Когда стены больше не могли выслушивать моих страданий размышлений вслух.

Когда в голове, перемазанной мыслями стали неразборчивы не то что отдельные слова, а целые абзацы.

Когда дни слились в один мерзкий временной кусок, а ночи даже не стремились разбавить полученное убожество.

Когда все, даже самые незначительные вещи в моем доме отвернулись от меня.

Когда я сам отвернулся от себя.

Мне хватило сил только на то, чтобы надеть пальто и выбраться в Снаружесть.

Следующее, что я помню – белый запах.

Кажется, так пахло в тот момент небо, но я не уверен.

Что-то происходило. Людей вокруг было слишком много. Они толкали меня в спину, задевали плечами и издевательски громко разговаривали.

А некоторые, особенно извращенные, притворялись маленькой каштановой девушкой из моих снов.

Из моих пропавших снов.

Зачем другие, не те женщины, носят такую же куртку? Или шарф. Или имеют такой же рост и волосы примерно того же оттенка?

Зачем ни одна из них не является Беллой?

Эти женщины такие жестокие.

Я стоял посреди какой-то неизвестной мне улицы. Небо готово было вот-вот расстаться с накопившимися эмоциями. Судя по низкой температуре, это может быть снег.

Наверное, поэтому пахнет так бело.

Хотя, как я могу судить? Как человек, внутренняя температура которого остановилась где-то на нуле Кельвина, может понять холодно в Снаружести или нет?

Может ей так нравится. Быть простуженной, покрытой легкой изморосью, постоянно шмыгать носами и покрываться мурашками.

Может, это не из-за холода?

Что-то определенно происходило. Я, как мог, искал отвлечения.

Хоть что-то, лишь бы глаза не застилали до тошноты желанные картинки. Теплые и пахнущие Беллой картинки.

Начинаю движение вперед, по внешнему радиусу этой смехотворно упрямой планеты. Голоса вокруг смешиваются в шум так, что невозможно разобрать и слова.

Не то, чтобы мне хотелось что-то разбирать.

Смеркалось. Темнело. Заканчивалось.

День сворачивался, как молоко.

Повсеместно стали загораться огни. Намного ярче, чем обычно. Людей, вопреки здравому и не очень смыслу, стало еще больше.

Возможно, сегодня выходной. Возможно, скоро праздник или конец света. Что, впрочем, тоже какой-никакой, а праздник.

Я поежился. Это не было реакцией на холод.

Скорее на отсутствие. Беллы.

Я сделал еще несколько совершенно ненужных шагов вперед, затем немного по диагонали. Мне хотелось делать что-то механическое, не нуждающееся в моем непосредственном участии.

Пока голова кружилась в вихре шумных, почти кричащих, мыслей, тело двигалось туда, куда ему хотелось.

Мои глаза снова обрели ясность уже перед какой-то витриной. Я несколько раз моргнул, чтобы убрать эту каштановую пелену, заслонившую весь обзор.

В том магазине продавали подарки. Праздничные носки, леденцы, красно-белая цветовая гамма, а также огромные баннеры гласящие «счастливого Рождества» и «счастливого Нового года», навели меня на определенные мысли.

Скоро Рождество? Или оно уже прошло?

Я забежал в этот магазин.

Вдруг всё стало настолько важно, что перед глазами заплясали яркие точки от напряжения.

Сколько же я пропустил? Сколько дней выкинул зря?

Что делала Белла в праздник? Была одна или с кем-то?

Эти простые, на грани банальности, вопросы, обрушились на меня всей тяжестью, которую только могла предоставить Снаружесть.

Жизнь проходит мимо. И если я уже давно привык к её издевательскому игнорированию, то почему мне сейчас не все равно?

Почему я продолжаю задаваться вопросами?

- Какое сегодня число? – тихим шепотом спрашиваю у продавца.

- Двадцать третье, сэр, - вежливо отвечает он.

- Декабря? – уточняю.

Он удивленно кивнул. А я же, одновременно с его движением головы, выпустил из легких весь скопившийся воздух, испытывая глубочайшее облегчение.

Я не пропустил Рождество. Пока не пропустил.

Чтобы добраться до дома, мне пришлось ловить такси. Я серьезно понятия не имел, где находился, а тем более, как оттуда выбраться.

Меня пробивала дрожь, больше похожая на нервное подергивание.

Забежав в холл, я встретился глазами с Бобом. Он был уставшим и молчаливым.

- Скоро Рождество, Боб! – мне показалось, что я смог даже улыбнуться.

- С наступающими праздниками, мистер Каллен, - отстраненно проговорил он.

- Куда? – я подошел поближе и положил руки на стойку.

- Сюда.

