Их гнали сквозь каменные джунгли, коих никто ранее не видел. По сторонам широкой тропы, что извиваясь, уходила от берега Озера и того молчаливого чудища, на чреве которого они приплыли сюда, стояли на бесполосых зебрах, издававших испуганно-насмешливое ржание, двулапые и активно махали своими лианами в воздухе. Каждый взмах означал короткий свист и жгучий удар по жертве, которой не посчастливилось оказаться рядом и увернуться от встречи с падающим концом ветки. И от того, впадая в ярость, что закрывала разум от боли и поиска возможности побега, толпа ярко рыжих и не очень, пепельных и прочего неопределенного цвета тел, толкающихся и мешающих друг другу, все же просто побежала вперед, подгоняемая для убедительности криками погонщиков. Которые тут же поскакали на своих зебрах в том же направлении плотной цепью вдоль границ тропы.
Эмека все время пытался высмотреть хоть кого-то из знакомых в потоке, что уволакивал его за собой, оттесняя при этом к своему краю под неизбежный огрев лианой. И когда несколько ударов достигли его шеи, он постарался тоже влезть в середину, тут же столкнувшись с каким-то львом:
— Осторожнее! — рыкнул тот. – Вали к краю!
— Сам вали! Эй, а я тебя помню! – сказал вдруг Эмека. – Ты был в том чудище, что и Аданна, моя знакомая. Ты её не видел?
— Нет, — глухо выдавил тот в беге.
— Ну как же?! – Эмека продолжал возбужденно бежать рядом. – Когда нас так же гнали как сейчас в то чудище, ты стоял всего в паре шагов впереди. Ты не мог не заметить её!
— Забудь, — раздраженно ответил лев.
— Почему?
Взвизгнув от удара подстегивавшей лианы, тот просто выпалил в приступе ярости и гнева:
— Потому что сдохла твоя Аданна! Как и мы сдохнем! Только ей повезло просто утонуть, а мы еще помучаемся!
Потрясенный Эмека едва не попал под лапы напиравшей сзади толпы. Какое-то время они просто молча бежали рядом, не обращая внимания на сыпавшиеся удары и окружение.
— Что же случилось? спросил он.
— То чудище нахлебалось внутрь воды и пошло ко дну, – обреченно выдохнул на бегу лев. — Меня смыло в Озеро, оттуда, говорят, двулапые выловили. Но я уже этого не помню. А они… они все… Я до сих пор слышу их вопли.
— Значит, Эйо не ошибся, — пробормотал Эмека. – Они теперь все вместе…
— Да, — ответил на бегу лев, — в лучшем мире.
К заходу солнца на горизонте появилось нечто такое странное, что у Эмеки не хватало слов, дабы описать то место, куда их гнали вперед. Все чаще по обочинам попадались кучки орущих двулапых, но то были восхищение и непонятная радость. Они даже не били их ничем. Но от того становилось еще более не по себе.
Когда уже почти стемнело, их прогнали сквозь большую каменную арку, похожую на гигантский свод в какой-нибудь пещере, за которой скрывался очередной лес камней. Только все здесь было выше и тяжелее, чем там, где их утром выгоняли с чудищ. В надвигавшейся темноте, они могли ориентироваться лишь на прижатые уши впереди бегущих, крики и лианы, что болью и кровью указывали нужное направление. Впотьмах Эмека потерял своего спасшегося чудесным образом спутника из виду и, как оказалось потом, навсегда.
Наконец, они достигли чего-то большого и массивного, но были тут же направлены под землю. И даже там их настигали лианы.
Глядя на пробегающий мимо зрелищный товар, эдил довольно потирал руки:
— Хороши пантеры, хороши!
— Вот, — тихо сказал слуга Сервилия и протянул стоявшему рядом префекту табличку, — мой властелин просил напомнить о причитающейся плате, в том числе за корабли, что мы нанимали.
Тот быстро просмотрел её и вернул обратно:
— Рим не заплатит за то, чего не получил. Ваши суммы сильно завышены.
— Но ведь корбита утонула не по нашей вине. Был жуткий шторм и…
— Не имеет значения, — отрезал префект. – Форс-мажор всегда за счет продавца. Поэтому сумма будет уменьшена до той, что эквивалентна стоимости полученных пантер и затрат на найм кораблей.
Слуга знал, что именно так и будет, не зря же он первым делом, как утих шторм, приказал выловить товар из воды, даже если при этом рядом утонут люди – их жизнь намного дешевле. Потому молча согласился и принял, когда всех животных загнали в подвала амфитеатра на Палатинском холме (его по-прежнему еще иногда называли Большим Цирком), талант серебра вместо полутора, как оговаривалось заранее, хотя все равно Сервилий оставался в прибыли.
Все еще оглушенные криками двулапых, избитые до крови, они встали, сбившись в кучку, как только массивные стволы опустились в землю, навсегда отрезав путь домой. В пещере, куда их загнали, было темно и очень сыро, но тусклый свет откуда-то сверху да горящих палок за прутьями у входа, позволил Эмеке детально рассмотреть новое место. Воздух удушал своим тяжелым ароматом чьего-то пота и еще кое-чего, обычно дома обходимого стороной. Низкие и ровные своды венчали скудное пространство внутри, разделенное столбами, подобными тем, что ограждали его на спине чудища. Эмека мог коснуться потолка и потрепать его когтями, даже не вставая на задние лапы во весь рост. Прямо посредине очень широкая каменная тропа уводила за потолок, ныне плотно перекрытый, так что по ней могло одновременно пройти до двух пар львов в один ряд. Вдоль стен почти неподвижно лежали знакомые очертания, тенями своих ушей показывавших низкую заинтересованность или даже безразличие к пришельцам. Но при этом блестящие пары глаз тутошних жильцов из-за столбов пристально рассматривали новоприбывших.
— Гляди-ка! Новое мясо!
— Заткнись, Кобэ! – одна из фигур отделилась от стены и подошла к ограде, что разделяла его и группу пригнанных.
— Я бы сказал вам добро пожаловать, — медленно, ухмыляясь, сказала она, — но в аду, что вы познаете очень скоро, хорошего не бывает. Располагайтесь где угодно, но к нам не подходите и ни о чем не спрашивайте – вам все равно никто больше не ответит. Мы будем говорить лишь с теми, кто доживет до следующего ужина. Эй ты!
— Вы мне? — робко спросил Эмека.
— Тебе, тебе, в блестящей шкуре. Твой цвет слишком ярок, потому не ходи перед глазами, понял?!
И так же молча вернулась на место.
— Эх, пожевать бы чего, — вздохнул кто-то, — а то перед неизвестным страсть, как есть охота.
Эмека в страхе огляделся и вдруг увидел… о, нет! Не может быть!
— Нео? Нео! Это же я, Эмека.
Но тот лишь грустно поглядел на него и, ничего не сказав, отвернулся к стене.
