Я бы убил ее, честно. Нет, кроме шуток, меня распирает желание сделать ей что-нибудь действительно плохое. Но я не могу.

Формально у меня нет причин так нервничать. Был бы я сам чист…

Тем более, что я не жил с ними эти злосчастные два года.

Ну, как она не поймет, что я ушел бы в любом случае – даже если бы в моей жизни не появилась Габи.

Мы с Джинни не могли жить нормально. Мы постоянно ссорились, придирались друг к другу, мы даже не помнили, зачем и когда мы поженились. Я уже не любил ее. Точнее, я не мог любить такую Джинни. Просто не мог. Наверняка она о многом забыла, но я все отлично помню.

Я помню, какой она была в то время. После рождения Ала она стала просто невыносимой. Она раздражалась по любому поводу, перестала разговаривать со мной, перестала смеяться. Она даже не улыбалась! Ничем не увлеченная, кроме воспитания детей, все время не в настроении, все время с претензиями…

Разве о такой семье мы мечтали? Я приходил с работы, и мы сразу же начинали скандалить. Она часто плакала. Просто плакала – тихими, злыми слезами. Сидя в кресле и раскладывая распашонки. Наверное, она чего-то ждала от меня.

Я только сейчас понимаю, что она ждала помощи, но тогда я даже подумать об этом не мог. Мне казалось, что у нее все было – дом, семья, дети… деньги, в конце концов! Но ей всего было мало. Или дело в этой проклятой послеродовой депрессии? По крайней мере, я узнал о существовании такого вида эмоционального расстройства, только когда уехал в Америку. Возможно, если бы я узнал об этой депрессии раньше, все сложилось бы иначе.

Я не помню, когда именно у меня появилась другая девушка. Просто это не так уж и важно, как я думаю. Это была мимолетная интрижка, я даже не помню, где мы с ней встретились. Но я уверен, что Джинни помнит все вплоть до дня. После этого она стала верить всей лжи, которую собирали и коллекционировали ее издательские подруги. Скорее всего, так и есть. И я не мог ничем отмыться перед ней. Я мог сколь душе угодно умолять ее поверить мне и перестать ревновать – она не верила мне. Стоило один раз сходить налево, и все доверие, построенное на просроченной любви и не оправдавшихся ожиданиях, полетело к чертовой матери. У меня не было и трети романов, о которых она думала.

Я ее не собираюсь в этом винить – я-то уж точно запомню вчерашний день на всю оставшуюся жизнь. Не дату, а тот момент, когда я удостоверился…

Жена…

Самое обидное во всем этом деле то, что я даже не могу обвинить ее в измене. Она вроде бы во всем права. Если я нашел другую – почему бы ей не найти себе кого-нибудь?

Я никогда не задумывался над тем, как чувствовала себя моя жена, когда находила подтверждение своим подозрениям относительно моих интрижек. Может, стоило хоть раз представить себя на ее месте?

Дело в том, что я никогда не думал о том, что Джинни может мне изменить. Я ее недооценил. Она не только изменила мне, она собралась развестись со мной и выйти замуж за другого!

А что с детьми? Что будет с детьми?

Сейчас она сидит в этих дурацких качелях на террасе, а я стою позади нее.

Что ей сделать? Не могу же я просто подойти к ней и схватить за горло, крича: «Ты не выйдешь за него! Подумай о наших детях!».

Хотя…

- Не стой над душой, Гарри.

Заметила. Ну, конечно.

- А что – не нравится?

Я подхожу к ней и усаживаюсь рядом.

Эти качели сделал я. Сам, собственноручно. Рассчитал на троих – потому что кататься по очереди наши дети не стали бы в любом случае, а чрезвычайные происшествия с незапланированными полетами со второго этажа нам не нужны. Страховочные ремни, конечно, будут нам с Джинни маловаты, но ведь мы не собираемся раскачиваться…

- Я же сказала, что не выйду за него. Это дело решенное.

Поняла.

- Вот и прекрасно.

Она оборачивается ко мне, и в ее глазах опять заметна все та же вселенская усталость. Как тогда, двенадцать лет назад, после того, как Алу исполнился год.

- С чего ты взял, что я брошу детей?

- После вчерашнего разговора я вообще не знаю, чего от тебя можно ожидать.

- Правда? Это потому, что я спала с Крамом? – она вздыхает и улыбается. – Гарри, ну, ты же аврор со стажем. Или ты растерял все навыки за два последних года? Ты же должен мыслить рационально. Я - не совсем еще старая женщина, которая не получает внимания от мужа вот уже десять лет. А я отнюдь не фригидна, ты же знаешь. Я работаю в сфере, где крутится две трети всех мужчин Британии, при этом я физически не удовлетворена – и ты думал, что я стану хранить тебе верность?

- Но ты нашла себе мужчину с континента.

- А какая разница? Он…

Замолчала. А дальше что?

- Что он? Предложил тебе потра…

- Он оказался рядом. Делал мне комплименты, ухаживал, дарил цветы… Мне и цветов-то почти не дарили, пока он не появился. А про комплименты я вообще молчу.

