Я просыпаюсь, медленно, но неизбежно пробуждаюсь ото сна, и первое, что я чувствую, это боль, от которой голова словно раскалывается на части. Кроме себя самого, в возникновении этих ощущений винить мне некого, ведь это я накануне вечером и на протяжении многих часов пил всё подряд, не разбирая, что именно попадается под руку, но неприятная и болезненная пульсация будто отступает или, по крайней мере, меркнет перед осознанием всего того, что случилось прошлой ночью. Ко мне начинают возвращаться воспоминания, и я понимаю, что хочу снова заснуть или, потеряв сознание, провалиться в забытье, лишь бы они оставили меня в покое.

Но ничего из этого невозможно, и всё, что мне остаётся, это мысленным взором созерцать произошедшее, словно кадры какого-нибудь кинофильма. Но события в них чаще всего вымышлены, а сценарии почти никогда не основываются на реальных историях, но в нашей с Беллой жизни всё по-настоящему, и именно в этом и заключается трагедия вчерашнего дня. Я строил из себя того, кем не являюсь, и изображал безразличие, когда Белла, возможно, ждала, что я как минимум поинтересуюсь, куда она собирается, или даже остановлю её, но я просто позволил ей уйти, потому что чувствую себя так, будто больше и не имею никаких прав на неё.

Пока мы окончательно отдалялись друг от друга, она вновь сблизилась с тем, кому всегда была небезразлична, и, когда она, наконец, вернулась, я, к тому моменту почти сошедший с ума от беспокойства, автоматически предположил самое худшее, едва увидев, в каком она состоянии, но разве это оправдывает меня? Нет, да и не было никаких по-настоящему стоящих доказательств того, в чем я её обвинил, но пьяного, обозлённого и рассерженного меня это, конечно, не остановило. Я действительно сделал то, что сделал, и, по правде говоря, мне хочется даже умереть, лишь бы в голове перестали проноситься картинки того, что было, но, кажется, они останутся со мной навсегда и раз за разом так и будут прокручиваться внутри меня.

Я не хочу, но, разумеется, помню всё, и маловероятно, что мне когда-либо удастся забыть то, как я фактически изнасиловал ту, в отношениях с которой поначалу всегда боялся проявить излишнюю грубость, ответную борьбу и бесплодные попытки мне противостоять, свои жестокость и проявленную силу, не позволившие Белле меня остановить. Я и понятия не имею, где она сейчас, и, наверное, это глупо, и ответ более чем очевиден, но что ощущается ею хуже? То, какую боль она, вероятно, всё ещё испытывает, или то, что под влиянием всего выпитого алкоголя и в порыве ярости я вроде бы сказал то, что невероятно далеко от истины?

Мои мысли одновременно обо всём, но, возможно, Белла гораздо сильнее переживает боль физическую там, где никогда прежде я и не думал прикасаться к ней. Меня мутит, и отвращение к самому себе, тесно переплетаясь с ненавистью, охватывает всё моё существо, пока я продолжаю лежать без движения, уткнувшись лицом в подушку и осознавая, что совсем не помню то, как ложился в кровать и засыпал прямо в одежде. Лучше бы мне было забыть другие вещи, и именно об этом я и думаю, не без труда овладевая своим телом и переворачиваясь на правый бок. Обычно, оказываясь в этом положении, я мог увидеть Беллу, всегда спящую на левой стороне кровати, но сейчас, даже не открывая глаз, уверен, что она пустая и холодная. С чего бы Белле быть здесь? Оставаться со мной? Не бросать меня?

