Планета третья: та, что подарила жизнь Солнцу (часть 4)

(часть 3)

Жаль, я не мог позволить себе продлить удовольствие и целовать ее мучительно долго – я вынужден был, проклиная свою сущность, собрать в кулак остатки воли и рывком отстраниться от нее. Белла выглядела разочарованной и, тяжко вздохнув, покачала головой.
- Ну, раз целоваться мы больше не будем, схожу-ка я в душ, - сказала она, слегка удивив меня своей почти спокойной реакцией на мое поведение.
Обычно она хмурила нос и начинала выговаривать мне за саботаж столь волнующего действа, как поцелуи, сейчас же приняла его с несвойственной ей покорностью. Хотя чему удивляться? Если я стану продолжать в том же духе, через пару лет ей и вовсе это наскучит. Уже не я, а она будет избегать близости, и такая чудовищная перспектива ничуть меня не устраивала. Наверное, все же зря я настаиваю на том, чтобы Белла отложила свое обращение. Я всерьез рискую тем, что повзрослев, она вырастет и из своей подростковой привязанности к совершенно неподходящему ей парню. Поймет, что обычная жизнь куда слаще призрачной, даже если она наполнена любовью. Но в нашем случае это невозможная любовь. И я ужаснулся этой мысли. Да, я хотел – ради нее хотел – чтобы у нее была нормальная жизнь, чтобы она выбрала именно ее. Не меня. Но разве я мог желать этого себе?! Нет, нет и нет!! И еще меньше я стремился к тому, чтобы она устала от меня, разочаровалась, расхотела бороться и… сдерживаться.
Мне тяжело было сдерживаться самому, но приходилось еще и сопротивляться ее напору. Если раньше, до нашего расставания, она была застенчивой и робкой, то сейчас что-то изменилось, и в проявлении своих чувств Белла стала настойчивой и требовательной. Это было одновременно и приятно, радостно, классно, и… очень сложно.
Ожидая, когда она вернется, я разобрал ее сумку - достал и развесил на плечики одежду. За этим занятием и застала меня Рене. Она вошла, неся в руках стопку с постельным бельем. Учитывая, что кровать Беллы уже была застелена, белье это предназначалось моему дивану, то есть мне.
- Прости, Эдвард, что врываюсь, - с ходу затараторила она, - я не подготовилась должным образом к твоему приезду. Знаешь, у меня нет опыта по размещению у нас дома бойфрендов моей дочери, - хихикнула она.
- Вы отлично справляетесь, - подбодрил я.
Мне было не вполне комфортно в ее присутствии, чего нельзя было сказать о ней. Казалось, что она лукавит и, на самом деле, мое появление не стало для нее чем-то необычным, вела она себя очень уверенно и спокойно. Ни нервозности, ни напряжения, ни излишней суетливости. Ни в поведении, ни даже в мыслях. По большей части она размышляла, конечно же, о Белле, но когда переключалась с нее на меня, то тут же принималась наблюдать, изучать, исследовать. Пока мне везло, и эти ее атаки были мимолетными, но впереди у нее были два дня, и кто знает, к каким выводам она придет. Ее первая попытка понять меня закончилась падением дивана, что я говорю? – недопустимым, невозможным – для меня – падением дивана!!
- Я знаю, что вы устали, и не буду назойливой. Лишь организую тебе спальное место и удалюсь, - казалось, она говорила это не столько мне, сколько просто отчитывалась – по всей видимости, по привычке – сама себе о совершаемых ею действиях.
Я понял, что это было своего рода дополнительным контролем над собой и своей рассеянностью. Теперь я точно знал, от кого Белла унаследовала проблемы с координацией и – особенно – с электроприборами. Рене пока ни разу не споткнулась, но каждое свое движение она совершала импульсивно, совершенно не думая, не планируя, отчего все (почти все), за что она бралась, заканчивалось для нее неудачей. А проговаривая свои действия вслух, она как бы обращала на них свое внимание, и риск в очередной раз потерпеть фиаско немного снижался. Это было мудро.
- Позвольте мне, - опередил я ее желание разложить диван и застелить на него принесенное белье.
- Тебе? – удивилась она.
Может, он еще и готовить умеет? А крестиком вышивать? А цветы выращивать?.. Перебирала она в уме то, что ей самой давалось непросто, или же и вовсе не давалось.
Я, к счастью, не мог ей ответить на незаданный вслух вопрос, потому что был уверен, что она крайне удивится, узнав о моих возможностях. Готовить я был вынужден научиться, не так давно. Вышивать не пробовал, но шить умел очень даже на уровне – не раз приходилось помогать Элис в переделке каких-нибудь предметов одежды (я один не мог ей отказать), а однажды - даже кружевного свадебного платья Роуз (оно было испорчено при транспортировке из Парижа, и сестра была в панике, мы с Элис буквально спасли свадьбу), поэтому был уверен, что и с вышиванием запросто справлюсь. И цветы выращивать мне тоже довелось – от скуки помогал Эсме ухаживать за палисадниками и оранжереями в домах, в которых мы жили вне Форкса.
