Я беременна. Этого не должно было произойти, и я знаю, что, несмотря на своё состояние, никогда не забывала принимать таблетки, но с результатами ультразвука не поспоришь. Должно быть, в моём организме всё окончательно перевернулось с ног на голову, и виновата в этом только я. Я беременна, и я чуть не попала под машину, но сейчас нахожусь в безопасности. Пусть больница и последнее место, где я хотела бы быть, здесь мне ничего не угрожает. Единственное, что меня пугало, это необходимость позвонить Эдварду, но теперь всё уже позади. Мне остаётся только ждать, когда он приедет. Накануне мы впервые довольно сильно поругались, но сегодня утром, когда мне было плохо, он не остался в стороне. Я не хотела видеть его, и чтобы он видел меня, но отчаяние в его словах отражало всё то, что чувствовала и я сама, и я не смогла не ощутить потребность в его поддержке.

Я впустила Эдварда, открыла дверь и позволила ему войти в ванную, а сейчас снова понимаю, что мы с ним связаны слишком крепко. Какой-то части меня очень сильно хотелось позвонить кому-либо ещё, лишь бы не ему, но я знаю, что, кроме него, мне больше никто и не нужен. Только это не значит, что я знаю, как рассказать ему обо всём. О ребёнке, которого мы даже никогда не планировали. Нет ни единого шанса, что Эдвард будет рад, и не имеет значения, когда именно всё произошло. Но это и неважно. Если мне и говорили, сколько я уже беременна, то эта информация в голове у меня не отложилась, но и без этого очевидно, что ещё есть возможность что-то сделать со всей этой ситуацией. Я множество раз обещала Эдварду, что мы бросим, но я не могу отказаться от того, что имею. Даже ради нашего ребёнка, которого я когда-то мечтала ему подарить, и семьи, которую мы могли бы создать. В любом случае вряд ли эта беременность способна закончиться благополучно. Не думаю, что мой поглощённый наркотиками организм с нею справится. Я знаю, что не смогу выносить ребёнка. Даже сейчас доза - это всё, о чём я могу думать, меня окончательно засосало, и, наверное, я просто хочу, чтобы Эдвард решил всё за меня.

Не проходит много времени прежде, чем он почти врывается в палату, где я нахожусь, и быстро оказывается рядом со мной, его взгляд взволнованный, а глаза пытаются отыскать повреждения на моём теле, но это бесполезная трата времени. Ничего из этого не выйдет просто потому, что их нет, если не считать незначительной раны на коленке, к тому же скрытой пластырем. Но я всё равно чувствую то, как сильно Эдвард напряжён, его переживания, и, когда он обнимает меня, делаю то же самое в ответ. Я слышу глубокий вдох, когда Эдвард вдыхает запах моих волос, раньше это его успокаивало, но я и подумать не могла, что в этом отношении ничего не изменилось.

Мне совсем не хочется, чтобы Эдвард так скоро снова почувствовал себя плохо из-за вещей, связанных со мной, но я понимаю, что неважно, как сильно я буду стараться навести хоть какое-то подобие порядка в своих мыслях и подобрать правильные слова, у меня ничего не получится. Поэтому я просто говорю всё так, как есть, и в то же мгновение возникает потребность почувствовать себя нужной, чтобы Эдвард обнял меня и заверил, что всё будет хорошо, даже если это ложь. Но он отходит в сторону, и его молчание спустя несколько секунд становится совсем невыносимым. Я понимаю, что он, должно быть, настолько несчастлив, что даже смотреть в мою сторону не может, а мне это чуть ли не более всего остального необходимо. Я почти предлагаю выход из ситуации, в которой мы оказались, решение, способное заставить Эдварда снова взглянуть на меня, но тут он резко оборачивается и, почти крича, не даёт мне договорить. Несмотря на злость, просыпающуюся где-то внутри от того, как именно всё складывается, я не могу отрицать, что происходит как раз то, о чём я и думала и чего желала.

Мне не хотелось принимать никаких решений, и Эдвард, сам того не подозревая, удовлетворил моё желание в полной мере. Возможно, я бы предпочла, чтобы при этом он не смотрел на меня так, будто готов убить, но зато эмоции в его взгляде эффективнее любых слов говорят мне, что лучше не пытаться возражать и не начинать спорить. Если я и хотела что-то сказать, то всё это мгновенно забылось. Я не боюсь Эдварда, но сейчас я напугана тем, как агрессивно он встал на защиту нашего ребёнка, более чем чётко и ясно дав мне понять, чтобы я и думать, не смела про аборт, и в то же время нахожусь под впечатлением из-за реакции Эдварда.