За каких-то девять месяцев я доставил ей столько страданий и боли, сколько и за несколько предшествующих лет не причинял, и всего этого более чем достаточно, чтобы, так и не сумев уснуть, собрать вещи и уйти. Потому меня всего передёргивает, когда я всё же решаюсь посмотреть в глаза новому дню и вижу одеяло, которым до пояса укрыта Белла, помятое платье на ней, чуть ли не разорванное мною вчера, и спутанные волосы, частично скрывающие кожу её спины и плеч. По какой-то совершенно неизвестной мне причине та, кого я уже и не думал увидеть когда-либо вновь, всё ещё здесь, и умом я понимаю, что теперь-то уж точно её недостоин, и что с моей стороны лучше всего и вовсе не прикасаться к ней, даже кончиком пальца. Но моя душа болит сильнее, чем когда-либо прежде, и меня почти разрывает на части от усугубившегося желания позаботиться о Белле.

Для этого уже поздно, ведь урон был нанесён ещё вчера, и я не могу повернуть время вспять, и мне вряд ли будет позволено загладить свою вину, не говоря уже о том, чтобы заслужить прощение, но я всё равно хочу сделать хоть что-то хорошее. Глупо думать, будто это способно перечеркнуть всё плохое, хотя у меня и нет подобных мыслей, но я не отступаю, и моя рука дрожит, когда я касаюсь одеяла, чтобы укрыть Беллу полностью. Мне ни в коем случае не стоит дотрагиваться до неё, но прежде, чем я останавливаю это, кожей ладони уже ощущаю исходящее от неё тепло там, где мои пальцы нежно сжимают её левое плечо. Но это безусловная ошибка, и я понимаю это в ту же секунду, когда Белла, вздрогнув, просыпается и, обернувшись на всего одно короткое мгновение, видит меня. Тем не менее, его мне более чем достаточно, чтобы заметить высохшие дорожки слёз на бледных щеках и то, что, отворачиваясь, она выглядит ещё более испуганной, чем когда только оглянулась назад. Я знаю, теперь она боится, и именно поэтому в Белле, отодвигающейся почти на край кровати, лишь бы быть как можно дальше от меня, нет ничего странного и удивительного. Я этого ожидал, ведь на что-то иное рассчитывать просто глупо, и всё же то, как она, вероятно, больше не зная, что я за человек, фактически отпрянула, едва увидев моё лицо, и отшатнулась от меня, как от прокажённого, ощущается мною более чем болезненно.

- Белла, я... Ты не должна меня бояться. Я не сделаю тебе больно, - всё это звучит так же отвратительно, как я себя и чувствую, ведь я уже навредил, возможно, худшим из способов, но это была вчера, и даже если Белла мне не верит, я просто знаю, что больше никогда не совершу ничего подобного. Я не жду, что она позволит мне приблизиться или обнять её, или сделать для неё что-то гораздо более существенное, но и уйти, не попытавшись поговорить, я не могу.

- Ещё вчера я тоже так думала, - спустя, кажется, вечность, отвечает Белла, её лицо по-прежнему скрыто от меня, и чтобы понять, как она себя чувствует, я могу полагаться исключительно на её голос. Он звучит безжизненно и говорит мне о том, что она унижена, подавлена и несчастна, а если кратко и одним словом, то просто уничтожена. Что, в конечном счёте, в её жизнь я принёс лишь страдания, смерть и боль. Так не должно было быть, но теперь уже однозначно слишком поздно пытаться вернуть всё хорошее, что осталось в прошлом.

Я больше не знаю, что говорить, ведь, что бы я ни сказал, это не изменит случившегося, и какое-то время я просто смотрю прямо перед собой. За исключением головы и волос, Белла полностью скрылась под одеялом, и, исходя из её телодвижений под ним, я лишь предполагаю, что она пытается натянуть на себя порванное мною в припадке гнева платье, но, скорее всего, его уже не спасти. Будучи одетым на Белле, оно всегда мне нравилось, но ещё больше я обожал снимать его с неё, и я всё ещё люблю ту, которая сейчас в силу ряда очевидных причин даже не может посмотреть на меня, но связь между нами разорвана так же, как и платье. Его я не пощадил лишь минувшей ночью, но что касается наших чувств, думаю, что соединявшие нас нити лопнули задолго до этого. Я сволочь, монстр и убийца, и я знаю, что, учитывая все обстоятельства, мне вообще лучше молчать, но я нуждаюсь в том, чтобы Белла меня выслушала. Я осмеливаюсь начать умолять, но её имя это всё, что мне удаётся произнести до того, как она обрывает мою возможную пламенную речь. Вот теперь-то я слышу слёзы, и мне кажется, что я в ту же секунду согласился бы умереть, если бы это гарантировало то, что Белла успокоится и перестанет плакать, но это вряд ли возможно. Наиболее вероятно то, что прямо сейчас она ненавидит меня, и это не лишено смысла. Это более чем заслуженно.

