- Да? - спрашивает она, и, как мне кажется, в её голосе уже далеко не в первый раз слышится надежда, быть может, на то, что это я, но я и понятия не имею, так ли это на самом деле. Если быть до конца честным, я вообще больше ничего о Белле не знаю, кроме разве того, что она жива и хотя бы в физическом плане совершенно благополучна. Я этого и хотел, и, звоня ей уже на протяжении почти с двух половиной лет, хотя и всегда с чужих номеров, несмотря на восстановление своего, к настоящему моменту по идее я уже должен успокоиться и остановиться. Но в том-то и дело, что я не в состоянии перестать обращаться к окружающим людям и просить их одолжить телефон. Я не собираюсь раскрывать себя, пользуясь собственным, но я подсел на эти звонки и не могу жить, не слыша её голоса и не вслушиваясь в её дыхание, в то время как сам стараюсь совсем не дышать, опасаясь, что Белла узнает меня не по молчанию, но по звукам вдохов или выдохов. Она вполне может это сделать, но, несмотря на имеющийся риск, я не собираюсь прекращать таким вот образом оставаться в её жизни. Наверное, я пытался с этим покончить, хотя и не прикладывал особых усилий, но каждый раз всё заканчивается тем, что мои пальцы просто нажимают на нужные кнопки, а потом и на клавишу вызова. Впрочем, это происходит и сейчас, когда я пользуюсь телефоном своей сестры. Теперь ей уже шестнадцать, и она достаточно взрослая для того, чтобы его иметь, хотя прямо в эти мгновения и не подозревает, что он в моих руках. Мне нечем гордиться, ведь я не спрашивал у неё разрешения, а просто взял его, когда Элис оставила свой телефон без присмотра, и я знаю, что так нельзя, и что всё это выглядит совсем не хорошо, но мне, и правда, очень нужно.

Всего несколько минут, но благодаря им у меня возникает ощущение, что мы с Беллой по-прежнему связаны невидимой нитью, по-прежнему вместе, и с этим я вполне могу существовать, но я не собираюсь идти на открытый контакт, ни сейчас, ни когда-либо в будущем. Мы уже давно всё решили, ещё в больнице, когда меня впервые пустили к Белле, мы определились, что если вернусь я, то и всё плохое автоматически тоже, но теперь она звучит здоровой и исцелившейся, и я должен сохранять дистанцию, как бы сложно это не было делать. Должен оставаться на расстоянии, если только она сама не потянется ко мне. Быть может, как ушедшего первым, это и моя обязанность, делать шаги навстречу, но в конечном итоге я оказался тем, кого прогнали, и я не могу вот так просто взять и переступить через её поступок и то, что она не захотела меня больше видеть. Я тоже здоров и в порядке, и достаточно уверен в том, что не повторю прошлых ошибок теперь, когда у меня всё наладилось, но это не значит, что и с Беллой всё образуется.

У нас с ней всё кончено, и потому я и цепляюсь за свои тайные звонки, о которых даже моя семья не знает, хотя я и живу с ними под одной крышей. Я не представляю, что будет, если, по какой бы то ни было причине, Белла вдруг сменит номер телефона, ведь я помню, каким испуганным был её голос, когда я только начал ей звонить, и ничто не помешает ей снова отреагировать на меня именно так и решиться на кардинальные меры. Я просто надеюсь, что этого никогда не произойдёт, ведь она мне нужна, а эти звонки, которые я чаще всего совершаю на работе, а по выходным лишь украдкой, единственное связующее нас звено, даже если Белла и не подозревает об этом. Это, безусловно, зависимость, но в отличие от той, которую я всё-таки поборол, и которая стоила мне собственной семьи и дочери, с этой необходимостью я вполне могу жить. Я никак не могу лишиться своих регулярно совершаемых звонков, ведь, хотя после них у меня и обостряется тоска по тому единственному человеку, которого мне неизменно не хватает, и о котором я непрерывно думаю, они напоминают мне, что он был в моей жизни. Что мы любили друг друга и строили планы, а поскольку он жив, то всё было не напрасно. Что, уходя, я не зря ни разу не оглянулся, хотя и делаю это сейчас, постоянно размышляя, какими бы счастливыми мы могли быть, но уже вряд ли будем.