Ему, кажется, не всё равно, и, возможно, он даже хочет этого ребёнка. Если так, то я ужасный человек, потому что фактически сразу задумалась о том, как избавиться от проблемы. Ситуация, и правда, непростая, но разве это оправдывает меня и то, что я даже не вспомнила про Эдварда и не подумала, что он, быть может, ни в чём со мной не согласится? Как бы то ни было, он всё же здесь, и когда зашедший врач отпускает меня домой, при этом настоятельно рекомендуя начать следить за тем, как протекает беременность, Эдвард терпеливо ждёт за дверью, пока я соберусь, и после мы сразу же покидаем больницу.

Никто из нас ничего не говорит, но лишь в замкнутом пространстве, тогда, когда мы оказываемся в машине, я начинаю чувствовать, что это молчание вполне может свести меня с ума. Возможно ли, что Эдвард сказал всё, что хотел, ещё в палате, и теперь вообще не видит необходимости говорить со мной? Он какой-то отчуждённый, но надежду на то, что это лишь видимость, оболочка, за которой он скрывает свои истинные чувства, даёт мне то, что, сев за руль, Эдвард прежде, чем завести машину и выехать со стоянки, тянется за моим ремнём безопасности. Я никогда прежде не пристёгивалась, да и Эдвард тоже, но сейчас он пристёгивает нас обоих.

В течение всей поездки домой он сосредоточен на дороге, а я смотрю на него и в какой-то момент понимаю, что хочу прикоснуться к нему, но обе его руки находятся на руле, и я пытаюсь бороться со своим так внезапно возникшим желанием. Но всё же не выдерживаю, когда машина останавливается перед светофором из-за загоревшегося на нём красного сигнала. Почти против воли моя рука дотрагивается до колена Эдварда, он немного вздрагивает, но просто оборачивается ко мне, не делая ничего, чтобы стряхнуть её со своей ноги, и это успокаивает меня достаточно для того, чтобы я перестала думать, что он, возможно, злится.

К тому моменту, когда мы оказываемся дома, на уме у меня уже совсем другое. Сегодня я ещё не принимала и почти уверена, что и Эдвард тоже, и я не знаю, как он, но сама едва держусь. В ушах будто звенит, а во рту ощущается привкус крови, может быть, её там и нет, но чувствую я себя не слишком хорошо. Удивительно, что сердце ещё колотится. Я просто хочу, чтобы мне стало легче, сделать укол или обратиться за помощью к Эдварду, но в это же мгновение со мной случается что-то вроде озарения.

Скорее всего, оно не будет долговечным, но сейчас я сталкиваюсь с осознанием того, что последние два месяца вредила не только себе. Я ничего не знала и даже не подозревала, что могу быть беременной, но вот уже чуть больше восьми недель внутри меня бьётся не только моё сердце, и этого же времени вполне достаточно для того, чтобы нанести непоправимый урон. Наверняка наш ребёнок уже болен и, возможно, уже тоже наркоман, как и мы, его родители, но, пусть мы с Эдвардом и вместе в этом, дети связаны лишь с матерью. Он не сделал ничего плохого и не нанес никакого вреда жизни, которой было суждено зародиться во мне. Всё это сделала я. Всё зло исходит от меня одной.

От этих мыслей меня бросает в дрожь, и всё, чего я хочу, это согреться. Я снимаю с себя одежду прямо перед душевой кабиной, не заботясь о том, чтобы поднять вещи с пола, и захожу под струи предварительно включённой воды, уже ставшие горячими и почти обжигающими кожу. Я рискую получить ожоги, но, может быть, это как раз то, чего я в действительности и заслуживаю, вот только Эдвард со мной не согласен. Пар в воздухе мешает разобрать, но, кажется, выражение лица человека, продолжающего бороться за нас, почти смертельно испуганное, когда он отодвигает меня из-под потоков почти кипятка и одновременно регулирует температуру воды.

- Что ты делаешь? - спрашивает Эдвард сквозь шум, но у меня нет ответа.

Я и сама не уверена, что хотела сделать с собой. Возможно, я думала, что будет лучше, если я умру, чтобы больше никому не навредить, но если эти чувства и мысли, и правда, имели место быть, то Эдварду лучше не знать. Он обнажён, как и я, и вода стекает вниз по его телу, но, пожалуй, впервые за довольно длительное время я не чувствую физического желания и не хочу ничего, что выходит за рамки простых объятий. Мне просто нужно, чтобы он прижал меня к себе и не отпускал какое-то время, и благодаря тому, что мы часто понимаем друг друга без слов, мне не приходится просить вслух. Эдвард обнимает меня, и я понимаю, как невероятно наивно и глупо было думать, что вода в состоянии согреть мою душу. На это способен лишь он, и я прошу его отнести меня в кровать.