Долгий марш под улюлюканье двулапых сделал свое дело: через мгновения он рухнул наземь возле какого-то столба и забылся сном, где вновь видел свой новый дом со сладкими воспоминаниями вольной жизни. В какой-то миг всплыл перед очами застенчивый образ милой Субиры, столь желанной и недосягаемой сейчас. Каким же он был глупцом тогда, когда просто отпустил, отвел назад к отцу! Но сердце сжалось при виде черноты над её фигуркой и грустным, даже болезненным выражением лица. Что-то случилось, нехорошее, Эмека чувствовал это. Но что?
Пробуждение было шумным. Проем, что он рассматривал накануне, был открыт, и дневной свет пробивался широкой полосою сверху сквозь чьи-то неровные тени, сгоняя всех под себя. Оттуда еще и что-то кричали. Заинтригованный, Эмека встал и собрался было подойти.
— Тихо, не оглядывайся, везунчик. И лучше пока ложись обратно, — послышался знакомый шепот Нео из-за столба. – Сейчас откроют выход. Будь в середине, не рвись, как другие вперед. Когда выпустят наружу, держись рядом с бесполосными зебрами, но никого не атакуй, особенно двулапых.
— Почему? – смиренно, но так же тихо спросил он.
— Сам поймешь. А если нет, значит, тебе не так везет в жизни, как я думал раньше. И самое главное: что бы ни случилось вокруг, не останавливайся, все время беги, что есть силы, но равномерно, как будто ты – газель. Пока все не закончится.
— А как я это узнаю?
— Выживешь – узнаешь. Вставай, иначе отведаешь лиан от тех двулапых, что сейчас войдут с палками. Удачи, везунчик.
Едва Нео отошел, как столбы на выходе и вправду стали уползать вверх, обнажая зловещие тени существ с лианами в лапах. Шум усилился до едва выносимых границ.
— Гляньте, хлопцы! – прорычал кто-то. – Там свобода!
Повинуясь зову и желанию выскочить из пещеры, толпа ринулась к проходу по каменной тропе наверх. Подхваченный общим течением, Эмека тоже невольно подался наружу. В его голове мелькали разные мысли. Но в одном он уже не сомневался: никакой свободы там не будет. И стараясь помнить напутствие Нео, он старался как можно дольше задержаться внутри, оказавшись, таким образом, в самой гуще тел. Единожды оглянувшись назад, он заметил, что никто из старожилов даже не встал, когда открыли сверху свет; они продолжали лежать на своих местах, как будто ничего не происходило, с безучастным к происходящему выражением лиц. Среди них был и Нео.
Их снова гнали вперед длинными и болючими лианами, щелкая по спинам бегущих сородичей стоя по верху отвесных скал. Несколько раз жгучий удар достигал и его, приводя в ярость, будя желание подпрыгнуть и достать двуногого, ведь тот был так невысоко! Но прутья поверху и слова Нео спускали его на землю, и Эмека, выпуская в реве боль и ненависть еще быстрее бежал вперед, туда, где нарастал шум, подобный тому, что уже был недавно слышен: то неистовствовала толпа двулапых.
Свет впереди все ширился и ширился, пока не превратился в огромную площадку, огороженную со всех сторон высокой ровной скалой, за которой сидели на камнях двулапые и дико радостно кричали. Вдоль неё, увешанной полотнищами кровавого цвета, бежали бесполосые зебры, подобные уже виденным, но с двулапыми не на спине, а позади хвоста. Они стояли в чем-то похожем на гигантский панцирь черепахи с круглыми штуками по бокам и привязанный к этим самым бесполосым и осыпали небо короткими ветками. Некоторые же двулапые просто стояли на песке посреди яркого дня и чего-то ждали. Или кого-то. На какой-то миг Эмека остановился, завороженный открывшимся зрелищем. И тут его слух сумел в общем гаме распознать отчаянные вопли боли погибающих сородичей: прямо перед ним в тело одного из выбежавших вонзилось сразу пара веток, вырывая куски плоти и повергая несчастного на алый песок, извивавшегося в последнем агонизирующем круге в жизни. Другие, рассвирепев, едва видели какого двулапого перед собой, сразу бросались с ревом на него, стараясь убить ненавистного мучителя. И падали, сраженные или ветками, или палками в верхних лапах двулапых, или их блестящими и сверкающими когтями. «Бежать!», — пронзили память слова Нео. И Эмека рванулся вбок к спасительной скале, уже не видя и не слыша происходящего вокруг. Его целью была только пара мчавшихся с панцирем зебр. Поравнявшись с ними, он вошел в темп их галопа, широко и мерно раскидывая свои лапы в мерном полете между скалой и зебрами подобно одной из них. И Нео оказался прав: смертоносные палки попадали рядом, но ни разу в него не попали.
Толпа ликовала: осыпаемые стрелами пантеры падали на арену один за одним, истошно вопя в предсмертных муках агонии. Раненых охотники добивали копьями или рогатинами, а также стрелами с колесниц. Через какое-то время поле амфитеатра было покрыто желто-красным ковром, скрывшим под собой почти весь песок.
— Ну что ж, неплохая охота, — удовлетворенно заметил римский префект эдилу, что горделиво восседал на месте, изначально предназначенном для сына императора. – Что ждет нас еще?
— Казни государственных преступников, — с благоговейным почтением ответил тот. – Мне жаль, что благочестивый Веспасиан, его прославленные сыны Тит и недавно названный цезарем Домициан не почтили нас своим присутствием.
— Император не одобряет такие зрелища и потому на них обычно не ходит, — ответил префект. – Молодой цезарь был вчера и сегодня просто не захотел присутствовать. Тита же не интересует травля зверей и казни людей, но лишь битвы хорошо обученных воинов. Но для любимого города и жителей он готов устраивать величайшие зрелища сколь угодно часто. Тем более, что после последней победы денег хватает. Однако на празднике Фидес он обязательно будет, знаю точно. Тогда же будет выбрано место для нового амфитеатра.
— Говорят, он затмит собою все существующие…
— Да, — кивнул головой префект, — император хочет построить такой, что вместит всю знать Рима за один присест. Представляешь, во сколько это обойдется?
— Я могу себе представить, сколько понадобится зверей и гладиаторов, — ответил эдил.
— Смотрите, господин! – воскликнул вдруг один из прислуживавших рабов, указывая устроителю зрелища на край арены. – Там лео все еще бежит живой.
— А это интересно, — префект придвинулся вперед и стал напряженно наблюдать за тем, как другие бестиарии пытались попасть в бежавшего чуть впереди лошадей одной из колесниц белого молодого льва. Стрелять было крайне неудобно: стены амфитеатра не давали возможности убить стрелами из-за зрительской трибуны, а от арены жертву отделяли сами бегущие лошади, которую рисковал убить наездник, целясь в Эмеку, а затем неминуемо перевернуться в колеснице и погибнуть. Но все пытались попасть в живучего льва.
