- Порой мне кажется, что я больше его не знаю…

- Ну, что ты, Белла, - говорю я, в некотором роде стараясь отмахнуться от её слов и переубедить, но на самом деле мне более чем понятен её вздох. Наш сын снова не спустился к ужину, что в последнее время стало уже фактически не просто привычным явлением, а нормой, и всё-таки это далеко не главное, что в равной степени терзает и беспокоит нас обоих. Основная проблема в том, что после окончания новогодних праздников и с момента возобновления учёбы, перерыв в которой был вызван небольшими каникулами, его словно подменили. Утром он вполне может отправиться в университет, не пожелав перед уходом доброго утра и отказавшись от завтрака, а по возвращении домой после занятий опять-таки не поздороваться, будто на кухне или где-либо ещё никого и нет, и сразу же подняться к себе. Это элементарное неуважение, и, если честно, от этого я уже устал. Я могу перетерпеть в надежде, что рано или поздно всё наладится и без нашего вмешательства, ведь он уже давно не маленький мальчик, как бы порой не было грустно это признавать, но Белла становится всё более подавленной с каждым днём, и это я игнорировать никак не могу. Да, около её глаз уже залегли небольшие морщинки, и её тело уже не такое упругое и подтянутое, и никто из нас двоих определённо не молодеет, но я люблю её так же сильно, как и в ту пору, когда нам не было и двадцати двух лет, и мы едва впервые встретились. Неважно, что с тех пор минуло уже почти три десятилетия, для меня по-прежнему нет ничего важнее её физического здоровья и эмоционального благополучия, и, обнимая её, вытирающую тарелки, я пытаюсь подобрать максимально успокаивающие слова: - Что бы там ни было, он был и остаётся нашим сыном, и я уверен, что он откроется, когда будет готов, но если ты хочешь и не можешь больше ждать, я с ним поговорю.

- Правда, поговоришь?

- Конечно же, да. Так что скажешь?

- Я буду только рада, но только, если он будет протестовать, не наседай и не дави.

- Разве я когда-нибудь так поступал?

- И то верно. Я просто… Просто не хочу, чтобы он разозлился или ещё чего хуже. Ну, знаешь, возненавидел нас за вмешательство.

- Ничего из этого и не случится. Я тебе обещаю. Ты ведь закончишь здесь сама?

- Да, не беспокойся об этом.

Кивнув и поцеловав Беллу в висок, я выхожу из кухни и, достигнув лестницы, находящейся сразу же напротив входной двери, поднимаюсь на второй этаж нашего таунхауса. Формально их даже три, если принимать в расчёт и цокольное помещение, но туда мы спускаемся только в том случае, если возникает необходимость что-то постирать, ведь именно там и находится прачечная, или же в той ситуации, когда в бойлерной что-то сломалось. Все же основные жилые помещения, будь то три спальни, гардеробная, гостиная с открытой кухней или ванные комнаты, располагаются на двух главных этажах, и когда я в кратчайшие сроки достигаю комнаты своего уже почти выпускника-сына, то вопреки тому, что вы могли подумать, тут же внутрь не вламываюсь. Мы с Беллой знаем, что такое личное пространство, и понимаем всю его важность, поэтому первым делом я и стучу, и спрашиваю:

- Сынок? Я могу войти?

- Прости, но я занят, пап.

- Чем же ты занят уже неизвестно какую по счёту неделю, что снова не смог найти время и спуститься к ужину? Сегодня твоя мама приготовила новое блюдо, и теперь она расстроена. В любом случае я вхожу, - говорю я и действительно претворяю свои слова в жизнь, и первое, что я вижу, прикрывая за собой дверь, это своего вытянувшегося на кровати взрослого первенца, сжимающего подушку и лежащего на правом боку. Ему двадцать один, а к июню и соответственно к моменту окончания университета исполнится и все двадцать два, и он уже совсем взрослый, но я до сих пор помню, как впервые увидел своего новорождённого сына и взял его на руки, так отчётливо и ясно, как будто это было только вчера.

