- Эдвард? Ты спишь?

Тихо шепча, Белла проводит кончиками пальцев по моим крепко сцепленным у неё на животе рукам, и я, и правда, слегка задремавший в гамаке под аккомпанемент её дыхания, шума листвы в кронах и пения птиц на деревьях по всей округе, тут же пробуждаюсь от поверхностного сна и, приоткрыв глаза, обнаруживаю всю ту же созданную высокими стволами и растительностью на могучих ветках тень, в которой мы и прячемся от палящей жары двадцатых чисел июля. Чуть правее стоит подаренная мною на День рождения коляска с Эйденом внутри, но с соской во рту он тих и безмятежно спит, и это даёт мне все основания понять, что причина зова, в чём бы она не состояла, заключается не в том, что он заболел или проснулся, или собирается плакать. Я ещё не до конца насладился личным временем с Беллой. Звучит ли это неправильно? Конечно же, да. Испытываю ли я угрызения совести, опять в некоторой степени думая лишь о себе и тем самым, возможно, повторяя ошибки прошлого? Разумеется, нет. Я ведь заслужил согревающее меня изнутри счастье?

- Так, слегка, но уже нет. Ты в порядке? Хочешь встать?

- Нет... Хочу кое-что рассказать, - отвечает Белла, и, вздохнув, я уже знаю, чего ожидать. Верная своему первоначальному намерению, за последние семь дней она неоднократно порывалась продолжить разговор с того места, на котором он прервался, и нет, я ни разу не отвлекал её собой и своим телом, и вообще ничего больше не было, но снова и снова переводил воображаемые стрелки под разными надуманными предлогами, потому что мне более не хочется ничего знать. Точнее это уже не первостепенно, и я легко смогу прожить без ненужных мне подробностей личного характера, касающихся её прежней жизни. Стоит ли пояснять, что я в очередной раз пытаюсь закончить всё это?

- Не нужно, ладно? Мне... и так с тобой хорошо.

- И мне тоже, Эдвард. Но... я хочу освободиться. Ты... ты дашь мне это сделать? - проникновенно спрашивая словно у воздуха, слегка подрагивающей и печальной тональностью обращается ко мне Белла, стиснувшему её только сильнее и безумнее, и понимание того, что она будто задыхается, держа всё в себе и не давая выхода перипетиям своей судьбы, толкает меня на то, чтобы окончательно принять её такой, какая она есть, со всем тем, чем она считает крайне важным и необходимым поделиться, чтобы не осталось больше ни одного мрачного пятна.

- Мне... мне просто молча слушать и ничего не говорить? Или...

- Да, пожалуй, лучше так.

- Хорошо. Тогда... начинай, когда будешь готова.

И, глубоко вдохнув, Белла повествует мне обо всём, о чём, как ей кажется, я должен иметь не обрывочное, а полное представление. Про не самую лучшую компанию, с которой она когда-то была связана, состоявшую в равных долях из её бывших одноклассников и их знакомых, и про то, что благодаря именно им и в свою очередь уже их приятельским связям они все однажды и оказались на домашней вечеринке одного парня, который был несколько старше их и приехал домой на лето перед последним годом в колледже. Закономерно и логично я думаю, что именно этот... хозяин дома и сотворил с ней много всего, в том числе и оставил ей на память ребёнка и ответственность на всю жизнь, пока по ставшему особенно грустным голосом не понимаю, что есть что-то ещё. Пока не узнаю, что тогда там был и его сокурсник, приехавший погостить на пару недель, и что именно им Белла и увлекалась.