Я просто кивнул.
А почему бы и нет? Пожав плечами, подумала Рене. Чуть поколебавшись: уйти, остаться, она все же нехотя удалилась.
И только я расправился с ненужным мне бельем и еще менее желанным диваном, в ванной комнате перестала струиться вода. Последовало шуршание махрового полотенца и звук натягиваемой на тело одежды - Белла надела пижаму, которую для нее приготовила Рене, в качестве одного из подарков. А я достал из своего рюкзака толстый шерстяной свитер, надел его и улегся на кровать.
Белла появилась в дверном проеме, яркий свет у нее за спиной заставил блестеть ее вымытые и зачесанные назад каштановые локоны, а пряди, которые выбились из общей массы и слегка подсохли, почти горели огнем. Пижама была фланелевой, детской, с принтом из смешных львят с взъерошенной гривой и в солнечных очках. Белла выглядела забавно, и я невольно улыбнулся.
- Я очень смешна, да? – неуверенным шепотом спросила любимая.
- Ты потрясающе выглядишь, - тихим голосом ответил я, одновременно качая головой.
Мне понадобилась вся моя выдержка, чтобы не кинуться к ней и не впиться жадным поцелуем в ее влажные губы. Нижняя сейчас слегка припухла и пульсировала, потому что Белла ее нещадно кусала. Но она сама подбежала ко мне, запрыгнула на кровать и навалилась на меня. Заметив свитер, понимающе улыбнулась.
После чего неожиданно чмокнула меня в губы и, перекатившись на другую сторону, залезла под одеяло.
- Спокойной ночи, Эдвард, - пробормотала она.
- Сладких снов, мое солнышко.
Я придвинулся к ней и обнял, надеясь, что сквозь одеяло и толстый свитер ей не будет холодно.

Как только начало светать, я услышал, что в соседней комнате изменилось дыхание Рене, и это значило лишь одно – она просыпалась. Некоторое время я не слышал вообще никаких мыслей, но по нерегулярному ритму дыхания точно знал, что она уже не спит. И такие провалы в ее мыслительном процессе я замечал уже не впервые. Это интриговало. И хоть я еще не успел разработать какую-либо теорию на этот счет, мне стало ясно, что недоступность мозга Беллы для вторжения существ с паранормальными способностями была унаследована ей от обоих родителей. Рваные, обрывочные и еле слышные мысли отца дополнялись способностью мозга матери не думать вообще.
До Рене такое я встречал только у своего брата, и, признаюсь, списывал это на его пофигистичное отношение ко всему, даже к способности собственного мозга думать и анализировать. Эмметт редко задерживался на какой-то мысли, чаще он перескакивал с одной на другую, увлеченный желанием все успеть, ничего не пропустить, везде отметиться. И я немного завидовал той легкости, с какой он колесил по жизни. Наверное, я был занудой. Возвращаясь к особенностям мозга Эмметта – теперь, столкнувшись с похожим явлением, я уже не был так уверен, что это на самом деле не уникальная способность. И она действительно уникальная, ведь говорят же, что человек не думает лишь в одном-единственном случае – когда он говорит. И я, как никто, мог подписаться под этим утверждением. Люди думали беспрестанно: всегда о разном, и в то же время, все об одном и том же, своими жужжащими мыслями раздражая меня и временами доводя до бешенства. Только благодаря тому, что порой бурлящий поток их неоригинальных мыслей, примитивных рассуждений и нелогичных умозаключений выводил меня из себя, я и научился их блокировать. А впоследствии довел свое умение почти до совершенства. Если я хотел, я мог никого и ничего не слышать. Достаточно было лишь сосредоточиться на чем-то другом, более значительном. И все – гул десятков голосов тут же смолкал. Как будто кто-то выключил звук. Но, к сожалению, у меня не всегда получалось отключать его самому, просто по желанию. Либо переключиться было особо не на что, либо желание не слушать было не вполне искренним. Тогда ничего не выходило. Но я не прекращал тренироваться, и когда-нибудь я научусь и этому.
И вот за мои почти девяносто лет в новой ипостаси Рене и Эмметт оказались первыми исключениями из общепризнанного правила. Что касается Эмма – возможно, эта способность и была его вампирским даром, с Рене же было сложнее.
Рене Хиггинботэм, подъем! Марш в ванную, и на кухню – нужно придумать что-нибудь с завтраком. К концу реплики энтузиазма в ней заметно поубавилось.
