— Слышала, что Генри собирается сделать Марии предложение?

— О, правда? Я не знала.

— Да-да! Он сам сказал об этом Джону но ты же знаешь Джона – ничего не может утаить в секрете. Удивительно, почему Генри вообще решил ему об этом рассказать. Это же самый ненадежный человек на всем белом свете!

— Они ведь друзья, это нормально, я считаю.

— Брось, Герм, ты не была такого же мнения, когда Джон всем разболтал о твоих первых «праздниках». Или когда растрезвонил всей школе о твоем маленьком секрете по имени Шон МакФи. Или…

Слушать болтовню надоедливой кузины Мэнди было невыносимо, но Гермиона терпеливо сидела рядом с ней вот уже два часа, выдавливала улыбки и изо всех сил старалась отвечать в такт мыслям собеседницы. Выходило односложно, но Мэнди не жаловалась. Ей едва ли вообще требовались какие-то комментарии – она бы обошлась простыми кивками со стороны Грейнджер. Та еще сплетница, она готова была затрагивать в своих разговорах самые неправильные и ненужные темы. Хуже были только смущающие заявления тетушки Труди, которая, разумеется, не упустила своего звездного часа. Стоило Гермионе попасть в поле ее зрения, как она во всеуслышание начала громко ей сочувствовать из-за развода с Драко, который, к слову, был «просто потрясающим молодым человеком, очень воспитанным и галантным. Красавец, спортсмен и настоящий мужчина. И главное, смог полюбить тебя, нашу невзрачную дорогую Гермиону! Как жаль, как жаль… Но такова правда жизни, крошка, не вешай, нос, хорошо? Я уверена, ты еще встретишь своего мужчину, который будет тебе парой и никогда не уйдет».

Сказать, что Гермиона после этой речи чувствовала себя как в воду опущенной, – ничего не сказать. Поэтому она молча сносила тягость общения с дальней родственницей, с которой встречалась только по случаю, подобному этому, и избегала надолго отрывать взгляд от стола. Перемежающиеся с сочувствующими насмешливые взгляды портили настроение еще больше, гомон, стоящий в небольшом доме Грейнджеров, усиливал мигрень, ставшую, казалось, постоянной спутницей Гермионы, а настырная кузина со своими комментариями подливала масла в начинающий разгораться огонь злости.

Злиться хотелось совершенно без причины, но портить Рождество родным не хотелось. Не то чтобы Гермиону сильно заботили все эти люди. Хоть и родня, а виделись они раз-два в год, если «повезет», да и то, потому что так принято, а не из большого желания. Так что скучать по нерадивым родственникам, если те вдруг отвернутся от нее, она бы не стала. Но эти люди и их мнение были важны ее матери, а Гермиона твердо решила, что хочет наладить отношения с Джин Грейнджер. К тому же, ее отец, который весь вечер не спускал с нее обеспокоенного взгляда, был бы очень огорчен и разочарован, позволь она себе грубость в сторону кого-либо из гостей. Так что она молчала и изо всех сил старалась превратиться в невидимку.

Спустя еще минут десять голова Гермионы оказалась на грани разрыва, боль становилась все невыносимее. Поэтому она перевела взгляд на Мэнди, которая теперь вещала не только ей, но и подсевшей с другой стороны Энни, еще одной их кузине, и, убедившись, что ее побега никто не заметит, незаметно встала со своего места. Выйдя из-за стола, она аккуратно прокралась в коридор и поднялась на второй этаж. Ее старая комната ничуть не изменилась с тех пор, как Гермиона была здесь в последний раз. Несмотря на все те манипуляции, что она проделала с памятью родителей во время войны с Волан-де-Мортом, ее вещи остались теми же. Стершиеся с фотографий фрагменты вернулись на свои законные места, а замаскировавшаяся под гостевую спальня вновь вобрала в себя ее детские воспоминания. Поистине: волшебство творит настоящие чудеса.

Она прикрыла за собой чуть скрипнувшую дверь и подошла к своему рабочему столу. Всегда педантичная, Гермиона хранила все вещи на отведенных им местах. Со временем она стала более неряшливой, небрежной, поэтому наблюдать аккуратные, буквально по линейке выровненные стопки бумаг с заметками, сборники книги и лежащие стройным рядом ручки и карандаши (в порядке убывания размера, между прочим) было… странно. Но так знакомо. Сейчас ее мало заботил такой порядок.

Она опустилась на свой старый стул – деревянный, с мягкой подушкой на спинке и сиденье. Любовно провела пальцем по столешнице, словно вспоминая, каково раньше было сидеть здесь, учиться, что-то выписывать при чтении, разбирать. Одолевшее чувство ностальгии захлестнуло ее лишь на миг и тут же отпустило. Как бы ни мечталось нам всем вернуться в свое прошлое и прожить жизнь с нуля, даже в Волшебном мире это было невозможно сделать без последствий. А сейчас, когда ее жизнь шла под откос, Гермиона не готова была разбираться еще и с ними.