- Я и так не была примерной девочкой, а с ним и вовсе стала совершенно омерзительной... Но поняла я это гораздо-гораздо позже. Наверное, даже не тогда, когда только узнала о беременности, а когда взяла и записалась на аборт... Ты представляешь, мой голос даже не дрогнул, - очень тихо, почти неслышно говорит Белла с презрением к самой себе, и вот сейчас буквы и слова в её исполнении как раз и являются бессвязными, нечёткими и нервными. - Отвратительно, правда? Моё существование, можно сказать, превратилось в самое ужасное клише, и внутри меня зародилась новая жизнь, а всё, о чём я думала, это о необходимости как-то решить эту проблему до наступления своего заключительного учебного года, пока не стало слишком поздно... У меня не было семьи, и, исходя из этого, я, пожалуй, должна была отреагировать как-то иначе, ведь вот он, шанс навсегда перестать быть одной, даже если это отбросит меня на грань выживания, но нет... Я отреагировала так же стандартно, как многие другие до меня, и ненавидела себя за это. И, уверена, пошла бы до конца, если бы они не сказали, что всё равно обязаны меня осмотреть... Мне не хотелось ничего видеть, но я... Я не удержалась и взглянула на экран. Прежде, чем я осознала, что к чему, на моих глазах уже выступили слезы. Эйден... он был всего лишь точкой, но она так выделялась среди остального изображения, что я... Я попросила его распечатать и сказать мне, что теперь делать. У меня не было никаких социальных и материальных гарантий и уверенности в завтрашнем дне, и мне ещё предстояло как-то закончить школу, а мысль о том, чтобы появляться на публике с огромным животом, внушала лишь стыд, страх и ужас, но я не смогла. Просто не вышло... - плачущим голосом заканчивает Белла, тем не менее, ничего не сказав о том уроде, который, как и следовало ожидать, просто с ней спал, но никогда не относился бережно, заботливо и с должной нежностью, и я говорю то, что реально думаю:

- Не пойми меня неправильно, но я рад, что не сложилось.

- Ты это осуждаешь? Ну, аборты?

- Согласно статистике, их делают примерно пятьдесят пять миллионов женщин в мире ежегодно, то есть двадцать один процент всех беременностей прерывается искусственным путём. В возрасте же до двадцати лет первую беременность прерывают семьдесят пять процентов девушек. Но кто я такой, чтобы осуждать? И к тебе бы я тоже так не отнёсся.

- Ты... ты это сейчас что, пытаешься меня оправдать?

- Что-то вроде того, да... У тебя были социальные проблемы, Белла. На мой взгляд, тобой руководило больше, чем просто нежелание, вызванное юным возрастом. Ты имела реальные основания сделать то, что собиралась, понимаешь? Но... тогда мы бы не познакомились, а я счастлив, что ты есть, - честно и полностью откровенно снова сознаюсь я, обнимая тёплое тело ещё крепче и чуточку жёстче, но в конечном итоге всё-таки не удерживаю краткий и несколько грубый вопрос внутри себя, - но... где... где, прости, этот ублюдок, что тебя бросил?

- Этот... этот, как ты выразился, ублюдок сейчас наверняка работает в одной из адвокатских контор, где в принципе и собирался закрепиться ещё на стадии стажировки, совмещая её с подготовкой к экзаменам и выпуску. Не то чтобы я сильно много о нём знаю, но... давай ты не будешь называть его так.

- С чего бы это вдруг? - злее необходимого спрашиваю я, ощущая желание достать урода из-под земли и научить его уму-разуму, раз родители и учителя провалили эту нехитрую задачу, и бешенство, что после всего Белла ещё его и защищает. Она что, его любит? - Только не говори мне, что ты... - я даже не могу закончить это предложение, настолько всё происходящее мне поперёк горла. Разумеется, не Белла, но вероятность того, что у неё чувства к тому, кто их и её саму совершенно не достоин.

- Конечно, нет, - хмурясь, яростно отвечает она, поворачиваясь на левый бок рядом с правой стороной моего тела и одновременно с прикосновением к вороту моей футболки находя со мной серьёзный зрительный контакт, - я давно прозрела от любой влюблённости, которую даже не факт, что ощущала, но дело вовсе не в этом... Просто нельзя винить человека и желать его чуть ли не убить за то, о чём он даже не подозревает.