Было понятно, что готовить она либо не умела, либо не любила. Против чего я, по понятным причинам, не возражал. Даже наоборот. Правда, - я недовольно поморщился – это все равно не убережет меня от заталкивания в себя стряпни Рене, вне зависимости от ее вкусовых качеств, которые я все равно не смог бы определить. Ведь невозможно отказываться от еды двое суток подряд, это сразу же вызовет подозрения. А я и так собираюсь вести себя более чем странно, поэтому дополнительные "звоночки" мне были ни к чему. И я настраивался на первую часть самоистязаний, именуемую среди людей завтраками.

Тем временем миссис Дуайер закончила напевать в душе какой-то заедливый попсовый мотивчик, а значит, уже скоро она выйдет из своей комнаты. Почему-то я не сомневался в том, что по дороге на кухню она непременно заглянет к нам, а, следовательно, мне стоило поторопиться занять свое спальное место. Я бережно приподнял голову Беллы со своей груди, осторожно встал с кровати, ни разу не дернув и даже не шевельнув рукой, придерживавшей ее голову на весу, и подложил вместо себя упругую подушку. По жесткости она, конечно, не могла соперничать с моим гранитным телом, но, полагаю, что данное несоответствие было все же не в мою пользу. С нежеланием и ощущением утраты я отошел к встроенному шкафу и начал раздеваться – спать в джинсах и толстом свитере поздней весной во Флориде было просто невозможно, я не мог допустить такой оплошности. Одежду я аккуратно сложил и убрал на верхнюю полку, после чего переместился на диван. Лег на живот лицом к стене, обняв подушку, любезно выделенную для меня матерью Беллы, и приготовился ждать ее любопытного вторжения.
Рене меня не подвела – буквально через пару минут она медленно, стараясь не щелкнуть ручкой, приоткрыла дверь. Мне было не видно ничего – зрение вампира чем-то похоже на трехмерное, и для эффекта 3D я не нуждался в специальных очках, но, к сожалению, мы не умеем заглядывать за угол и, тем более, себе за спину, - но я готов поклясться, что она сунула голову в образовавшуюся щель.
Аха, все выглядит вполне пристойно. И все же интересно, сколько времени они пролежали в обнимку прежде, чем разойтись каждый по своим кроватям. Мысленно усмехнулась Рене, с прежними мерами предосторожности закрыла дверь и поцокала вниз по лестнице.
Я тут же снова занял место рядом с Беллой, но на этот раз не стал укладывать ее голову себе на плечо, а просто лежал и смотрел на то, как она дышит во сне, как изредка вздрагивают реснички обоих глаз, как она еле слышно постанывает или даже бормочет – чаще это было что-то нечленораздельное или обрывочное, вроде повторения моего имени, но иногда она говорила целыми предложениями, осмысленно и четко. Прислушиваясь к спящей Белле, можно было много чего узнать о ней. И это не могло не радовать меня, ведь мысли ее я не мог прочитать. Сейчас она спала беспокойно, а ее дыхание было едва уловимо, еле заметный ветерок вырывался из ее носа. И каждый раз я его вдыхал. Наполнял себя ЕЕ воздухом.

- Что же мне приготовить? Кулинарные таланты дочери мне точно не переплюнуть, - даже не думала, а вслух - что уже не удивляло меня - приговаривала Рене, открывая по одному все шкафчики и ящики кухонного гарнитура. – Белла на завтрак предпочитает хлопья с молоком, это я еще помню. А Эдвард?
Я предпочитал "ничего": и на завтрак, и на обед, и на поздний ужин. Перечислив их про себя, я запаниковал: столько приемов пищи мне не пережить. Хорошо, что ужинать Рене планирует в ресторане – перед сном она обдумывала это, перебирая в уме варианты мест, куда бы она могла нас сводить. Я, разумеется, пойти не смогу – в это время года на юге солнце садится не раньше восьми, и до этого времени я на улицу не высунусь. Макияж, тщательно нанесенный неугомонной сестренкой, уже почти стерся, и был не способен защитить мою кожу от сияния, а воспроизвести его нанесение собственноручно я вряд ли отважусь. Не потому, что не смогу – и средства, и хронологию процесса я запомнил, как оказалось, ничего сложного, у меня наверняка получилось бы его повторить. Но Белла и так всю дорогу хихикала надо мной, бросая лукавые взгляды на мое напомаженное – по-иному и не скажешь – личико, и испытать ее насмешки еще раз я вовсе не стремился. Да и ни к чему мне сопровождать их – Белле нужно наговориться с мамой, посекретничать с ней, а в моем присутствии это было невозможно. Я не хотел лишать ее права, хоть на два дня, но все же побыть маменькиной дочкой. Или, наоборот, - я не сдержал ухмылку.