Это касается и тех мгновений, когда он сделал первый шаг и произнёс своё первое слово. Это напрямую связано и с каждым моментом, когда мне случалось подходить к кроватке среди ночи, баюкать его, утешать, жалеть, не спать, когда у него резались зубки, видеть своего маленького сына выбегающим навстречу после моего возвращения с работы и слышать, как меня называют папой. Собственно, и ни один аналогичный этап развития Френсис мною не забыт, да это и невозможно, ведь и сына, и дочь я ждал одинаково сильно, и они любимы мною в совершенно равной степени, а иначе и не может быть. Не всегда было просто, да я этого и не ждал, ведь с детьми бывает нелегко, и не только тогда, когда они вступают в переходный возраст, но и вообще почти всегда. Но мы с Беллой никогда не повышали голос ни на одного из двоих своих детей, ведь задолго до появления обоих уяснили, что решать проблемы криками не самая лучшая и действенная мысль, и сейчас я также не собираюсь выходить из себя. Да, он снова, как и зачастую в последнее время, пребывает не в настроении, и я не думаю, что виной тому учёба, ведь на протяжении всех шести лет в этом отношении он очень даже преуспевал и вряд ли допустит сложную ситуацию перед заключительными экзаменами и за три месяца до выпуска. Но мы с Беллой всегда и неизменно готовы выслушать и поддержать, а не наказывать и порицать, если вдруг что не так. Это не значит, что мы совсем ничего и никогда детям не запрещаем, но если это и происходит, то не раньше, чем они высказывают своё мнение по тому или иному вопросу или какую бы то ни было просьбу. Как по мне, исключительно на этом и строятся доверительные взаимоотношения между взрослым и подрастающим поколением, а не на методе кнута и в крайне редких случаях пряника.

Очевидно, что никакими действительно серьёзными делами сейчас здесь и не пахнет, ну, и пусть, ведь выглядит мой мальчик грустным, опечаленным и глубоко расстроенным. Я мог бы указать на очевидное, но вместо этого просто пододвигаю стул к кровати и сажусь на него, и жду какого угодно ответа, ведь любое объяснение заведомо лучше молчания, и чуть ли не облегчённо выдыхаю, когда, не без труда принимая сидячее положение, Нейт, тем не менее, всё же находит слова:

- Я всё это знаю, и мне жаль, но, пожалуйста, поверь мне, я совершенно раздавлен, и мне ничего не нужно.

- У тебя что-то случилось? Если да, то поделись со мной, и мы вместе решим любую твою проблему, в чём бы она ни заключалась.

- Я и говорить не хочу.

- Только со мной. Пожалуйста, Нейт. Я обещаю, что это останется между нами.

- Обещаешь?

- Но мама же до сих пор не знает о том, кто однажды потерял Пита на прогулке. Хорошо, что он вернулся, - говорю я, и хотя его и нет с нами уже двенадцать лет, и он прожил столько же и ушёл просто потому, что пришло время, иногда, вспоминая о нём, мне невольно становится плохо на душе, так, будто мы снова сталкиваемся с той же болью утраты. Нейту, полное имя которого вообще-то Натаниэль, хотя мы и пользуемся им крайне редко, тогда было десять, а Френсис всего пять, но они были основательно и крепко привязаны к нему и обожали играть и гулять с ним. После им потребовалось немало времени, чтобы успокоиться и принять то, что сейчас он в лучшем мире. Быть может, в первую очередь из-за этого мы больше так и не завели домашнее животное. Терять их так же больно, как и члена семьи, и не каждый готов к тому, чтобы в перспективе сознательно пройти через это снова.

- Тебе его не хватает?

- Более чем.

- И я по нему скучаю. А ты, и правда, не скажешь маме?

- Ну, я же не выдал тебя, когда, побывав на твоей тренировке, Френсис вернулась домой с синяком во всю коленку.

- Я же не специально попал в неё мячом и не виноват, что она выскочила на поле. Это ты просмотрел, пап.