- Ты ничего ему не сообщила? - это риторический вопрос, ведь я вижу ответ на мгновенно наполнившемся некоторым болезненным стыдом лице и, отстранившись, впрочем, без особого на то желания, ставлю ноги на газон прежде, чем встаю и отхожу на шаг от гамака. Немного разложив новые сведения по полочкам, я, конечно, поворачиваюсь обратно, но требуется ещё не одна минута, чтобы действительно всё переварить. То, что Белла такая святая, что просто дрожь берет. Кто-то другой бы рассудил, что ребёнок должен знать отца, и попытался бы принудить того быть в жизни малыша, а в крайнем случае, доказав факт родства, стал бы взыскивать алименты, но Белла... - То есть он уехал прежде, чем ты сама всё поняла, и всё, как в воду канул?

- Нет. Я могла бы ему сообщить, если бы захотела, но зачем? Мы не любили друг друга и ни одного дня не состояли в ответственных и серьёзных отношениях, и, оглядываясь назад, я... Рядом с ним я расслаблялась, только будучи немного навеселе... Это ужасно, я знаю, но и я была такой... слепой и словно растворившейся в том, кто видел во мне лишь легкодоступную добычу. Мясо, понимаешь?

- Ну, всё. Достаточно, - я опускаюсь на колени перед ней, потому что хочу поддержать и устал находиться вдали, но мы вряд ли действительно закончили, - только скажи мне его имя, и я найду его, где бы он ни находился и чем бы ни занимался. Если потребуется, я притащу его с другого конца света. Ты... смеёшься надо мной? - Белла внезапно улыбается, и в голову мне не приходит ничего лучше, чем как расценить её слова именно так. Но она качает головой как раз вовремя, потому что ещё немного, и я бы повалил её назад на сетчатую поверхность гамака и показал ей, что действительно смешно, щекоткой доведя её до истерики.

- Просто... это даже трогательно. Но оставим эту тему, хорошо? Я не была истинно желанной и не хочу навязывать ни себя, ни ребёнка и тем самым рисковать испортить чью-либо жизнь, - как человек, фактически имевший ребёнка, но даже не подозревающий о его существовании до тех пор, пока не стало слишком поздно, я хочу сказать, что дело тут совсем не в вероятности стать обузой и омрачить безоблачное течение чьего-то бытия, а именно в том, что лично я хотел бы знать, что у меня есть ребёнок, а Белла лишает отца Эйдена этого выбора, в то время как он, возможно, заслуживает сделать его сам, но решать это не мне. Быть может, однажды её мнение и изменится, и тогда я поддержу любой её поступок или намерение, но всё же, признаться, надеюсь, конечно, не на то, что этого никогда не произойдёт, потому что это опять же неправильно, но на создание семьи, в которой её малыш станет и моим и будет считать и называть отцом меня.

- Но твоя...

- Моя жизнь не так уж и ужасна теперь...

Только я собираюсь ответить и, возможно, даже показать ей свои чувства, наплевав на то, кто из соседей нас, быть может, увидит, настолько меня переполняют эмоции, как раздаётся звонок во входную дверь, передающийся и в сад, и, вместо более пылких проявлений ограничившись ласковым поцелуем в лоб, я выпрямляюсь и направляюсь в сторону дома.

- Скоро вернусь. Никуда не уходи.

- Не уйду.

Уже оказавшись внутри, я снова слышу звонок и, ускорив шаг, ведь это, похоже, что-то безотлагательное и срочное, отпираю и открываю дверь, по ту стороной которой находится курьер с электронным планшетом и конвертом в руках и почтовой сумкой на плече. Парень, молодой, но не слишком, кажется, не сомневающийся в том, что приехал по нужному адресу, только вот я вообще никого и ничего не жду. Ни людей, ни посылок, ни писем.

- Добрый день, сэр.

- Здравствуйте. Я могу вам чем-то помочь?