С тяжелым вздохом, она отбросила прочь эти мысли и подошла к окну. Когда ее родители, поженившись, въехали в этот дом, то отвели для будущего ребенка комнату с широким подоконником. И, когда ей исполнилось шесть, отец переделал его так, чтобы она могла сидеть на нем, смотря в окно. Любимое место Гермионы во всем доме. Рядом стоял огромных размеров стеллаж с непомерным количеством книг, а на самом подоконнике были разбросаны подушки всех цветов радуги. Улечься в полный рост с любимым переплетом, и чтобы никто не беспокоил, пока не будет закрыта последняя страница, – предел мечтаний тех времен.

Она осторожно сдвинула к окну расписную подушку и присела на самый край подоконника, уставившись на медленно падающий за окном крупными хлопьями снег. В голове царил хаос, трудно было ухватиться хоть за какую-то мысль, чтобы сосредоточиться только на ней одной. А рациональная Гермиона привыкла думать. У нее «мозги начинают болеть без умственного процесса» – так говорил в школьные времена Рон, поддразнивая ее. Отчасти, так и было: ей необходимо было что-то, о чем она могла бы рассуждать. Все, от книги до военной стратегии, могло занять ее на часы и даже дни. А сейчас она не могла собраться с мыслями, разложить их по полочкам и поразмыслить о каждой в определенном порядке. И это было проблемой.

Беснующееся внизу веселье концентрации не добавляло, а сбивающие с толку события, терзающие ее жизнь в последнее время, разбрасывали клочьями в разные стороны ошметки общей картины.

Три дня. Три дня прошло с той ночи, когда она совершенно бесцеремонным образом ворвалась в квартиру бывшего мужа с одной единственной целью: заставить выслушать ее и поверить. Она не готова была мириться с зерном сомнения, которое могли поселить ее слова в его голове, ей нужна была только победа – полная и безоговорочная. Она настраивала себя всю дорогу, которую пробежала с немыслимой скоростью, репетировала мысленно речь, которой завоевала бы его внимание, но… Но все оказалось зря. Нужны ли ему ее объяснения? Может, если он в свое время отпустил ее так легко, то и ей следует дать и себе, и ему свободу, прекратить мучить их обоих совершенно бессмысленными потугами к пониманию?

Когда Астория, в едва прикрывающей наготу рубашке ее бывшего мужа, вышла из дальней комнаты, первое, что Гермионе захотелось сделать, – провалиться сквозь землю и никогда оттуда не возвращаться. Стыд и вся нелепость ситуации вылились на нее подобно ледяному ушату болотной воды. Неприятные ощущения, словно вывалившиеся вместе с мутной водой пиявки осели на коже, въедаясь в нее острыми зубищами и одновременно высасывая последние силы – те остатки, крошечные недокрупицы, которые держались на одном – на любви к Драко. Ее вмиг побледневшее лицо, которое еще минуту назад было покрыто алыми пятнами нездорового после марафонного забега румянца, вытянулось от удивления и обиды. Она еще не отдавала себе отчета в только что случившемся, но мысленно уже проговорила эти заклятые слова: он пошел дальше. Без нее.

Ожидать, что он ее подождет, было, конечно, глупо, но еще глупее было не подумать об этом, когда она в таком неряшливом и безобразном виде сорвалась сюда. А чуть растрепанная Астория, на которой хоть не было и грамма косметики, со всклоченными волосами и без привычного аристократии лоска, выглядела так, словно пришла на съемки в интимной фотосессии. Гермиона, смущенная двусмысленностью ситуации, мигом ощутила новую оплеуху. Она, в своем неотесанном наряде, пробежавшая не одну сотню метров, запыхавшаяся, с сумасшедшей улыбкой на отекшем от усталости лице, с невесть чем на голове, смотрелась на фоне юной Гринграсс как оборванка. Стоящий рядом идеал в лице бывшего мужа уверенности не добавлял, и, хотя на его лице буквально было написано, что все не так, как кажется, Гермиона все равно ощущала себя лишней.

