Я сидела в кабинете доктора Шепарда. Плановый осмотр и очередное пополнение лекарств. Так что я не волновалась, скорее скучала. Мне хотелось поскорее закончить с этим и вернуться в школу, а потом и в клуб на репетицию. Ещё за сегодня мне нужно было сделать домашнее задание себе и Кайлу, но вместо этого я старалась рассмотреть тайные знаки в узоре штукатурки на стене. Доктор Шепард задерживался, но вот он появился в дверях.
— Добрый день, Дженнифер, миссис Робертс, — поздоровался он со мной и с матерью.  — Как твои дела, Дженнифер?
 Лишь пожала плечами. Сердце вроде стучало ровно, ни боли, ни каких-либо других признаков болезни. Усталости не было и темнота не слепила глаза.
— Все хорошо.
— Давай посмотрим насколько, — доктор Шепард указал в сторону той части кабинета, где была смотровая.
Зайдя за ширму, я сняла с себя свитер. Доктор Шепард прослушал мое сердце и с каждой секундой его лицо становилось все более напряжённым.
— Что-то не так? — настала уже моя очередь хмуриться.
— Не могу пока точно сказать, — натянуто улыбнулся доктор Шепард. — Не волнуйся.
— После таких слов, как раз и хочется волноваться, — саркастично заметила я, надевая свитер.
Мама посмотрела на меня осуждающе. Я же просто пожала плечами. Обследование продлилось полчаса и вот теперь я уже смотрела как лицо доктора Шепарда становилось все мрачнее и мрачнее, и вот теперь даже мама забеспокоилась.
— Что такое, доктор Шепард? — спросила она.
— К сожалению, в сердце Дженнифер произошли некие изменения.
— Изменения? — прошептала я.
От этого слова потянуло неприятным холодом, не предвещающим ничего хорошего.
— К сожалению, да. Систолическая жесткость сосудов. Одно из серьезных последствий высокой жесткости артерий — изменение центральной гемодинамики, что дает начало цепи событий в виде увеличения после нагрузки на левый желудочек.
— Я думала, что такое случается только у пожилых.
— В основном да, — кивнул доктор Шепард, — но…
Мне совсем не понравилось это его «но», да и сам доктор теперь совсем не казался мне таким самоуверенным и всезнающим врачом, как полчаса назад.
— Понимаете, те лекарства, что принимала Дженнифер последний месяц, они очень новые, практически экспериментальные. Их побочные эффекты ещё не до конца изучены.
— То есть вы сделали из моей дочери подопытную?! — возмутилась мама.
Я же не могла поверить в то что слышала.
— Нет, ну что вы, — замотал головой доктор Шепард. — Понимаете, такие лекарства — это всегда определенный риск осложнений, но при этом, они самые действенные.
— Что теперь делать? — спросила я.
— Лучший выход — это новое сердце. Мы поставим тебя в очередь ожидающих.
— И сколько может длиться эта очередь? — задала вопрос уже мама.
— У Дженнифер довольно редкая группа крови и некоторая невосприимчивость к определенной группе препаратов, это, конечно, осложняет процесс поиска подходящего донора, но база достаточно обширна, так что я уверен в успехе.
— А если донор все же не найдется? Сколько мне, — я резко выдохнула, чтобы закончить этот вопрос: — Сколько мое сердце ещё выдержит?
Доктор Шепард откашлялся:
— Это очень сложный вопрос, Дженни. Полгода, возможно год.
Год? Я вздрогнула. Вот так в семнадцать лет узнать, что если доживешь до восемнадцати, то считай тебе очень повезло.
— Я уверяю, что все будет хорошо, — улыбаясь своей фирменной улыбкой с которой он фотографировался на все плакаты больницы, старался убедить нас доктор.
Только вот верилось мне в это с трудом. Просто хотелось схватить что-нибудь потяжелее со стола и кинуть в стену с множеством всяческих дипломов, а ещё лучше в голову самого врача, а потом уйти хлопнув дверью, но я сдержалась, продолжая играть роль примерной дочери и пациентки.
— А лекарства? Его приём нужно прекратить? — спросила я.
— Нет! Нет! Ни в коем случае, — замотал доктор Шепард головой. — Боюсь, что резкая отмена лекарства может ещё более усугубить ситуацию, чем его приём. Так что не советую прекращать.
— Супер, — не сдержала я иронию. — Эти волшебные таблетки угробили мое сердце и я их даже бросить не могу.
— Дженнифер, — укоризненно посмотрела на меня мама.