Ветки падали все более рядом, грозя в любой миг настигнуть Эмеку и пригвоздить к песку навсегда. Вдобавок силы стали покидать измотанное тело: дыхание все чаще срывалось, сердце не выдерживало и замедляло бег крови, лапы переставали слушаться. И тут кто-то из стоящих впереди на скале двулапых метнул в Эмеку длинную палку, которая, просвистев над гривой, вонзилась в другого двуногого, стоявшего в панцире прямо за ним. Тот свалился на песок, и тут же его зебры пошли в разнос, свернув в сторону от скалы. Их глаза были прикрыты чем-то, и потому они не видели, что перебегают дорогу таким же слепым зебрам с панцирями, догонявшими сзади. Еще миг и раздался оглушительный грохот, выбросивший двулапых из клубка зебриных тел на песок; Эмека же парой прыжков приземлился среди гущи мертвых тел сородичей подальше от скалы. И тут же наступил на кого-то еще живого, который взвизгнул от неожиданной боли и вскочил, поняв, что его уловка притвориться убитым провалилась. Так они и встали вкопанными среди затихшей толпы двулапых поверх скалы.
— Замри, — едва прошептал Эмека второму льву.
— Знаю, — прошелестели губы того в ответ.
Только сейчас он смог хорошенько осмотреться. Песок вокруг них был усеян короткими палками, воткнутыми по самую сердцевину в землю или мертвые тела своих жертв. Те двулапые, что выпускали их по сородичам Эмеки, стояли вдоль скалы и принимали на себя дождь рукоплесканий восхищенной толпы наверху с непонятными зелеными ветками какого-то кустарника. И красные цветки, очень похожие на те, в которые его однажды погрузила Субира по самые уши. Неужели они и тут растут? И тут толпа замолчала. Парочка стала испуганно озираться по сторонам. Краем глаз они увидели, как посреди большого каменного выступа поднялся краснокожий двулапый, и тут же воцарилась тишина. Эмека понял: это конец. Вот только чего?
— Их надо бы добить, — сказал эдил. – Это же не гладиаторы.
— А чем они, по сути, отличаются? – философски заметил префект. – На арене все звери равны между собой. Они не люди, их жизнь им не принадлежит. Человек, принимая присягу гладиатора, тоже перестает им быть, так как своей жизнью больше не распоряжаются. А внешний вид и оружие значение имеют малое. Ведь главное у них там уцелеть в бою. Так почему этот лео, показав нам такое желание выжить, не гладиатор? Тем более, что вы уже оставляли зверей живыми.
— То было один раз в предпоследний день Римских игр, — ответил эдил. – Нужны были бестии на казни.
— Ну а этот чем плох? – спросил префект. – Или вам живые никак не нужны? Остались лишь самые сильные ведь. Естественный отбор, так сказать.
— Ваша правда, — смиренно склонил голову эдил. – Тогда вы лично должны дать знак, что с ними сделать.
Префект вытянул правую руку, и указательный палец медленно повернулся. Вверх. Толпа одобрительно зашумела.
— Этих к остальным, — приказал эдил. – И очистить арену для казни.
Стволы, что отделяли Эмеку от Нео с компанией, поднялись вверх, и изнутри вышли двулапые с лианами. Вдох облегчения вышел из пасти спутника.
— Выжили, — прошептал он посеревшими губами. – Пошли назад.
Под гул стада они вдвоем побрели в пещеру, из которой еще недавно вышли. Только теперь Эмека смог рассмотреть, что ступал по лужицам крови из тел сородичей, утыканных ветками и палками. Некогда величественные и грациозные, коих боялись почти все обитатели саванн, в том числе и двулапые, теперь лежали вповалку по всему песку, и ни один из них не шевелился. Показались новые зебры, к которым стали привязывать туши убитых и уволакивать куда-то внутрь. А ведь их было так много…
Их даже не били. Внутри лапы вконец отказали, и оба едва дышащих льва рухнули посреди пещеры, свободной от любых столбов, кроме как на выходах, тут же окруженные другими.
— Твою мать! – выругался один из них. – Я проиграл свою пайку. Нео! Это ты подсказывал им как выжить?!
— А тебе что до этого? – прозвучал глухой ответ. – Не надо было ставить против, коли знал.
— Привет, хлопцы! – немного радушнее, чем накануне, улыбнулась фигура льва. – Поздравляю вас с переходом в высшую лигу! Лигу выживших еще немного! Теперь мы можем познакомиться и поговорить. Меня зовут Бомани.
— Камо… — проговорил один.
— Эмека…, — выдавил другой.
— Что ж, имена других вы узнаете потом сами, — продолжал Бомани. – У нас, ребята, все просто: каждый сам старается за себя. Сегодня вы выжили, но вообще-то ваша судьба предопределена. Как и наша. Вы можете лишь оттянуть её конец.
— Как долго вы тут? – тихо спросил Эмека, все еще стараясь прийти в себя.
— А кто его знает? – откликнулся тот, кого Бомани назвал Кобэ. – Здесь нет солнца или луны, а потому нельзя сказать, как давно тут каждый из нас.
Эмека огляделся и удивленно спросил:
— А где столбы?
— Их подняли в потолок сразу после вас, — зевнул Бомани и недобро улыбнулся: — Но не переживай, как только будут вести новеньких, то вернут на место. Ты скоро сам будешь прятаться за них. Ибо если не повезет оказаться возле стен — вместе с новенькими пойдешь на тот песочек еще раз.
— Вы все тоже там выжили? – спросил Камо.
— Не так, как вы, — ответил Нео. – Их, — он кивнул в сторону Бомани, — оставили сразу, отдельно от других. А я сделал то, что говорил тебе сам.
— Как? – удивился Эмека. – Как ты узнал, что тебя ждет?!
— Нас везли по Бескрайнему Озеру на спине одного чудовища.
— Меня тоже, — кивнул Камо. – И Эмеку я тоже там видел.
— Вот, — продолжал Нео. – Рядом со мною был какой-то старый лев, сошедший с ума. Во сне он кричал или громко разговаривал. Именно про это место. Про темные пещеры с низкими ровными сводами, про бесполосых зебр. И про реки крови. Нас всех должны были убить. Кроме тех, кого не смогут достать за зеброй.
— И ты поверил?! – удивился Эмека.
— В этот бред? Не сразу, конечно же. Но когда пригнали сюда, так и припомнил все его слова. Интуиция подсказала, что делать. И старик оказался прав.
— А что с ним сталось? – спросил Камо.
— Умер еще на том чудовище, — вздохнул Нео. – Повезло не увидеть свой кошмар наяву…
— Да, повезло, — добавил Бомани. — Хотя я из-за того крикуна столько ночей не мог уснуть. Тебе, яркий мальчик, тоже несказанно подфартило. На моей памяти из вашей передряги никто, кроме Нео, живым не выходил.
— Я притворился мертвым, — сказал Камо.
— Там многие притворяются мертвыми, — заметил Кобэ. – Ты первый, кому удалось так выжить. Поэтому с вами никто и не говорил до охоты, ведь вы все были приговоренными к очень скорой смерти. Зачем знать имена тех, кому осталось очень мало жить? Или говорить с ними. Лишь одно расстройство получается. И только двоим удалось оттянуть её ненадолго.
— Но ты же заговорил, — угрюмо заметил Камо.