Эдвард кивает, но прежде оборачивает полотенце вокруг моего тела. Он ложится вместе со мной, тщательно, бережно и со всех сторон укрывая нас тёплым одеялом, но, даже попытайся он уйти, я знаю, что умоляла бы его остаться. К счастью, этого не требуется, и я ощущаю, что мои глаза начинают закрываться. Позже, не знаю, спустя какое время, ото сна меня пробуждает движение руки по животу, и я понимаю, что Эдвард не спит. Возможно, ему и вовсе не удалось заснуть. Спиной я чувствую, как поднимается и опускается его грудь, когда он делает вдохи и выдохи.

- Прости, что разбудил. Я не хотел, - Эдвард целует меня в плечо и перестаёт совершать круговые движения ладонью по моей коже, но не убирает руку. Я знаю, что он не хотел тревожить меня, и я поворачиваю голову назад, чтобы увидеть его лицо, нахмуренное, немного виноватое, но не ставшее от этого менее любимым.

- Всё нормально, - отвечаю я, потому что так оно и есть, но в следующее мгновение всё резко меняется. Всему виной слова Эдварда, точнее его вопрос.

- Выйдешь за меня?

- Что? - сказать, что я в недоумении, это явно преуменьшить мои чувства. Я почти в шоке, и ощущается это так, будто меня ударили по голове чем-то тяжёлым, и я, несмотря на то, что осталась при этом в сознании, чувствую себя потерянной в окружающем меня пространстве.

- Выходи за меня, Белла... Будь моей женой, - продолжает Эдвард, и в его голосе даже не просьба, а фактически мольба, и я понимаю, что всё это не шутка. Ведь в зелёных глазах, всматривающихся в мои, застыло предельно серьёзное выражение.

Я разворачиваюсь к Эдварду, и его рука нежно перемещается на мою спину. Я почти ненавижу эту ситуацию, не то, что он выбрал тот момент, когда мы в кровати, а то, что этот разговор вообще происходит. Не будь мы теми, кем стали, я бы, совершенно не задумываясь, согласилась в ту же секунду. Ведь когда-то я много думала о том, что, возможно, однажды стану женой Эдварда, мне случалось представлять свадьбу, его, ждущего меня у алтаря, и нашу дальнейшую жизнь, но теперь всё это более нереально, и я не совсем понимаю, что сейчас происходит.

- Зачем ты это делаешь? Если из-за ребёнка, то нам необязательно жениться. Я даже не знаю, смогу ли выносить его, не говоря уже о том, чтобы воспитать.

- Прошу тебя, остановись, Белла, - качает головой Эдвард. - Успокойся и послушай меня. Наша жизнь изменится. Ты же знаешь, что я люблю тебя. Мне без тебя не справиться. Ты мне нужна. Давай поженимся, чтобы всегда быть вместе. Это то, чего я хочу, и дело не в том, что ты беременна.

Я совсем не уверена в правильности всего происходящего, но понимаю, что если откажу Эдварду сейчас, то между нами неизбежно возникнет разлад, а мне всегда тяжело, когда мы разобщены, но в то же время мне не нужны причины, чтобы чувствовать свою неспособность ответить отрицательно. Пусть я и не та, что была прежде, но Эдварда я по-прежнему люблю, и я хочу того же, что и он. Если есть хотя бы малейшая вероятность того, что всё изменится, то я не могу сдаться. Он продолжает бороться за нас, и я должна делать то же самое.

- Хорошо.

- Ты согласна?

- Да. Ты тоже очень мне нужен.

На лице Эдварда появляется улыбка, и я не могу не ответить ему тем же. Он обнимает меня, полотенце, с которым на своём теле я и уснула, исчезает, но это только потому, что у нас одна потребность на двоих. Почувствовать друг друга кожей. Мы просто лежим, совершенно без движения, и я чувствую, как под моей рукой бьётся сердце Эдварда. Если оно остановится, то я этого не переживу.



Я знаю, что сильно рискую, но ни о чём другом с тех пор, как узнал о беременности, больше думать не могу. Мне не спится, и я просто лежу с Беллой в своих объятиях, пока моё прикосновение не пробуждает её ото сна. Мне просто хотелось почувствовать хоть что-то, несмотря на осознание очевидной преждевременности подобных ожиданий, но всё, чего я добился, это только того, что она проснулась. Несколькими мгновениями позже слова немного неожиданно для меня самого срываются с моих губ, но я не собираюсь забирать сказанное назад. Конечно, она считает, что это из-за ребёнка, и, может, в какой-то степени так оно и есть, но истинная причина заключается в моём желании, чтобы Белла всегда была рядом. Когда она соглашается, я начинаю верить в то, что у нас, и правда, всё изменится. На самом деле это так легко, ощущая тепло любимого человека под своими ладонями, чувствовать надежду и счастье.

