Глава 1

The Rasmus – Not Like the Other Girls

15 марта 2010 года

ИЗАБЕЛЛА КАЛЛЕН СОШЛА С УМА.
Это не шутка. И не издевательство. Это самая что ни на есть чистая правда. Господи, я действительно выжила из ума.
Впервые я поняла это, когда мой муж в первый раз пришел ко мне. Он был один. В сияющих одеждах, такой красивый и невероятно грустный. Я лежала на больничной койке, невидящим взглядом уставившись на противоположную стену, а он нежно гладил меня по руке. Я плакала. Мои слезы лились нескончаемым потоком.
Эдвард уверял, что в случившемся нет моей вины. Он, как никто другой, в тот момент чувствовал мою боль. Физическая и душевная, эта боль объединялась в какую-то одну, совершенно новую, которую я еще не испытывала в своей жизни. Она выжигала все внутри. Съедала меня, словно рой насекомых-паразитов, которые завелись в моих внутренностях. Тело пылало, и только прикосновения моего мужа облегчали мою участь.
«Это не твоя вина, что все мы погибли, - говорил он своим глухим, будто загробным голосом. - Если мы тебя оставили, значит, так было нужно. Так было предопределено».
Я неосторожно дернула рукой и силуэт Эдварда, тонкий и почти прозрачный, растворился в воздухе. Помню, тогда у меня случилась истерика. Врачи бегали вокруг меня, что-то кричали, а я билась в их руках, вырываясь и кусаясь. Я хотела умереть, а они не позволяли мне. Они давали мне свои лекарства, которые каждый день отдаляли меня от моих близких, которые находились за чертой этой жизни.
Уже после, успокоенная дозой препарата, который люди в белых халатах между собой называли странным словом «галоперидол», я обездвижено лежала, смотря через окно в небо, затянутое тучами.
Значит, вот как? Предопределено? Кем? Богом? Этой несуществующей сущностью, которая якобы правила всем в этом мире? Помнится, моя религиозная мамочка что-то такое рассказывала мне за ужином, когда хотела прекратить мои капризы и шалости.
«Белла, не вертись и кушай, иначе Бог накажет тебя».
«Белла, ты должна слушаться меня, или же Бог пошлет тебе наказание».
Уже с детства я ненавидела Его. Постоянные упреки мамы, показательные походы в храм каждое воскресенье. Да, и к тому же все то дерьмо, в котором мы жили. Раз Бог управлял всем во Вселенной, значит, он сознательно бросил меня, маленькую, испуганную, забитую девочку, в этот жалкий круговорот страданий, боли и ненависти под названием «жизнь».
Но ведь нельзя было ненавидеть Бога и одновременно отрицать его существование. Ну, да ладно. Наверное, это было одним из ранних признаков моего сумасшествия. Ведь теперь никто точно не может сказать, когда именно я свихнулась. Может, тогда, когда моя мать впервые сказала, что стыдится меня? Может, когда я поняла, что я действительно одинока и проревела в подушку целый вечер? Может, когда отец впервые в пьяном угаре избил меня? Или когда я в первый раз попробовала экстази?
Перечислять можно сколько угодно. Моя жизнь была сущим кошмаром. Не сойти с ума было невозможно.
Во второй раз ко мне пришли Эдвард и Роберт. Мой четырехлетний сын, в таких же сверкающих одеждах, как и муж, держался поодаль. Я видела страх в его глазах. Но Эдвард легонько подтолкнул его, и малыш подошел ближе и положил свою ручку на мою.
«Мамочка, ты болеешь?» - спросил он.
Я кивнула в ответ.
«Ты скучаешь по нам?»
Я снова кивнула. По моей щеке покатилась слеза.
«Не надо, мамочка. Уже ничего не изменишь. Так должно было случиться, - Роберт наклонился ко мне ближе и прошептал: - По крайней мере, папа так сказал. А скоро к нам присоединиться и Кейт».
Кейт. Так я хотела назвать свою будущую дочь. Боль снова напомнила о себе и начала жечь меня еще невыносимее.
«Она вырастет здесь, мам, на этой стороне. Мы будем заботиться о ней. Мы все вместе дождемся тебя, когда придет твое время».
Роберт отошел от меня и встал рядом с отцом. Они оба улыбались мне.
«Простите, - прошептала я. - Простите меня, я во всем виновата. Только я. Это за мои грехи вы заплатили. Это я стала тем, кто предопределил вашу судьбу».
В тот вечер врачи снова успокоили меня лекарствами. И поставили мне диагноз: психическое посттравматическое расстройство. Препараты жгли мои вены, убивали мою душу, не позволяли мне видеться с моей семьей. В лекарственном бреду сначала я звала их, потом призывала свою смерть. Но мои мольбы не доходили ни к каким высшим силам. Может, потому что я всю жизнь не верила, что они существуют?
Третий визит членов моей семьи стал для меня роковым. Они появились под утро. Втроем. Я, только что проснувшаяся и растрепанная, моргала глазами, чтобы отогнать от себя это видение, но оно не исчезало. Эдвард и Роберт обступили мою кровать с обеих сторон. Я переводила свой взгляд то на одного, то на другого, и чувство вины, засевшее глубоко внутри, своими липкими щупальцами прогрызало себе путь наружу. Оно рвалось из моей груди, грозя разорвать меня на кусочки.
Все потому, что Эдвард держал на руках малышку. Она весело агукала и лепетала, а он мило сюсюкал ей.
«Видишь, родная, она теперь с нами. Ты не должна больше переживать», - проговорил Эдвард, и от его голоса по спине прошел могильный холод.