- Я рад видеть, что ты улыбаешься. А теперь серьёзно. Что я могу для тебя сделать? – спрашиваю я, возвращаясь к тому, с чего мы начали, и в этот момент узнаю в Нейте себя. Он трёт глаза и, склонив голову, сжимает переносицу, что, бывало, делал и я, когда, будучи в его возрасте или чуть старше, мне случалось нервничать. Я это понимаю и знаю, что здесь поможет лишь время, и даю ему его, терпеливо ожидая, и, наконец, собравшись с духом, на громком выходе Нейт произносит:

- Мне очень нравится одна девушка с нашего курса. Я… Я даже думаю, что люблю её, - признаётся он, и я вдруг ловлю себя на мысли, что мою ладони потеют, и провожу ими по своим домашним брюкам. Пожалуй, впервые я задумываюсь о том, что дети вырастают, взрослеют и в некотором роде перестают быть ими, и покидают отчий дом, и заводят свои собственные семьи, а нам приходится их отпускать и надеяться на то, что они про нас не забудут и будут хотя бы иногда, но приезжать. В глазах ощущается подозрительная влага, но, моргнув, я заталкиваю её глубоко внутрь, ведь сейчас не время расклеиваться, и с этим лучше подождать до того момента, когда я окажусь наедине с тем единственным человеком, с которым смогу поговорить и при этом не опасаться быть непонятым.

- Так…

- Но у неё проблемы, и я не знаю, как ей помочь.

- Так давай подумаем вместе. Она болеет?

- Что-то вроде этого, да. Но я даже не знаю, как тебе сказать.

- Просто скажи, как есть.

- Мы начали встречаться ещё три месяца назад, и она даже познакомила меня с родителями, но я, и правда, не замечал ничего подозрительного до одной из новогодних вечеринок, что мы посетили вместе.

- И что произошло?

- Я не рылся в её вещах, ничего такого, но однажды просто наткнулся в кармане её куртки на небольшой пакетик с белым порошком. Может, это не так серьёзно, как мне кажется? Быть может, она просто балуется?

- А ты пытался с ней говорить?

- Нет. Нет, я боюсь, - качает он головой, и я не удивлён. Я ведь был на его месте, и каждая попытка повлиять на Беллу всегда заканчивалась одинаково, и в конечном итоге я и вовсе отступил, потому что не мог рисковать потерять то, что на тот момент между нами ещё оставалось.

- Я понимаю. Понимаю, но нужно немедленно это прекращать. Начинать лечение. Это всё очень серьёзно и непросто. Начинается всё как раз-таки с порошка, но потом его становится недостаточно, и тут-то и возникает наивысшая степень опасности. Пожалуйста, скажи мне, что ты не пробовал…

- Нет, пап, нет. Я клянусь.

- Хорошо-хорошо, - выдыхаю я, ощущая отступающий страх, что он может повторить мои ошибки, но это не отменяет проблем с девушкой, а если она ему небезразлична, то, поскольку он мой сын, они автоматически становятся и моими. Я знаю, он не оставит её в беде так же, как и я не бросил его мать совсем уж в опасности, ведь мы с Беллой, кажется, воспитали его правильно. – Но начинать чистить её организм необходимо уже сейчас, а вещества желательно срочно изъять и утилизировать. Ты даже не представляешь, чем всё это чревато, если запустить процесс и подсесть.

- Но откуда ты столько об этом знаешь, пап?

- Я… Я никогда не хотел рассказывать тебе, потому что не считал нужным, но, видимо, всё же пришла пора. Помнишь, на прошлой неделе ты нашёл старый мамин фотоархив?

- Да, как не помнить.

- На тех снимках и мы, и те, кого на тот момент мы считали друзьями, запечатлены в период затяжных наркотиков. Тогда мы с твоей мамой были чуть старше, чем ты сейчас, и однажды она чуть не умерла прямо на моих руках. Это самое страшное время в моей жизни, Нейт.

- Я и представить себе не мог. Но как? Как так получилось?

- Это очень долгая история. Когда-нибудь ты обязательно её прочтёшь. Мы завязали лишь тогда, когда осознали всю опасность до конца. Но начиналось всё с простого порошка.

- И что было дальше?

- Сейчас речь не о нас. Как зовут твою девушку?

- Лили.

- Познакомь нас. Давай пригласим её на ужин. Можно даже завтра, в субботу, если только у неё не будет других планов. Уверен, что мама будет не против, но только тебе придётся рассказать ей обо всём самому. Поделиться с ней тем, что происходит. Она боится, что совсем утратила взаимосвязь с тобой, и что ты больше никогда не заговоришь с ней ни о чём, что действительно важно, и именно поэтому тебе и надлежит её успокоить, ведь только твоё появление и спасло Беллу. Мы тебя очень хотели, Нейт, - всё было не совсем так, и это значительно упрощённая версия имевших место быть в прошлом событиях, но подробности, как я и говорил, вполне могут подождать, а сейчас в приоритете исключительно Лили.