- Да. По нашим данным здесь проживает мисс Изабелла Свон. У меня для неё письмо. Не могли бы вы подтвердить, туда ли я попал?

- Да, это здесь. Она во дворе. Мне её позвать?

- Нет необходимости, сэр. Просто распишитесь вот здесь за получение письма, - я расписываюсь специальной ручкой в отведённом для виртуальной подписи окошке, и вскоре в моих руках оказывается конверт не обычного, а более значительного формата, а глаза автоматически цепляются за название, адрес и штамп с гербом университета на плотной бумаге оттенка древесной стружки, но от этого в голове лишь становится пусто. Проще всего просто спросить вместо того, чтобы строить догадки, почему Белле приходит почта, о которой я не имею ни малейшего представления, и перегружать свой счастливый и расслабленный больше положенного мозг.

- Кто приходил? - безмятежно спрашивает Белла, услышав мои шаги, склонившись над коляской, и, наверное, мне уже можно начинать себя ругать, потому что я не вижу иного выхода, кроме как разрушить её настроение вслед за своим собственным. Конечно, я не вскрывал конверт и не копался внутри него, но, когда вчерашней школьной выпускнице приходит весточка из какого-либо колледжа в период поступлений и зачислений, существует не так уж и много вариантов, объясняющих происходящее. Скорее всего, вообще лишь один.

- Курьер, - курьер, которого, немного погодя, мне, возможно, захочется убить. Как будто он, чёрт побери, в чём-то виноват. Это мне надо было проигнорировать дверной звонок. Но разве от этого бы что-нибудь поменялось? Человек, выполняющий свою работу, просто вернулся бы позже, чтобы поставить мысленную галочку напротив моего адреса.

- И что это у тебя?

- Думаю, тебе виднее. Здесь твоё имя, - я протягиваю ей конверт, и, вскрыв его, Белла достаёт два прямоугольных листа, настолько белых, что у меня режет глаз, и вот он, этот момент. Пробегающая взглядом напечатанные чёрным шрифтом строчки, сильно задумавшаяся над их содержанием и предельно сосредоточенная на скрывающемся за ними смысле, она вся вдруг начинает буквально светиться счастьем, будто выиграла в лотерею, и одновременно с этим внутри меня что-то словно лопается. Мыльный пузырь, в котором мы жили всю последнюю неделю? Раз уж они такие хрупкие и ненадёжные, эти семь дней это всё, что мне досталось? Вы серьёзно?

- Это из колледжа. Меня... меня приняли, - радуется Белла, в поиске моей поддерживающей реакции переводя взгляд на моё лицо, но только это происходит, как её улыбка стремительно меркнет, пока не исчезает совсем. Наверное, я чудовище, раз не могу разделить с ней испытываемые ею эмоции, но я зол. Да что там разгневан, на самом деле я почти в ярости, и, конечно, Белла достаточно умна, чтобы всё понять. Откровенно глупых людей в колледжи не берут.

- Вот так ты... со мной? Пока я говорю о семье, ты думаешь, как отсюда убраться? Я... Я что, что-то не так сделал, Белла? Обидел тебя? - конечно, помимо всего прочего, моя первая глубокая и рациональная в отсутствие всяких примесей мысль заключается в том, что я где-то натворил дел и сам этого не заметил, и поэтому мы и имеем то, что есть. С моим-то прошлым это, полагаю, и неудивительно. То, что я думаю так и, сбросив немного груза с души, прежде всего ищу недостатки и промахи в себе.

- Нет-нет, ты всё неправильно понял. Я подала заявление уже очень и очень давно, ещё до нашего с тобой знакомства, а потом лишь уведомила их о смене своего адреса, но ответа всё не было. До сих пор... Но я... Я хочу учиться. Особенно теперь. Ещё больше, чем когда-либо прежде… Они предлагают мне стипендию и отдельную комнату со всеми удобствами, где я смогу быть с Эйденом, а во время занятий при необходимости за ним смогут присмотреть в детской комнате, как раз и созданной специально для таких случаев при колледже.