Инфантильность Рене бросалась в глаза, она обезоруживала своей неприспособленностью к жизни. Казалось, что еще вчера она была заточена в глухом подвале, и лишь с первыми лучами солнца заклятие было снято, и она смогла выйти на свет божий, попав в чуждый ей цивилизованный мир. Думалось мне, что мисс Хиггинботэм (ее девичья фамилия, именно так она обратилась к себе утром – видимо, эта привычка осталась еще со школьной поры) пришлась бы ко двору полутора веками ранее, во времена блистательной Скарлетт О'Хара. Когда с младенчества из девочки выращивали знатную леди с изысканными манерами и кучей милых, но бесполезных навыков, но при этом полной оторванностью от реального мира. Заслоном от которого для них служили заботливые родители и многочисленная армия рабов.
В этот момент я учуял запах гари – Рене все же решила остановиться на простом - омлете с шампиньонами и беконом, и сейчас явно подожгла бекон.
- Черт! – громко выругалась она и рассмеялась, - не повезло тебе, Эдвард. Но я, честно, старалась. Надеюсь, ты любишь шоколадные хлопья.
Обожаю, подумал я, в красках представляя, как, попав в мой каменный желудок, эти кукурузные шарики будут день за днем размокать в скисшем молоке, протухая и увеличиваясь в размерах. От отвращения меня передернуло. Что запах от меня будет отвратительный, я не сомневался, но мне вдруг стало любопытно: что будет с моим телом, когда эти хлопья разбухнут окончательно – у меня появится брюшко? Да уж, это будет зрелище не для слабонервных. Тогда Белла точно откажется выходить за меня замуж. Зачем ей молодой супруг с пузиком??

Рене уже замыла следы своей неудачи с омлетом и со словами: - Надеюсь, они уже выспались, - она поспешила наверх.
А я снова метнулся на диван и принял все ту же позу – олицетворение крепкого и безмятежного сна. Теперь уже хозяйка дома не церемонилась с гостями и, резко распахнув дверь, прошла к окну слева от Беллы, раздвинула ночные шторы и чуть приоткрыла жалюзи, впуская в комнату яркий солнечный свет. К счастью, мой диван находился далеко от того окна, и до меня свет не доходил.
- Вставайте, сони, - голос Рене прозвенел в сгустившейся за ночь тишине.
Я изобразил нежелание просыпаться, поглубже зарывшись лицом в подушку, как бы закрывая уши от мешающего мне спать внешнего шума.
- Мама, ну как тебе удается быть такой активной в такую рань? – пробубнила Белла хриплым ото сна голосом, на звук которого отозвалось все мое тело.
Я так давно не слышал ее голоса – всю ночь, пока она спала. Это было очень долго, недопустимо долго. Сегодня она не баловала меня разговорами во сне. И я успел соскучиться по ее волшебному тембру.
- Рань? – удивление матери казалось неподдельным. – Уже десятый час, мадмуазель.
- Значит, в Форксе еще только шесть утра, - растягивая слова, лениво ответила ей Белла.
Я уже не мог больше лежать к ней спиной, я хотел увидеть ее, мне это было нужно. И я поторопился подать признаки жизни, перевернувшись на бок, лицом к центру спальни, то есть к кровати, на которой лежала моя – только моя – Белла.
- Вижу, ты уже способна решать в уме сложные задачки, - склонив голову к плечу и иронично приподняв брови, пропела Рене, - а это свидетельствует о том, что ты окончательно проснулась. И я подожду, когда ты пойдешь в ванную, - она решительно плюхнулась на край кровати с моей стороны. – А выспишься в Форксе, у отца.
Белла со стоном уткнулась в подушку. Я знал, что по утрам она терпеть не могла сразу вставать, предпочитая хоть несколько минут – это зависело от запаса времени – поваляться в постели. Просто так. И обычно она просила меня разбудить ее минут за десять до будильника, чтобы она могла позволить себе понежиться. И не сползти с кровати и плестись в ванную как полусонная муха, а бодро шагать туда в уже дееспособном состоянии. Но вид у Рене был непреклонный, она не отставала и энергично трясла Беллу за плечо. Нужно было спасать любимую, и я собрался было вскочить с кровати. Но, как ни странно, моя девочка меня опередила и - с совершенно несвойственным ей по утрам энтузиазмом - скрылась за темной дверью ванной комнаты.