— Что? — сложила я руки на груди. — Мне только что сказали, что через год мое сердце отправиться в утиль, а я и возмутиться по этому поводу не могу?
— Оставьте, миссис Робертс. Реакция Дженнифер абсолютно нормальна, — благодушной махнул рукой доктор, чем разозлил меня ещё больше.
 Мне уже на полном серьезе захотелось в него запустить хоть чем-нибудь и хлопнуть дверью, но я сдержалась, понимая что истерика мне никак не поможет, а скорей усугубит мое положение.
— Доктор Шепард, что делать? — спросила мама.
— Ждать, — развёл руками врач. — Принимать таблетки. Приехать в больницу если вдруг состояние сильно ухудшится. Сейчас заберёте новый пузырёк и будем надеяться, что донор найдётся в ближайшее время, — все это было сказано совершенно будничным тоном, словно он обсуждал не мои жизнь и здоровье, а погоду за окном.
 Держать себя в руках было тяжело, меня буквально трясло, а ком в горле уже мешал дышать. Стоило мне поверить в то, что я могу жить нормальной жизнью, как жизнь дала мне отрезвляющего пинка. Остальное я слышала как через вату. Мне одновременно и не хватало воздуха и тошнило. Испачкать ему тут все было бы хорошей местью, но я встала со стула и не прощаясь, вышла в коридор, быстро направилась к выходу. Прохладный воздух улицы помог мне, наконец, вздохнуть более глубоко и попытаться прогнать противный ком. Я облокотилась о стену здания и закрыла глаза. Не знаю сколько я так простояла, но меня довольно резко дернули за руку. Вздрогнув, открыла глаза встретившись взглядом с мамой. Было видно, что она раздражена.
Быстрыми и резкими шагами она повела меня к машине.
— Садись, — коротко бросила она мне, хлопая дверцей.
 Я молча села на пассажирское сидение, готовясь к отповеди, и та не заставила себя ждать.
— Ты ведёшь себя отвратительно!
— Я?! А то что это долбанное лекарство посадило мое сердце это нормально?!
— А если бы ты вела себя нормально, ничего бы не было. Без всех этих ночных гулянок. Каких-то непонятных друзей, — снова начала искать причины, где угодно, только не в своих решениях.
— И как бы это повлияло на состав таблеток, что прописал мне наш волшебный доктор?
— Если бы ты вела себя нормально, то нового лекарства бы и не понадобилось, — продолжала гнуть свою линию она. — А ещё одно слово пререкания, я переведу тебя на домашнее обучение и ты у меня вообще из дома не выйдешь.
 Я отвернулась к окну. Мне вдруг захотелось просто открыть дверцу и выпрыгнуть на ходу, как показывают в фильмах, настолько я устала, что в том что со мной происходит виновата я. Наверное даже если я умру, то на моих похоронах родители будут ругать меня за то, что я такая неблагодарная посмела их опозорить.
Когда мы приехали, я поднялась наверх, на чердак. Это был совершенно обычный чердак, куда складывались ненужные вещи, и в общем там не было ничего интересного для ребёнка, наоборот, детей обычно пугают такими местами, но меня с детства тянуло сюда. Брат, когда был маленьким, то не смел залезать наверх следом за мной. Я же наслаждалась, копаясь в различных коробках со старыми игрушками, книгами, фотографиями и одеждой. Потом началась школа, занятие на виолончели, концерты и моя любовь к этому месту как-то позабылась, но сейчас захотелось спрятаться ото всех, особенно от своей семьи, так что залезла на чердак, подняв лестницу и закрыв за собой люк.
 Чердак встретил меня ещё большим запустением. Было видно, что генеральная уборка не касалась этого места уже давно. Я прошла сквозь ряды картонных коробок, ища коробку с надписью «Эсми». От моей прабабушки осталось не так много вещей: альбомы с фотографиями, несколько книг и платьев, что каким-то образом не истлели за более полувека. Черно-белые фотографии в альбомах я видела и в детстве. Меня завораживала их атмосфера: костюмы, прически, даже лица людей были иными, чем сейчас. Отложив фотографии, взяла книги. Вот их я как раз, в силу возраста, не особо рассматривала в детстве. А теперь же, прочитав обложки, с удивлением обнаружила, что одна из книг — это личный дневник прабабушки.
Это уже было любопытно. Я покрутила в руках небольшую тетрадку, хотя она больше походила на блокнот или ежедневник. С одной стороны читать личный дневник человека — это не очень прилично, даже если человек уже умер, но с другой — какая это возможность окунуться в то время, когда жила Эсми, увидеть этот мир ее глазами.
