блестяще, мисс Грейнджер, я очень польщен таким отзывом в свой адрес, – язвительно проговорил мужчина. – И что же вам нужно от меня, позвольте полюбопытствовать?
Он откинулся на спинку стула, вперившись глазами в ученицу. Гермиона едва не дрожала от неловкости и жжения в спине. Она всю неделю штурмовала библиотеку в поисках решения, но ничего не обнаружила. Это была, наверное, ее последняя надежда… Если бы он только не смотрела на нее, быть может, все было бы более сносно…

– Сэр… быть может, вы заметили, что на Рождественском балу у меня была татуировка на спине.
– Да, мисс Грейнджер, такое трудно было не заметить. И хотя я не поклонник гравюр на теле, должен признать, что это было очень оригинально и смело.
– Да, сэр… так вот, эта татуировка должна была исчезнуть через пару дней после ее наведения, но… но она не исчезла, и она доставляет такую адскую боль, – девушка принялась сбивчиво тараторить, заламывая руки и избегая смотреть на своего преподавателя. – Я… я перерыла всю библиотеку, но так и не смогла найти причины этого… и мне кажется, вы можете помочь, вы знакомы с темными искусствами более, чем кто-либо из тех, кого я знаю… я же не пойду к директору… и… и я… я же не могу всю жизнь жить с этим. Я ведь тоже хочу семью, детей, черт возьми, – в голосе начало появляться истеричное отчаяние, – а я даже смотреть на них не могу, даже сейчас… пожалуйста, помогите, сэр, – с мольбой закончила она.
– Пожалуйста, мисс Грейнджер, успокойтесь, присядьте и по порядку объясните, что произошло, а то я ничего не понимаю… вот, выпейте воды.

Он наколдовал стакан с водой и левитировал его девушке. Та присела на стул так опасливо и неловко. Внутри нее словно сжалась пружина, и зельевару показалось, что одно движение в ее сторону – и она вспрыгнет со стула и умчится прочь из подземелий. Гермиона отпила из стакана и поставила его не стол.
– Итак?..

Гермиона принялась медленно, успокаивая саму себя, рассказывать о том, что дракон на спине жжет ее каленым железом, когда она рядом с мужчинами; что это началось на следующий день после бала и что терпит она уже три недели; что она не может понять причины этого; что даже сейчас, просто разговаривая со своим преподавателем, она испытывает боль, которую невозможно ничем заглушить. Зельевар все это внимательно выслушал, потом провел в размышлениях пару минут, пока Гермиона вновь утихомиривала слезы и, икая, пила воду. Ей уже надоело плакать… сколько уже можно? Но слезы все равно льются, против ее воли.
– Пожалуйста, мисс Грейнджер, встаньте и поднимите свитер… мне нужно осмотреть эту вашу татуировку!

Гермиона судорожно сглотнула, предчувствуя, что боль скоро увеличится. Дрожа, она поднялась на ноги, развернулась спиной к преподавателю и принялась тянуть свитер к голове. Ей было очень стыдно непонятно от чего, и она принялась подбадривать себя мыслями, что это словно прием у врача… пока не услышала сухое:
– Расстегните его, пожалуйста…
Девушка вздохнула и дрожащей рукой расстегнула лифчик.
Зельевар сосредоточенно осматривал серебряного дракона. Ему стало интересно, насколько больно, когда к Грейнджер прикасаются мужские пальцы, и он осторожно коснулся очертания дракона. Тут же девушка взвизгнула, несомненно, от боли и отпрыгнула от него.
– Зачем вы это сделали?! – кричала девушка, красная от гнева.
– Простите, мне необходимо было удостовериться…
– Вы думаете, я вас обманываю?
– Теперь нет… подойдите, пожалуйста, ближе и повернитесь спиной… я не буду больше прикасаться…

Девушка вернулась и, закрыв глаза, принялась считать в уме, стараясь успокоить себя. Изредка она чувствовала холодок, пробегавший по спине, а иногда жар нарастал больше, и ей приходилось сосредотачиваться только на счете.
– Одевайтесь, – послышалось где-то на тысяче.
Девушка неловко застегнула бюстгальтер и натянула свитер. Зельевар сосредоточенно осматривал книжные полки. Затем обернулся и посмотрел на девушку.
– Ну что ж, мисс Грейнджер, могу вас поздравить, у вас появились недоброжелатели.
– Что?
– Я обнаружил следы постороннего вмешательства… сильная магия, хотя немного халтурная, будто ее делали не на трезвую голову или в первый раз…
– Я не понимаю…

