- Я не пойду. Я никуда отсюда не пойду.
- Тебе назначено на десять. Он друг Карлайла. Он ради тебя изменил расписание. Ты идешь, - сказала Элис, вертя в руках кофейник Эдварда.
Я перекатилась на другую сторону кровати и закрыла глаза.
Я должна ждать. Мне нельзя уходить.
Элис подошла, села на край кровати и вздохнула. Я открыла глаза, потому что она этого хотела, я полностью отдалась на ее милость – я бы не вынесла больше больничного лечения.
Но я не увидела лица Элис, только ее пальцы, сжимающую кружку Эдварда.
- Белла, я знаю, что это длинный тяжелый путь, и знаю, что меньше всего тебе хочется именно этого… но Эдвард ушел. Если честно, может, это и хорошо. Вдруг без него ты сможешь вернуться к прежней жизни и…что? Ты хочешь кофе?
Я хотела, чтобы она поставила на место белую с большой красной буквой J кружку Эдварда. Это была единственная кружка, которой он пользовался, единственная с которой он везде путешествовал, единственная, которой касались его губы…
Я забрала у нее кружку и сделала глоток.
Она облегченно вздохнула.
- Хочешь что-нибудь поесть? Я могу приготовить, или можно отправить Джаспера в магазин.
Через некоторое время появился Джаспер и принес одежду для Элис, белый бумажный пакет, полный сдобных булочек, и еще один пакет, в котором оказалась оранжевая бутылка с прописанным мне лекарством. Я зарылась лицом в подушку Эдварда, голова и живот разрывались от боли.
- Тебе надо в душ. Мы опоздаем, - ее тон не терпел возражений.
Я все еще ждала.
Элис положила булочку на подушку и встала, скрестив руки на груди.
Бессмысленно и больно было есть, бессмысленно и больно было делать все, что выходить за рамки слова «ожидание», но я должна.
Я сдавалась Элис в этих маленьких сражениях, чтобы выиграть главное. Я никуда не поеду.
Поэтому я нехотя жевала, облизывая пересохшие губы, пытаясь не замечать вспотевшие ладони и то, как сдавило горло.
Я думала о том, что может быть, Эдвард тоже сейчас где-то ест. Я думала о том, с кем последним он разговаривал и что говорил этому человеку, и размышлял ли он о том, как изменит его жизнь этот отъезд.
Где бы он ни был, мои мысли всегда только о нем. И мне стало интересно, как скоро он это поймет, потому что пусть я и готова была ждать вечно, но это начинало приносить все бОльшую боль.
Элис сдалась, когда куски булки вместе с моей желчью оказались на подушке, и психиатр сам приехал в Уайтхол. Я не знала, приедут ли Карлайл и Эсме вместе с ним.
Он оказался пожилым человеком и задавал те же вопросы, что и Карлайл, говорить было не о чем. Он спрашивал об Эдварде, о том, как мы встретились, но я молчала. Нельзя заставить другого человека понять твой мир, что бы я не сказала, все бы звучало старо и избито, только Эдвард и я…никто больше понять этого не сможет.
Он спрашивал, слышала ли я прежде термин «любовная зависимость», и рассказывал о ней, кажется. Он спрашивал, беспокоят ли меня мысли о самоубийстве, так глупо с его стороны – ведь если я покончу с собой, меня не будет на месте, когда вернется Эдвард. У меня, конечно, не было жизни, но я ждала, когда она вернется.
Он сказал, что хотел бы увидеть меня завтра. Я надеялась, что к завтрашнему дню меня здесь уже не будет, что Эдвард вернется, поэтому я ничего не ответила, и он принял это за согласие.
Позже тем днем, когда голова гудела, а тошнота становилась все сильнее и сильнее, я скучала по нему так сильно, что почти могла нащупать это ощущение в воздухе, так сильно, что почти чувствовала это внутри и на кончиках пальцев. Я сделала глубокий вдох и пошла в спальню с надеждой ослабить боль.
Я подошла к шкафу, аккуратно стянула одну из его рубашек с вешалки и надела, полной грудью вдыхая его запах.
Он был повсюду в этой рубашке, но его здесь не было. Не сработало. Боль только усилилась, как будто я никак не могла до него дотянуться…но рубашку я не сняла.
Я села за пианино, но не могла заставить себя коснуться клавиш, пусть мне так хотелось услышать звуки. Я сидела на скамеечке и смотрела на черное и белое, везде виднелись его отпечатки. Я зажмурилась и начала раскачиваться назад и вперед. Его отпечатки, его одежда. Но этого было мало.
Я слышала в голове его тихий шепот и продолжала раскачиваться.
Я видела, как он прячет руки под подушку, как с улыбкой смотрит на мой безумный танец вокруг пианино.
Я видела, как он смотрит сквозь телевизор, и чувствовала, как он хватает меня за руки, касается моего лица, слышала звук в ярости брошенной им об пол книги…я скучала.
Я сидела за пианино, громко всхлипывая. Резкие крики боли вырывались из моей груди, разрывая ее, не давая дышать, и становилось только хуже.
Потом село солнце.
Был рассвет, потом закат и снова закат, и снова, а я ходила в душ, когда на этом настаивала Элис, дрожала в своей постели, просыпалась на влажных простынях. Я тихо сидела, пока в течение часа старик что-то бормотал, и ела все, что передо мной ставили.
Я выглядывала в окно и ждала, что он пройдет мимо, посмотрит наверх и увидит, что я жду, но его не было.
Я никогда не оставалась одна.