— Шутки ради, — ответил Кобэ. — О, что-то запаздывают с кормежкой.
— Хе-хе, — ухмыльнулся Бомани, — единственное здесь удовольствие в том, что после боя нам дают много мяса. И кстати, подвинулись бы вы, а то тушей ненароком придавить могут. Вы лежите прям посредине места сброса.
И тут где-то наверху послышалось шевеление и шорох. Все встали и стали потихоньку пододвигаться к тому месту. От которого предусмотрительно стали отползать Камо и Эмека. Внезапно в своде образовалась зияющая дыра, и оттуда со свистом упало несколько туш. При этом со стороны арены стали доносится явственные крики двулапых, но не только обычные, а боли и ужаса под аккомпанемент рева знакомых и все же неизвестных голосов.
— Полосатики жрут двулапых, — прокомментировал, жуя, Кобэ.
— Скоро и наш черед настанет, — добавил Бомани.
Эмека шатающейся походкой подошел к Нео и хотел прикоснуться к туше, что тот уволок в угол. Но когда увидел, что та собой представляла, то всякое желание её тронуть мигом улетучилось.
— Что, не свежее? – сказал Нео, заметив выражение лица Эмеки. – Да, я бы даже добавил, слишком не свежее. А ты думал, для нас будут специально охотиться тут?
— В пути кормили намного лучше, — заметил Камо.
— Это что б ты не сдох раньше положенного, — зло ухмыльнулся Бомани, потянувшись за очередным куском тощей бесполосой зебры, что умерла своей смертью, видать, прошлой луной. – А здесь блюсти здоровый рацион ни к чему. Особенно, если следующей жертвой охоты можешь стать ты сам.
— Да, — улыбнулся Кобэ своим весело-мрачным мыслям. – Нас хоть кормят каждый день, пусть и недолго, зато как на убой. Мы все здесь всего лишь мясо. Эй, подвинься, живая грудинка!
Только теперь до Эмеки дошел смысл сказанных недавно слов Кобэ.
— Нео, – он едва сдерживался от душивших слез страха, обиды и отчаяния, — скажи же мне, что, что это было такое?!
— А ты еще не понял? – удивился тот. – Они охотились на вас. Как на стадо испуганных зайцев.
— Но мы не едим двулапых, а они – нас! Зачем?!
— Ради забавы, вида крови, – невозмутимо ответил Нео и добавил после паузы — Я так думаю.
— То есть просто так?! – он не верил своим ушам. – Не для еды, не для мести, а для вида нашей крови?!
– Да, — кивнул Нео головой. — Это приводит двулапых в неописуемый восторг. И кстати, насчет «не едим двулапых». Здесь мы их едим. Помню, в первый раз, когда прошла охота на моих братьев, меня и остальных, на кого не охотились, пустили против двулапых, привязанных к голым деревьям посреди песка. Как те орали, плакали. Но Бомани, Кобэ, другие обезумели сами от обилия крови, по которой шли. Её запах еще не успел выветриться. И они рвали тех несчастных, жрали их живьем, не убивая.
— И ты их ел?
— Да, — голос Нео стал много тише, — и жутко невкусно. Но ты должен опасаться не их. А своих сородичей. Здесь есть еще кое-что.
— Что? – спросил Эмека упавшим голосом.
— Оставленные тут уводились на драку либо со своими, либо с полосатиками, что сейчас резвятся с двулапыми. Правда же еще и в том, что никто не знает до самого последнего, кто будет его соперником. Это тебе не вызов бросать и бежать потом в кусты. Тут дерутся только на смерть. Раненого добивают. Здесь не может быть друзей: на песке он станет твоим убийцей. Вон, Бомани уже троих наших убил, Кобэ еще двух, среди них и тех, кто считал их своим товарищем. Так что они вполне могут прикончить перед двулапыми и тебя. Сильные твари, вон как мясо жрут!
Эмека с ужасом смотрел на Нео:
— Но это значит, что и мы… мы тоже можем…
— Можем, — кивнул тот, беспристрастно глядя в отчаявшиеся глаза. – И запомни. Если нам придется свести когти в бою, пощады тебе не будет. Я буду стараться убить тебя. Вот так, светлячок.
Оглушенный, истощенный Эмека лег и отвернулся. Нео тоже так и не притронулся к туше, а лег с ним рядом.
— Пойми, — сказал он после недолгого молчания, — здесь нет друзей или родных, а только смерть, кровавая, мучительная. Тем, кого двулапые убили на охоте, можно сказать, повезло: не пришлось грызть друг друга или быть раздавленными слоном. Никто не спасет нас, рано или поздно мы все погибнем. Бежать невозможно, да и некуда. И потому здесь то, о чем мы и представить себе не могли. Там, дома, когда глазели на Большое Озеро…
— И спрашивали себя, — почти шепотом продолжил Эмека, — а что на невидимом берегу?
— Теперь ты знаешь, брат, — вздохнул Нео.
Они еще немного помолчали, а затем Эмека выпалил отчаянно:
— Я не стану тебя убивать, Нео. Один мудрец как-то сказал, что настоящий друг останется таким и в аду. Там, на воле, в какой-то момент я посчитал тебя другом, думаю, это и теперь так. Ты можешь решать иначе, а я друзей не предаю. Даже ценой спасения своей шкуры.
— Здесь нет друзей, говорю тебе в последний раз, — буркнул тот. – И спас я тебя только из-за Субиры. Хотя никто из нас её уже никогда не увидит.
— Пусть так, — ответил Эмека. – Но для меня ты сейчас друг. Об одном прошу: убей сразу, не мучай. Пусть я погибну, зато пред предками предстану без твоей крови на лапах…
— Это ты сейчас так говоришь. Высоко и складно, — устало ответил Нео. – Поживем, увидим. Даст Бог, не придется нам драться на песке… Спи, давай. Разбужу коли чего.
Сервилий мирно спал в своем особняке в пригороде Александрии, ожидая возвращения слуг с талантами, когда его грубо и бесцеремонно разбудили. В спальне стояла группа вооруженных людей.
— Где Бинемуас?
— Что? Кто?!
— Ты отправил его, — выступил вперед один из пришельцев, — с кораблем, полным пантер во время праздника Бастет. Это было очень плохо. Бастет не прощает такого в свой день.
— Э-э, я не знаю, выжил ли там кто… Была буря и один корабль погиб…
Выступивший взял глиняную тарелку и что-то прошептал. Затем поднял на головой и силой опустил на пол, так что мелкие кусочки разлетелись по углам комнаты.
— Бинемуас сам выбрал свой путь, и боги покарали его. Но ты был подстрекателем, ты тоже должен быть наказан.
В руках мелькнула старая, укороченная греческая пика – сарисса. Взметнувшись в воздухе, она мгновение лежала неподвижно в мускулистой руке, выбирая точную цель.
В последние мгновения жизни, Сервилий осознал, что это было настоящее имя Филадельфа. «Зло в Фивах» — так не назовут при рождении. Так назовут при казни.
Свист, короткий хрип. И темнота вновь скрыла всех непрошеных гостей.

