В последнее время всё вокруг меня постоянно меняется. И я ненавижу это чувство беспомощности. Движение и течение чего-то непонятного, чего-то, независящего от меня, приводит в ступор. Это то же самое, что сидеть и наблюдать, как слишком стремительно вырастает растение, семена которого ты посадил пятнадцать минут назад. И всё, всё это — мимо тебя, хотя непосредственно связано именно с тобой. Эти дни мне казалось, что я нахожусь в какой-то непонятной коме или просто смотрю на себя со стороны. Вижу, что реже на лице появляются складки между бровей, чувствую, что угнетенность становится податливой. И это всё неправильно, черт возьми! Каждый сантиметр тела дышит свободнее, а боль в груди постепенно утихает. Не физическая — моральная. И я ненавижу себя за это. Хватаюсь за ускользающие чувства, пытаюсь вновь впитать их силу боли и обреченности, но вместо этого остается довольствоваться отголосками.

Но всё по-другому с ощущением вины. Оно вдавливается в грудь, сверлит виски и мешает двигаться. Каждый шаг — боль, потому, что я не заслуживаю этих шагов. Тяжелое, убивающее чувство в паре с такими же мыслями. Я потерял его. Я не сумел спасти своего сына. Я виноват.

Грейнджер. Она по-прежнему делает всё, чтобы заставить меня поедать горсти разноцветных пилюлей и запивать всё это тошнотворно-сладким сиропом. Вкус медикаментов уже давно впитался и отпечатался на языке. Хоть землю жри — всё равно чувствуется лекарственная смесь во рту. Умелая гриффиндорка всё обставляет так невинно, будто ангел в белом халате, черт возьми. Отвлекает меня расспросами или своими детьми, приправляя очередную порцию каши-размазни каким-нибудь порошком из таблеток. Думает, что я не замечу. Глупая. Хотя, не такая уж и глупая, раз ей удается до сих пор кормить меня своими сиропами.

Они постоянно рядом. Её дети. Хьюго и Роза. Иначе и быть не могло — они же, в конце концов, живут здесь. Это я «погостить» пришел. Лишний. Впрочем, примерить это слово на себе почему-то не получается. Эти дети… слишком наивны и не так воспитаны, чтобы их раздражало присутствие чужого человека в доме. Хьюго мал, его совершенно не заботит то, что я постоянно торчу в соседней комнате. По-другому дело обстоит с Розой. С самого начала стало понятно, что она похожа на мать. Значит, не глупа. Раз не глупа, то у неё должны быть вопросы. Кто я? Откуда я? Когда, наконец, свалю из их семейства? Зачем её мать вообще заботится обо мне? Но нет, младшая копия Грейнджер не расспрашивает меня ни о чем, в то время как Хьюго не замолкает ни на секунду, рассказывая мне всё о себе, любимой мамаше и вредной сестре. Всего два года. Роза старше брата на пару лет, но ведет себя совершенно иначе. И дело даже не в возрасте, а скорее в генах. Младшая дичится меня, держится стороной, старается избегать взглядов, пока старшая Грейнджер всеми силами пытается переключить мое внимание на сына. Не для того, чтобы я сблизился с ним, а для того, чтобы не интересовался Розой. В последние дни мне всё чаще начинает казаться, что гриффиндорка хранит какой-то особенный секрет, заключенный в теле голубоглазой копии. Грейнджер явно не хочет, чтобы я изучал её дочь, а я именно этим и занимаюсь. Неосознанно. Не специально. Просто иногда ловлю себя на мысли о том, что стараюсь запомнить и найти смысл в каждом движении этой маленькой девчонки. С ней что-то не так. Причем именно для меня. И Грейнджер знает это. Она будто боится, что я тоже раскрою неведомую тайну. А может, гриффиндорка опасается меня. Думает, что я причиню какой-то вред. Тогда почему стережет именно дочку, не волнуясь о тех минутах, которые Хьюго проводит со мной? Или, может, Грейнджер просто пытается сблизить меня с сыном, чтобы я замещал себе Скорпиуса? Бред. Полный бред. Хотя, зная чрезмерное благородство гриффиндорки, она способна и не на такие идиотские убеждения.