Я могу чувствовать, что мы близки, но это не длится долго, ведь рано или поздно я кладу трубку и обрываю вызов, и в этот момент как раз-таки и возникает ощущение, что у меня ничего нет. Материально я довольно обеспечен, и мне есть о ком заботиться, и это работает в обоих направлениях, ведь и я важен для своей семьи, спасшей меня от почти неминуемой смерти. Но без Беллы моя жизнь не кажется мне и наполовину такой значимой и наполненной смыслом, какой она была, когда мы были единым целым и верили, что это навсегда, и, ощущая подступающее расстройство, я, наконец, сбрасываю звонок, чтобы не дать Белле услышать и идентифицировать меня. У неё сегодня день рождения, ей исполнилось двадцать восемь лет, и больше всего мне хотелось поздравить её и произнести соответствующие ситуации слова, но для меня это не вариант. Ей не было и двадцати шести, когда мы виделись в последний раз, и я нуждаюсь в утешении, какое только она может мне дать, но я уже давно лишён и её, и его. И я просто сглатываю вставший в горле комок из боли и слёз, когда слышу голос своей сестры у не полностью закрытой двери в собственную комнату, а затем и стук по дереву.

- Эдвард? Ты здесь? Я могу войти? - спрашивает Элис, и я киваю, но тут же понимаю, что она меня не видит, и, отвечая, надеюсь, что мне хотя бы немного удалось взять голос под контроль, и что я не звучу потерянно, опустошённо и совершенно несчастно, но верится в это с трудом. Она знает про Беллу, разумеется, не про то, как я чуть не погубил её, а про нас, как пару, и мне не нужно притворяться ни счастливым, ни тем, кем я не являюсь, ни перед ней, ни перед родителями. И всё же я довольно часто хочу спрятаться, лишь бы никто из них не видел меня в те моменты, когда печаль, обречённость и горечь берут надо мной верх, но, тем не менее, я никогда не скрываюсь и, что ещё важнее, даже не собираюсь начинать.

- Да, конечно, ты можешь войти, - говорю я, стараясь не шмыгать носом, и чтобы голос звучал спокойно, но кого я обманываю? Я расстроен, и я знаю, что это не скрыть, только не от моей проницательной сестры. Я обещал ей, что не умру, и я сдержал слово, и, наверное, поэтому мне теперь и кажется, что ближе неё у меня никого, и что мы можем поговорить если не обо всём, то о многом, а когда с этим вдруг возникают сложности, то просто побыть вдвоём и помолчать. Но что мы будем делать сейчас, и какой из этих двух вариантов в данный момент предпочтительнее, я и сам не уверен. Я просто позволяю Элис отвести меня от окна, усадить на кровать и сесть рядом со мной. Сейчас фактически ещё утро субботы, хотя и не особо раннее, но и не позднее, и моя сестра ещё не вылезла из пижамы. Не то чтобы меня нужно согревать всеми доступными средствами, как было при ломке, но против тепла при данных обстоятельствах и в нынешний момент времени я совсем не возражаю.

- Ты ведь в порядке?

- Ты же знаешь, что да. Тебе больше не нужно за меня волноваться.

- Просто по тебе и не скажешь. Ты не выглядишь так, будто всё хорошо, - она будто видит меня насквозь, и с одной стороны это хорошо, но с другой я чувствую себя уязвимым и слабым. Все мои эмоции словно лежат на поверхности, но я принимал это лишь с Беллой, знавшей все мои плохие стороны и даже при этом продолжавшей любить меня ещё какое-то, пусть и не продолжительное время. А сейчас мой первый порыв это замкнуться в себе, но и это не выход.

- Наверное, так и есть.

- Ты скучаешь по ней?

- Каждый день, - тут же отвечаю я, даже не уточняя, о ком речь, ведь всё и так очевидно, и гнетущие ощущения от нехватки от кого-то важного буквально преследуют меня и почти не притупляются даже тогда, когда я звоню Белле. Всё становится лишь хуже, и в такие моменты я словно захлёбываюсь в них. Наверное, я должен хоть что-нибудь сделать, чтобы прекратить свою агонию, и, быть может, мне стоило именно так поступить уже сегодня, попытаться узнать, где и чем она живёт, возможно, послать цветы или что-то ещё, но это совсем не вяжется с моим намерением держаться на расстоянии.