Глава 10

Эмека не знал, время вокруг него бежало или медленно ползло. Но их кормили и не трогали. Видать, двулапые не устраивали охоты слишком часто и оставили выживших для следующего раза. Что дало ему шанс оправиться от ран и где-то привыкнуть к происходящему. Апатия и безразличие ко всему происходящему охватило от гривы до хвоста, как и всех здесь ранее: многие просто лежали и молчали в стены. Даже снившиеся первое время жуткие кошмары, в которых он сам несся на панцире и получал удары малых веток в спину, немного отступили. Каждый раз в конце ему снилась смерть, а просыпался Эмека с пересохшими губами возле стены в полутемной и душной пещере.
Потом он долго не видел снов, хотя спал очень часто: а что еще оставалось делать? Вместо сна в голову приходили какие-то обрывки прошлого: место, где он однажды заночевал, перед тем, как его поймали, берег Озера. Каким он его видел в детстве, мама, дети из его родного прайда. И прочие любые видения, кроме того, что было с ним совсем недавно. Мозг упорно гнал свежие воспоминания далеко прочь кроме одного: красный цветок упорно преследовал его, будучи единственным ясным предметом памяти, тянувшимся из недалекого прошлого в короткое будущее.
Но однажды он увидел нечто. Он снова был свободным и жизнерадостным. На небе появилась луна и звезды, как он полюбил смотреть вместе со странной львицей. Вокруг было красное поле цветов, он ложился в них, ласкался подбородком и резвился, как котенок.
И еще во сне к нему пришла Она – далекая, туманная, неявная. Эмека рвался к ней изо всех сил. И все никак не мог коснуться хотя бы кончиком когтя…
Она явилась пред ним внезапно, как ангел среди грешных душ, и заговорила. Впервые он слышал голос львицы так явственно в общем сонме чужих рыков и… И тут Эмека проснулся, жалея, что такой красочный сон был лишь таковым и успел закончиться.
Новая партия напуганных и побитых мертвецов шумно толпилась у выхода на песок.
— Где мы, кто-нибудь, наконец, скажет? – сердито и громко спрашивала львица окружавших, стоя за ограждавшими столбами, но никто ничего толком ответить ей не мог. А Бомани и другие либо тихо ухмылялись, либо прятали глаза, делая вид, что их происходящее не касается. Львица, молодая и красивая, оказавшаяся по какой-то дикой случайности среди приговоренных к смерти, но не ведающих еще об этом, осматривалась вокруг, ища помощи и поддержки, пока её глаза не встретились с удивленно-испуганным взором Эмеки. Она тут же решительно подошла к нему, протянув лапу между столбами, легонько коснулась:
— Я не помню тебя на чудище. Ты здесь живешь?
Тот повернулся к Нео, но друг лишь уткнулся в скалу.
— Ты что, язык проглотил? Онемел?! – львица рассердилась не на шутку. – Чего зыркаешь, словно привидение видишь?
— Ты и есть живое привидение, — устало и зло буркнул в ответ Эмека.
— И как вам это нравится?! Даже имя не спросил, а уже успел в душу нагадить! Ты сам как смерть тут!
— Не бузи, — зевая, ответил тот. – Зачем знакомиться с тем, кому жить осталось совсем чуть-чуть?
Из глаза встретились, и у Эмеки защемило в груди. Ведь и он когда-то был на её месте! Напуганный, незнающий, что ждет дальше после сильнейших переживаний при путешествии через Озеро. Её, видать, постигла та же судьба.
— Что ты имеешь в виду? – тихо спросила львица, оглянувшись по сторонам. Другие львы достаточно громко обсуждали свои злоключения и не обращали внимания на молчавших вокруг.
— Не важно. Тебе лучше не знать.
— Почему же? – встрял из соседней лежанки Нео. – Не надо было заговаривать тогда вообще. А теперь, когда сказал а, давай и остальное, светлячок.
— Светлячок? – хмыкнула львица. – Так тебя зовут?
— Мое имя – Эмека. Но тебе не зачем его запоминать. И твое знать я не хочу сейчас. Потому что вас пригнали сюда для охоты. Очень скоро двулапые выпустят на песок и будут убивать палками и всем чем только смогут как зайцев, пока не перебьют всех до одного. Вот что тебя ждет! А если выживешь, как я, — случайно, тогда и познакомимся.
— Ты не случайно выжил, светлячок, — буркнул из угла Нео.
Львица мгновение молчала, переваривая услышанное, потом улыбнулась и сказала:
— Вы думаете, я поверю в эту чушь? Двулапые будут на нас охотиться?! Да, они поймали нас раз в засаде, но чтоб еще раз словить как зайцев?! Ха-ха, хорошая шутка!
— Разве я похож на шутника? – разозлился Эмека и даже встал. Глаза оживленно заблестели. – Ладно, недоверчивая моя. Запомни. Будь в середине, не рвись вперед, иначе познакомишься со смертью. Когда выпустят, держись рядом с бесполосными зебрами, но не атакуй двулапых. И беги, все время беги, не останавливаясь, пока все не закончится.
— Ты почти слово в слово повторил за мной, — мрачной ухмылкой заметил Нео. – Ну и память же у тебя.
Пораженная львица отпрянула, решив, что перед ней сумасшедшие. И в это время стволы входа медленно поднялись вверх.
— Свобода! – рявкнул кто-то. И толпа рванула по очень знакомому проходу...
Эмека обнимал её трясущуюся в лихорадочном припадке, ничего не говоря. Когда львица, наконец, смогла оторвать свои широко раскрытые глаза с земли и поднять их на мокром месте кверху, то лишь выдавила сквозь прижатые пучки усов:
— Они… все… погибли…
— Да-да, — ухмыляясь, подошел Бомани, — но ты осталась жива. И, слава Богу, я так молился за тебя! Ведь теперь у нас появилась тут девочка.
В почти полном безразличном молчании Эмека смог лицезреть резкую перемену в выражении утешаемой. Последние слова стерли страх в её глазах, поселяя на освобождаемое место огонь ярости. Львица встала и резко выпрямилась, но в её лице уже не было и намека на слезинки.
— Повтори, как ты меня назвал? – она медленно, вызывающе повернулась к нему и посмотрела прямо в глаза. Бомани невольно отшатнулся: широкие зрачки львицы с прижатыми ушами не сулили ничего хорошего. Установилась тишина: все ждали развития истории.
— Ты был там? – львица кивнула в сторону песка. – Тебя там лианами гоняли и ветками забрасывали с зебр?!
— А тебе-то что? – огрызнулся Бомани.
— Значит, ты не был там. Как и никто из вас!
— Неправда! – ощерился Кобэ. – Каждый из нас побывал там!
— Но на вас не охотились так, как на нас, не правда ли? – Камо подошел и сел рядом с львицей.
— И что с того? – зарычал Бомани.
— А то, чмо косматое, — тихо, но угрожающе сказала львица, — что ты и понятия не имеешь, что там было. Я знала некоторых из них, все они были молодыми и сильными… Одни пытались драться, другие сразу сдавались, показывая живот. Их всех… всех… как… как… Я даже не могу слова найти. Истребляли, избивали, вот что там было. Не охота, не-ет. Двулапые убивали всех подряд, и никто не мог спастись или сдаться!