Чувствуя себя покинутым, я остался лежать, в ожидании ее появления. Вслушивался в еле различимый стук водяных струй, под давлением выбивавшихся из лейки душа, по ее мягкому телу, щелчки открывания и закрывания бутыльков с шампунем и гелем для душа и шелеста капроновой губки о ее гладкую, нетронутую загаром, кожу. Мне безумно хотелось сломать эту хрупкую преграду между мной и Беллой, и оказаться там, в тумане от скопленного в воздухе пара, перед стеклянной матовой стенкой душевой кабинки, по поверхности которой быстрыми неровными потоками стекают крупные капли воды. Мне хотелось протереть запотевшее стекло и… увидеть ее, порозовевшую от горячей воды, с влажными спутанными волосами, всю измазанную душистой пеной…
Увлекшись тем, что прожигал взглядом разделявшую меня с моей любовью бесчувственную дверь, я напрочь забыл о Рене, которая неподвижно сидела на том же месте и, не стесняясь, наблюдала за мной, за тем, как я не отвожу взгляда от двери ванной, и, наверное, даже заметила, что я не моргаю. Я зажмурился – и от досады на свою неосторожность, и потому, что, по моим многолетним наблюдениям, именно так делают люди, долго смотрящие в одну точку. Может, этот элемент мимики реабилитирует меня в глазах матери моей девушки.
… городишь, у тебя паранойя! Ворвалось в мое сознание окончание какой-то мысли Рене, видимо, анализирующей мое не вполне адекватное поведение.
Парень просто засмотрелся, он же не способен взглядом проникнуть сквозь стену, это невозможно! Мне определенно нужно поменьше слушать Чарли Свона, его навязчивые байки о том, что парень себе на уме, все же посеяли в моей голове ростки сомнения на его счет. Она была явно недовольна тем, что на ее мнение обо мне влияют чьи-то слова. Очевидно, Рене предпочитала сама составлять представление о людях, а не слушать чужие впечатления и умозаключения. Мне нравился такой подход.
Нужно подумать о чем-нибудь другом, отвлечься. А то мне действительно показалось, что когда он смотрел на дверь, глаза у него будто остекленели. Но это ерунда. Заправлю-ка я пока кровать Беллы…
Она суетливо поднялась и принялась возиться с бельем, встряхивая его, разглаживая и заправляя под матрац в тех местах, где оно выбилось. Раскинув сверху вчерашнее стеганое покрывало, она подумала: А почему он до сих пор лежит? Я могла бы убрать и его постель тоже.
Услышав последнюю мысль, я вскочил с дивана, одной рукой откинув с себя одеяло. И мгновенно пожалел об этом. Потому что я был в одних, с позволения сказать, плавках, одежда моя была надежно укрыта в шкафу, а никакого халата я с собой не взял – зачем он мне? Как теперь выяснилось, пригодился бы. Но это был мой первый опыт ночовки у людей в лживом образе человека. В другой раз буду умнее, хотя вряд ли мне предоставится еще одна такая возможность. И сейчас я чувствовал себя неловко, отчаянно желая раствориться в воздухе, ну или хотя бы оказаться поближе к своим вещам. И не зря…
После оглушительно громкого мысленного возгласа "О. Мой. Бог!" в комнате повисла тягостная тишина. И миссис Дуайер уставилась на меня с красноречивым выражением на лице, еще больше смущая. Если попробовать описать ее одним словом, то я бы выбрал прилагательное "ошалевшая". Я не понимал, что стало причиной такой странной – наверное – реакции. Потому что мысли у Рене как-то скоропостижно закончились и, судя по ее приоткрытому рту и немигающему взгляду, я всерьез запереживал, появятся ли они у нее когда-нибудь.
Сам я был на грани истерики – кажется, так называют состояние, близкое к обмороку, хотя и тут я слегка преувеличивал – что-что, а уж потеря сознания мне точно не грозила. Но… Мать моей девушки увидела меня раздетым! И я был невероятно рад тому, что сейчас не знал, о чем она думает, точнее, явственно слышал, что не думает ничего.
Проклиная себя за глупость, я бочком стал пробираться к шкафу, в стремлении как можно скорее воссоединиться с собственными вещами, так необдуманно упрятанными. Старательно следя за скоростью передвижения, несмотря на то, что мне хотелось метнуться к шкафу, выхватить оттуда джинсы – хотя бы джинсы! – и ретироваться в коридор. Когда мне это удалось, я с облегчением вздохнул и начал поспешно – по человеческим меркам, разумеется, - одеваться.
По ту сторону двери было по-прежнему тихо, мысли так и не появились, точнее, была одна, но бессловесная – в голове Рене всплыло воспоминание о ее единственном посещении Европы – подарок родителей на окончание колледжа. Во время поездки по Италии она посещала Флорентийскую Академию изящных искусств, и вот сейчас перед ее – и моими – глазами предстала статуя Давида. Я кинулся к висящему слева зеркалу, с ужасом думая о том, что она заметила мою ненормальность, уловила, что мы с Давидом "сделаны" из одного материала. Он из мрамора, и я тоже как бы из мрамора. Я криво усмехнулся собственному отражению и отвернулся.