- Спасибо, пап.

- Спасибо, что рассказал мне. А теперь давай ты всё-таки спустишься вниз и поешь, к тому же твоя сестра уже должна была вернуться со своей танцевальной тренировки.

Нейт просто кивает, и когда мы спускаемся вниз, Белла кормит обоих наших детей, а после ужина остаётся со старшим наедине, в то время как Френсис рассказывает мне о своём дне и том, насколько успешно продвигается изучение нового танца. И ей, и Нейту нравится то, чем они занимаются в свободное от учёбы время и чем увлекаются, а для меня нет ничего важнее их счастья, и я знаю, оно является неотъемлемым спутником нашей жизни. Ведь как можно быть несчастным, проводя вечер в окружении самых близких людей, а позже ложась в одну кровать с тем человеком, с которым всегда хотелось и по-прежнему хочется просыпаться?

- Спасибо, что поговорил с Нейтом. Он уже позвонил Лили, и она сказала, что завтра вполне свободна, - сообщает мне Белла, уже переодевшись в атласную ночную сорочку и убирая с кровати покрывало. - Я только не уверена, что она тут же не сбежит, когда поймёт, ради чего мы на самом деле её позвали. Мы же знаем, как это бывает… Мы сами были на её месте и не успели опомниться, как нас уже затянуло, и никого при этом не слушали.

- Вряд ли она уже дошла до такой стадии. По крайней мере, исходя из его слов, у меня такого впечатления не сложилось, - тихо отвечаю я, в то время как моя заботливая и любящая жена и мать моих детей, выключив везде свет, забирается под одеяло и прижимается ко мне всем телом. Наши ноги переплетаются, и на следующий день при знакомстве с Лили мы также выступаем единым фронтом.

Всегда и в любой ситуации, если есть такая возможность, важно сработать на опережение, но девушка, со светлыми волосами и зелёными глазами с коричневыми вкраплениями, не выглядит, как наркоманка со стажем, уже переключившаяся с лёгких веществ на более тяжелые средства вроде кокаина. Мои вчерашние догадки лишь подтверждаются, когда Лили и не сбегает, и не отказывается слушать нас с Беллой, и соглашается на всё необходимое, прося только о том, чтобы мы ничего не говорили её родителям. Ей не всё равно, что подумают окружающие и в первую очередь самые близкие люди, и это однозначно хороший признак. Ей явно невыносима сама мысль о том, чтобы расстроить их, сделать больно или разочаровать, а значит, ещё не всё потеряно, и к моменту, когда они с Нейтом получают заслуженные дипломы, она совершенно чиста и невредима, несмотря на то, что, разумеется, без ломки всё же, увы, не обошлось. Она жива, и пока все вокруг подбрасывают верх голубые шапочки выпускника, мой сын целует свою девушку, которая ещё не знает, что сегодня же вечером он сделает ей предложение. В кармане его брюк уже находится заветная коробочка с кольцом, на которое он заработал полностью сам, хотя и попросил меня о помощи с выбором.

Кто-то другой на моём бы месте, возможно, сказал бы, что в столь относительно раннем возрасте это всё не по-настоящему, и что ничего не сложится, но я помню, как в своё время фактически сразу же понял, что Белла та самая, и лишь обрадовался, когда Нейт пришёл ко мне с данной просьбой. Если ему и суждено делать ошибки, то пусть они будут лично его, а мы с Беллой в любом случае всегда его поддержим так же, как и Френсис. Не за горами тот момент, когда и она навсегда вылетит из гнезда, ведь на самом деле на следующей неделе выпускной и у неё. Всего лишь школьный, разумеется, и, конечно, я не вспомнил об этом в самый последний момент, когда речь зашла о покупке платья, туфель и сумочки, но почему-то именно сейчас оказываюсь почти в состоянии паники. Вроде бы только вчера в возрасте почти тридцати лет я впервые стал отцом, но вот мой двадцатидвухлетний первенец уже фактически помолвлен, даже если свадьба и не состоится прям-таки в ближайшее время, и шестнадцатилетний второй ребёнок так же влюблён. Когда в начале своего последнего года Френсис, смущаясь, сказала нам, что её пригласили на свидание, я задёргался и не хотел её отпускать. Или просто признавать тот факт, что однажды она, уже большая не маленькая девочка, несмотря на то, что для меня такой будет всегда, неминуемо начнёт с кем-нибудь встречаться, и особенно нехорошо мне стало после просьбы сдвинуть комендантский час хотя бы ненадолго. Полагаю, что, если бы не Белла, Френсис оказалась бы банально запертой, но вместо этого она отнеслась с удивительным пониманием к моему почти требованию увидеть парня, и теперь я за неё спокоен. Он её уважает и всегда учтив и вежлив с нами, и она в надёжных руках. У обоих моих детей всё совершенно благополучно так же, как и у наших с Беллой родителей.