– А вы дослушайте до конца, а потом перебивайте… итак, саму татуировку вы нанесли правильно, и она действительно должна была исчезнуть, если бы кто-то еще не потрудился над ней… как вы думаете, кто бы это мог быть?
– Я … я не знаю, сэр.
– А для чего служит татуировка, вы поняли?
– Ну… я не могу общаться с мужчинами, не ощутив при этом боли… значит…
– Значит, дракон призван ограждать вас от общества противоположного пола. На женщин она не реагирует, ведь так? А теперь сложите два и два, мисс Грейнджер.
– Кто-то проклял меня, чтобы я не общалась с мужчинами?
– Видимо, это так. Есть предположения, кто мог это сделать?
– Я не знаю. – Отчего-то все мысли вылетели из головы, хотя одно имя упорно пробивалось. – Может, это какая-нибудь завистливая студентка?

– Простите, мисс Грейнджер, я не хочу вас обидеть, но мне показалось, что вы не являлись для девушек такой уж откровенной соперницей… ввиду того, что обращали на парней не так уж и много внимания, всю себя посвящая обучению.
– Вы же не хотите сказать, что это сделал Малфой? – наконец озвучила свою мысль гриффиндорка.
– А почему нет? Вы ведь расстались, я прав?
– Он бы так не поступил…
– Мисс Грейнджер, вы, видимо, плохо знакомы с собственнической природой мужчин.
Внутри девушки начал нарастать гнев… неужели это правда сделал он? Неужели он так жестоко отомстил ей? Она не хотела в это верить, но факты были налицо.
– То есть вы хотите сказать, что он проклял меня из ревности? – задыхаясь от гнева, спросила Гермиона, и Снейпу показалось, что сейчас вместо Малфоя он попадет под горячую руку, объявленный виновным во всех смертных грехах. Девушка гневно расхаживала взад-вперед по кабинету.

– Так вот где проявляется ваша змеиная сущность?! – презрительно выплюнула она.
– Вы хотите сказать «слизеринская»? – саркастически поинтересовался мужчина.
– О нет, что вы! Я уверена, к этому склонны все мужчины!
– Даже я?
– А я не достаточно хорошо знаю вас, сэр, чтобы утверждать подобное, но знаете, исключать не буду. – Она была в бешенстве.
– Мисс Грейнджер, – ледяным тоном начал профессор, – то, что вы сейчас не вылетели из этого кабинета как пробка из бутылки, должно говорить вам о том, что я с пониманием отношусь к вашему гневу и состоянию, в котором вы пребываете, но не думайте, что, если вы позволите себе подобные реплики вновь, я не вышвырну вас из подземелий. Подумайте об этом, мисс.

Гермиона замерла, понимая, что хватила лишку. Она покраснела от стыда.
– Про… простите, сэр. Это было лишним…
– Вернемся к нашему вопросу. Вы можете рассказать мне причину, по которой вы расстались с мистером Малфоем? На балу вы поругались, это было видно, а потом, покинув бал, не вернулись… или же вы… провели оставшееся время вместе?
– Мы поругались, потому что я низко с ним повела себя… я поспорила с девчонками из Гриффиндора на то, что смогу закадрить его… правда, это было давно и.. я была пьяна и не понимала, что делала… И это было до того, как я… – девушка запнулась. Ей не очень хотелось рассказывать о любви к слизеринцу. – Я пыталась объясниться, но он и слушать ничего не хочет. Он избегает меня.
– Ну что ж, мисс Грейнджер, – в его голосе чувствовалось раздражение и даже намек на презрение, – вы можете идти, я подумаю над этим, и мы продолжим наш разговор завтра. Идите.
– Спасибо за помощь, сэр.