Как раз в это время щелкнул замок на ручке двери ванной. Я вернулся в комнату. Белла встретилась со мной глазами и нежно улыбнулась. Чуть нервничая, я улыбнулся ей в ответ.
- Жду вас на кухне, - едва слышно пробормотала Рене и выбежала из спальни.
Белла медленно подошла ко мне, потянулась губами к моим и поцеловала. Мягко, непродолжительно, сладко. Я забыл, что секунду назад был обеспокоен неловкой ситуацией с ее матерью. Тогда мне казалось, что я все испортил. Но сейчас я снова был уверен, что важно только это, что во всем мире, во всей галактике значение имеет лишь вкус этих губ, лишь глубина этих глаз, лишь бархатистость этой кожи, лишь шелковистость этих волос, лишь биение этого сердца, и лишь запах этой крови. Только это. Всегда.
Она взяла меня за руку и повела из спальни. Навстречу пытке кукурузными хлопьями.

Рене встретила нас за красиво сервированным столом, на три персоны, разумеется. Но эта сервировка ни в коем случае не выглядела пафосно и неуместно для обычного семейного завтрака, потому что посуда на небольшом круглом деревянном столе цвета антрацит с полированной поверхностью была вовсе не старинным фамильным сервизом с приборами из столового серебра. Это были керамические пиалы из магазинчика с сувенирами местного Диснейленда и такие же керамические ложки, по форме похожие на деревянные, которые у славянских народов служили музыкальным инструментом. Я даже видел, как на них играют, хотя эта традиция давно изжила себя. Эту милую сервировку также разбавляло наличие ярко-синей коробки с нарисованным на ней веселым тигром и надписью Kellogg’s Frosties. Увидев ее, я мгновенно нырнул в свое затуманенное временем детство. Мне вспомнилось, как мама Элизабет заботливо насыпала для меня – который был неисправимым сладкоежкой и просто обожал их на завтрак – целую гору хрустящих "Поджаренных кукурузных хлопьев Келлога" в глубокую тарелку и заливала их молоком из кувшина, оставленного рано утром на крыльце молочником.
- … Эдвард, - услышал я голос Беллы, выдернувший меня из водоворота таких далеких воспоминаний, и только тогда почувствовал, что она теребит меня за руку.
- Дети, добро пожаловать к столу, - радостно воскликнула хозяйка дома при виде нас, широко разведя руками.
Автоматически следуя кодексу правил поведения джентльмена в приличном обществе, которому в годы моей ранней юности отводилось больше времени, чем изучению точных наук, и даже больше, чем военному делу, я услужливо отодвинул стул для Беллы и ее матери, и только после этого уселся сам. Рене была немного удивлена, наблюдая за моими действиями, но мысли у нее были совершенно мирные: Какая галантность! Я такое только в кино и видела... в очень старом. Необычный парень. Кто его так воспитал? Хм… Интересно было бы познакомиться с его мамой.

Я разложил на коленях приготовленную льняную клетчатую салфетку и приготовился к худшему в своей жизни завтраку.
Память подсказывала мне, что это было очень вкусно, но то, что я видел сейчас, отнюдь не убеждало меня в подлинности моих воспоминаний. Хруст хлопьев, встречавшихся друг с другом в воздухе, и опускавшихся на дно глубокой миски, посылал по моему телу колкие мурашки брезгливости. Все свои силы я направил на то, чтобы сконцентрироваться на процессе, ведь при поглощении этой мерзкой, склизкой консистенции я должен буду делать вид, что доволен завтраком, и при этом выглядеть убедительно. Я сомневался, что мне это удастся, но выбора у меня не было. Я должен быть нормальным, насколько это вообще возможно. От напряжения у меня звенело в ушах, я почти не следил за их разговором, точнее, я слышал, о чем они говорят, но слова не могли проникнуть в мозг и зарегистрироваться в нем.
Я поймал на себе пристальный взгляд Беллы. В ее глазах плескалось любопытное ожидание – ей не терпелось узнать, как я собираюсь уклониться от еды на этот раз. Я взял ложку и решительно пододвинул к себе тарелку. Любопытство во взгляде шоколадных глаз сменилось искренним изумлением. Ложка в ее руке, которой она уже успела зачерпнуть – возможно, не первую – порцию хлопьев, замерла на полпути ко рту и так и повисла в воздухе. Я задержал дыхание, чтобы хотя бы не чувствовать отвратительной запах размоченной мякоти, которую мне предстояло жевать. И, сжав в кулак левую руку, лежавшую под столом на коленях, я внутренне зажмурился и сомкнул губы вокруг ложки с совершенно неаппетитной на вид консистенцией. И начал монотонно жевать. Мысленно я проклинал Келлога с его компанией по производству снэков и себя – за то, что не смог придумать какого-нибудь другого способа увезти Беллу из Форкса на эти выходные. И тут же цыкнул на себя, ведь самое главное – безопасность Беллы. А эту мелкую неприятность я переживу. В конце концов, кукурузные хлопья не входили в список продуктов, смертельных для вампиров. Вряд ли такой список вообще существовал. Так что это мелочи. Я начал жевать активнее и – чуть напрягшись – проглотил первую ложку своего чудо-завтрака и зачерпнул вторую.