 С раннего детства ощущала какую-то связь со своей прабабушкой. Многие родственники говорили, что я удивительно на неё похожа, и сохранившиеся фотографии это подтверждали. Я гладила обложку, перебирала края страниц кончиками пальцев, ни в силах решиться, но все же любопытство пересилило.
 Я смотрела на красиво выведенные, практически каллиграфические буквы написанные чернилами, буквально на слегка пожелтевшей от времени бумаге. Этот почерк напомнил мне почерк доктора Каллена. Старалась не думать о нем все это время. Зачем было тешить себя какими-то нереальными фантазиями о его симпатии ко мне? Он просто очень хороший врач и добрый человек, а это уже я хотела увидеть то, чего не было. Ведь спутать так легко. Замечтаться и на секунду принять вежливость и участие за симпатию. Подробности же схватки в безлюдном парке, несколько позабылись и теперь уже казались нереальными. Все эти прыжки, трескавшийся асфальт и сломанный столб, могли просто оказаться игрой моего воображения помноженного на страх.
 Замотала головой, и сосредоточилась на написанном в дневнике. Сначала все было довольно мило. Описание обычных будничных дней, пусть и другого времени и совершенно другого быта. Юная Эсми очень любила читать и животных, а ещё мечтала стать учительницей. Я сама никогда не вела дневник. Нет, в лет двенадцать-тринадцать, когда мысли и обиды теснились в моей голове, а высказать их банально было не кому, то я что-то пыталась записывать в большую тетрадь, но страх того, что кто-нибудь сможет найти и прочитать мои мысли, тот же Кайл или родители, заставил меня безжалостно сжечь исписанные листы в бочке на заднем дворе, где обычно сжигали опавшую листву, и теперь всегда держать свои мысли при себе.
Я уже решила закончить чтение на сегодня, как Эсми стала описывать досадное происшествие и знакомство с просто обворожительным и очень добрым доктором, который загипсовал ей сломанную после падения ногу. Прочитав знакомое имя: доктор Карлайл Каллен, — я на секунду застыла.
 Странные мысль пронзила мозг и я даже начала в голове мысленно просчитываться и цифры казались просто астрономическими и уж точно никак не соответствовали внешности молодого врача едва ли за двадцать пять.
Но тут я вспомнила мою первую встречу с доктором Калленом у могилы прабабушки.
«Мой родственник когда-то работал в больнице и знал вашу прабабушку», — и нервно рассмеялась.
Напридумывала себе тут уже неизвестно что, а Эсми писала просто о предке доктора. Все-таки дальше я начала читать более внимательно. Прабабушка описывала доктора как высокого, стройного светловолосого мужчину с очень странными по цвету, она описывала их как золотые, но добрыми и мудрыми глазами.
Я вздрогнула, уж слишком это описание было схожим с внешностью доктора Каллена. Хотя с другой стороны фамильное сходство - ничего необычного.
По написанному было понятно, что доктор Каллен ей понравился и уже после того как гипс с повреждённой ноги сняли в дневнике были ещё записи о докторе, но правда только в качестве воспоминания. Несколько раз Эсми даже порывалась приехать в больницу, но постеснялась, так как такое поведение девушки в то время было неприемлемым, да и чтобы она ему сказала. Так что девушка постаралась забыть о нем.

«Ох, бабушка, в этом мы с тобой похожи. Я тоже стараюсь забыть доктора Каллена, пусть и не совсем того же самого».

 Я продолжила читать дальше, и чем взрослее становилась Эсми, тем мрачнее и безрадостнее становились записи. Ей в отличие от меня нельзя было просто хлопнуть дверью, в конце-концов взбунтоваться, хоть как-то отстаивать свои интересы, а в то время, когда ты полностью зависишь, то так просто дверью не хлопнешь. Хотя в сегодняшней моей ситуации я тоже не чувствовала себя такой уж независимой, как мне хотелось бы думать. Ни своих денег, ни образования, ни работы, ну если не считать выступления в группе за которое «Утонувшим крокодилам», практически ничего и не платили, а скоро могу лишиться не просто здоровья, но и жизни. Так что прошло более полувека, а в сущности ничего не изменилось.
Я зачиталась настолько, что не заметила, как стемнело. Живот свело от голода, так что я решила, что пора прерваться. Захлопнув дневник, я взяла его с собой и стараясь не свалить башни коробок вокруг, спустилась. Внизу все было тихо. За четыре часа моей пропажи никто не поинтересовался где я и что со мной.