Девушка вышла из кабинета и побрела сырыми коридорами наверх, в холл. Внутри было пусто, даже гнев на слизеринца исчез. Почему-то казалось, что это даже правильно. Что она заслужила это… Мерлин, неужели она стала так низко себя ставить, что согласна сносить подобную боль из-за глупой ошибки. Но она ни словом не обмолвится ему о том, как ей больно. Она не позволит ему чувствовать безраздельную власть над ней. Ведь даже у безграничной любви есть предел, когда она сталкивается со стальной гордостью. Он выслушает ее, и тогда сам будет решать, как поступать дальше. Но терпеть эту боль она не собирается вечно – она найдет способ избавиться от нее, любой способ…

Выйдя из коридора в холл, она увидела в нем мальчишку-слизеринца, который кривлялся и дразнил первокурсницу-когтевранку, держащую в руках черную крысу. Девочка насупилась и зло смотрела на мальчишку.
– Дай мне пройти, дурак! – звонко крикнула она, а слизеринец в этот момент быстро оббежал ее со спины и, дернув за волосы, вновь оказался перед ней.
– Что здесь происходит? – властно спросила Гермиона.
– Мисс, он не дает мне пройти! Он постоянно мне мешает! Дразнит меня и мою крысу, мисс, накажите его!
– Ничего подобного! – слизеринец при появлении старосты тут же присмирел. – Эта дурочка все выдумывает!
– Замолчи! Не смей ее оскорблять! Пять балов со Слизерина за беспорядки в холле замка. Иди, Кэт. – Девочка улыбнулась и, показав язык мальчишке, взбежала вверх по лестнице.
– Это несправедливо! Она меня обозвала дураком, а вы ей ни слова… Драко, иди сюда, она с меня очки снимает!

Гермиона замерла от неожиданности, услышав имя Малфоя и поняв, что он находится позади нее. Она резко развернулась и встретилась с серыми холодными глазами. Слизеринец смотрел на нее долю секунды и, повернувшись к мальчику, холодно спросил:
– В чем дело, Алан?
– Она сняла с меня очки!
– За что?
– За то. что он оскорблял девочку. – Гермиона неотрывно следила за блондином. – Хотя, видимо, это у вас, слизеринцев, врожденное.
– Ты оскорблял девочку, Алан? – сухо поинтересовался юноша, сверля глазами мальчика. Тот насупился, понимая, что парня ему не обмануть.
– Она сама виновата, – пробубнил он себе под нос.
– Пять баллов со Слизерина. Иди немедленно в гостиную.

Сказав это, Драко развернулся и быстрым шагом направился к лестнице. Мальчик топнул ногой и убежал в подземелья, а Гермиона тупо продолжала смотреть в спину слизеринца. Потом, очнувшись, она побежала вслед за ним по лестнице.
– Малфой! Драко, подожди… ну пожалуйста, остановись. Ну дай же мне поговорить с тобой!!!
Парень шел быстрым шагом по коридору, не обращая внимания на девушку, которая едва поспевала за ним, иногда переходя на бег. Внезапно из примыкающего коридора появился Нотт и тут же, увидев Малфоя, воскликнул: «Ну наконец-то, я тебя уже часа три ищу!» – подошел к нему, и они продолжили путь вместе. По пути он заметил спешащую гриффиндорку, но зная, что друг не собирается с ней общаться, начал с Драко разговор.
Девушка остановилась посреди коридора, понимая, что шанс она упустила и что любимый вновь спрятался от нее за спиной друга.

– Когда же ты поговоришь со мной?!! – надрывно прокричала она.
– Не сегодня, Грейнджер! – услышала она позади себя сладкий голос. Девушка обернулась и увидела Асторию Гринграсс. Та презрительно ухмылялась, и гриффиндорка мгновенно ответила таким же презрительным выражением. – Тебе не надоело унижаться? Бегаешь за ним… Нет, я понимаю, тяжело отпустить такого парня! Особенно тебе. Ведь это лучшее, что было в твоей жалкой жизни, грязнокровка… Можешь меня поздравить, – беззаботно продолжала она, словно не замечая, как стали раздуваться ноздри гриффиндорки от гнева. – Отец сообщил мне, что я могу стать следующей леди Малфой. Конечно, это еще не твердая информация, но разве есть у отца Драко более выгодные партии на примете? Правильно, Грейнджер, нет!.. Хотя, без сомнения, мне будет не очень приятно с ним спать, зная, что он прикасался к тебе, а такое грязнокровие, как у тебя, отмыть просто невозможно. Но ведь он отличный любовник, так что, может, я позабуду об этом на время?