- Сюда наступают праздники?

- Обычно, да. Но если человек не впускает их, они просто проходят мимо.

- Не хочу пропустить, - слишком громко отреагировал я.

Боб пожал плечами и ничего не ответил, но продолжил вглядываться в мое лицо.

- Как мне впустить их? – я склонился чуть ближе, будто спрашивая что-то неприличное.

- Просто откройте.

- Дверь?

- Лучше сердце. Но дверь тоже не запирайте, - заметно повеселев, ответил Боб.

- Я… - слова застряли где-то в желудке. Подкралось чувство тошноты и бессилия. – Она ушла, - это прозвучало, словно смертельный приговор.

- Да, я знаю, - и не продолжает. Смотрит и молчит. Чего он ждет?

- Я не тот… - сбился с мысли. – Я не смогу… - страшно заканчивать начатое. – Мы не… - снова молчу.

- Чего вы хотите от меня, мистер Каллен? Чтобы я убедил вас в обратном? Чтобы сказал, что вы прекрасная пара, что Белла переливае6тся всеми цветами радуги, когда рядом с вами? Или чтобы сказал, что вы и правда не подходите ей?

- Я не подхожу?

- Нет. Ей нужен сильный мужчина, который умеет брать на себя ответственность. Знает, что значит быть взрослым и самостоятельным. Вы же абсолютно не такой.

Я возмущенно вздохнул и подавился напичканным глупыми словами кислородом.

- Но так вышло, что она вас любит.

Я сокрушенно покачал головой, полностью вникая в смысл сказанного Бобом.

К сожалению, Белла любила.

К несчастью, меня.

Я махнул рукой и пошел к лифту. Боб шумно выдохнул в мою спину.

Когда я открыл входную дверь, ночь уже ждала меня внутри. Выкрасила стены в безутешно-серый.

Мои кости ныли, как у активно растущего подростка. Голова гудела, словно набирающий высоту лайнер. Сердце стучало по нарастающей.

Я хотел спать, есть и курить. Но еще больше – жить.

Поэтому я закурил сигарету, потом еще одну. Выпил несколько чашек чая подряд. Затем снова покурил.

Сквозь темные окна в квартиру просился лунный свет. У меня не было причин не впускать его, и я открыл створки.

Декабрь по-хозяйски прошелся по моему дому. Ужалил лицо. Обветрил губы.

В спальне меня стало клонить в сон.

Я лег на кровать, выбрасывая одеяло на пол за непригодностью. Лёгкие завибрировали от кашля. Руки обхватили подушку, как нечто, помогающее удержаться в сознании.

Я – разбросанные по полу части мозаики.

Я высушен, выжат и выветрен.

Вывернут наизнанку.

От моих убеждений остался только пепел, который осыпается на глаза, заставляя их слезиться.

Первое: я жажду наступления этого загадочного, почти фантастического завтра. Мне даже кажется, что это практически нормально. В Снаружести все живут этим идеалистическим днем.

Завтра я сделаю всю домашнюю работу. Завтра я заработаю много денег.

Завтра я улажу все проблемы со своей второй половинкой. Завтра я навещу родителей.

Завтра у меня будет очередное «завтра», на которое так удобно ссылаться.

А потом еще и еще. Где-то на горизонте маячит привлекательное послезавтра.

После, после, после. Потом. Не сейчас. Не сегодня. Никогда.

Следующее, о привязанностях. Ну, с этим проще. Я не привязан.

Я увлечен, одержим, предрасположен, припечен, прилипчив, испытывающий нужду, влечение, симпатию, необходимость, благоговение и нетерпение.

Но я не привязался к Белле.

Прикипел.

Ну и вишенка на моем удрученно-печальном торте – в последнее время я все чаще соотношу себя со временем. Опираюсь на него. Отталкиваюсь от него.

Осталось только заклеймить себя наручниками наручными часами.

Сегодня она пришла ко мне. Моё каштановое наваждение настигло меня разрушительным цунами, оглушительным озарением, спасительной катастрофой.

Я был абсолютно дезориентирован её появлением.

Моя притягательная пропасть.

Моё лучшее стихийное бедствие.

Мой теплый апокалипсис.

К сожалению, я прекрасно понимал, что это сон. Беллы не было со мной в реальности. Она являлась лишь выдумкой моего подсознания.

Его издевкой.

К счастью, я прекрасно понимал, что это сон. А значит, она не могла уйти, пока я не проснусь. Мой каштановый спутник вернулся. Сопровождал меня в этом городском лабиринте. Кружился где-то рядом, завлекая меня всплесками тепла.

Одурманивал спящее сознание.

Вызывал почти бесконтрольное, обжигающее, отчаянное желание не просыпаться вообще никогда.

