Это звучит слишком самоуверенно, нагло и самонадеянно, и, пожалуй, содержит в себе оттенок принуждения, вся моя фраза целиком, но я ничего не вижу и не слышу, понимая только то, что отчаянно нуждаюсь в ней. Вероятно, Белла даже не осознаёт, насколько именно, и до какой степени глубоко под кожу она мне забралась. Я и сам вряд ли понимаю всё до конца, но, всматриваясь в её глаза, окончательно догадываюсь, что даже если захочу остановиться, уже в любом случае не смогу, потому что целовать её, обладать ею и прикасаться к нежной коже быстро и стремительно становится моим навязчивым и неотъемлемым желанием.

- Что… что ты делаешь? - горячее дыхание обволакивает моё лицо, в то время как Белла старается вызволить свои запястья из моей удерживающей их где-то над её головой хватки, но все эти попытки настолько же жалкие, насколько и безуспешные и вообще лишь подталкивают меня к тому, чтобы не только не отпускать захваченные в плен руки, но и усилить степень сжатия.

И именно так я и поступаю, игнорируя все вопросы, наваливаюсь на неё практически всем телом, прижимая хрупкий организм к стене с небывалой силой. Проходит всего секунда прежде, чем в ускоряющем пульс поцелуе я прикасаюсь к приоткрытым манящим губам, чувствуя резкий выдох, но для меня этот момент кажется не имеющей конца и края вечностью. Я всё ещё говорю себе, что поступаю неправильно, и что мне нужно во что бы то ни стало остановиться, но моя свободная правая рука уже вовсю задирает подол платья. Его нижняя часть сбивается точно на талии, мои мозги затуманивает невероятная потребность, и всё, что творится в голове, так и тянет превратить в реальность, воплотив наяву самые смелые и безрассудные фантазии. Чувствуя под пальцами кромку кружевных трусиков, я аккуратно подхватываю резинку, чтобы подобраться ближе, лишь бы только показать Белле, что я могу ей дать, одновременно с этим позволяя своему языку дерзко ворваться в её рот. И, конечно, она сопротивляется… Ведь дремавшее внутри меня чудовище отныне пробудилось и сейчас заботится лишь о том, что нужно мне. Но я знаю, она тоже хочет. Не меньше моего. Этот жар, исходящий от её тела, ни с чем не спутать. Да, она молода, но отнюдь не невинна.

- Разве ты этого не жаждешь? - наконец отстраняюсь я и снова нахожу её взгляд в поиске ответов.

- Пусти меня, - без особых эмоций и со слегка сбитым дыханием лишь отвечает она, но это всё. Всего два почти сухих слова, в то время как её тело ясно и чётко говорит об обратном. О том, что она хочет меня. И это полностью и безоговорочно взаимно.

Но я отпускаю её руки, и, клянусь, в её глазах мгновенно проявляется разочарование, будто кто-то, проходя мимо, взял и щёлкнул выключателем. Практический разбитый, я вижу, как, бросив на меня взгляд, наполненный несочетающимися друг с другом сожалением и обидой, неловко поправив свои трусики и приведя в порядок немного измявшуюся моими стараниями одежду, она делает неуверенный шаг в сторону двери, тем самым скрываясь внутри дома, возможно, чтобы пойти к Эйдену, но я не верю ни единому слову и отталкиваюсь ладонями от стены, к которой совсем недавно её прижимал, пересекая комнату, хватаю Беллу за запястье и притягиваю желанное тело к себе.

- Нет, девочка. Сегодня я тебя никуда не пущу, - выдыхаю я, и это словно избавление от тянущего на дно груза, и снова заявляю свои права на её губы, от которых буквально схожу с ума. И в этот раз она не противится, а я в свою очередь едва сдерживаюсь, чтобы не сорвать с неё это нестерпимо раздражающее мою душу платье.

- Эдвард… - она пытается что-то сказать, но я не хочу ничего слышать. Единственное, в чём я заинтересован, это в том, чтобы только целовать. Только касаться. Только наслаждаться. И она мне этого не запретит. Никто не запретит.

- Я люблю тебя, слышишь? - взрываюсь эмоциями я и, схватив её за талию, подталкиваю к дивану. От неожиданности она смотрит в мои глаза с лёгким испугом и, уже оказавшись среди подушек мягкой мебели, пытается вернуть на причитающееся ему место так кстати задравшееся для меня одеяние, но я не даю Белле никакого времени на раздумья или действия и, схватив край единственной, кроме белья, одежды на ней, медленно тяну его ещё выше, одновременно задевая кожу сливочных бёдер, пока не добираюсь до определённо не позволяющей мне продолжать части тела. - Приподнимись.