 Меня это устраивало, но с другой стороны такая реакция обижала. Зачем все время убеждать меня в своём неравнодушие, многочисленными нотациями, запретами и проявлять полное равнодушие на деле.
Посмотрев на экран телефона, я увидела несколько сообщений от Матильды. Она интересовалась все ли у меня хорошо, и приду ли я на завтрашнюю репетицию.

«Конечно приду», — не раздумывая написала я, не собираясь отказываться от того что приносит мне хоть какую-то радость, походу единственную радость.

На репетицию я поехала сразу после школы. Не обращала уже никакого внимания на недовольные взгляды Кайла и его друзей. Я была уверена, что Кайл ничего не расскажет родителям, иначе он потеряет рычаг давления на меня, чем бы я по его мнению не занималась, а это значит, сам начнёт сидеть над учебниками.
— Какая-то ты сегодня не такая? — посмотрела на меня Матильда.
— Нет, все нормально, — покачала я головой.
— Точно? — не сразу поверила мне подруга.
— Кайл обвинил меня в проституции, — рассказала я об шантаже брата, решив умолчать про все остальное.
  Я не хотела, чтобы она подумала, что я не смогу выступать на сцене, или к примеру сказала что-то такое другим ребятам. Меня, конечно, пугала перспектива упасть в обморок при полном зале, но чувствовала я себя вполне обычно. Хотя с другой стороны, если я скоро лягу в больницу, то будет правильно всех предупредить, а не исчезать внезапно.
— Он что последние мозги продрочил? — посмотрела на меня Матильда. — Хочешь, я подошлю к нему Сэма и тот объяснит, что такое девушкам, а особенно старшим сёстрам говорить нельзя.
— Нет, пусть думает что хочет, — махнула я рукой. — Меня это уже давно не волнует.
В клубе остальных «крокодилов» ещё не было, зато нас встретил Чарли.
— Привет, красотки. Налить вам колы, или чего покрепче?
— Что это ты сегодня такой щедрый? — подняла бровь Матильда.
— А я всегда щедрый, просто мне нужно почаще дарить улыбку, — явно флиртуя с Матильдой, ответил Чарли.
  Та лишь фыркнула и отодвинула от себя предложенный стакан с газировкой. Я отрицательно покачала головой. От сладких напитков меня в последнее время тошнило. Дождавшись остальных, я встала перед ними:
— Ребят, послушайте!
 Все сразу повернули ко мне головы. Мне было страшно, что как только я скажу про своё сердце, они сразу перепугаются и попросят меня уйти из группы, но молчать было бы не честно.
— Что случилось? — спросил Питер, когда пауза затянулась.
— У меня есть некие проблемы со здоровьем, — начала я. — И возможно скоро мне придётся лечь в больницу, — последнюю часть фразы я выпалила на одном дыхании.
— Это серьезно? — тут же спросил Питер.
  Я неопределенно повела плечами, признаваться в том, что мне осталось в лучшем случае год, если мне не найдут новое сердце, не хотелось.
— Петь я могу.
— Ну, тогда будешь петь, — залез на сцену Люк и встал за инструмент.



  Прошло где-то около месяца с тех пор, как я потерял пациента и теперь медицинская комиссия старалась понять насколько велика вина врачей, в частности моя.
— Доктор Каллен, присаживайтесь, — я вошёл в кабинет, где за длинным столом сидели трое врачей и юрист нашей больницы, поздоровалась со мной именно она.
— Добрый день, — кивнул я, сев на стул напротив.
— Вы, оперировали мистера ….
— Да.
— Вы можете рассказать с какими травмами он поступил в отделение?
— Конечно…
 Вампирская память без труда воспроизводила все события, которые происходили в тот день чуть ли не посекундно, так что никаких проблем с этим у меня не возникло. Вот только один из вопросов заставил меня напрячься:
— Это правда, что первая операция длилась шесть часов?
— Да, при таких травмах она могла длиться и дольше. В этом нет ничего такого.
— Доктор Гаррисон приходил к вам в операционную предлагая помощь. Вы отказались, — посмотрела она в документы.
— Я не устал, — покачал головой. — Мне приходилось проводить и более длительные операции.
— Тогда почему вы разрешили интерну зашивать пациента, если сами не чувствовали усталости?
— Посчитал, что он справится. Это учебная больница.
— Хорошо, — согласилась юрист, — но не должны вы были проследить за действиями интерна?