Тут Гринграсс подошла ближе, ухмыляясь прямо в лицо красной от гнева Гермионе.
– Скажи, грязнокровка, он хороший любовник, а?
Тут девушка не выдержала, схватив горло слизеринки рукой, она протащила ее до ближайшей стены и припечатала к ней. Гермиона тяжело прерывисто дышала, готовая совершить убийство, лишь бы эта дрянь заткнулась. Она видела, как лицо Гринграсс покраснело, как глаза выпучились, как она цеплялась своими руками за руку гриффиндорки, впиваясь в нее своими острыми когтями, как она хватала ртом воздух, который не проникал в легкие. Гермиона прижалась своим лбом к ее лбу, с такой силой вдавливая голову девушки в стену, что было бы неудивительно, если бы послышался треск черепной коробки. Слизеринка начала синеть, а Гермиона наконец вернулась в реальность, и ярость, затмевающая глаза туманом, принялась таять. Она резко отпустила горло слизеринки, а другой рукой влепила ей сильную пощечину, от которой Гринграсс повалилась на пол и со слезами на глазах схватилась руками за горло, стараясь отдышаться. Гермиона склонилась над ней.

– Ты грязная сука, Гринграсс, не смей ко мне приближаться! И к Драко тоже, ты слышишь меня, дрянь?! Ты его не получишь! А в следующий раз я тебя убью! Я клянусь, я уничтожу тебя, мразь!
Гермиона поднялась на ноги и твердым шагом отправилась в свою гостиную, оставляя поверженную слизеринку на полу, но понимая, что с этих пор ей нужно быть во сто крат осторожней: от этой дряни можно было ожидать всего, чего угодно.
Зайдя в гостиную, она устало повалилась на диван. Господи, как же ей все это надоело! Как же ей надоело преследовать Малфоя по всему замку. Астория права, она унижается… унижается перед всей школой, которая затаив дыхание наблюдает, чем же все это закончится. Это отвратительно! Она ненавидела, когда кто-то лезет в чужую жизнь. Все, чего она хочет, это получить прощение… это уже стало навязчивой идей… но она не успокоится, пока не достигнет желаемого.

Внезапно она вспомнила, что позабыла об одной детали. Забини. Она была в какой-то мере виновата перед ним, и ей требовалось также получить и его прощение. Ведь он как друг имеет некую власть над Драко, значит, мир с ним более чем выгоден для нее. Завтра же она найдет слизеринца и поговорит с ним…


На следующий день у нее состоялся разговор со Снейпом, который сообщил ей, что существует только два способа снять с нее проклятие: убедить Малфоя, чтобы он сам его снял с гриффиндорки, либо осуществить черно-магический ритуал с применением крови невинного человека.
– Убить ребенка?! Я никогда на такое не пойду!
– Разумеется, не пойдете. Я бы вам сам не позволил этого сделать. Соответственно, у вас только один выход.
– Неужели нет других способов снять это заклятие? Вы уверены, что все просмотрели?
– Мисс Грейнджер, я уверен в этом! Других способов нет, так что желаю вам поскорее найти с мистером Малфоем общий язык. На этом моя помощь заканчивается. Удачи!
И Гермиона ушла разбитая и едва ли не поверженная. Она брела по коридорам, никуда особо не направляясь, автоматически передвигая ноги. Замок был пуст, многие уже были на ужине. И Драко там тоже… как бы она хотела быть сейчас вместе с ним, смеяться его шуткам, обнимать, упиваться его присутствием, наслаждаться звуками его голоса и твердой решимостью серых глаз.
Внезапно она с кем-то столкнулась и, подняв глаза, увидела того, кто ей был нужен.

– Забини?
Слизеринец посмотрел на Гермиону и холодно кивнул в знак приветствия, продолжая свой путь. Девушка встрепенулась и помчалась вслед за ним.
– Постой, Забини! Мне нужно поговорить с тобой!
Парень обернулся и посмотрел на девушку со словами:
– Если ты хочешь, чтобы я устроил тебе встречу с Драко, этому не бывать. – И он развернулся, намереваясь идти дальше.
– Нет, погоди, я вовсе не из-за этого! – Слизеринец обернулся вновь. Вопросительно посмотрел на девушку. – Я… я хотела бы извиниться перед тобой! Я за эти месяцы совершила столько ошибок, но поверь мне, я не хотела тебя обидеть или как-то навредить тебе! Ведь Драко рассказал тебе, что я велела ему переспать с тобой?!
Слизеринец, поджав губы, кивнул.