- Цветы?

Я пытаюсь вспомнить, появлялись ли у нас в доме цветы, когда Лили была еще маленькой. Может быть, в гостиной… там стоит – всегда стояла – большая хрустальная ваза, все живые цветы по традиции складываются туда. Ваза всегда пустовала.

Я бы заметил.

- Цветы отправлялись на свалку, не успев дойти до дома. Я очень тщательно скрывала наши отношения. Да и какие отношения? Просто секс.

Секс…

Это слово никогда еще не было таким грязным.

- Он был нужен мне. Мне вообще нужен был кто-нибудь. Не для тела – для самодостаточности. Чтоб чувствовать себя не хуже других. Тебя не было рядом, и не тебе меня судить.

Страшное дело.

Мы приходили домой – я от Габи, она от Виктора. Ложились в одну постель, откатывались по разным краям и засыпали. Где уж мне было уловить чужой запах, если я сам в то время насквозь пропитывался запахом женских духов!

- Он был так хорош?

Джинни улыбается еще раз:

- Он был потрясающ, и я бы ушла к нему… но у меня есть дети. Наши дети, которые слишком взрослые для того, чтоб начать привыкать к другому отцу. Тем более, что они любят тебя, несмотря ни на что. Не знаю, как ты, а они тебя – очень любят. И мальчики тоже, хотя этого и не видно.

Что она хочет сказать? Хочет сказать, что я не заботился о детях? Наверное, ей пора бы узнать, почему я ушел.

- Знаешь, Джинни, возможно, ты мне не поверишь, но я действительно люблю детей.

- Да ну? Лили целый месяц просидела у окна после твоего демарша. Целый месяц, понимаешь? Она ждала, что ты вернешься.

- Лили плакала всякий раз, когда мы успевали разругаться, забыв про «муфлиато». Ты знала? Она забивалась в угол, сидя на кухне и дрожащими пальцами размешивала себе какао. Мы мучили собственных детей. Ты не замечала, что мальчики каждое утро просыпались в плохом настроении? Ты не замечала, что наши дети каждый вечер сидят, как на пороховой бочке – ждут, когда мы в очередной раз разругаемся и наоскорбляем друг друга? Мы не могли жить вместе. По крайней мере, тогда.

Она качает головой и смеется:

- Только не говори, что ты ушел ради них. Бросил их ради их же блага, получается?

- Я понимаю, тебе трудно в это поверить, но ты попробуй представить, как сложилась бы наша жизнь, если бы я не ушел? Или мне нужно было подать на развод, отобрать у тебя детей и увезти их куда подальше, чтоб последствия развода их не коснулись? Чтоб они не видели заголовков газет, кричащих о том, что их родители – грязные изменники? Я даже боюсь представить, что было бы в случае развода. И оставаться я больше не мог. Ты же тоже должна помнить, какой была наша жизнь! Мы не только им, мы друг другу делали больно, разве ты не помнишь?

Она медленно кивает.

Неужели поняла?

- И ты дал им возможность вырасти нормальными?

- Я хотел, чтоб они перестали дергаться. Думал, отдохнем друг от друга немного, потом все наладится.

- Что могло наладиться, если ты ушел к другой? Как ты себе это представлял?

***

Неужели он думал, что все будет именно так, как сейчас! Он что – действительно изначально запланировал все это? Он думал, что вернется, мы его примем и постараемся жить, как раньше?
Мерлин, а я-то думала, что все, происходящее сейчас – просто извращение. Я каждый день твержу себе, что нужно что-то решить, нужно либо выгнать его, либо самой…

Нет, он прав. Мы застряли в такой дурацкой позиции и теперь ни шагу ступить не можем, чтоб не разрушить этот чертов механизм. Наши дети еще не выросли.

- Значит, такие бурные проводы были только потому, что я уходил от тебя к другой?

Черт возьми, неужели его так занимает этот вопрос? Что интересного в том, что я встречалась с другим, но продолжала ревновать? По-моему, это совершенно нормально.

- Ты бросил меня, Гарри. Думаешь, приятно быть брошенной?

- Но у тебя был…

Я нетерпеливо мотаю головой, потому что мне надоело это его зазубренное повторение факта. Да, у меня был Виктор, но муж-то у меня был другой!

Я не могла, не могла, не могла, мать твою, спокойно отнестись к тому, что ты уходил, ясно?!

- Был. И что? А ты был моим мужем. И ты уходил, оставляя меня с тремя маленькими детьми.

- Я же оставил вам все деньги!

- Да, и с этим не поспоришь. Ты оставил деньги, потом присылал еще, приезжал раз в два месяца, возил детей в Корею на охоту, провожал их на поезд и даже присутствовал на всех школьных матчах. Перед детьми ты виноват самую малость.

- А перед тобой?

Вопрос с подвохом. Да, аврорскую хватку он еще не растерял.

- А как ты сам думаешь? Насколько ты сам оцениваешь мою вину перед тобой?

Молчит. Значит, я тоже еще не потеряла квалификацию. У стерв срок годности куда дольше, чем у авроров. Даже у таких хороших, как он.