Я глубоко вздохнул, чувствуя все запахи, меня окружающие. Да, это было мое упущение. Если бы я остался в операционной до конца, то пациент остался бы жив, но…
— Я решил, что интерн справится самостоятельно и поспешил успокоить родственников в зале ожидания.
— Сейчас эти родственники, а в частности вдова, могут подать в суд на больницу. Так что нужно понять насколько сильна вина больницы.
  Я вздохнул, конечно, больница была виновата. Я не снимал ни с себя, ни со своего интерна ответственности за произошедшее, но чем это может грозить как мне, так и ему, я не мог точно предположить, все зависело от тех трёх врачей, что сейчас сидели перед до мной. Оставалось только ждать их решения. Рассказав все, что от меня хотели знать, я вернулся к работе.
— Ну, что доктор Каллен. Вы, наконец, получили по носу? — не скрывая ухмылки обратился ко мне доктор Гаррисон.
Я не собирался отвечать на эту наглую провокацию, но зато доктор Шарп, что стояла неподалёку, покачала головой:
— Как ты можешь, Гаррисон. Каждый может ошибиться, а уж интерн тем более. Неужели у тебя не было таких плохих дней?
— Я слежу за своими «птенцами», — фыркнул доктор Гаррисон. — А доктор Каллен иногда бывает излишне самоуверенным.
— Неприятный он тип, — поморщилась доктор Шарп, смотря вслед Гаррисону. — За что он вас так не любит?
— Я давал ему советы по лечению пациентов, — ответил я.
— Оу, вы любите рисковать? — улыбнулась доктор Шарп.
— Не особо, — покачал я головой. — Но здоровье пациентов для меня превыше собственного комфорта.
— Мне жаль вашего пациента, — женщина стала серьезной и даже печальной. — Это всегда сложно.
— Это всегда трагично, — покачал я головой.
— Но мы не Господь и не можем спасти всех.
— Это не значит, что мы не продолжим пытаться, — грустно улыбнулся я.
 После небольшого молчания, доктор Шарп, поправив локон волос, в каком-то слишком неловком для неё движении, спросила:
— Не хотите сходить в бар после работы?
   Я посмотрел на женщину. Она была умна, по своему красива, в ней чувствовался характер и ее интерес ко мне не мог не волновать. С одной стороны я был не против пообщаться с ней, обсудить науку или медицину, но нужно было действовать осторожно, чтобы не дать доктору Шарп ложную надежду на какие-то личные отношения между нами.
— Простите, доктор Шарп, но нет. Я не пью и не слишком люблю бары.
— Жаль, конечно, — смутилась она, получив мой отказ. — Может тогда придумаем что-то другое: концерт, театр?
— Возможно, когда-нибудь, — кивнул я, — Хорошего дежурства, доктор Шарп.
— Вам тоже, — поняв, что разговор закончен попрощалась она, развернувшись направилась в другую сторону.
Я посмотрел ей вслед. Возможно если бы я не был тем, кем был, у нас могло бы что-то получиться. Мы могли бы стать друзьями.
— Вы ей нравитесь, доктор Каллен, — сестра Клэр, подписывающая у меня документы, хитро улыбнулась. — Два врача в семье это неплохо. Я знала очень много хороших семей и целые врачебные династии.
— Были, — не стал отрицать я. — Но с другой стороны такие семьи и чаще всего распадаются, так как двум врачам тяжело подстроить свой график друг под друга.
— Нельзя быть таким пессимистом, доктор Каллен, особенно такому молодому мужчине.
— Я не пессимист, — покачал я головой. — Просто реалист.
— В вашем возрасте я только успевала, что ходить по танцам. И мечтала о любви. Оставьте реализм таким как я. А сами влюбляйтесь.
— Вы и сейчас прекрасны, Клэр, — улыбнулся я медсестре.
Засмущавшись, махнула она рукой.
— Слушайте, доктор Каллен, будьте осторожнее с доктором Гаррисоном. По опыту знаю, если он кого-то захотел выжить из больницы, обычно у него это получается. Он уже распространяет не совсем хорошие слухи среди младшего медперсонала.
— Я знаю, — коротко кивнул. — Не волнуйся, Клэр, даже когда я хотел уйти, то меня не пустили, и конечно не уйду из-за чей-то прихоти. Спасибо за предупреждение.
Медсестра кивнула и поспешила по коридору.