***

Глаза сонно раскрылись из-за какой-то возни вокруг. Шелест пакетов и звук расстегивающейся молнии. Грейнджер металась по комнате и торопливо засовывала какие-то вещи в открытую сумку. Скомканный халат, несколько пузырьков в руках и небольшая книга под мышкой. Я потер глаза ладонью и перевел взгляд на часы. Два ночи.

— Куда-то собралась? — от звука моего голоса гриффиндорка вздрогнула и обернулась.

— Прости, не хотела тебя будить, — она виновато улыбнулась и продолжила перерывать содержимое ящиков комода.

— Ты не ответила на вопрос.

Сказав это, я ожидал, что гриффиндорка закатит глаза и пробормочет нечто вроде: «Я не должна тебе отчитываться», но вместо этого Грейнджер удивительно спокойно произнесла:

— Из госпиталя прислали патронуса. Привезли какого-то тяжело больного. Нужна моя помощь.

— И ты, разумеется, не смогла отказать.

Гриффиндорка посмотрела на меня, как на идиота:

— Конечно. Там же живой человек, Малфой! Я должна сделать всё, что в моих силах.

Да, Грейнджер, в этом ты вся. Кто бы сомневался.

— А зачем берешь так много вещей?

Она могла бы и не отвечать. Могла бы не обращать внимания. Да и я не должен интересоваться, но этот разговор переходил во что-то само собой разумеющееся.

— Не знаю, как долго мне придется оставаться в госпитале, — она пожала плечами, и, достав еще один пузыречек, начала собирать в пучок распущенные волосы, — но завтра меня точно дома не будет. Хорошо, что ты проснулся: мне нужно попросить тебя кое о чем...

Она замолчала, наблюдая за моей реакцией. Какая, черт возьми, может быть реакция у человека в два часа ночи, который спит в гостиной своей бывшей ненавистной однокурсницы…

— Ну и? Не тяни.

Грейнджер выдержала паузу, потом неуверенно произнесла:

— Тебе придется присмотреть за детьми.

Тоже мне, удивила. Будто с самого начала было не понятно, что кому-то из взрослых нужно позаботиться о Хьюго и Розе. Единственное, что мне было интересно, так это...

— Кто же раньше оставался с ними, пока я не появился?

— Бабушка, — гриффиндорка продолжила собираться, перепроверяя содержимое сумки и карманов куртки. — Я могла бы попросить её, но думаю, Молли Уизли не особо обрадуется, вновь увидев тебя в доме, который они с Артуром помогли купить нам после рождения Розы.

Во всей этой фразе было что-то не так. Что-то, цепляющее внимание. И до меня, наконец, дошло:

— В каком смысле «вновь увидеть тебя»?

Грейнджер небрежно перевесила сумку через плечо, сдувая со лба упавшую прядь волос:

— А кто по-твоему следил за детьми, когда я привезла тебя к себе? Прятать тебя было бессмысленно, ты ведь не снитч по размерам, верно? Молли помогла мне с готовкой и уборкой, пока я занималась тобой в первый день.

— И как же мать Рона отреагировала, увидев меня?

— Обычно, — уклончиво ответила гриффиндорка и посмотрела на часы, — мне уже пора. Позаботишься о них, ладно?

Дождавшись моего кивка, Грейнджер апарировала.

Дверь соседней комнаты приоткрылась. Из проема высунулась голова Хьюго. На заспанном лице виднелся едва заметный отпечаток подушки или одеяла. Должно быть, сын гриффиндорки услышал хлопок, и это разбудило его.

— А где… — ребенок зажмурился и широко зевнул, — … мама?

— Она ушла в больницу. Всё в порядке, иди спать.

Хьюго кивнул и закрыл дверь комнаты. Очевидно, он уже привык к тому, что Грейнджер ночами шастает по госпиталю.