— Ну а ты, моя цыпочка? – к Бомани вернулось прежнее настроение. — Ты-то спаслась.
— Если бы не Эмека с его другом, и мне бы там лежать. Это им я обязана жизнью, а не вам, знавшим и молчавшим. Так что твоей цыпочкой я буду лишь в твоем кобелином сне!
— Сон может стать реальностью, детка, — оскалился Бомани. Его глаза светились в полумраке уверенностью в том, что он получит желаемое сейчас и любой ценой. – Нас тут много, а ты одна.
— Только попробуй. Где залезешь, там и слезешь. И береги свой поцик, а то вмиг откушу, на землю не успеет упасть!
— Меня это даже сильнее заводит, — сглотнув потекшие слюни, приблизился Бомани. За ним надвигался ухмыляющийся Кобэ. Неожиданно им преградили путь две решительные фигуры.
— Брысь с дороги, молодые еще, — оскалился Бомани. – Я тут главный и буду первый.
— Не помню, чтобы ты защищал свой статус главного, — заметил Нео, лениво потянувшись. – А то, что мы долгожители, еще ничего не значит.
— Плевать, — Бомани шагнул вперед. – Я могу сделать это где угодно.
— Еще шаг, и мы сведем когти вместе прямо тут, — предупредил Эмека, а Камо лишь утверждающе кивнул.
— Отлично! – воскликнул Кобэ. – Пара на пару.
— Трое против двоих, — сказала львица, встав рядом.
— Поправка, — следом подошел Нео. – Четверо. Ну, а как у вас дела?
Бомани оглянулся: никто больше не шелохнулся с места.
— Парни! Я ж для вас стараюсь! – Его голос выдавал рыки отчаянной попытки расшевелить хоть кого. — Убьем этих молодых придурков и будем владеть ею по очереди!
— Еще не хватало нам драться и раны получать из-за бабы, — буркнул кто-то возле стены. – А если кому потом на песок идти, с полосатиками драться?!
— Да-а, — поддержал другой, — у раненого шансов нет, эти сожрут живьем и не подавятся.
— И я о том же. Так стоит ли мгновение сомнительного удовольствия смерти на песке? Я уж лучше перетерплю как-нибудь. Да и ты не главный, правильно сказали. Так что расслабься.
Бомани в немой ярости огляделся еще разок, затем, помолчав, процедил:
— Ладно, детка, живи пока. Но запомни. Мы все тут приговорены к смерти. И когда твоих благодетелей уже не станет, а рано или поздно это произойдет, подумай, стоило ли сейчас так становиться в позу и ссориться.
— И почему ты, Бомани, — покачал едва слышно головой Нео, — уверен, что переживешь тут всех? А если завтра сам сложишь голову на песке?
— Тогда вам еще раз повезет, — ответил тот и ушел на свое место. За ним поплелся разочарованный Кобэ.
Львица облегченно вздохнула и повернулась к защитникам:
— Лейко. Спасибо вам, ребята.
— Камо, — ответил один из её внезапных заступников, — а тот, что слева от нашего светлячка, Нео. Мы тут недавно и были в твоей шкуре.
— Эй, Нео! – раздался вдруг голос Бомани из противоположного угла пещеры. – А твой метод работает! Я думал, что этот короткогривый светлячок случайно выжил, а теперь вижу, что ты был прав тогда. Правда, еще я думаю, что вряд ли теперь двулапые дадут кому-либо еще бежать рядом с зеброй. Нас тут уже много скопилось. И, значит, скоро кто-то пойдет против полосатиков. Надеюсь, это будешь ты, светлячок. Твоему бледному личику давно пора придать розовый цвет. Тогда и позабавимся.
И отвернулся.
Лейко едва слышно подошла к Камо и уткнулась в его лоснящуюся шерсть с тихим беззвучным стенанием.
— За что они нас там, а?
— Ради забавы, вида крови, — почти безразлично повторил сказанные когда-то слова Нео лежавший почти рядом Эмека. – Я так думаю.
Лейко посмотрела на него, но ничего не сказала. В этот момент наверху послышался громкий шорох, заставивший многих встать. В том числе и Эмеку с Камо.
— Когда будешь есть мясо, — сказал тот львице, — помни, что тебе надо просто еще немного прожить. И не обращай ни на что внимания.
— Ты привыкнешь, Лейко, — добавил Эмека. – Здесь ко всему привыкают.
И сверху на них посыпалась новая пища.
Какое-то время вокруг опять было спокойно, никто не беспокоил. Хотя вопрос о времени был чисто риторическим: никто не знал, день сейчас или ночь. Об этом судили лишь по внутренним ощущениям. Лейко отошла от пережитого, погрузившись в некое подобие апатии, как и все другие. Но иногда она находила в себе силы перекинуться несколькими словами с Эмекой или Камо. Особенно с последним, когда выяснилось, что их родные прайды были соседями, а потому и он, и она знали много общих мест. Сладкие воспоминания о проведенных в охоте днях скрашивали однообразное существование, впрочем, только они и остались в радостях, ибо почти все уже как-то смирились с неизбежным и безучастно ждали своей очереди. Нео как-то обмолвился, что может в жизни то, на самом деле, и нет ничего кроме этих стен. Лишь Бомани был явно раздосадован, глядя на недоступную ему львицу. И в один момент, пока все дремали, позвал Кобэ в свой уголок:
— Так мирно долго продолжаться не будет. Не для того нас ловили и оставили жизнь, чтоб держать где-то в пещере просто так.
— Ты о чем?
— Скоро будет большая драка. Или еще что особенное.
— Ты что, Бомани?! Нас не трогают и ладно. Чего каркаешь? Или на песочек захотел?!
— Захотел, захотел, — шикнул на Кобэ тот. – Лучше захлопни пасть и послушай, о чем я тебе растолкую.
Тот молча кивнул головой.
— Ты помнишь, как нас выбирали, кому идти, а кому сидеть перед дракой с полосатиками?
Снова кивок.
— Во-от. А помнишь, когда эту Лейко пригнали, как отгораживали их от остальных?
Морда Камо выражала полное недоумение по поводу перерыва во сне таким бестолковым разговором. Бомани вздохнул и закончил:
— В общем, очень скоро нас снова будут выбирать. Я не уверен, но, кажется, слышал знакомый рев. И потому смотри в оба, как будут столбы опускать, чтобы узнать, когда выберут Нео или этого светляка с его дружком. Мне во чтобы то ни стало надо оказаться с любым из них один на один на песке.
— Я-то понял твое желание, но как можно предсказать, какие и кого загородят, а кого – нет?
— Есть способ, о котором те не догадываются.
— Что?!
— Тише, ты! Слушай внимательно…
Когда он закончил, то добавил:
— Мы должны выйти с ним или с ними на песок одновременно. Или, если пригонят новеньких, не дать им спрятаться за столбами, чтобы угнали наверх.