- Ты сделал мне очень больно, больно физически, а ещё... ещё растоптал морально, - я слышу, что ей даже просто говорить тяжело, и желание забрать её боль себе становится совсем невыносимым, но прикосновения абсолютно недопустимы и неприемлемы. Своей реакцией на мою руку Белла ясно дала это понять, и я, как бы ни хотел прижать её к себе и никогда не отпускать, заставляю своё тело держаться на установленном ею расстоянии. Я знаю, ей больно, и хотя бы по этой причине мне не следует укорять её за то, что своими действиями она заставила меня потерять над собой контроль, но неподходящие по времени слова всё равно повисают в воздухе между нами.

- Да, я вышел из себя, но ты и сама виновата, Белла... Мы всегда находили способ достать деньги, не опускаясь до торговли собой, а ты... Зачем ты это сделала? С кем ты была? Это был Джейк? Я знаю, в последнее время вы снова сблизились, и...

- Что и?

- Быть может, ты и не замечаешь этого, но ты ему небезразлична, Белла.

- Поверь, я знаю. Он признался мне во всём давным-давно, и, наверное, он всё ещё хочет, чтобы я была с ним, но этого никогда не будет.

- Почему?

- Потому что он просто друг, и хотя в какой-то степени я и люблю его, всё равно совсем не так, как он меня.

Всё это становится почти слишком для меня, и пусть Белла и не сказала этого, задумавшись, я понимаю, что он звал её с собой, хотел, чтобы она ушла от меня, и надеялся на новую главу в своей жизни. Я не знаю, когда это было, но это и не имеет значения. Важно лишь то, что Белла осталась со мной, а я в конечном итоге отплатил ей лишь тем, что разрушил её жизнь. Мне лучше оставить её в покое, в том числе и ради себя и собственного самосохранения, но я всё ещё хочу всё знать.

- Тогда с кем ты была?

- Не надо на меня кричать. А встречалась я с Райаном.

Я даже не заметил, что повысил на неё голос, но Белла заметила, и мне становится совсем не по себе от того, как всё развивается, и как протекает этот разговор. Мы больше не можем общаться друг с другом спокойно, хотя сейчас это не просто беседа, но гораздо хуже я чувствую себя из-за правды, которую она обрушила на меня. Лучше бы это был Джейк, чем тот, о ком, возможно, даже не замечая этого, Белла всегда отзывалась с неким восхищением. Тогда я не придавал этому особого значения, но сейчас... Быть может, она уже чуточку влюблена в него, но если и так, это то немногое, о чём я предпочитаю не знать. Я и так уже достаточно разочарован в себе. Возможно, и в ней тоже. Неудивительно, что в комнате воцаряется атмосфера полной безысходности.

- Я не ожидал от тебя подобного.

- А знаешь, что самое ужасное, и от чего мне больнее всего?

- Нет, - я, и правда, понятия не имею, но по тому, как особенно грустно и обречённо, будто растоптал я её совершенно незаслуженно и ни за что, звучит её голос, пока она говорит, я начинаю догадываться, что будет дальше. Когда она, наконец, отвечает, все страхи, которые только начали формироваться внутри меня, становятся реальностью.

- А то, что у нас с ним ничего не было.

- Что это значит?