- Что? - с задыхающейся тональностью произносит Белла, раскрасневшаяся, милая и смущённая, и, глядя на её рот и неминуемо напрягаясь, я с трудом заставляю себя не думать обо всех тех грязных и вряд ли допустимых для неё вещах, которые мне бы так хотелось с ним сделать.

Не размышлять о них мучительно тяжело и практически невозможно, но я просто повторяю сказанное хриплым от возбуждения голосом и, едва она опрометчиво чуть меняет положение своего тела, резким перемещением ткани успеваю оголить для себя белые трусики с ажурной окантовкой и вернувшийся в форму живот. Надавливающим движением мои руки тут же прикасаются к частично обнажившейся спине, делая нас ближе друг к другу, но мне этого решительно мало и недостаточно. Я хочу большего, гораздо и в значительной степени. Хочу попробовать её.

- П-постой, - шепчет Белла, понимая всё абсолютно правильно и единственно верно и начиная ёрзать, словно в попытке сбежать, но сегодня и впредь у неё больше никогда ничего не выйдет.

Одного раза вполне достаточно, и повторения я ни за что не допущу. Просто не позволю. Она моя, хочет того или нет, и, я уверен, давно для меня готова, но если она действительно соберётся уезжать, то должна знать, что теряет и оставляет позади, и, решившись, я необратимо и беспощадно целую её прямо там.

- Эдвард… - она явно не знает, что делать, то ли просто прикрыться, то ли вообще исчезнуть с глаз долой, и мне если и не всё, то многое понятно, но нужно, чтобы она банально доверилась. Расслабилась и отпустила себя. Это первоочередная необходимость. Чуть ли не вопрос жизни и смерти…

- Просто… просто наслаждайся, ладно? - с требовательной интонацией прошу я и повторяю поцелуй, при этом сопровождая его несколькими собственническими и слегка дикими движениями языка, и до моих ушей доносится несдержанный громкий стон, а юное тело в моих руках начинает дрожать. Да, девочка, ты только оставайся, и тогда такое я буду делать с тобой столько раз в день, сколько ты пожелаешь.

Я продолжаю целовать её внизу до тех пор, пока она не напрягается в окончательном освобождении, и лишь тогда отстраняюсь, перебираясь к её слегка вспотевшему лицу и размещаясь между её по-прежнему разведённых ног, пока она переваривает новый опыт и связанные с ним впечатления и эмоции. Внезапно неожиданно напористые руки уже стягивают футболку с моего тела и, когда та приземляется куда-то на пол, почти до боли стискивают мою поясницу, тем самым прижимая меня всё ближе, теснее и плотнее, ноги Беллы обвивают мой торс, в то время как я фактически вдавливаю её в тканевое покрытие дивана, а тонкие и миниатюрные пальчики разбираются с завязками на моих шортах и неуклюже чуть стягивают их вниз вместе с нижним бельём. Кому-то явно не терпится, но я не хочу сильно спешить. Правда, она считает иначе, и, недолго думая, сжав правой рукой её затылок, левой я окончательно избавляю её от трусиков, а уже мгновением спустя прижимаюсь к своей девочке, но не проникаю в неё. Привлекательная, будоражащая разум и почти напрочь лишающая рассудка, такая она вся для меня, и я понимаю, что не смогу без неё. Не выдержу без её присутствия в своей жизни во всех смыслах, а не только в физическом. Но она выглядит так, словно ожидает обычного и банального секса, чтобы, вероятно, снова постараться уйти сразу после наступления кульминации, неважно, только опять моей или уже обоюдной, но это… этого не будет.

- Что…? Ты…? - Белла запинается и инстинктивно в очередной раз пытается хоть как-то прикрыться, как только я отстраняюсь от неё, и мне становится обидно, что она так реагирует, но я всё равно хочу открыть ей другую сторону наслаждения, ту, где она лично сможет контролировать весь процесс, и, ловко подхватывая её за талию, меняю нашу позу, садясь и притягивая её к себе.

- Прочувствуй это, - шепчу я, прижимая Беллу к своему телу, и практически насаживаю её на себя неожиданно резко и грубо, отчего она захлёбывается вдохом и пытается найти морально утерянную точку опоры в моей шее, которую на удивление крепко сжимают ласковые пальчики.