- Хочешь поговорить об этом? - между тем спрашивает Элис, звуча при этом чрезвычайно озабоченно. Почти как тогда, когда ей доводилось задаваться вопросом, умру ли я. Но в отличие от того момента сейчас я вряд ли могу и даже хочу быть столь же искренним, открытым и откровенным, как в ту тёмную пору своей жизни. Пусть мы и невероятно близки, но с моей стороны будет преступлением забыть о возрасте собственной сестры, который, так или иначе, стоит между нами. Двенадцать лет разницы это не то, на что можно просто взять и забить, и я не собираюсь относиться к этому наплевательски, особенно теперь, когда речь вполне может зайти о действительно личных вещах, для разговора о которых Элис не самый подходящий человек. Вернее, совсем не такой. Одно дело, когда обещаешь своей сестре выжить, а не погибнуть, и совершенно другое, когда рискуешь втянуть её во взрослый мир с его проблемами и сложностями слишком преждевременно. Я так не могу, но даже если бы и мог, так просто нельзя. В конце концов, она не относится к числу психотерапевтов, как раз-таки и призванных слушать всё, что человек пожелает рассказать, а при необходимости и вытягивать информацию. Будучи в реабилитационном центре, я имел с ними дело, но моя сестра это не они, и, возможно, мне просто стоит чаще напоминать себе об этом, чтобы ненароком не повесить на неё больше, чем она может вынести.

- Нет, не хочу. Ты ещё слишком юная и не понимаешь многих вещей.

- Эдвард, я понимаю больше, чем ты думаешь.

- Извини, но это вряд ли.

- Если ты о сексе, то мама рассказала мне об этом уже давным-давно, - я вполне допускаю мысль, что это так и есть, да и Элис не выглядит лгуньей, но хотя я, разумеется, и хотел бы почувствовать Беллу так близко снова, в душе это волнует меня меньше всего. Просто потому, что, если предоставить мне выбор, я лучше совсем откажусь от близости, чем соглашусь лишь на неё, ведь мне нужно гораздо большее, чем просто физическое единение. Я нуждаюсь в духовном единстве и в том, как мы с Беллой понимали друг друга с полуслова, а иногда и вовсе без фраз. В том, как она словно читала мои мысли и знала, о чём я думаю, и я тоже обладал способностью заглянуть в её душу, и в том, чтобы всё это просто вернулось. Чтобы та, кто раз и навсегда завладела моим сердцем, снова стала частью моей жизни и уже больше никогда её не покидала, и дело тут совсем не в удовлетворении потребностей, хотя они и у меня есть. Если бы всё заключалось лишь в них, я бы не чувствовал себя грязным, когда единственный раз в жизни после Беллы попытался её забыть. Но, вероятно, это и есть причина, по которой ей будет лучше без меня, ведь она заслуживает всего самого прекрасного и замечательного, а я больше не уверен в себе и в том, что являюсь именно таким, подходящим для неё и просто её человеком, и тем, кого она ждала всю свою жизнь.

- Но, кроме секса, есть ещё очень много немаловажных вещей. И именно этого ты ещё пока и не понимаешь, - качаю головой я и нежно обнимаю Элис за плечи, но кожей чувствую, как она почти желает скинуть мои прикосновения и мои дарующие их руки. Она не делает этого, и она не взрывается из-за моего не слишком-то и бережного отношения к её эмоциям и того, что я не особо ей и верю. Но всё равно кажется немного злой, когда рассказывает мне о том, что явно призвано доказать, что она, быть может, и очень молода, но уже давно не ребёнок.

- Я никому не говорила, но тебе скажу. Я уже в течение месяца встречаюсь с одним парнем, и иногда он говорит, что бросит меня, если я не определюсь, что действительно хочу быть с ним. Каждый раз это звучит так, будто речь обо всей жизни, а не о том, чтобы быть вместе сейчас или в ближайшей перспективе и пока мы ещё учимся в школе. Но как я могу пообещать ему что-то подобное и быть уверенной, что и спустя годы то, что мы чувствуем сегодня, совсем не изменится? Я к этому ещё не готова, и я этого боюсь, - почти на одном дыхании высказывает всё это Элис, и, хотя, возможно, ей и было бы лучше пойти с этим к маме, я ощущаю себя чрезвычайно польщённым. Из всех людей, с которыми она могла бы поговорить об этом, её выбор пал именно на меня. На того человека, который, наверное, не самый лучший советчик, но которого она всё равно по какой-то причине сочла достойным для того, чтобы выговориться. Моя сестра мне доверяет, и я не собираюсь этим разбрасываться и потому и подбираю слова самым тщательным образом, чтобы, если потребуется, она всегда могла прийти ко мне за поддержкой снова. Я хочу, чтобы она пришла, но только если и она сама будет этого желать, и если это действительно будет ей необходимо, ведь сейчас я нуждаюсь в человеке, который бы зависел от меня. Мы с Беллой держались друг за друга, и теперь мне до боли не хватает этих чувств, когда ты черпаешь силы из общения с близким тебе человеком, но с Элис всё это не ощущается столь явно, как было бы, не возникни между нами этого контакта.