— А зачем, — удивился Кобэ, — если они знают, как спастись?
— Тоже верно, — проговорил Бомани и оскалился: — Тогда у нас есть только один путь: наверх. И там я расправлюсь с ними, доказав навсегда, кто тут главный. Ты со мною?!
— А башка у тебя варит, — усмехнулся, подумав мгновения, Кобэ и оскалился, перед тем как улечься спать. — Ладно, я в доле.
— Еще бы, — тихо сплюнул Бомани. – Только такие дураки и соглашаются, думая, что потом уйдут живыми.
Он прикрыл глаза, нагоняя на свои усталые веки легкий сон. Казалось, лев спит. Но это было не так. В отличие от других, он думал. Думал, как выжить. И решил однажды, что шансов будет больше, если стараться не попадаться на песок. Ведь двулапые особо не разглядывали, кто именно выходит, а кто – нет. Значит, можно было прожить как можно дольше, просто не выходя наружу. Но для этого нужно было разобраться со столбами, что определяли, кому идти, а кому – нет. Ведь помимо тех, что будут стоять в середине, любой, кого прутья не отгородят от выхода, вынуждены будут тоже подняться на песок. И тут на выручку пришла его очень хорошая память на звуки и обостренный слух. На воле он мог заслышать шаги газели еще задолго до того, как та вообще что-то сможет увидеть ярким днем. По отголоскам копыт часто безошибочно узнавал типаж жертвы. Правда, слух не помог ему спастись от двулапых, но когда он тут очутился, тот почти сразу стал внимательно слушать звуки за стеной. А потому смог расслышать, как эти столбы опускаются. И понял, что ни один из них не делает это так же, как и остальные. Каждый из них выдавал свой особый, индивидуальный писк и скрежет. А еще перед появлением в потолке перед ним сверху нечто сыпалось. И потому он мог достаточно точно предугадать, где столбы опустятся, а где нет.
Бомани проверил себя тогда, когда появилась Лейко. И оказался полностью прав: двух «старожилов» столбы не отгородили в нишах, и тех забрали вместе со всеми. Теперь задача сводилась к тому, чтобы услышать, а кому-то – и увидеть шевеления столбов, дав об этом знак. Именно для этого и требовался Кобэ – его зрение было многократно острее.
А уж когда они выберутся на песок…
На арене послышался рев. Все проснулись и испуганно переглянулись.
— Полосатики, — тихо сказал Бомани переглянувшемуся с ним Кобэ. — Ну, давай, смотри, как я тебя учил.
Мгновения, показавшиеся вечностью. И вот едва различимый шорох в потолке. Еще один. Кобэ пялится своими широко раскрытыми глазами в образовавшиеся дырки. Все, что надо, лишь тряхнуть утвердительно, если столбы врагов не будут спускаться, или покачать отрицательно, если будут, чтобы успеть отпрыгнуть за спасительную ограду, правда, на чужой стороне – того, кто не успел спрятаться сам или не захотел. Ну где же они?!
Сверху посыпалось нечто. Кобэ присмотрелся.
И отрицательно покачал головой.
В тот же миг Бомани отпрыгнул к стене, попутно сильно оттолкнув кого-то, кто тоже сообразил попробовать укрыться. И столбы с шумным лязгом спасли его шкуру и на этот раз. Но что это?!
В центре стояли Нео, Эмека, Камо с Лейко, еще парочка львов. И замешкавшийся, а теперь со страхом озиравшийся по сторонам Кобэ.
— Слепой придурок! Что ты наделал?! – почти заорал Бомани. – Я там должен быть!
Эмека медленно, словно издеваясь, прошелся перед ним, бросив к его лапам торжествующе:
— А ты думал, что самый умный, да? Хотел пойти вместе с нами наверх, чтобы напасть сзади? Я тоже слышал про столбы. И знаешь, что мы все решили? Что не будем ждать, когда кого-то из нас оставят с тобой за спиной на песке, а будем всегда все вместе. И что лучше всем сходить на песок разом, особенно, если тебя там не будет. Поэтому, зная, что ты следишь за нашими столбами, добровольно вышли вперед.
— Да уж, — добавил Нео, — ведь это твой способ повысить шансы выжить, не так ли, трусишка?! Ты всегда ходишь у нас против двулапых. Я уже давно сообразил, кого ты выслушиваешь за стенами этой пещеры.
— Убью! – зарычал Бомани, просовывая лапу между столбов в безуспешной попытке достать ненавистного врага.
— В следующий раз, — довольный Эмека вернулся на место. – Когда будешь следить за нами, а не столбами.
— Отлично сказано, — прокомментировал Камо.
Рев бессильной злобы огласил пространство, наполненное приготовившимися искать жизнь в смерти. И лишь в одном из них закипала ненависть к виновникам, помешавшим спасению.
— Ну что, — Нео с улыбкой смотрел на озлобившегося Кобэ, — у бедного котика ничего не получилось?
— Ты лучше смотри за своим задом, — огрызнулся тот. – Пока тебе его не откусили.
Как и обычно, в глубине верха, куда вела каменная тропа, появился яркий свет, привносивший в затхлое подземелье глотки свежего манящего воздуха.
— Ну что, светлячок, — тихо спросила Лейко, — кажется, нам пора. Как выживать будем-то?
— Держись меня, я смогу защитить тебя, — ответил Эмека.
— Ты мне очень нравишься, — ответила Лейко. – На воле я бы очень хотела стать мамой твоих детей, устроить прайд.
— Я думал, ты с Камо хочешь сделать это.
— С ним хорошо вспоминать детство и юность, — ответила львица. И добавила, мгновение помолчав. – А жить я хочу с тобой.
— Сейчас как-то не место для таких слов, Лейко.
— Другого может и не быть. Просто знай это.
К ним подошел озабоченный Нео.
— Хочу, чтобы вы оба знали: чутье мне подсказывает, что там может быть драка «все против всех». Уж много, как я слышу, полосатиков выгоняют.
— Что это значит? – испугалась Лейко.
— Это значит мордобой, милочка, — угрюмо и со злорадством проговорил Кобэ. – Хочешь выжить – убей как можно больше других да сам не попадись. Было тут такое один раз. Так что тебе круто не повезло. Лучше бы осталась с Бомани.
— Если ты её хоть когтем тронешь, — зашипел Эмека, — я перегрызу глотки вам обоим.
— Я надеюсь сделать то же самое раньше, — блеснули глаза в темноте. – Так что буду ждать с нетерпением.
Камо встал между врагами и ответил за Эмеку:
— Ты смотри, не попадись мне еще раньше. Говорят тебе, не лезь к Лейко и твои шансы выжить будут повыше.
— Вы все придурки и сдохнете там, — сплюнул Кобэ и отошел.
— Что ж, — вздохнул Эмека, — вот и пришло время проверить слова о дружбе. Если останемся только мы, я от своих слов не отказываюсь. И если кто из вас захочет продлить свою жизнь ценой моей, пусть её заберет…
— Ты сдурел? – нахмурился Нео. – Мы не будем убивать друг друга.