Я же пытаюсь справиться с ощущением влажной тесноты женского тела, которое, кажется, без любых движений способно довести меня до пика наслаждения, но ради Беллы мне надлежит максимально держать себя в руках. Рискуя оставить синяки на коже, настолько сильно мои ладони всё-таки сжимают её, я показываю, как надо двигаться, и мне честно хочется сказать, что в большей степени я уравновешен, нежен и внимателен, но значительная доля правды заключается в том, что желание заявить свои права и будто бы заклеймить человека собой вырывается на первый план, затмевая все попытки быть заботливым и бережным. Улавливая суть, Белла действует плавно, размеренно и, вероятно, правильно, но к чёрту все инструкции. Между нами всё становится жёстко, рвано, грубо, бешено, суетливо и интенсивно и сопровождается моей ладонью, сжимающей грудь даже без стягивания так и не снятого платья чуть ниже грудной клетки, просто целеустремлённым проникновением под ткань белья, в то время как моя девочка задыхается из-за всеобъемлющего натиска моих губ, не дающих спокойно вдыхать, пальцев, касающихся бюста, и тела, приближающего к вознесению, и, более не сдерживаясь, в какой-то момент с очередным толчком я увлекаю её за собой в слепоту, временный отказ слуха и в тот мир, где есть только мы с ней и ощущение вырывающегося из груди колотящегося сердца. Не переставая двигаться, Белла издаёт громкий стон наслаждения и, дрожа всем телом, склоняется ко мне. Я прижимаю её к себе, чувствуя, как она сжимает меня изнутри своими мышцами, практически намекая на ещё один раз и словно прося о нём, но сейчас не время. Ей нужно отдышаться и прийти в себя. Так же, как и мне восстановиться.



Я переполнен мыслями, ощущениями и эмоциями и едва могу двигаться, но убираю голову с плеча Беллы, куда уткнулся лбом в миг наивысшего блаженства, только чтобы взглянуть в её глаза и убедиться, что не сделал ей реально больно.

- Ты... ты как? - осторожно и тихо спрашиваю я, наблюдая, как в лучах клонящегося к закату солнца, заглянувшего в помещение, она, всего на секунду взглянув туда, где мы всё ещё соединены, чуть отклоняется назад, но по-прежнему молчит, лишь сжимая мою левую руку, которой я до сих пор сдавливаю упругую кожу, чуть ниже локтя. Должно быть, всё ужасно, и от подобного обращения в глубине души у девочки в моих объятиях не осталось ровным счётом никаких положительных впечатлений, не считая физического, которое вообще-то может быть сымитированным и наигранным, но если так, то очевидно, что нам и тем более нужна хотя бы минутка вдали друг от друга. Эта затянувшаяся тишина... учитывая, что мы как бы в ссоре, всё становится слишком неловким, нелепым и странным, и, наверное, мне лучше отстраниться совсем и привести себя в нормальный вид, но только я предпринимаю попытку дотянуться до шорт правой ладонью, как, заметив мои телодвижения, Белла словно оживает:

- Что... что ты делаешь?

- Собираюсь... ну, знаешь... собираюсь одеться, - парадокс, но мы будто поменялись местами, и теперь в роли заочно сбегающего нахожусь уже я. Но мне действительно не по себе. Я серьёзно овладел ею вместо того, что поговорить, забрать свои импульсивные слова обратно и заверить её в том, что вовсе не имел в виду то, что сказал, и что всё совсем иначе, и что, если она только захочет, мы непременно справимся с расстоянием и разлукой? Я действительно ужасный человек. Она совершенно права. Когда любят, в неизвестном направлении не уезжают. - Кажется, тебе нужно побыть наедине с собой.

- Нет, не нужно, - вопреки всему тому, что я думаю, одновременно размышляя, как бы ссадить Беллу со своих колен, при этом ненароком не обидев её, отвечает она, явно полностью отдавая себе отчёт в своих же собственных словах, и, несколько шокирующе для меня избавляясь от платья, а следом за ним и от лифчика, лишь прижимает мои ладони плотнее к себе, - пожалуйста, давай ещё. Прошу, давай сделаем это снова... - буквально умоляет она в секунде от поцелуя, и я знаю, что неминуемо покорился бы желанию в её голосе, говорящему о том, что ранее она не притворялась и была абсолютно искренне и открыта, но тут до нас доносится плач Эйдена, который не спал, когда я заглядывал к нему, и Белла покидает меня прежде, чем я успеваю моргнуть. - Сейчас вернусь, - только и бросает она, уходя, но настроение и атмосфера момента на немыслимых скоростях уже улетучиваются прочь, и я чувствую, разумеется, не злость, что у нас есть Эйден, но понимание того, что, когда Белла придёт обратно, мы не возобновим то, на чём остановились.