Я повернулся на другой бок, чтобы включенный свет не бил в глаза. Надо бы встать, нажать выключатель, но… лень. Откровенно и убийственно лень. Глаза уже слипаются, а спать не хочется. Как на зло. Самое худшее состояние, когда мышцы вяло поддаются движению, а мысли бурно реагируют на всё вокруг. Отвратительно.

Интересно, как мне быть с тем, что Грейнджер слиняла и теперь придется заботиться о её детях? Если бы всё это происходило в Малфой-мэноре, то проблем не возникло бы. Несколько эльфов-домовиков могли всё уладить. Но у гриффиндорки нет эльфов. Конечно, она же со школьных времен боролась за их свободу. Было бы глупо предположить, что её принципы изменились. И что теперь делать? Я не умею готовить. Нет, конечно, пару яиц поджарить смогу, но… Но у нас всем этим занимались домовики или Астория, когда ей становилось скучно. Еда жены не отличалась особенными изысками, но уж точно была вкусней той размазни, которую заставляет есть Грейнджер. Да-да, правильное и полезное питание, которое однажды сведет меня в могилу. А по сути… не этого ли я хотел? Да, пожалуй. Но сейчас нет времени думать об этом. Мысли заняты тем, как я буду кормить детей гриффиндорки.

Дожили, твою мать.

Уснуть всё равно не удавалось. Я встал и побрел на кухню, зевая так, что глаза заслезились. Идиотское состояние.

Руки неосознанно начали перерывать содержимое шкафчиков. Крупы, печенье, хлопья, несколько завалявшихся конфет с надорванными фантиками и прилипшими крошками, початая пластмассовая банка с какао, какие-то специи и приправы. Не густо. Внутренности холодильника тоже особо не порадовали. Не то, чтобы я ожидал увидеть свиной стейк или ведро черной икры, но всё же… Десяток яиц, остатки шоколадного торта, свежие фрукты и овощи, молоко и кастрюлька с кашей. Неужели твои дети едят это? А где же всякие вкусные, острые, жирные и невероятно вредные блюда, которые едят в обычных семьях? Ты жестока, Грейнджер. Я потянулся к дверце последнего шкафчика, висящего левее холодильника. С губ самовольно сорвался свист. Ничего себе, гриффиндорка, а ты у нас не такая уж и невинная, и три пузатые бутылки огневиски прямое тому доказательство.

Алкоголь. Вкусный, обжигающий горло и согревающий кровь изнутри. Горьковатый, терпкий, одурманивающий — вот лучший сироп, Грейнджер. Хотя, была бы ты здесь, вряд ли бы со мной согласилась. Я подкинул одну бутылку в воздухе, перебрасывая её из левой руки в правую. Слегка потрепанная этикетка говорила о том, что пойло здесь стоит не первый год. Гриффиндорка, ты, должно быть, путаешь огневиски с вином? Открою секрет: это разные напитки, и дешевое пойло с веками не станет лучше, как коллекционный напиток. Впрочем, сейчас я бы и от медицинского спирта не отказался, но… Но ты повесила на меня детей, и я теперь в ответе за них. Понадеялась на мою разумность, да? Знала, что не смогу себе позволить это, верно? Ладно, чушь. Ты просто не ожидала ночной вести и не успела толком обдумать ситуацию. Хотя, ставлю сто к одному, ты нашла уже уйму минусов и недостатков, оставляя меня с детьми. Но у тебя просто не было другого выхода.

Ноги самовольно побрели к гостиной. Теперь мягкое тепло постели погружало в полудрему. Мысли о предстоящих заботах медленно отходили на второй план. Так не долго и в домохозяйку превратится… «Опять свет забыл выключить,» — мелькнуло в голове. Ладно, черт с ним.

***

Я повернулся, разминая затекшую ото сна шею. Раздался характерный хруст. По всему телу разливалась физическая бодрость. Приятно чувствовать себя… живым.