Призывал. Требовал.

Или проснуться и сделать все возможное, чтобы вернуть хоть что-то. Если еще можно вернуть. Если еще можно. Можно еще?

Я открыл глаза, находясь все с той же темнотой, с которой и засыпал. Ночь встряхнула плечами, смахивая звездные крошки со своего плаща на черное небо.

Мой сон мог длиться как несколько минут, так и целые сутки.

Проспал ли я Рождество, Беллу, жизнь?

Я выбрался из кровати. Голова кружится, словно я все последние деньги потратил на катания на карусели. Ноги заплетаются.

Толстовка не греет. Внутренние резервы исчерпаны так, что черпаками исцарапано все дно. Я открываю ноутбук, который не трогал очень долгое время.

Пальцы зависают над клавиатурой.

Что я хотел сделать? Чего я хочу?

Инстинкт самосохранения вдалбливает в голову мысли о необходимости Беллы. О её тяжелейшей недостаточности.

Я тону. Я утопающий. Уходящий на дно.

Когда человек тонет, инстинкты берут верх над любыми доводами разума. Мозг отключается. Им правят только самые примитивные рефлексы. Вцепиться покрепче в того, кто тянет тебя наверх. Сжать так, что потом останутся синяки. Если вы выживете. Не дать ему спасти тебя, а просто тянуть вниз, за собой. Инстинкт самосохранения работает против тебя же самого, а еще и, вдобавок, против того, кто хочет тебя спасти.

Я опускаю пальцы на клавиатуру, позволяя своей эгоистичной жажде жить, выжить, выплыть руководствовать мной. Управлять.

Я надеваю одежду просто чтобы не выделяться среди Снаружести. Людей нет. Нью-Йорк как будто вымер. Сколько же я проспал?

Развешиваю что-то около двадцати копий. Да, инстинкт хочет быть абсолютно уверенным в том, что я выживу. В том, что Белла вернется.

Возвращаюсь домой и прямо так, не раздеваясь, валюсь на кровать. Мои силы иссякли вместе с любыми желаниями. Холод, крепкой хваткой вцепившийся в квартиру, проникает во все внутренности через поры.

Я покрыт инеем. Изнутри и снаружи.

Веки становятся все тяжелее под весом ледяной корки. Эта зима въелась в мою голову.

Обволакивающая темнота моей комнаты проникает под закрытые глаза. На горло наступила пустота.

Горячие всплески обжигали моё лицо легкими касаниями. От разницы температур организм испытал настоящий шок.

Я нахмурился и чуть повел головой. Прикосновения прекратились только для того, чтобы через мгновения вернуться с новой силой. Моё лицо обхватило горящее кольцо.

Ресницы оттаяли, и у меня появилась возможность открыть глаза.

Я испытал сразу несколько видов потрясения.

Белла сидела на кровати, так хорошо близко, её руки порхали по моему лицу, брови соединены в расстройстве, волосы растрепанны, щеки красные от поцелуев зимы.

Прекрасна.

- Хочу быть единственным, кто целует тебя, - прохрипел я.

- Ты и есть, - она провела пальчиком по моим губам. – Эдвард, ты выглядишь откровенно плохо. – Она грустно покачала головой.

- Это поправимо, - успокоил я её и втянул холод, перемешанный со сладким запахом Беллы.

- Я видела объявление, - начала она.

- Он надеялся на это.

- Он?

- Мой инстинкт самосохранения.

Белла кивнула и закусила губу. Мне до одурения сильно хотелось прижать её к себе, почувствовать, что она действительно здесь, живая, красивая, теплая и вкуснопахнушая.

- Так значит, ты решил… - она не закончила предложения, позволив мне дополнить.

Я приподнялся, обхватил её руками и уложил нас обратно, пряча лицо в её шею. Белла была одета в куртку, и я тоже, так как зима основательно обосновалась в моей квартире, но я всё равно моментально начал отогреваться.

Оттаивать.

- Пожалуйста, - начал я, но замолчал, так как не знал, что сказать дальше.

Белла тяжело вздохнула. Ледяными губами я целовал её шею, отчего она покрывалась миллионом мурашек.

- Мне необходимо твоё присутствие, - выдохнул я в её кожу. – Мне необходима ты. Здесь. Я нуждаюсь во всем, что ты можешь мне дать. Только…

Я не смог закончить, так как Белла спустилась чуть ниже и прикоснулась ко мне своими горячими губами.

Это путало мысли и сбивало с толку, но я всё же смог отодвинуться на сотую часть миллиметра и закончить:

- Только, пожалуйста, не надо любить меня.

________

*Саша Птица

P.S.