Поэтому в её отсутствие я и занимаюсь тем, что привожу себя в порядок, подтягивая шорты вверх и завязывая шнурки на них, но, сколько не смотрю вокруг, нигде не вижу и не нахожу свою белую футболку. Она точно должна быть где-то на полу, если только мифическим образом не провалилась сквозь незаметно разверзнувшуюся и вновь сомкнувшуюся после поглощения землю, и мысленно я чертыхаюсь и в какой-то момент даже заглядываю под диванные подушки, пока не замечаю оставшиеся здесь все предметы женского гардероба. В голове тут же что-то щёлкает, а банальная догадка превращается в факт, как только Белла появляется в комнате, облачённая, как я и предполагал, лишь в позаимствованную у меня одежду. С моего плеча она естественно больше неё самой и абсолютно не подходит ей по размеру, заставляя миниатюрное тело почти тонуть среди ткани, но я, пожалуй, впервые замечаю, насколько Белла красива. Ладно, может, и не в первый раз, но никогда прежде это не было для меня столь очевидным и ранящим в самое сердце. А теперь я осознаю всю степень боли, связанной с тем, что самые лучшие вещи и люди не остаются с нами и в наших жизнях в круглосуточном режиме, и эта эмоция буквально лишает меня силы в ногах и вынуждает фактически рухнуть на диван, не дожидаясь, пока они откажут мне служить и подогнутся.

- Это он во сне. Представляешь, он заснул самостоятельно... Я, конечно, не обольщаюсь, что теперь так будет всегда, но это что-то особенное... Нечто удивительное и запоминающееся.

- Рад за тебя, - не справившись с мысленным зашиванием рта, отвечаю я, в нежелании расклеиваться ещё больше тщательно избегая смотреть в её сторону, но краем глаза всё равно замечая, как, согнув ноги в коленях и поджав их под себя, Белла придвигается ближе, недоумевающая, что опять не так, и думающая слишком громко, и её правая рука вопросительно касается моего подёргивающегося левого бедра:

- Меня не было всего одну минуту... Что с тобой могло успеть случиться?

- Каждые шестьдесят секунд где-нибудь в мире кто-то берёт и умирает. Даже за столь короткий срок может произойти всё, что угодно.

- Хочешь ознакомить меня и со статистикой несчастных случаев и трагичных явлений? Спасибо, конечно, но мне это не нужно. Когда захочешь поговорить, ты знаешь, где...

- Поговорить о чём? - взорвавшись изнутри каждой клеточкой уже разбивавшегося сердца, я поворачиваю голову к ней, вздрагивающей и несколько пугающейся, но остающейся на месте и не предпринимающей ни единой попытки уйти. - О том дне, когда ты меня бросишь и оставишь одного в мгновенно опустевшем доме, будто вас здесь никогда и не было и больше не будет?

- Я не собираюсь...

- Да прекрати это, Белла. Ты хочешь в колледж, и именно бросить меня и входит в твои самые ближайшие планы, - разговора с мамой словно вообще и не происходило, и я по второму заходу превращаюсь в неразумное дитя, у которого отняли мешок со сладостями, но мне эгоистично необходимо, чтобы Белла услышала мою точку зрения и пообещала, что никуда не поедет, даже если в конечном итоге всё закончится обманом и глубочайшим разочарованием. Меня надлежит ударить и даже побить за такие ужасающие мысли, и я сам бью себя по правой ноге, знаю, тем самым вызывая ещё большее недоумение.

- Это ещё вопрос, кто здесь кого бросает... Ты уехал, Эдвард, а всего пять минут назад мы... ты был словно не в себе, и я… - выпрямляясь, Белла всё-таки встаёт, и не знаю, куда она собирается, но я притягиваю её к себе, удерживая обеими ногами:

- Я всё-таки причинил тебе боль, да? - помимо того, что она соберёт ребёнка и вещи и уедет, чтобы не факт, что вернуться, это самый большой мой страх, так или иначе нанести физический вред, и, внутренне лишаясь гордости, при малейшей необходимости я готов броситься на колени, чтобы молить о прощении. Любить так сильно, возможно, следует строжайше запретить законом.