Элис, Эмметт, Джаспер и Розали - кто-нибудь постоянно был в доме. Они приносили фильмы, убирались, читали и говорили. Я разговаривала с Чарли, с единственным с кем вообще могла, потому что он рассказывал о том, как много поймал рыбы, и утверждал, что «этот Каллен настоящий дурак, раз ушел». Он спрашивал, как я себя чувствую, потому что слышал, что я не справляюсь, и предлагал приехать самому или звал к себе.
Но я говорила, что все налаживается. Эдвард был прав. Я всегда лгала.
Однажды, где-то между восходом и закатом Эмметт следил за тем, как я смотрю в окно.
Я была не против присутствия Эмметта – он ничего не говорил и ни на чем не настаивал.
- Есть будешь? – спросил он, проходя мимо моего поста у окна с сэндвичем в руке.
- Нет, - ответила я, но он не стал, как Элис и Розали, терзать меня этим.
Он молча ел, а я молча ждала, потом он поднялся и прислонился к стене у противоположной от меня стороны окна, скрестив руки на груди.
- Знаешь, все просто в шоке от того, что происходит, и так, наверное, и должно быть, но черт. Я вырос с Эдвардом. Слушай, Белла, я знаю, ты меня слышишь, так что прислушайся, ведь я хочу помочь тебе. Прошло уже четыре недели. Никто из нас больше не может тратить время на то, чтобы сидеть с тобой.
- И не нужно…
- Они хотят привезти сюда твоего отца.
Я вздрогнула.
- Не позволяй им…
- Это только от тебя зависит. Ешь. Открывай чертову дверь. Звони по гребаному телефону. Дьявол, Белла, притворяйся, если это так нужно. Кто знает, может тебе и самой станет лучше.
- Ты знаешь, где он? – внезапно спросила я, потому что вспомнила тот ужин и периодические встречи Эдварда и с братом – они мало общались, но, тем не менее, были близки.
Эмметт закусил щеку, и впервые за те, как оказалось, четыре недели, мое сердце громко забилось.
- Ты должен сказать мне… мне надо знать…когда он возвращается? – спрашивала я, заламывая руки, и переступая с ноги на ногу.
- Белла, неважно, где он. Вопрос сейчас о тебе и…
- Пожалуйста. Пожалуйста. Я не буду... не буду звонить ему, не буду пытаться его найти, мне просто надо знать. Хорошо? Пожалуйста? Обещаю, если только ты мне скажешь, Эмметт, где он, мне станет намного легче, я…
- Белла. Не ври сама себе, - Эмметт безрадостно улыбнулся. – И ты ошибаешься. Я не знаю, где он. Я знаю, что тебе нужно взять себя в руки. Сегодня же. Хотя бы притворись, - Эмметт протянул мне телефон. – Позвони Элис. Поздоровайся. Поблагодари. Скажи хоть что-нибудь.
Я настороженно взяла трубку и поняла, что на самом деле никому не звонила уже целый месяц, только четыре раза разговаривала с Чарли, когда он мне звонил.
Я набрала номер и затаила дыхание.
- Привет, Элис. Это Белла…
Время идет. Даже если это кажется невозможным. Даже когда каждое движение секундной стрелки приносит боль, будто это удар крови в свежей пульсирующей ране. Время идет рывками, то быстро, то вяло и тягуче. Но все же идет. Даже для меня.
Но я… продолжаю ждать.
Я никуда не выходила, но «сиделки» в моем доме появляться перестали. Они все время звонили, особенно если я слишком увлекалась ожиданием и забывала позвонить сама.
Я начала заказывать в номер еду на имя Эдварда и убеждала себя, что как только он вернется, я найду работу и за все заплачу.
Я прочитала все книги, оставленные им… а если точнее, я прочитала все записи, сделанные им на полях, а когда источник книг иссяк, я начала по новой.
Я сидела на скамеечке у пианино, разглядывала его отпечатки, я прикасалась к его зубной щетке и каждый вечер, ложась спать, я желала ему спокойной ночи, зная, что он поступает также. И каждое утро я просыпалась с мыслью о том, что настал именно тот день.
Но секунды продолжали тикать, высокий темный парень, что приносил еду, приходил, пытался завязать разговор, я что-то бормотала в ответ, забирала еду и снова отправлялась ждать.
Однажды пришла Розали и открыла окно, впуская в комнату теплый ветерок, у свежего воздуха был такой замечательный запах, что я оставила окно открытым, и когда Розали это увидела, она улыбнулась, и мы вместе отправились открывать все окна в доме, за исключением одного, которое никак не поддавалось.
Розали боролась с оконной рамой, когда принесли обед.
- Как у тебя сегодня самочувствие? - спросил тот же парень, вкатывая тележку.
- Нормально, - промямлила я как обычно.
- Ладно, вот твой…
- Эй! Привет, можешь войти помочь? – откуда-то сзади раздался голос Розали, и я с силой закусила губу.
Я не хотела, чтобы посторонний парень входил в дом Эдварда, у меня даже была причина – он плохо смотрелся здесь, вторгся в наше пространство, в святая святых.
- Конечно, конечно. В чем проблема? – спросил он Розали, и она указала на заклинившее окно, а мне вдруг захотелось, чтобы все они были закрыты.
- Раму заело, - говорила Розали, - не могу сдвинуть ее ни на дюйм.
Она отступила, пропуская парня к окну, который, казалось, без всяких усилий тут же открыл его нараспашку, впуская внутрь теплый воздух, а мне хотелось лишь одного – чтобы их все закрыли.
- Ух ты. Спасибо, …?
- Джейкоб, - он улыбнулся и кивнул ей.