  Я вошёл в ординаторскую и увидел доктора Берка. Коллега кардиологии ездил на врачебную конференцию и я не видел его около полумесяца. Доктор Берк был одним из тех коллег, с которыми у меня были довольно хорошие, можно сказать даже дружеские отношения.
 Мужчина шестидесяти лет, взирал на меня, привычным мне взглядом мудрого, многоопытного врача на ещё зелёного юнца, едва окончившего интернатуру. Временами я развлекался тем, что показывал свой реальный багаж знаний, накопленный за несколько жизней и заставлял опытнейшего эскулапа хватать воздух ртом от собственной неопытности и ограниченности, но с доктором Берком мне так поступать не хотелось, потому что в его «отцовском» покровительстве было что-то очень тёплое. Так что я с неподдельным интересом слушал его рассказ о конференции кардиологов штата.
— А ещё в нашем кардиологическом болоте случился небольшой конфуз, — с таинственной улыбкой произнёс он. — В одной из больниц произошёл случай: на трансплантацию сердца претендовали два пациента и у обоих четвёртая группа, одинаковый резус. Так сердце у первого пациента, по-моему девушки увели буквально уже на операционном столе. Конечно обставили все так, что просто второму пациенту сердце было нужнее, но поверь моему опыту, кому-то дали хорошую сумму в благодарность за спасение. Так вот этот врач…
 Дальше я уже не слушал, в голове завертелись мысли, сопоставляю факты и интуиция подсказывала, что это была никакая-то случайная девушка, а Дженнифер.
— Простите, доктор Бёрк, — перебил я его. — А вы не знаете имя этой девушки?
Он посмотрел на меня непонимающе, и покачал головой:
— Врачебная тайна, доктор Каллен. Вы же понимаете — никто не называет имён.
— Да, конечно, — покачал я головой.

 Господи, ну подумаешь похожее описание, словно во всем штате мало девушек с четвёртой группой крови. При том когда я видел Дженнифер последний раз она выглядела вполне здоровой и счастливой. Только вот мое собственное сердце было не на месте.
  А что если Дженнифер действительно стало хуже? Во мне боролись сейчас два чувства, разум говорил, что такое маловероятно, но то что я боялся назвать душой, сжималось при любом воспоминании о Дженнифер.
  На мгновение мне захотелось позвонить Элис, но я быстро отогнал от себя эту мысль. Она могла проследить мои решения, но точно сказать к чему они приведут, вряд ли слишком много факторов играло роль. Я не собирался попадаться Дженнифер на глаза, но не проверить как ее дела просто не мог.
Поэтому просто решил после работы подъехать к ее дому и тихонько послушать, оставшись никем не замеченным. Если у Дженнифер возникли какие-то проблемы я помогу чем смогу, а если все хорошо, то она не узнает о моем приезде.
     После дневной смены в больнице, дождавшись темноты приехал на ту улицу, с рядами аккуратных, частных домиков, с такими же аккуратными вечнозелеными газонами перед ними, и небольшими белыми заборчиками. Все правильно, все кричит о достатке и социальном статусе живущих тут людей. Все подогнано под определенные стандарты и размеры и от того все кажется максимально искусственным, как декорации фильма.
 Я теперь понимал Дженнифер, почему ей со своим необычным взглядом на мир, сложно тут жить. Она выбивалась из этой правильной картинки, как драгоценный камень, среди монолитных глыб обычного, практичного известняка. Было уже достаточно темно, чтобы я не боялся быть замеченными бдительными соседями, да и вампирский слух позволял не приближаться к дому настолько, чтобы стать «подозрительным незнакомцем». Приблизился ровно настолько, чтобы слышать голоса в доме, через приоткрытое окно. Голоса Дженнифер было не слышно. Возможно, она уже спала. Я осмотрел окна второго этажа, гадая, какое из них могло быть ее. Нет, я совсем не собирался лезть в окно к девушке. Я просто посчитал сколько сердец я слышу и их было три. То есть, кого-то не было дома. Я посмотрел на часы. Время было достаточно поздним, но не критичным. Если Дженнифер и не было дома, то это было вполне нормально для девушки ее возраста. А возможно она действительно сейчас находится в больнице?
Я решил подождать до её возвращения домой. В этом томительном ожидании прошла вся ночь, а Дженнифер так и появилась дома. Ее родители не выглядели обеспокоенными, а это могло значить только то, что либо они знали, где их дочь, либо им было плевать на неё, и я искренне надеялся на первое, но понимал что не успокоюсь пока не выясню где сейчас находится Дженнифер Робертс.

Предыдущая глава