- Это значит, что я с ним не спала. Я собиралась, и даже больше... Мне этого хотелось, хотелось забыть твоё безразличие, доказать себе, что даже если ты больше не хочешь меня, в ком-то другом я всё ещё могу вызвать желание, и я его вызвала. Но продолжить не смогла. Просто духу не хватило. Всё ощущалась неправильно, и я всё равно думала лишь о тебе, даже когда Райан смотрел на меня так, как и ты когда-то. Но он не ты, и я обидела его. А он всё равно пожалел меня и просто дал деньги. Мы расстались ещё до того, как я купила дозу, и на этом всё. Конец истории.

- Боже мой... Почему ты сразу не сказала?

- Была не в том состоянии. А ещё... ещё я до последнего была уверена, что ты остановишься.

- Белла, я... Я хочу...

- Чего именно? Продолжить? Всё повторить? - слова звучат жестоко, но я знаю, Белла совсем не такая. Она несчастна, в отчаянии и сломлена, и её сердце окончательно разбито, а мечты обращены в прах, но где-то глубоко внутри неё всё ещё живёт та девушка, которую я полюбил, и которая верила, что самое лучшее в жизни исключительно впереди. Но теперь она навсегда скрыта от меня, и мне ни за что не достучаться до неё. Отныне она видит во мне лишь худшее, и ей даже не нужно говорить об этом. Я и так знаю, что она ненавидит меня, и всё же я в ужасе от того, что, отвечая, мне приходится уверять её, что она не должна видеть во мне угрозу тому немногому, что ещё осталось от её благополучия.

- Нет, Белла... Конечно, нет.

- Неважно... Что бы ты ни хотел, мне ничего от тебя не нужно. Я просто хочу побыть одна. Пожалуйста, просто уйди, - она снова начинает плакать, громко и с надрывом, и эти слёзы в совокупности с мольбой в её голосе почти лишают меня дыхания и сил, но моё присутствие совершенно нежелательно и лишь приносит вред, и, понимая это, я заставляю себя встать. Уже у двери я оглядываюсь в глупой надежде на то, что Белла передумала и попросит меня остаться, но её глаза плотно зажмурены, и я окончательно осознаю, что она, уже переставшая бороться с эмоциями и беспрепятственно позволяющая им превращаться в слёзы, просто не может видеть насильника, которым я стал.

Несмотря на сухость в горле, мне не хочется ни есть, ни пить, и даже больше... Я, кажется, хочу умереть, но, просто игнорируя все звуки в квартире, почти падаю на диван, и вскоре моя голова снова начинает болеть. На этот раз всему виной то, как много я думаю, и я знаю, что могу хоть целую вечность не двигаться с места в ожидании того момента, когда Белла меня простит, но кого я обманываю? Я не представляю, что этот день когда-либо наступит, и хотя я по-прежнему хочу быть с ней… гораздо сильнее я желаю только лучшего для неё, а она более чем ясно дала понять, что, начиная с сегодняшнего дня, от меня ей ничего не нужно. Как бы тяжело ни было это признавать, остаётся лишь одна вещь, которую я могу и должен сделать, если, и правда, заинтересован в её благополучии. Именно так всё и обстоит, и я жалею, что не подумал об этом раньше, прежде чем вышел из комнаты, где хранятся все мои вещи. Хотя меня и не просили покидать квартиру, я чувствую, что должен уйти, и что иначе просто никак, но я не могу сделать этого, не взяв хоть что-то из своей одежды, так же, как и не могу побеспокоить Беллу снова.