– Прости, я тогда была в гневе и не сознавала, что несу. Но ведь ничего же не произошло, так?.. Мне так стыдно… Это так низко и подло. Я никогда не думала, что способна на подобное, – Гермиона словно разговаривала сама с собой. Забини терпеливо стоял рядом. Ему в принципе было все равно. Его ее поведение никак не задело, и ему тем более были безразличны ее исповеди. Но девушка продолжала говорить, а он никуда не спешил. Пусть говорит…
– Да еще и этот спор дурацкий. Драко рассказал тебе?.. Да. Я ведь не хотела этого. Мы тогда напились и несли полную ахинею. Кто же знал, что она к такому приведет. Ты только не подумай, я не хотела заманить Малфоя, чтобы спор выиграть, я и так была уверена, что это полный бред, и даже не старалась его увлечь. Все как-то вышло само собой…
– Ты взяла деньги?
– Деньги?.. А, нет, конечно! Вернее, я взяла их, потому что девчонки настаивали, но потом я выбросила их в озеро. Зачем мне они? Тем более такой ценой… Я ведь люблю его, черт возьми. Мерлин, если бы мне кто-то в сентябре сказал, что я влюблюсь в Драко Малфоя, я бы подняла того человека на смех. А теперь я сама стала посмешищем!
На глаза выступили слезы, но девушка мгновенно взяла себя в руки и серьезно продолжила:
– Но мы не закончили с тобой. Я не знаю, как мне загладить свою вину перед тобой, но поверь мне, я сделаю все, что ты захочешь, чтобы ты простил меня.
– Ой, какие пафосные слова!

Гермиона посмотрела на него, видя, как рушатся ее надежды. Она потупила взор: неужели все впустую? Она правда хотела заключить мир с этим парнем. И что теперь?
– Мне от тебя ничего не нужно, Грейнджер… Раньше я сказал бы: «Сделай Драко счастливым!» Но теперь я ничего говорить не буду. Мне все это уже осточертело, понимаешь?! Я люблю, когда все просто: ты его любишь, он тебя любит, все счастливы, женятся, рожают кучу детей и внуков, живут до старости и умирают в один день! А эти ваши размолвки, споры, обиды… оставьте это для кого-то с более изощренным воображением, чем у меня! Ты хочешь, чтобы я тебя простил?.. Грейнджер, я тебе простил! Иди на все четыре стороны!
Он развел руками и, саркастически улыбнувшись, развернулся и пошел прочь, оставив слегка недоуменную гриффиндорку одну посреди коридора.


– Гермиона! Привет, ты здесь? Можно войти?
Гермиона оторвала голову от диванной подушки и посмотрела в сторону входной двери, на которой ожила голова грифона и заговорила голосом Джинни.
– Да, заходи, – проговорила она и повалилась обратно на диван. Джин приходила к ней каждый вечер и развлекала ее своим обществом.
– Привет! – Джинни, как обычно, радостно вбежала в комнату и, скинув кеды, плюхнулась в кресло. Она выхватила из сумки две бутылки пива и тут же, открыв их, протянула одну Гермионе. – Чего такая грустная? Что-то случилось?
– Да нет, все как обычно замечательно, – ответила девушка, села скрестив ноги и взяла протянутую бутылку. Джинни засмеялась.

– Мне писали Фред и Джордж. Не поверишь, эти идиоты собираются замахнуться на Дикий Запад и уже присматривают там магазины в аренду! Я им говорю, начните с Европы, а они ничего и слушать не хотят! Ну не придурки?
– Они молодцы! Такого достигнуть в их-то возрасте! Я, например, даже не знаю, чем заняться, когда Хогвартс окончу!
– О, так у тебя масса вариантов, с твоими-то способностями!
– Масса-то масса, да вот только ничто пока не привлекает!
– А ты найди себе богатого мужика, – засмеялась Джинни, отпивая из бутылки. Тут же, осознав, что сказала, она смущенно покраснела и добавила: – Прости!
– Да уж, с мужиками мне пока не везет… Я придумала, – ликующе воскликнула Гермиона, – я отправлюсь на какой-нибудь остров в Тихом океане и создам там общество Новых Амазонок! Ты со мной?
– Конечно! И Луну с собой захватим!