- Нет, не причинил, по крайней мере, не ту, что думаешь, и мне... мне было хорошо, очень, но ты... ты ясно дал понять, что... что не станешь ждать. Вот что истинно отвратительно, - Белла упирается руками в мои обнажённые плечи, держа меня на расстоянии, но, игнорируя это, моя голова склоняется к её животу и упирается лбом в принадлежащую же мне хлопчатобумажную майку с короткими рукавами, - и я... Я не знаю, как одно соотносится с другим. Твоя... твои чувства и то, что после ты, кажется, не захочешь меня видеть. Выбор за тобой, но мой колледж не в другом измерении и не в другой вселенной, и при желании всё решаемо... Есть различные варианты. Но, возможно, всё бессмысленно, и ничего у нас, Эдвард, не выйдет.

- Не говори так, девочка. Пожалуйста, не надо... Я прошу тебя, не оставляй меня, - шепчу я, ещё сильнее прижимаясь лицом к приятно пахнущей кондиционером для одежды и самой Беллой ткани, - я не выживу... просто не смогу, - тут-то безмерно ласковые и безгранично заботливые руки и отстраняют мою голову от источника тепла, в котором нуждается всё во мне, и я сопротивляюсь, но всё-таки поддаюсь, чтобы услышать нечто на первый взгляд исцеляющее и сокровенное:

- Да пойми же ты, наконец, что и я не хочу тебя покидать, - глядя точно в мои глаза, тихо сознаётся Белла, взирая на меня сверху вниз, в то время как я, словно зачарованный, смотрю на её лик, внезапно начавший олицетворять почти всё то, что мне дорого в жизни, - но иного выбора нет. Я не могу по-другому. Хотелось бы мне, но не получится...

- Да почему нет?

- Да потому, что мы не равны, - тихим, но всё же аналогичным моему криком на крик отвечает Белла, - я никто... - как итог, здесь моя мама не ошиблась, что порядком удручает, ведь меня не волнуют умственные способности и наличие или отсутствие профессии, но в то же время я понимаю, что в современном обществе важно состояться не только в качестве мужа, жены или родителя, но и в карьерном плане, поэтому, как бы мне не хотелось поспорить и сказать любимой девушке, что она вовсе не должна быть, как все, всё, что я могу, это озвучить лишь крохотную толику всего того, о чём думаю:

- Ты не никто. Для меня ты всё, и я люблю тебя. Вас обоих.

- Это только пока... А что произойдёт, если я останусь? Однажды ты увидишь, что я просто лишь мать, и всё. Не имеющая образования, не способная содержать себя, не то, что собственного ребёнка, ни в чём не нашедшая себя девушка... Пустота. Не личность.

- Хочешь знать, что будет, если ты останешься? - вставая и сразу же оказываясь выше, спрашиваю я, на что она утвердительно кивает, и это знак, согласно которому мне можно продолжать. - Я бы и рад сказать, но я не знаю. И никто не даст однозначного ответа. Но это... эти отношения, чем бы они не были, они не временные... Ничто не изменит того, что я испытываю. Это навсегда, Белла. Навсегда, понимаешь? - казалось бы, откуда у меня доподлинные гарантии, что всё просто не возьмёт и не закончится, неважно, как именно, и их, и правда, нет, но, наверное, нам действительно необязательно прощаться, ведь так? Чисто теоретически я могу приезжать по своим выходным, использовать их более продуктивно, чем сейчас… Да, это сложно и утомительно, но мы… мы можем попробовать справиться. - И, если ты позволишь, я сделаю тебя счастливой. Но… ты, и правда, должна поехать. Последнее, чего я хочу, это стоять на твоём пути, - она меня и так не любит, но об ответном чувстве и вовсе можно будет забыть, если я не позволю ей принимать самостоятельных решений. Да и кто я вообще такой, чтобы удерживать её и что-либо запрещать? Я не муж, не брат и не отец. Формально меня характеризует то же слово, каким она назвала себя. Я никто, и, исходя из этого, у меня не так уж и много вариантов дальнейшего поведения. На самом деле всего-то два.

Либо я желаю ей всего хорошего и успехов, с тяжёлым сердцем, но провожаю их в путь, и мы связываемся друг с другом и видимся лично при любой возможности, либо я возвращаюсь к прежней риторике, выбираю гордость, и всё это заканчивается прямо здесь и сейчас, ведь к чему в таком случае вообще продолжать строить что-то прочное, основательное и фундаментальное? К чёрту то, что всё будет сопряжено со значительной неопределённостью, разлукой, возросшими денежными затратами с связи с поездками в другой штат, недостатком сна и прочими возможными физическими лишениями, я это выдержу. Человек приспосабливается ко всему, особенно когда есть ради кого и чего подстраиваться под обстоятельства. Мне просто нужно выяснить, сколько времени у меня осталось, и до её отъезда извлечь из него максимум возможного.

Предыдущая глава || Следующая глава