Настенные часы слева от меня показывали восемь. Никаких следов пребывания Грейнджер не было. Обычно по утрам из кухни уже тянулся аромат кофе и вонь очередной полезной кашки. И, как всегда, кофе — гриффиндорке, размазня — мне. Замечательно. Сейчас, по крайней мере, никакого запаха не было, да и из-за соседней двери открытой спальни никто не шелестел книжными страницами. Это было даже странно — начинать день в квартире Грейнджер без самой гриффиндорки.

Я осторожно приоткрыл дверь детской спальни. Хьюго еще спал, а Розы уже не было в кровати. Ноги повели по направлению к кухне. Первое, что удалось увидеть — маленькая рука, придерживающая открытую дверцу холодильника, торчащий край махрового халата и босые ступни, приподнятые на носочки. Роза что-то напевала себе под нос.

— Что ты делаешь? — звук моего голоса заставил девчонку вздрогнуть.

Они с матерью реагируют одинаково. Это даже забавно.

— Хочу приготовить завтрак, — сказала голубоглазая, по-прежнему не показываясь из-за дверцы.

— Я тебе помогу.

— Как будто у тебя есть выбор, — всё так же невозмутимо произнесла Роза, едва слышно хихикнув.

Несколько секунд я думал, что мне послышалось. Нет, фраза нормальная, но уж какая-то… взрослая, несвойственная этой девчонке-одуванчику.

— Мама наверняка просила тебя позаботиться о нас, верно? — спросила дочь гриффиндорки, доставая пакет молока и закрывая холодильник.

Что-то было не так: то ли её рассуждения, то ли свободность в разговоре, а может, «тыканье» мне или всё вместе взятое. Не представляю, как вести себя с этим ребенком.

— Верно. Грей… То есть, твоя мама попросила меня об этом.

— Хорошо, — кивнула Роза и указала взглядом на плиту, — ты жаришь яичницу, а я делаю какао. Идет?

— Идет, — улыбка самовольно расползалась по губам.

Какая же она странная, эта девчонка. Прям как её мать. Вот только с каких пор они способны заставлять меня улыбаться — это вопрос.

Я подошел к холодильнику и достал три яйца. Потом, немного пораскинув мозгами, взял еще два. Раскаленная сковорода зашипела, когда по ней начал расплываться белок. Сзади меня раздался скрип кухонной полки: Роза не дотягивалась до ручки шкафчика. Думал помочь девчонке, но она предостерегающе покачала головой:

— Я сама.

Голубоглазая подставила стул и, победоносно улыбнувшись скорей себе, чем мне, достала какао. Уже подогретое молоко разбавляло коричневые гранулы, наполняя воздух кухни сладковатым запахом.

— Готово, — сказала Роза, посмотрев на меня. — А у тебя?

— Тоже, — я коротко кивнул и взглянул на яичницу.

Как оказалось, на остатки яичницы, потому что блюдо, мягко говоря, пережарилось.

— Может на вкус лучше, чем на вид? — обнадеживающе спросила девчонка, приподняв одну бровь.

Я лишь пожал плечами и, вывалив содержимое сковороды на тарелку, отломил вилкой кусочек яйца. На зубах неприятно захрустела пенка, наполняя рот привкусом горелого. Роза захохотала.

— Прости, но ты так смешно морщишься! — её смех был таким заразительным, что я с трудом не усмехнулся в ответ.

Да, Грейнджер, вы с ней точно родственницы.

— Ладно, давай так: твой кулинарный шедевр мы выкинем, а на завтрак зальем хлопья молоком.

Я лишь кивнул, радуясь, что испортил только два яйца, так как больше на сковороду не влезло. В конце концов, неизвестно, когда вернется гриффиндорка, а где здесь ближайший магазин, я понятия не имею.

Неудавшийся завтрак отправился в мусорное ведро. Как это всё странно: торчать здесь, на кухне Грейнджер, признавая, что я нихрена не умею готовить, и при этом чувствовать себя взрослым идиотом рядом с дочерью гриффиндорки.