- Надень то платье... - шепчу я, проводя рукой по спине Беллы, освещённой в это мгновение вышедшим из-под облаков солнцем. Её кожа по-прежнему нежная на ощупь, и я сильнее прижимаю теперь уже свою невесту ближе к себе. Она станет моей женой, и пусть всё происходит не так, как я мечтал, важно лишь то, что мы вместе.

- Какое?

- То самое, в котором ты была, когда мы ходили на выставку Пикассо. Голубое.

- На свадьбу?

- Да.

- А оно не слишком простое?

- Совсем нет. Ты будешь самой красивой невестой. Только нам нужно как можно скорее пожениться, а то мой сын подрастёт.

- Думаешь, что будет мальчик? - тихо спрашивает Белла, и я знаю, что с ней сейчас не всё хорошо, и дело даже не в наркотиках. Находясь в душе, она позволяла почти кипятку стекать по своему телу, и неизвестно, сколько ещё это продолжалось бы, если бы я не пришёл. Ей, вероятно, хотелось навредить себе, и мне страшно, что это может повториться. Это ещё одна причина, по которой я хочу, чтобы мы стали семьёй. Так Белла точно никуда от меня не денется и всегда будет на виду.

- Я так чувствую.

Она начинает двигаться, и я, позволяя ей выбраться из окружения подушек и одеяла, наблюдаю, как Белла подходит к шкафу и начинает перемещать вешалки, явно что-то ища. Через минуту или около того поиски заканчиваются успехом, она достаёт голубое платье, о котором я и говорил, и примеряет его. Но лучше бы Белла этого не делала. Меня атакуют воспоминания о том, какой она была раньше, и из-за его цвета я как никогда остро вижу случившиеся с ней перемены. Кожа её лица теперь бледная, с сероватым оттенком, будто Белла серьёзно и неизлечимо больна, её прежде сияющие волосы потускнели, возможно, что их даже стало чуть меньше, и она заметно похудела, что не могло не отразиться на том, как сидит на ней платье сейчас. Можно сказать, что оно ей почти велико.

Я осознаю, что хочу, чтобы она немедленно его сняла, но мгновенно забываю про это своё желание, когда замечаю в отражении зеркала, напротив которого и стоит Белла, смотря на себя, дрожь её тела. Мне не приходится задумываться, чтобы понять, что происходит. Налицо все признаки ломки, а я пока не чувствую их лишь потому, что накануне принял дозу не просто позже, а почти что ночью. Но сейчас о том, что и мне, скорее всего, в ближайшее время станет плохо, я думать не могу. Теперь моё единственное желание это вернуть Беллу обратно, туда, где она и должна быть, то есть в свои объятия, и, встав, я подхожу к ней, потому что не в силах и дальше оставаться вдали, когда ей нехорошо.

- Тебе снова плохо?

- Мне холодно.

- Станет лучше, если ты вернёшься в кровать. Давай, пойдём.

Я укладываю Беллу в постель и, укрыв нас одеялом со всех сторон, крепко обнимаю. Мне хочется верить, что этого будет достаточно, чтобы она согрелась и пережила всё, что будет, но правда в том, что я не уверен, и всё равно я произношу слова, которые сейчас кажутся мне необходимыми.

- Мы будем бороться, Белла. Мы переживём ломку.

- Ты же знаешь, что это невозможно. Я не смогу дотерпеть даже до вечера!

Я вздыхаю, но ничего не отвечаю и лишь притягиваю её ближе к себе. Но от моего тепла нет совершенно никакого толку. Через пару часов Белла не просто едва дрожит, её всю трясёт, а её тело покрыто испариной, отчего платье, которое она так и не сняла, намокло и помялось. Мне и самому уже немного нехорошо, но я не двигаюсь с места и продолжаю держать Беллу в своих руках. Нам просто нужно перетерпеть, но легче сказать, чем сделать. Я знаю, что главная проблема в том, что ей холодно, но, может быть, горячая еда благоприятно повлияет на всё, и на общее состояние, и, как бы глупо это ни звучало, на настроение.

- Тебе надо поесть, детка.

- Не хочу, и это не поможет, - отвечает Белла, кажется, спустя несколько часов, при этом её зубы стучат друг о друга, и очевидно, что она во всём права. Нам может помочь только очередная доза, ведь наркотики заменили собой все основные потребности, которые только может испытывать человек: и в еде, и в отдыхе, и во сне. Уже сейчас нам почти невыносимо плохо, но будет только хуже, и на самом деле я не знаю, есть ли у нас шанс справиться с этим. Мы вполне можем погибнуть, пытаясь.

Да, Эдвард не только яростно встал на защиту новой жизни, в ответе за создание которой всегда двое, что бы ни думала об этом Белла, но и сделал ей предложение... Конечно, если бы не ребёнок, это вряд ли бы случилось, но вот дойдёт ли дело до самой свадьбы, когда состояние здоровья однозначно оставляет желать лучшего?

Предыдущая глава || Следующая глава