Выражение лица Беллы снова сменилось – на этот раз оно выражало сожаление за то, что мне приходится это терпеть. Под столом она протянула руку и положила ее поверх моей. Я разжал кулак и, сжав ее ладонь, постарался улыбнуться, чтобы подбодрить ее и показать, что я в порядке – и не такое приходилось терпеть. Справляться с жаждой ее крови было куда сложнее. И в первую нашу встречу, и даже сейчас. Каждый раз, когда я вдыхал запах ее крови, я боролся с жаждой. Боролся с собой, боролся с жившим во мне хищником, боролся со своей природой. И, кажется, вполне успешно. Даже не прилагая к этому все имеющиеся у меня силы. Это не стало легко, но было уже проще.
Поэтому совладать с брезгливым отвращением во время поедания какой-то мерзкой кашицы я был вполне в состоянии. Но повторять этот, хоть и не новый для меня, опыт не хотелось бы.
- Так куда мы отправимся сегодня? – встав, чтобы налить всем кофе, спросила Рене. – Вы наверняка хотите отправиться в Джексонвилль, ознакомиться с городом и, может быть, даже походить по магазинам, - но тут же поправилась, - хотя Белла никогда не любила магазины. Пляж, аквапарк, заповедник Карри…
Она с энтузиазмом перечисляла варианты мест, которыми мы могли бы заинтересоваться, как туристы, впервые прибывшие в этот город.
- О! А, может, посетим Университет Северной Флориды? Сегодня учебный день, мы могли бы устроить себе личный День открытых дверей и узнать про поступление. Что скажете про возможность стать его студентами и переехать туда, где чуть меньше дождей и пасмурных дней, чем в Олимпии??
Я не стал обольщаться тем, что она спрашивала у обоих – наверняка из вежливости. Но дело оказалось в ином. На мое сомнение мать Беллы, хмыкнув, мысленно ответила: Сомневаюсь, что моя дочь захочет уехать от своего парня. Да и он тоже вряд ли ее отпустит. Вон, даже сейчас руку ее не выпускает. Как будто утащат! Так что если хочу чаще видеть дочь, заманивать ее в местный колледж нужно вместе с Эдвардом.
Белла была права – Рене оказалась очень проницательной и видела гораздо больше, чем должна была, и уж куда больше, чем могло показаться при первом знакомстве. Такие рассеянные и несобранные дамочки обычно бывают и крайне невнимательными, больше погруженными в себя, чем ориентированными на окружающих. Рене же умудрялась сочетать в себе наряду с легкомысленностью, еще и наблюдательность и аналитический ум. Оставалось только гадать, чем это может для меня обернуться. Что ж, мне следует быть вдвое осторожнее, и не допускать глупых оплошностей.
- Поступать в университет Джексонвилля? Ты серьезно? - осторожно поинтересовалась Белла.
- Ну конечно! Было бы здорово! Если ты не захочешь жить со мной и Филом, то сможешь поселиться в кампусе, я не стала бы возражать. Но все равно мы бы чаще виделись, встречались бы в городе, ты приезжала бы к нам на выходные, - все более воодушевлялась Рене, - и Эдвард тоже, если он не против того, чтобы учиться здесь, - добавила она, повернувшись ко мне.
Я как раз успел доесть свою порцию хлопьев, и теперь мог свободно дышать, а значит, и говорить. Во время еды я не мог принимать участие в разговоре, но никто, казалось, даже внимания не обратил на мое тотальное молчание.
- Спасибо за предложение, миссис Дуайер, но вряд ли это возможно. В большинстве учебных заведений прием уже завершен, - вежливо ответил я, опасаясь отказом настроить ее против себя.
Но Рене была не из тех, кто обижается по пустякам.
- Элитные частные колледжи, наверное, уже и закрыли прием, но простые федеральные университеты еще ждут своих студентов. Я узнавала, - возразила мама Беллы.
- Ты узнавала? – удивилась Белла. Довольная собой, ее мама кивнула. Белла покачала головой. - Мама, я же говорила тебе, что мы с Эдвардом уже получили приглашения. Мы едем в Университет Аляски. Это дело решенное. Поэтому посещение Университета Флориды можешь вычеркнуть из своего списка развлечений на сегодня, - категорично заявила Белла.