Мой взгляд не отрывается от двери, за которой она находится, и я стараюсь её услышать, но я опустошен во всех смыслах, и физически, и эмоционально, и не слышу ничего, ни слёз, ни шорохов, ни передвижений, и это внушает страх. Но гораздо сильнее пугает то, как безо всякого предупреждения дверь, которую я словно гипнотизировал глазами долгое время, возможно, лишь через несколько часов неожиданно открывается, и оттуда появляется Белла. Она застывает, увидев меня, и ещё сильнее кутается в халат, в который переоделась, но, сглотнув эмоции, хотя и не слёзы, замершие на своём лице, оживает и почти убегает в ванную. Но это явное преувеличение, ведь ещё никогда прежде Белла не двигалась так медленно, и я знаю, это из-за меня, и это лишний раз напоминает мне о том, что решил я всё правильно. Если бы она по-прежнему находилась в нашей комнате, мною это ощущалось бы как желанная отсрочка, но Белла вышла, и пути назад нет. Я слышу звук включённой воды, когда прохожу в спальню и, не теряя времени, сразу же открываю шкаф. Я стараюсь действовать максимально быстро, чтобы убраться отсюда до того, как вернётся Белла, и чтобы она даже не знала, что я воспользовался её отсутствием, но не успеваю, и её болезненно звучащий голос застигает меня в тот момент, когда я достаю последние необходимые мне вещи из комода.

- Что ты делаешь?

Я оборачиваюсь и вижу Беллу ближе, чем, как мне казалось, она находится, а она в свою очередь видит спортивную сумку в моих руках, и её лицо медленно, но верно озаряется пониманием происходящего. Кажется, мой ответ уже не особо и нужен, но я всё равно обретаю контроль над своим голосом и заговариваю с ней:

- Прости, что вошёл, но тебе не нужно беспокоиться. Я... Я уже ухожу.

- Но куда? - спрашивает Белла, звуча при этом совершенно потерянно, и я больше не могу противостоять желанию посмотреть на неё. Возможно, это в последний раз, и если так, я хочу запомнить то, как она выглядит, но, подняв голову вверх и, наконец, оторвавшись от созерцания пола, всё, что я вижу, это уже проявившиеся синяки на её руках, там, где я прикасался к ней, чтобы удержать. Я чувствую себя чудовищем и ненавижу себя, но в то же время эти лиловые и синие отметины, как ничто другое, свидетельствуют о том, что мне здесь больше нечего делать.

- Пойду на работу. Уверен, что коллега разрешит мне пожить у себя какое-то время.

- Но у тебя уже вечером начнётся ломка. Ты же вернёшься? - она говорит со мной так, будто волнуется за меня, но это не имеет абсолютно никакого смысла, и я знаю, что просто выдаю желаемое за действительное. Мне хочется, чтобы она по-прежнему беспокоилась обо мне, но разве это возможно? После всего того, что я сделал? Гораздо более вероятно то, что это наша последняя встреча. Я просто не представляю, что может произойти, чтобы Белла попросила меня вернуться. Мне и вовсе не стоит этого ждать.

- Я продержусь столько, сколько смогу.

- То есть, нет...

- Так будет лучше.

- Тогда... До свидания.

Скорее всего, это даже прощание, но она плачет, хотя и вряд ли из-за меня и того, что я ухожу, и всё же я не решаюсь воспользоваться словом, которое так и крутится у меня в голове, вместо этого отвечая так, будто, и правда, надеюсь на искупление:

- До встречи, Белла.

Я хочу прикоснуться к ней, но знаю, что это не вариант, и потому заставляю себя просто пройти мимо, но, оказавшись в дверном проёме, всё же не выдерживаю и оборачиваюсь. От того, что Белла не смотрит мне вслед, меня накрывает мучительная боль, но это и к лучшему, что я и осознаю в то же самое время. Будь всё иначе, я, возможно, не смог бы уйти, но, преодолевая себя, я ухожу, и когда за мной захлопывается входная дверь подъезда, ощущается всё так, будто моя жизнь кончена. О моём сердце всегда заботилась Белла, но теперь, лишённое её близости, оно едва бьётся в груди, а душа и вовсе рвётся на части, но что-то подсказывает мне, что лишь из-за одной терзающей меня изнутри боли я не умру. Это ведь слишком просто. Скорее уж всё случится из-за ломки, но и это произойдёт не сразу, а значит, у меня ещё будет время испытать всё то, что я более чем сполна заслужил.

Предыдущая глава || Следующая глава