Они уже не молоды, но пока ещё не сдают позиции и довольно легки на подъём, и особенно это, конечно, актуально в отношении Рене и Чарли, проделавших внушительный путь ради своих внуков. Одной большой семьёй мы все, включая и Эммета с Розали, собираемся в ресторане, где за ужином снова поздравляем Нейта, но вскоре он уходит, чтобы отпраздновать с Лили и не только, а Френсис, позвав своего ровесника кузена и моего племянника Мейсена, убегает на вечеринку с подругами. Ввиду того, что ни перебравшийся в Нью-Йорк Ричард, ни живущая здесь с самого рождения Грейс не смогли к нам присоединиться, за столом остаётся лишь старшее поколение. Но без детей становится как-то пусто, и после того, как я расплачиваюсь по внушительному счёту, но при этом не принимаю ни единого предложения поделить расходы, ведь всё это было в честь моего сына, мы все отправляемся по домам. Мои тесть и тёща остановились у моих родителей, но Анжела и Бен разместились в комнате для гостей у нас на цокольном этаже, и мы с Беллой поднимаемся к себе лишь после того, как убеждаемся, что им ничего не нужно. В доме тише, чем когда-либо прежде, и я понимаю, что наши дети сегодня и вовсе могут не прийти ночевать и появиться в самом лучшем случае лишь утром. Но даже когда меня пронзает мысль, что мы вообще не поинтересовались их планами и просто позволили им разойтись по разным сторонам, я не чувствую потребности кидаться к телефону и беспокоить их своими звонками. Наверное, это и называется доверять и отпускать, но кому я точно не готов позволить отдалиться, так это Белле. Всё, чего я когда-либо хотел и в чём нуждался, находится в моих руках, и слова почти бессмысленны. Это не про нас, но порой они приносят лишь вред или, по крайней мере, стираются из памяти, но чувства всегда остаются.

Говорят, что к пятидесяти годам физическая жажда заметно притупляется, и секс становится всё реже и реже не то что с каждым месяцем, а с каждой неделей, но к нам это не имеет совершенно никакого отношения. Мы горим от желания так же сильно, как и в ночь первой близости, и, оказавшись под простынёй, я накрываю любимую жену своим телом, и, стянув мои пижамные штаны и её ночную сорочку прочь, посредством мощных и резких толчков мы становимся одним целым. Если бы мы ещё были в состоянии, я даже думаю, что эта сохраняющаяся связь принесла бы нам и третьего ребёнка. Мы остановились на двух, но смысл в том, что наша любовь вполне могла бы разрастись и гораздо дальше. Действительно тяжёлые и трагичные времена и потери пока благополучно обходят нас стороной, но когда они настанут, именно она проведёт нас через них и поможет справиться со всеми испытаниями. Я знаю, Белла будет рядом, и она также знает, что я не оставлю её, и разлучит нас только смерть, но даже после, я уверен, мы встретимся вновь. Просто потому, что такая любовь, как у нас, не заканчивается, как только сердце останавливается и перестаёт распределять кровь по соответствующей системе организма. Внешняя оболочка умирает, но любит другого человека не тело, а душа. Душа, что остаётся жить, и моя определённо будет помнить и не забудет Беллу и после того, как мой срок подойдёт к концу. Я убеждён, что и для неё всё именно так и никак иначе. Если где-то есть другая жизнь, мы будем вместе и там.

Предыдущая глава