Девчонки захохотали, но вскоре Гермиона вновь посерьезнела.
– Как там парни?
– Скучают по тебе… строят планы по захвату Вселенной и уничтожению Темного Лорда.
– Ну, ты их подбадриваешь, я надеюсь?
– Да! – весело ответила Джин, а потом тихо добавила: – Особенно Гарри.
Гермиона подозрительно посмотрела на подругу.
– Вы что…
– Да… Он предложил узнать друг друга поближе.
– То есть?
– То есть встречаться!
– Это хорошо? Я имею в виду… как ты к нему относишься? Он тебе нравится?
– Ну, Гарри всем нравится… даже Забини…
– Ты его любишь?
– Я не знаю… Пока нет. Он очень хороший, я отлично провожу с ним время, он веселый, надежный, внимательный, вроде как мечта любой девушки… – Джинни задумалась на минутку. -Знаешь, наверное, я в него влюблюсь… Да! Вот возьму и влюблюсь!
Гермиона развеселилась и, салютовав Джинни бутылкой, воскликнула:
– За тебя и за Гарри!
– За тебя и за Драко! – поддержала ее подруга, изменив тост и тут же ободряюще подмигнув ей.

Гермиона несколько секунд сидела, глядя на подругу, а затем улыбнулась и, подтвердив оба тоста, выпила.
– Как успехи? – после минутного молчания спросила Джинни.
– Смотря что ты имеешь ввиду… С ним все по-прежнему, но зато я знаю, в чем проблема с татуировкой.
– И что же? – оживилась девушка.
– Я пока не буду говорить, ты прости.
– Ну ладно, – разочарованно протянула Джинни.
– Не обижайся… просто мне самой не хочется вспоминать об этом. Причина оказалась несколько… гадкой.
– А что с Малфоем?.. О! Предлагаю поймать его завтра после пар, отволочь в заброшенный класс и там заставить выслушать тебя! Как идея?
– Замечательная! Правда, вряд ли он поверит мне, если я так сделаю. Но боюсь, еще несколько дней преследования, и я так и поступлю, – горько проговорила Гермиона.

Джинни пересела на диван и обняла ее.
– Не расстраивайся! Все будет хорошо! Мысли материальны. Если во что-то сильно веришь, то это непременно случается! Верь, что он тебя выслушает, и вы будете вместе… Неужели он лучше Гарри?
Сказав это, Джинни осеклась и робко посмотрела на подругу. Гермиона нахмурилась и оттолкнулась от ее рук. Серьезно глядя на девушку, она промолвила:
– Я вижу, ты давно хотела это спросить! Хочешь поговорить на эту тему? Продолжай.
Джинни тяжело вздохнула, но, обретя решимость, заговорила:
– Давай серьезно, Гермиона. Ведь это все маски! Мы… то есть я, Гарри, Рон, все гриффиндорцы… мы не можем относиться к нему как к…
– Как к равному? Как к своему?.. Вы воспринимаете его через призму своих убеждений, даже не подозревая, каким человек может быть на самом деле. Вы судите о нем только по факультету, к которому он относится…

– Нас так воспитали.
– В предубеждениях? Это не ваше мнение, а мнение ваших родителей и родителей ваших родителей. И его тоже. С самого детства вас сталкивают между собой. А мне все равно! Я родилась в мире, где этой вражды не было. И мне плевать, что красный ненавидит зеленый! Потому что Драко любит красный, а я люблю серебро… Почему-то все решили, что в Слизерине сосредоточены все подлые люди, а я могу привести массу примеров подлости гриффиндорцев. И я уверена, ты со мной согласишься!
– Все равно это тяжело, Гермиона. Это сложно – после стольких лет соперничества доверять противнику. Гарри и Рон очень любят тебя и не трогают его, только чтобы не причинить тебе зла. Но если они когда-нибудь узнают, что Малфой доставил тебе боль, они его уничтожат.
– Я знаю… Но от них такого не потребуется. – Гермиона задумалась. Ей было больно признаваться самой себе, что ее любимого и ее друзей разделяет пропасть из противоречий и непонимания. – Я не буду с ним вместе.
– Не поняла.