Роза тем временем залила молоком хлопья.

— А мама еще не плишла? — раздалось позади нас.

Хьюго стоял в пижаме, сонно потирая глаза.

— Нет, — ответила голубоглазая, проведя рукой по рыжим волосам брата, — давай завтракать?

— Давай, — мальчишка улыбнулся ей в ответ, но всё-таки отодвинул от себя её руку.

Роза помогла ему залезть на стул и пододвинула тарелку с набухшими кукурузными хлопьями.

Я наблюдал за всем этим со стороны, мысленно отмечая, что дочь гриффиндорки давно признала себя ответственной за брата. Наверное, будь у Грейнджер младший брат или сестра, она вела бы себя точно так же. В этом я практически уверен. Конечно, гриффиндорская порода. Это не просто факультет, это, скорее, чертова позиция жизни.

— А ты почему не ешь, Длако Малфой? — спросил ребенок, вновь усмехнувшись над моим именем.

Наверное, глупо было бы злиться на него. Эти смешки скорее ирония, чем сарказм. Хьюго еще слишком мал, чтобы быть таким, как… Как я. Да уж, «отличное» сравнение.

Ковырять ложкой в тарелке не хотелось. Единственное, за что сейчас стоило взяться, так это приготовление горячего кофе. Свежий горьковатый запах наполнил кухню. И теперь я даже мог бы позлорадствовать. Ты там, Грейнджер, на работе, среди истекающих кровью полутрупов, а я здесь, за столом твоей кухни, выпиваю целую (слышишь, гриффиндорка — целую, не половину) кружку кофе. Да, это до сумасшествия забавно. Впрочем, я и так сошел с ума. Причем давно, Грейнджер. Наверное, с тех пор, как ты влезла в мою смерть.

— А когда мама велнется? — спросил Хьюго, отвлекая меня от мыслей.

— Точно не сегодня, — ответила его сестра, хотя вопрос был адресован мне.

— А почему не сегодня, Рози? — продолжил сын Грейнджер, болтая ногами под столом.

В голове невольно отметилось: мальчишка почему-то выговаривает букву «р» только произнося имя сестры. Еще один плюс в защиту того, что они часто оставались без матери, и голубоглазая примеряла на себе эту роль.

Знаешь, Грейнджер… ты дура. Нет, правда, если бы у меня были дети… Если бы мой Скорпиус был жив, я бы не смог уходить так часто. Впрочем, тебя с какой-то стороны тоже можно понять — детей надо чем-то кормить. Но, зная тебя, гриффиндорка, готов поспорить, что ты ходишь на эту работу не только из-за денег. Конечно, надо же спасать чужие жизни, верно? Как же иначе… Мать Тереза, черт возьми.

— Потому, что маме нужно вылечить людей, — так же размеренно ответила девчонка. — Хьюго, сиди спокойно и не дергай ногами.

Мальчик обиженно посмотрел на сестру, которая не отвлекала своё внимание от еды, но всё же перестал баловаться. Да, Грейнджер, твоя копия унаследовала любовь к нотациям и нравоучениям. Тебе не придется заставлять её прилежно учиться — сама наверняка будет зубрить учебники от корки до корки. А вот на счет твоего сына я сомневаюсь. Судя по тому, как учился его отец, не думаю, что ты сможешь что-то изменить. Это даже не привычка, это что-то внутри — такая маниакальная любовь к лидерству среди тех, кто привык проводить дни в тоннах пергаментных страниц.

— А что тогда мы будем делать целый день? — не унимался Хьюго.

— Как обычно, — пожала плечами Роза и вопросительно посмотрела на меня, будто среди присутствующих только я знал, что она подразумевает под этим «как обычно».

Твою мать, Грейнджер. Когда-нибудь я тебе отомщу и заставлю пролететь марафон на метле. И, судя по твоим «успехам» на школьном уроке мадам Хуч, это будет очень смешно. По крайней мере, для меня.

---