Холод, блеснувший в глазах появившейся в дверном проеме девушки, когда она увидела, почему Драко так долго разбирается с настойчивым визитером, мог дать фору всем арктическим пустыням. Она одарила Гермиону надменным взглядом, ясно говорящим убираться подальше, и скрестила руки на груди, однако с места не сдвинулась, так и замерев в другом конце коридора. Разрывавшийся между ответом на ее вопрос и Гермионой, Драко вертел головой, не зная, с чего начать. Наконец, когда его взгляд остановился на бывшей жене, ситуация перевернулась с ног на голову. Еще несколько мгновений назад неуютная тишина вдруг нарушилась нервным хихиканьем, слетевшим с губ Гермионы. Непонимание, отразившееся на лице Драко, вызвало новый смешок, и дальше сдерживать себя она уже не могла. Негромко смеясь над абсурдностью своего положения, Гермиона начала извиняться и нести всякую чушь.

— Ого, до меня только сейчас дошло, что на дворе ночь, — смеялась она, мысленно веля себе заткнуться, но все равно продолжая: — А я ведь тут зачем – просто так зашла. Думала, точнее, не думала – хотела! Хотела у тебя соли попросить – решила в кои-то веки печенье приготовить к Рождеству, а самого главного ингредиента нет! Ты представляешь? Но я, наверное, так не вовремя. Я попозже зайду, угу? Не хотела мешать, правда. — Говоря, она смотрела куда угодно, но только на лицо Драко и не на его подружку. Взгляд бегал, но краем глаза она видела, что он хочет ее остановить, а потому она с удвоенным энтузиазмом лопотала какой-то невразумительный бред. — Ну ладно, до встречи, хорошо? Я спрошу у Гарри, может, у него есть соль, — она повернулась и пошла обратно по проходу, стремясь как можно скорее выйти, но все еще продолжая бормотать что-то о рецепте, который в глаза не видела, потому что не умела нормально готовить что-то сложное: все ее торты получались странной формы, даже если вкус выходил правильным; а кексы пригорали по краям, в то время как сердцевина оставалась сырой. Даже задуманные как улыбка украшения на сладостях больше напоминали искривленный оскал с маски для ужастика.

Быстро переставляя ноги, она неосознанно спешила убраться из места обитания бывшего мужа, боясь и одновременно желая, чтобы он догнал ее. Ей бы так хотелось снова почувствовать его крепкие объятия, ощутить теплое дыхание в районе затылка, услышать из его уст, что все увиденное ею – большая ошибка. Но падать еще ниже, чем есть, было роскошью, которую она не могла себе позволить. Предел есть у всех и всего, а она все же была достаточно гордой девушкой. Выходцы факультета Гриффиндор никогда не позволяли вытирать о себя ноги, а она дала сделать куда больше этого – не только Драко; но и тому же Нотту, который так и не получил от нее достойного отпора; Боуду, нагрузку от которого принимала с улыбкой, принося домой ворох бумаг.

Едва достигнув сквера, она аппарировала, так ни разу не обернувшись, чтобы узнать, последовал ли за ней Драко. Но на всякий случай она переместилась не в свой район, а к старым друзьям – Невиллу и Полумне, связавшим себя узами брака этой весной. Скрываться у четы Поттеров не хотелось по нескольким причинам: первая – Драко, если бы захотел, отправился сначала искать ее именно к ним; вторая – настойчивость и бесцеремонность Джинни (вещи, к которым Гермиона пока не была готова); и третья – ей необходим был некоторый покой, уединенность, а в доме, пусть и огромном, где живут двое маленьких детей, это невозможно. К встрече с родителями она тоже готова не была, а потому чета Долгопупсов стала единственно верным вариантом.

Пробыв с молодой семьей меньше суток, Гермиона решила, что нет ничего страшного в том, чтобы начать примирение с семьей пораньше. В конце концов, презрение матери не может быть хуже ауры любви, которую источали эти двое на каждом углу. Так она и оказалась здесь, в родительском доме. Беглец, блудный ребенок, устремившийся в единственное место, в котором мог найти утешение и поддержку. Как нашкодившее дитя, она вернулась в отчий дом, чтобы разобраться в себе и скрыться от проблем взрослого мира.

Прикрыв глаза, Гермиона вот уже несколько минут размышляла, как ей быть дальше. Она откладывала объяснения с родными уже пару дней, и терпения им это явно не добавляло. Джин с каждым разом смотрела все более пристально, словно пыталась прочесть ответы на лице дочери, но молчала. И хотя это было хорошим знаком, Гермиона знала, что рано или поздно, но мама не выдержит и выскажет все свои догадки, выдав их, как, впрочем, и всегда, за правду. А переубедить ее потом будет крайне сложно – проще сразу рассказать всю правду «от» и «до».

Веселье внизу ничуть не утихало, а, казалось, стало набирать обороты, когда покой Гермионы нарушил едва слышный скрип открываемой двери. Разлепив налившиеся свинцом веки, Гермиона устремила взор сквозь темноту к едва подсвеченному дверному проему, в котором застыла массивная мужская фигура…

Автор: Shantanel

Предыдущая глава || Следующая глава