— Не ты ли говорил…
— Забудь, что я говорил. Эмека. Никто из нас не будет драться друг с другом. Камо, ты что скажешь?
— Согласен, — подтвердил тот. – Лейко защищать в первую очередь.
— Заметано.
Тени двулапых, недовольные слишком большой задержкой главных героев будущего действа, стали спускаться к ним с лианами. Эмека вздохнул и сделал первым шаг вперед.
Плиния не любила таких зрелищ, где убивали. И не важно кого: пантеру, государственного преступника или новых последователей очередной иудейской секты, проповедующих бунт в ожидании скорого пришествия спасителя. Ей просто было крайне неприятно, когда толпа плебеев решает, кому жить, а кому нет, и истошно вопит при виде кровавых рек и кусков плоти, разбросанных по арене. Иногда дело доходило до тошноты. Но статус старшей дочери префекта столицы империи ко многому обязывал. В том числе и к посещению подобных мероприятий. На которых придется мило улыбаться дамам из сословия патрициев, искренне радующимся, когда голодная смерть найдет свою очередную жертву.
— Это последние игрища осенью, — объяснял отец, — многие придут с женами и детьми. Даже сам Тит должен присутствовать, правда, инкогнито. Ты не можешь подвести меня, Плиния.
— Да, папа, — вздохнув, согласилась та, но по её лицу отец прочел искренне желание поскорее удалиться.
— Посидишь на травле зверей, — сказал он, чуток подумав, — а потом сделаешь вид, что сильно разболелась голова. И я проведу тебя на выход.
— Надеюсь, мне не придется падать в обморок, как некоторые при Нероне? – её глаза хитро улыбнулись.
— Не поминай это имя, — замахал на неё руками, смеясь, отец. – Еще чего доброго призовешь лихо.
Плиния с искренней радостью поцеловала слегка изможденное бороздами ума и опыта папино лицо в парадном шлеме. Затем погладила нежившуюся в теплоте позднего осеннего солнца Юнону, тотчас ответившей глубоким и довольным утробным урчанием, вытянувшись вслед лучам светила еще больше. И два вполне довольных жизнью человека направились к Палатину.
Они шли длинным знакомым коридором навстречу знакомым радостным воплям двулапых, предвкушавших яркое представление. По дороге им вколачивали ярость лианами по шкуре, доводя до неистовства. И все же какой-то проблеск сознания оставался у Эмеки среди обуревавших желаний порвать всех и вся. Достаточный, чтобы на выходе отойти в сторону и осмотреться.
Едва они оказались на песке, под крики восседавших вокруг двулапых на них помчались те, кого Бомани называл полосатиками.
Внешне они и вправду мало чем отличались от львов. Только цвет шкуры был другим: кровавым с черными полосками, как у зебр. Меткое название им дали. И еще никто не имел гривы. «Интересно, как они выясняют, кто сильнее, без драки?» — мелькнула мысль в голове Эмеки. Еще он успел почему-то подумать: «Уж не девки ли все они?», — и оказался нос к носу с полосатиком.
Они посмотрели друг другу в глаза. Враг издал низкий урчащий звук, отчего по спине Эмеки поползли холодные мурашки.
— Да вы и рычать, как следует, не умеете! – словно самому себе решительно сказал Эмека и заревел что есть мочи.
На противника это не произвело никакого эффекта.
Они сцепились вместе в смертельном вальсе, балансируя на задних лапах, посыпая друг друга хлесткими ударами. Каждый из них приводил пораженного соперника в неописуемую ярость. Эмека перестал контролировать себя и словно погрузился в сон, выпуская из себя на волю все, что накопилось за это время ненавистного и отчаянного.
«Если убьёт, хоть перестану мучиться тут».
Очнулся уже над растерзанным телом соперника, откуда обильными и теплыми струйками вытекала жизнь. Но передохнуть не успел. Сильным уларом его кто-то сшиб и перевернул под собой. Это был Кобэ.
— Привет, Светлячок, — медленно и хищно оскалился он.
Эмека зажмурился, приготовившись встретить неизбежное. И в тот самый момент, когда вечность вот-вот должна была впиться холодеющими когтями в жизненно важные ткани шеи, огненно-рыжая молния спасения пронеслась над ним, срывая угрозу с поверженного тела. Разъяренный Кобэ со всей силы ударил по помехе, сам того не ведая, перебивая все возможные ребра в поле досягаемости когтей. И спустя мгновение с удивлением осознал, что наделал. Перед ним лежало хрипящее тело той, из-за кого все и зачалось. Лейко умирала, это было видно сразу.
— Разве самки лео могут победить самцов? – удивленно спросила Плиния. – Пап, ты когда-нибудь видел подобное?
— Нет, не видел, — честно признался тот.
- Похоже, — вставил эдил, — что она спасла жизнь другому самцу.
— Да-да! – восхищенно воскликнула Плиния.
— Бросьте, — нетерпеливо перебил префект. — Пантеры, как и любые твари, не имеют разума, не знают настоящих чувств. Они лишь следуют своим инстинктам. Видимо, она решила покусать того, кто оказался просто рядом.
Эдил ничего не ответил. Он видел, что львица, о которой говорил префект, не просто так оказалась рядом. Она явственно бежала наперерез атакованному льву.
— Смотрите-смотрите! – быстро и возбужденно заговорила Плиния, показывая на действо посреди арены.
Они подошли медленно со всех боков к Лейко.
— Зачем? – сглотнул придушившие слезы Эмека.
— Ты же сам сказал…, — прохрипела та, — держаться тебя. Я старалась...
— Тише, родная, — Камо коснулся её лба. – Не трать силы понапрасну.
Они стояли посреди продолжавшихся драк, рева бойцов и радостных криков двулапых, радовавшихся очередной пролитой капле крови.
— А славно мы пожили вместе? – собравшись с силами, спросила Лейко. – Выживите за меня.
И с улыбкой величайшего облегчения встретила вечность.
Рев, что потряс арену Большого Цирка, соединив в себе три разорванных в клочья звериных сердца и пронесшись до самой вершины Палатинских холмов, заставил умолкнуть самых радостных болельщиков зрелища и с особым восторгом посмотреть на троицу, что медленно полукругом приближались к четвертому лео. И никто из уцелевших к тому моменту на арене не смел приблизиться, отходя на всякий случай подальше в сторону.
— Останови их, — приказал эдил своему слуге.
— Зачем? – спросил тот.
— Затем, что они просто сейчас разорвут того несчастного. Тех троих в прежние клетки, четвертого загнать в отдельную клеть на арене и оставить всех для нашего самого ловкого гетула. С остальными пора заканчивать, — ответил организатор зрелища и повернулся к префекту. — Похоже все-таки на месть.
— Лучше страви их с тигрицами. Плебсу это нравится, — ответил тот и, встав, покинул трибуну.
Плиния поспешила за отцом:
— Папа, постой!
Но тот быстро уходил на улицу вслед за наследником императора в одеждах простого командира легионеров: почему-то зрелище сильно опротивело. В первый раз за всю жизнь.