– Джинни, мы не можем быть вместе. И мы не будем вместе! И все именно из-за того, что я только что говорила. Предубеждения. Если мне плевать на это, то ему не все равно. И уж тем более не все равно его родителям, которые не потерпят, чтобы их сын был с маглорожденной… К тому же у него скоро помолвка!
– Как? С кем?!
– Имя Астории Гринграсс тебе о чем-то говорит? – горько сказала девушка.
– Гринграсс? Она станет женой Малфоя? И это после того, что произошло между вами три месяца назад?.. Знаешь, мне жалко Малфоя! Она настоящая сволочь!.. Представляешь, мне жаль Малфоя! Вот это да!
Девушки замолчали. Потом Джинни улеглась на диван позади Гермионы, а та вскоре последовала ее примеру и легла с другой стороны. Лежа валетом, они смотрели в потолок, думая каждая о своем, слушая, как по комнате разносится треск поленьев в камине и тиканье часов. Гермиона думала о том, что Драко, должно быть, сошел с ума, если позволит своему отцу женить его на Гринграсс. Девушка прекрасно помнила, как та оскорбила его своим заявлением, что не хочет даже прикасаться к нему после того, как он был с грязнокровкой. И как она говорила о нем вчера! Что ей противна сама мысль о том, что придется с ним спать!!! Гермионе захотелось разорвать слизеринку на части. Одной пощечины было определенно мало, нужно было ее еще ногами вдобавок забить за такие слова.

Внезапно Джин встрепенулась и приподнялась на руках, глядя на подругу.
– Слушай, я тут вдруг вспомнила… это правда, что Малфой рисовал тебя?
Гермиона медленно поднялась, глядя на девушку. Ей вдруг захотелось поделиться с ней тем счастьем, которое она пережила в тот месяц, доказать девушке, что Драко вовсе не злобный слизеринец, что он…

– Погоди! – она сорвалась с места и побежала в свою комнату. Джинни смотрела ей вслед. «Черт, так это правда! Рисунки действительно существуют!» Вернулась Гермиона с папкой в руках и, сев на диван, протянула ее подруге с таким видом, будто ее одновременно разрывало и нетерпение, и желание забрать папку, ничего не показав подруге. Джинни открыла ее и вытащила стопку пергаментов. Она принялась заворожено пересматривать рисунки: большинство изображало гриффиндорку обнаженной в совершенно разных позициях, от вполне целомудренных до невероятно откровенных. При этом Джинни едва ли не заливалась румянцем и восхищенно поглядывала на подругу, которая осмелилась на подобное. Сама Джинни согласилась бы на это разве что под бутылкой виски. Но попадались и другие рисунки. Два невероятно изящных портрета и несколько рисунков Гермионы, когда та занималась или сидела на подоконнике, глядя вдаль. Но Джинни поразила не прелесть рисунков, не мастерство художника и даже не красота изображенной девушки. В них чувствовались такая трепетность и любовь, с которой были выведены каждая линия и узор. Любовь к образу, к девушке, запечатленной на пергаменте. Джин была поражена: неужели этот высокомерный слизеринец любил ее подругу? Она посмотрела на Гермиону, та сидела притихшая и тоже смотрела на рисунки, видимо, воскрешая в памяти дни, когда они родились на свет.

– Я, честно говоря, ничего не понимаю в искусстве, но со своей дилетантской точки зрения могу сказать… они восхитительны!
Гермиона улыбнулась и, протянув руку, взяла папку и рисунки. Джинни смотрела на нее, переваривая полученную информацию, складывая образ нового, пока неизвестного слизеринца.
– Черт возьми! Ты меня убедила, – воскликнула она. – Я думаю, Малфой не такой уж дрянной, – она засмеялась, чтобы смягчить восклицание, – я даже, наверное, позволю вам быть крестными родителями моего ребенка… Когда-нибудь!
– Джин, я же сказала, мы не будем с ним вместе. Я все ему расскажу, но это не значит, что я претендую на него.
– Но ты же любишь его!
Тут девушка сорвалась.
– И что?! И что с того?! Подумаешь, я люблю Париж, но это же не значит, что я должна переехать на Монмартр!!!
– Да, но ты по крайней мере можешь приезжать туда во время отпуска, – загадочно произнесла Джинни.
– Я не стану его любовницей… фавориткой при жене.
– Станешь, если понадобится, – грустно произнесла девушка. – Я вижу готовность в твоих глазах. Ты для него пойдешь на все!.. Ладно, мне пора. Спокойной ночи.
– И тебе, – слабо произнесла Гермиона, понимая, что Джинни права. Она будет всем, лишь бы быть с ним рядом.

---

* – Из стихотворения Шарля Бодлера «Печали луны».
Луна уже плывет медлительно и низко.
Она задумалась – так, прежде чем уснуть,
В подушках утонув, мечтает одалиска,
Задумчивой рукой свою лаская грудь.