- Зачем?

- Я тебя не понимаю. Что зачем? - спрашивает Белла, отбрасывая бумаги на гамак и пытаясь взять меня за руки или просто коснуться моего тела хоть как-нибудь, не знаю, но я отступаю на шаг, а может, и на все два и только потом уточняю:

- Зачем ты это сделала? Зачем подала документы? Ты хотя бы думала о том, что учиться с ребёнком на руках будет очень и очень затруднительно?

- Конечно, я думала... Но мне всё равно хотелось гордиться собой. Хотелось верить, что я достаточно хороша и умна, чтобы поступить хоть куда-нибудь, даже если до учебы дело так и не дойдёт. Хотелось получить приглашение, чтобы увидеть, что и другие считают меня достойной.

- Что ж, теперь у тебя есть все основания радоваться и чувствовать собственную значимость. Поздравляю.

- Таким тоном не поздравляют, - сухо замечает Белла, и поскольку мои слова прозвучали точно также, своим наблюдением она попала точно в яблочко. Я вообще не собираюсь её поздравлять. Не с тем, что она планирует меня бросить и, будьте уверены, сделает это, потому что тут её ничто не держит. Подумаешь, какой-то мужчина сказал, что влюбляется в тебя... Это же такая ерунда, верно?

- Да неужели? Спасибо, теперь буду знать.

- Да в чём, будь всё это неладно, твоя проблема?

- Да в том, чёрт побери, что я люблю тебя, но вообще никак не вписываюсь в твои далеко идущие планы.

- Что? - я фактически прокричал сказанное ей в лицо, лишь каким-то чудом не разбудив Эйдена, но только теперь, когда Белла едва слышно и чрезвычайно робко обращается ко мне, осознаю весь масштаб произошедшего. Для себя-то я уже всё понял, но, если бы и собрался поделиться с ней истинной глубиной своих чувств, вряд ли это должно было произойти именно так. Так буднично и обыденно, без ничего, словно мы банально обсуждаем погоду. Но теперь всё так, как есть, а вообще у меня не только нет желания говорить, я и вовсе хочу испариться.

- Ничего. Забудь. Это неважно. Я всё равно не буду тебя ждать... - говорю как отрезаю я, и всего на какую-то долю секунды мне кажется, что Белла вот-вот ударит меня, одновременно произнеся прощальные слова, настолько морально погрустневшей, физически разбитой и эмоционально задетой она выглядит, но она просто отворачивается, чтобы извлечь Эйдена из коляски, и, прижав ребёнка к своему телу, покидает двор без единого слова.

Я же повторяю её путь, но только частично, потому что мне нужно проветрить помутившиеся мозги, заглушить раскричавшийся рассудок и избавиться от скопившегося в голове вздора, и, буквально ворвавшись в гараж, я нажимаю на кнопку открытия его дверей и с ошеломляющим визгом колёс выезжаю на улицу так резко и стремительно, будто мне предстоит важная погоня, и я не имею права терять ни минуты. Но на деле на зачастую превышающей действующие ограничения скорости я просто бесцельно катаюсь по городу, пока мой внедорожник не оказывается там, где я меньше всего ожидал сам от себя его в конце концов остановить. Какая ирония. Я фактически сказал отвалить от меня и не возвращаться без извинений, адресованных Белле, но стоило чему-то пойти не по сценарию, возникшему в моей голове, а в более реалистичном направлении, как они за мгновение перестали быть мне остро нужны, и вот он я, спустя, кажется, вечность неподвижного пребывания в стоящей также без движения машине совсем не удивляющийся открытию передней пассажирской двери и тому вторжению, что оно собой знаменует.

- Эдвард.

- Наверное, ты была права. Быть может, я не особо её и знаю, мама.

Предыдущая глава || Следующая глава