- Элис, я наделал много ошибок, но одно могу сказать наверняка... Я полюбил Беллу задолго до того, как мы перешли к серьёзным отношениям, поэтому и ты не торопись. Если он будет давить на тебя или и вовсе обидит, ты должна обязательно прийти ко мне и рассказать об этом. Ты меня поняла?

- Да, поняла. Я люблю тебя, Эдвард, - отвечает она, и когда её голова оказывается на моей груди, я чувствую лишь умиротворение и покой. Мои пальцы перебирают чёрные волосы, и хотя они и не пахнут зефиром и на ощупь совсем не такие, как волосы Беллы, но присутствие Элис всё равно довольно-таки утешающее, и я счастлив, что она у меня есть. Я потерял свою девушку, но с Элис мы связаны кровью, и я не сделаю ничего, чтобы это превратилось в пыль или и вовсе обесценилось, и чтобы моя сестра оставила меня. Этого не должно произойти и не произойдёт, ведь такого развития событий я ни за что и никогда не допущу.

- Я тоже очень сильно тебя люблю. Ты понимаешь меня лучше, чем кто бы то ни было ещё, - отзываюсь я и возвращаю Элис её телефон, и при этом думаю, а что скажу ей в своё оправдание, если она потребует объяснений. Но она просто забирает его и выглядит при этом абсолютно понимающей, как будто знает, что я делаю, и почему мой собственный телефон мне не помощник. А что я? Я даже рад, если моя сестра, и правда, что-то подозревает, ведь если я что и извлёк из своего прошлого, так это то, что секреты никому не приносят пользы. Они лишь разрушают всё хорошее, что у вас есть, и чем вы дорожите, а я больше ничего не хочу уничтожать.

- Я несколько раз видела её... Видела Беллу на твоих фотографиях. Она очень красивая.

- Она лучше всех, - просто отвечаю я, потому что говорить что-то ещё не имеет никакого смысла. Белла, и правда, не просто прекрасна, для меня она идеальна, и даже когда в нашем общем прошлом её оскорбили и назвали шлюхой, при взгляде на неё я видел лишь совершенство. Уверен, что и сейчас, если вдруг нам будет суждено встретиться, я подумаю о ней то же самое, но всё же есть и разница, и она заключается в том, что теперь я, вероятно, никогда не заполучу Беллу обратно и не смогу обладать ею снова. Эти мысли и без их дальнейшего развития расстраивают, а я не особо и хочу быть подавленным, когда впереди два выходных дня, и я постоянно буду на виду у своих родных, и потому я даже рад тому, что у наверняка уже проголодавшейся Элис урчит в животе, как поводу сменить тему. - Хочешь есть?

- Да, есть немного.

- Тогда встретимся внизу?

- Обязательно.

Она выходит из моей комнаты, чтобы отправиться к себе и привести себя в порядок, и я делаю то же самое, хотя и избегаю смотреть в висящее над раковиной зеркало. Я должен любить себя, но если вдруг мне случается увидеть своё отражение, я тут же начинаю ощущать отголоски былой ненависти, которая так полностью и не прошла. Возможно, и вовсе никогда не пройдёт, не без Беллы, которая освещала мою жизнь и насыщала её теплом, пока её звезда не закатилась и не погасла. Потому-то я и стараюсь даже ненароком не сталкиваться с зеркальными поверхностями вроде стёкол, окон автобусов или автомобилей и экранов различных электронных устройств и приборов. Но, увы, само по себе всё это невозможно, ведь такие вещи встречаются на каждом шагу, и даже в телефонах, без которых мне не жить, я могу разглядеть своё лицо. Но всё же я в состоянии этим жить, пока они являются тем, что связывает меня с Беллой.