Рене насупилась, но это было мимолетно. Уже через секунду ее лицо разгладилось и она подскочила убирать со стола тарелки. Побросала - вот именно не сложила, а беспорядочно покидала - их в посудомоечную машину, но включать не стала.
- И меня, к сожалению, тоже, - я решил, что это удачный момент для того, чтобы осведомить Рене о моем намерении не идти с ними сегодня.
- Почему? – она была удивлена, хотя сама для себя еще не решила, была ли эта новость для нее неприятной или, напротив, все складывалось удачно – она могла побыть наедине с дочерью. – Тебе кофе со сливками, или черный? А сахар? – спросила она, подходя к кофемашине.
Еще сливок? Я поспешил отказаться.
- Нет, - покачал головой для убедительности, - ни того, ни другого. Я люблю черный.
Кофе я и в прошлой жизни не очень жаловал, и в этой вряд ли мне понравится вкус темной матовой бурды.
Рене поставила передо мной крохотное блюдце и такую же маленькую – к моей огромной радости – чашку. Я с опаской отхлебнул. Кофе был горячее и жиже, чем кровь, которую я привык пить последние много-много лет. И он был горьким, а кровь – сладковато-соленой. Но, на удивление, вкус кофе не показался мне противным. Я бы даже сказал, что он был безвкусным.
- В моем классе по неорганической химии нам задали к понедельнику написать курсовую работу по очень сложной теме. Я взял с собой учебники и буду заниматься. Миссис Медина очень строга и сурова к тем, кто безответственно подходит к выполнению домашнего задания, - я кротко улыбнулся.
Боже, как он очарователен. Уверена, преподаватели женского пола не могут устоять перед такой улыбочкой. И вряд ли эта Медина – исключение. С такой внешностью и обаянием учиться, должно быть, в разы легче… Я бы тоже в школе не отказалась от этого бонуса.
- Поэтому я не смогу составить вам компанию. И вам придется одной следить за Беллой и оберегать ее от падений и ушибов, - подмигнул я ей, сжав при этом ладонь Беллы, которую все еще держал в своей руке под столом.
Рене засмеялась и пообещала быть бдительной.

Когда мы с Беллой вернулись в комнату, я извинился перед ней и удалился в ванную. Там я сунул в рот два пальца, вызывая у себя рвоту, тем самым очистив желудок от отправленных в него хлопьев и кофе. После я быстро умылся и почистил зубы. Мне было необходимо освежить полость рта. Чистка зубов была для меня привычным делом, ежедневным ритуалом. Не то, чтобы это было мне нужно. Совсем нет. Но это была одна из тех человеческих привычек, с которыми я старался не расставаться – делая то же, что и раньше, я меньше чувствовал себя монстром. Выйдя из ванной, обнаружил Беллу возле двери.
Она обеспокоенно - и с немалой долей недоверчивого удивления - спросила, не плохо ли мне. Я усмехнулся: мертвецу не может быть плохо.
- Тут немного другое, Белла. Мы же почему уклоняемся от еды – ну помимо малоприятных вкусовых ощущений, – я сел на диван и, притянув ее к себе на колени, уместил свой подбородок у нее на плече. – В теле вампира отсутствует метаболизм. Полностью. Что бы я ни съел или не выпил, это камнем падает в мой желудок или застревает на полпути к нему. Навсегда.
Явно пораженная услышанным, она смотрела на меня, но, спустя пару минут, кивнула – мои слова не противоречили тому, что она уже знала.
Я попросил: - Обещай, что вы не пробудете в городе очень долго. Я буду скучать.
Вместо ответа она наклонилась и, потершись кончиком теплого носа о мой ледяной, неожиданно поцеловала меня. Обожгла дыханием и завела сорвавшимся с губ слабым стоном. Резко выдохнув, я крепче прижал ее к себе, впился губами в ее влажные и подрагивающие губы, и, цепляясь за ускользавшее от меня сознание, подумал: Пусть это мгновение никогда не заканчивается.
Но меньше чем через минуту снизу раздался громкий голос Рене, оповещавший, что отведенные Белле на сборы десять минут уже истекли.
Я с сожалением оторвался от жарких губ, и нехотя поставил любимую на пол. Дыхание у нее сбилось, щечки пылали, а глаза горели диким блеском. Она сделала недовольное личико.
- Повезло тебе, Эдвард Каллен. Но как только я вернусь, мы обязательно продолжим, - пригрозила она мне хриплым от возбуждения голосом.
- Буду ждать, - прошептал я, глядя ей прямо в глаза.
Чуть замешкавшись, будто собиралась еще что-то сказать или сделать, она упорхнула из комнаты. И я остался один. В чужом доме. Эти несколько часов без нее я проведу в ожидании.
В ожидании того момента, когда входная дверь откроется, и мое жалкое существование снова будет озарено светом и теплом.