- Хорошо, Джинни. Что ты хочешь? Что я должен сделать, чтоб загладить свою вину перед тобой?

- Мне ничего не надо, ты же знаешь.

- Помнится, ты хотела, чтоб я испытал себя униженным и никому не нужным? Этого тебе было бы достаточно?

- Это было давно, я не…

- Как, по-твоему, кончить в штаны, увидев собственную супругу, которая примеряет подарок любовника – достаточно унизительно?

Что он…

Это он про тот корсет? Или про…

Черт.

- Ну же, говори, дорогая. Как ты думаешь?

Никак. Что я могу думать? Я просто не знаю…

Он не врет?

- Перестань, пожалуйста. Все это уже давно в прошлом, и теперь все иначе. Я говорила это давно – когда ты уходил. Я не имела это в виду.

- А по-моему, ты говорила совершенно искренне. Ладно, если случая с корсетом тебе недостаточно, может быть, тебе больше понравится ситуация за завтраком? Ты все время писала этому Вуду, писала, что любишь его, ты ходила с ним по больницам, черт знает чем еще занималась на стадионе. Как тебе это?

- Оливер не причем! И оставь его в покое, пожалуйста. Олли…

- Ты называешь его Олли, да?

- Я так уже лет тридцать его называю - с тех пор, как он впервые приехал к нам в гости! И он бы никогда не изменил Варианне! И вообще, когда я писала, что люблю его?

- В тот день, когда я застал вас в гостиной. Не помнишь? Еще эта песня там была… Дин Томас, кажется…

- Дин Мартин, - мрачно поправляю его я.

Оказывается, это не очень-то и приятно, когда вот так следят за каждым твоим шагом.

- Дин Томас, Дин Мартин – без разницы. И тот танец мне тоже добавить к списку?

Неужели я тоже так себя вела? Если да…

- Заткнись, а? Хватит уже. Ты читал мои письма?

- Не читал. Так, заглянул.

О, мне сразу же стало легче! Просто заглянул – как мило.

- И в письма Виктора тоже, наверное, «заглядывал»?

- А зачем было заглядывать? Только тупой бы не смог понять, что между вами на самом деле что-то происходит. Он шлет тебе письма каждый день с интервалами по шесть часов. На что еще это может быть похоже?

Ну, да, он прав. И все равно это ужасно.

- Ты что – все это время собирал на меня компромат?

- Собирать компромат - твоя работа. Моя работа – замечать детали и делать выводы.

- Это одно и то же.

- Нет. Я приношу пользу, а ты…

- Заткнись, ну, пожалуйста, а?

Чего смешного? Это, правда, так смешно?

Даже очки слетели.

- Я хотел, чтоб ты поняла, что мы квиты. И перестань уже лепить из меня монстра.

Ничего я не леплю. Я вообще ничего не делаю и делать не хочу. Я хочу посидеть одна.

Толкаю его вбок:

- Хорошо, я все поняла. Ты не мог бы уйти на минут пятнадцать хотя бы?

- Хорошо, уйду. – Он поднимается, но не двигается с места. Что еще нужно? – Напоследок хочу уточнить кое-что. Ты точно…

Опять. Ну, что с ним такое?

- И не собиралась. И в мыслях не было. Я уже слишком стара для повторного замужества.

- Точно?

Я поднимаю глаза и стараюсь смотреть прямо ему в лицо для большей убедительности.

- Ты наверняка должен был заметить, что писем сегодня не было. Виктор больше не пишет. Как ты думаешь, он сам догадался, что больше писать не следует?

Он еще раз кивает – на этот раз непонятно чему – и уходит с террасы.

Дождь все еще идет.

Кончить в штаны…

Миленько, миленько. Хорошо, что мне такая возможность никогда не выпадет.

***

Не знаю, можно ли это назвать разговором, но мне стало легче. Насчет того, что чувствует она, лучше не думать. О ней вообще лучше не думать. Все равно ничего не понятно.

Сова… чья это сова, интересно?

Вот и я кому-то нужен стал. Дженис…

«Мистер Поттер, сегодня мы получили письмо из немецкого Аврората. Посылаю его вам».

Посмотрим, что там пишет господин Зигнер.

«Уважаемый мистер Поттер!

К сожалению, мое письмо не слишком радостное. Спешу донести до вашего сведения, что вчера мы получили информацию, которая будет интересна и вам.

Наверняка вы знакомы с делом братьев Фольц. Вчера им удалось бежать из Германии, и по сведениям наших источников они направились в Британию. Будьте осторожны и бдительны – Юрген и Зигфрид Фольцы являются весьма опасными преступниками, которые ко всему прочему обладают большими магическими способностями и редкими боевыми навыками. Возможно, ваши люди вне опасности, так как братья Фольц, вероятно, хотят просто переждать некоторое время в вашей стране, но я настоятельно прошу вас сохранять бдительность.

И последняя просьба – если вы обнаружите преступников, я прошу выдать их нашему ведомству немедленно.

С уважением, г-н Хорст Зигнер».

Похоже, отпуск закончился.