Когда я, наконец, спускаюсь вниз, вся моя семья уже в сборе, и мне это нравится, обмениваться пожеланиями доброго утра и снова завтракать, обедать и ужинать вместе, даже если и не всегда, а лишь по выходным. Это возвращает меня в детство, и в ту пору, когда у нас ещё не было Элис, и в те времена, когда она только родилась, и в те моменты, когда росла и становилась старше. Сейчас она уже совсем взрослая, да и я не молодею, но нас это не волнует, и, поедая самые вкусные блинчики в мире, ведь они приготовлены мамой, мы оба совершенно неаккуратны, и наши лица перемазаны вареньем и джемом, но мне на самом деле плевать, как я выгляжу. Я просто счастлив и на какое-то время забываю про Беллу, и купаюсь в этой идиллии и неторопливости субботнего утра, но в какой-то момент в него вмешивается звонок в дверь. До того смеясь и одновременно с этим убираясь на кухне, мы с Элис дружно замолкаем, хотя и продолжаем мыть посуду, а мама идёт в коридор.

Мы никого не ждём, но я слышу курьера, вроде бы называющего моё имя и просящего расписаться, и по какой-то причине меня это пугает. Много кто знает, что я живу здесь, в основном это коллеги по работе, но никто из них не должен был присылать мне никаких писем. Если же пришедшая почта действительно связана со мной, то, возможно, мне будет лучше её не вскрывать и просто избавиться от конверта или чего бы то ни было ещё, в чём она содержится. Основываясь на собственном опыте, я точно знаю, что это не хорошие, а исключительно плохие новости приходят внезапно и неожиданно. Даже прежде, чем у меня возникает возможность узнать, действительно ли это мне что-то принесли, я бросаю всё, что делал, и, даже не вытерев мокрые от воды руки, взбегаю по лестнице вверх, и скрываюсь в своей комнате. Прислонившись к двери, я тяжело дышу, и сердце грозит выпрыгнуть из груди, как будто я пробежал марафон, но я просто напуган тем, что, быть может, что-то случилось с Беллой. Я говорил с ней совсем недавно, пусть лишь и молчал при этом, но теперь мне кажется, что это было давным-давно, и что она вполне уже может быть мёртвой и даже похороненной. Я и сам ощущаю себя не лучше, когда улавливаю мягкие шаги по ту сторону двери, а затем и тихий и невероятно осторожный стук. И то, и то, однозначно принадлежит Элис, и ко мне возвращается способность дышать, когда моя сестра невероятно твёрдым голосом говорит именно то, что и я жаждал услышать.

- Она жива. С ней всё хорошо и даже лучше. Персональная выставка в следующие выходные это ведь замечательно, да? Здесь просто приглашение, и нет ничего страшного.

Элис явно ждёт моего ответа, только я всё ещё пытаюсь прийти в себя и успокоиться, но одновременно уже и начинаю думать, и первое, о чём мои мысли, это о том, как я рад и даже горд, пусть для этого и нет причин. Говорят, что за успешным человеком всегда стоит тот, кто верил в него и поддерживал, но меня даже не было рядом, и Белла достигла всего, к чему стремилась, без моей помощи и участия. Но я всё равно счастлив за неё, даже сильнее, чем, если бы по-прежнему находился в её жизни, но, чтобы быть сильной, теперь ей это совсем не нужно, и своим приглашением она только что это доказала. Поэтому я и знаю, что оно не от неё. Не она выслала его мне, и, следовательно, это не она хочет, чтобы я пришёл и увидел всё своими собственными глазами. Это определённо тот, кто желает ей всего самого наилучшего, вероятно, знает обо мне и, возможно, видит, что она несчастна, но никак не Белла. Поэтому мне и нечего там делать. Меньше всего я хочу попасться ей на глаза, что вполне может произойти, и понять то, что и так очевидно. То, что я незваный и нежеланный гость на этом празднике жизни, где и без меня всё хорошо.

Но Элис со мной не согласна, считая, что я должен быть там, и неважно, кто выяснил не совсем мой адрес. Мы то и дело спорим об этом на протяжении всей следующей недели, и хотя я и вроде бы и не показываю вида, но попытки сестры заставить меня передумать делают своё дело и порождают множество сомнений в моей душе. Я пытаюсь работать и функционировать, как и прежде, то есть до этого приглашения, но мои мысли то и дело возвращаются к нему и к Белле, и так по кругу, и то, что оно постоянно находится при мне, словно обжигая кожу даже через ткань одежды, не делает ситуацию легче. Я так и продолжаю звонить Белле, чтобы понять хоть что-нибудь по её неудивительному молчанию, но это совершенно бесполезно. Не выдав себя, я ничего спросить не могу, а она и понятия не имеет, что я это я.

Единственное, что мне остаётся, это бесконечно накручивать себя, и именно этим я и занимаюсь, каждый вечер после окончания рабочего дня проезжая мимо галереи, где и будут размещены картины Беллы. Внутри явно происходят последние приготовления, и я ясно вижу через окна машины и стеклянные стены заведения несколько холстов, но сказать, что на них изображено, не могу и Беллу тоже никогда не замечаю. Но, чувствуя, что это мне не по душе, вечером накануне, возможно, главного события в её жизни, я, наконец, признаюсь себе в том, что и так знал.

Я хочу быть здесь завтра, пусть даже скрываясь в толпе, но я не прощу себе, если пропущу первый день. Прежде, чем я успеваю уложить всё это в своей голове, наступает суббота, двадцатое число, и я осознаю себя оставляющим большую корзину с цветами и с карточкой внутри на стойке у входа. За ней как раз никого, и, сделав это, я медленно, но постоянно оглядываясь вокруг, продвигаюсь вглубь галереи. Мне хотелось затеряться среди людей, но их пока не особо и много, и, наверное, это даже к лучшему, ведь я вижу, что мои в какой-то степени опасения не подтвердились. Я думал, что не оказал на Беллу совершенно никакого влияния, но это не так, и я, видя негласное этому подтверждение прямо на стенах первого же зала, задумываюсь, что, если посетителей станет больше, они начнут сравнивать, а это самый эффективный и беспроигрышный способ привлечь внимание. Но я этого не хочу и даже страшусь, особенно после того, как мой взгляд цепляется не за виновницу торжества, но за её родителей и сестру. Всё это сигнализирует о том, что где-то поблизости или же в пути находится и Белла, а сегодня всё же не самый удачный день, чтобы столкнуться с вероятностью, испортить ей настроение. Я увидел не всё, но достаточно, чтобы считать, что это вряд ли случится, и что она расстроится, увидев меня, но, тем не менее, рисковать не собираюсь.

К машине я возвращаюсь неохотно и через силу, но действительно тяжело мне становится тогда, когда я вставляю ключи в замок зажигания и понимаю, что не могу их повернуть. Не из-за внезапно отказавших рук, но потому, что мои действия снова напоминают побег, словно наши неразрешимые проблемы всё ещё при нас, а я так и не хочу их преодолевать, но правда в том, что по сравнению с тем, как всё между нами было, теперь всё просто. Мы лечились не вместе, а по отдельности, но разве это плохо, если и ей, и мне удалось достичь положительного результата? Нет, совсем нет, и даже больше. Пусть мы и разошлись, чтобы спастись от своего рода проказы, разве сам факт расставания убивает любовь? Многие люди влюблены, но не вместе, и это грустно, но я всё ещё чувствую это. Чувствую, что до сих пор влюблён, и, по-моему, разлука лишь подпитывает эти эмоции, по крайней мере, это то, что происходит со мной, и я хочу, чтобы и Белла думала так же. Быть может, и она ощущает то же, что и я, и мне просто нужно не уходить, а спросить, ведь в случае бегства она лишь стопроцентно посчитает меня трусом, когда рано или поздно кто-нибудь да заметит оставленные мною цветы и укажет ей на них, а она достанет и прочтёт записку. Как раз этот момент и может стать мигом её расстройства, а я больше не хочу доводить её до этого снова. Мне противна сама мысль о том, чтобы уехать, ведь я хочу быть здесь. Не войти в галерею снова и не предстать перед Беллой среди множества совершенно посторонних людей, но дождаться, пока она выйдет, посмотреть на неё и, если повезёт, даже немного поговорить. Вот чего я хочу, а не уезжать, прятаться, следить за её местонахождением и не сводить с него взгляда в надежде увидеть её хотя бы мельком. Я жажду остаться, ведь это то, что кажется мне самым правильным и единственно верным решением, и то, о чём кричит моё больное сердце. А я не могу заставить его истекать кровью ещё больше, и поэтому я выхожу из машины. И поэтому я и остаюсь.

Предыдущая глава || Следующая глава