Я, собрав все свои силы, протянула руки к ней, но ничего не ощутила. Моя ладонь рассекла воздух. Силуэт Эдварда лишь покачнулся. Я тянулась к своей девочке, но ловила лишь пустоту.
«Мы больше не можем приходить к тебе. Стало труднее пробиваться. Ты пошла на поправку и совсем скоро выздоровеешь. Тогда мы не увидимся».
Они исчезли навсегда. Именно тем весенним утром я осознала это. Понимание ужасности всей ситуации раздавило меня. За никчемную жизнь, которую я прожила, я не приобрела друзей. Родителей больше не было. Семья – все, что у меня было. И теперь они исчезли. По-настоящему, на самом деле.
В моем мозгу щелкнул переключатель. Образовалась какая-то патология, не позволяющая мне мыслить. В голове была каша.
Так я попала в психиатрическую больницу. Надо же, для сумасшедшей, я слишком четко это понимала. Я знала, что все врачи скачут вокруг меня, потому что мой случай был сложным и уникальным. Они лечили меня, давали разные таблетки. Я не могла запомнить их названия, потому что в моем мозгу ничего не задерживалось надолго. Он был как прихожая в большом доме. Мысли заходили, как гости, снимали ботинки, верхнюю одежду, и терялись в пространстве жилого помещения. То есть в пространстве моего патологического управляющего органа. Я глотала красные, синие и зеленоватые пилюли. Но ни одно лекарство не могло помочь мне хотя бы сосредоточиться.
Симпатичный молодой доктор с голубыми глазами заходил ко мне каждый день. Он и сейчас приходит, но уже не так часто. И ему я стала неинтересна. Он задавал мне вопросы о моей жизни. Но я не могла ответить. Что-то мешало мне выговаривать фразы. Получалось только мычание и сипение. Вскоре я бросила попытки говорить и стала просто молчать.
В один из дней молодой доктор дал мне ручку и попросил что-то нарисовать. Конечно же, через секунду я совсем забыла, что именно он попросил, но ручку все же взяла. Я была уверена, что у меня не получится. Я напоминала маленького ребенка: безмолвная, без единой мысли в голове, беспомощная.
Но случилось что-то невероятное. Как только стержень коснулся бумаги, моя рука сама начала выводить буквы.
НЕНАВИЖУ, НЕНАВИЖУ, НЕНАВИЖУ…
Я остервенело выводила на листке это слово снова и снова, рвала его, хватала другой и снова выводила эти буквы.
Уже прошел месяц с того момента, когда я впервые попробовала писать. Я точно это знаю. Я спросила у доктора об этом. За месяц я стала выражать мысли на бумаге немного четче. Вот сейчас у меня, похоже, вышел связный текст.
Я гордилась первой записью в дневнике. Еще несколько часов назад гордилась. Я предложила прочитать это моему доктору. Я сунула ему в руки эту оборванную тетрадку. Но он небрежно взял ее, пролистал немного и положил обратно. Наверняка, он подумал, что я написала какие-то сумасшедшие бредни. Но я так старалась, все мои силы ушли на написание всего этого. Пусть и исписала своим кривым почерком только три страницы. Я обиделась на доктора. Сейчас, когда я пишу эти строки, меня одолевает негодование. То, что я сумасшедшая, не значит, что меня можно не замечать. Я решила, что вечером не стану принимать назначенные им лекарства. Он должен считаться со мной.
Они не понимают меня. Никто из них. Они сухо спрашивают, каким было мое детство, юность, какая атмосфера царила в моей семье, что сподвигло меня на прием наркотиков. Я так хочу написать им все. Чтобы они поняли, наконец, что творилось в моей душе. Но им не нужны подробности. Они не интересуются этим. А как в этом случае можно понять причины моей болезни?
«Вы травмированы», - говорят они.
Нет, вы неправы, господа доктора. Я раздавлена, убита, растерзана, погребена под осколками своей бесцельной и никчемной жизни. Иногда мне кажется, что я родилась уже больной. Я была как прокаженная среди своих сверстников. Чужая в своей собственной семье. Никому не нужная, никем не любимая. Никогда не слышавшая за свое детство слов любви или похвалы.
Я была обузой для своей семьи. Пухлая от рождения, вечно ноющая, ничего не умеющая. Все валилось у меня из рук. Мне нельзя было доверить никакую работу. Совсем не похожая на свою мать. Как подкидыш.
Мама говорила, что я позорю ее. Отец не говорил ничего. Только пил, пропадал где-то неделями, заявлялся домой под утро. Видимо, и он ненавидел меня.
Все, не могу больше писать. Рука уже устала, да и мысли совсем разбежались. Возможно, завтра я смогу сделать новую запись.

***

- Могу я предложить вам кофе, мисс Коупленд? Вы как-то неважно выглядите, - проговорил доктор Бигенс, и Джессика почувствовала себя взлохмаченной и несуразной малолеткой, робеющей перед симпатичным старшеклассником.
- Спасибо за комплимент, мистер Бигенс, - проговорила девушка, приглаживая ладонью волосы. – Я просто всю ночь изучала то, что вы мне дали. Документы Изабеллы Каллен. И у меня появилась пара вопросов.
По кабинету разлетелся запах свежесваренного кофе, и Джессика затянулась им, как наркотиком. Уж точно, чашечка этого чудодейственного напитка приведет ее в себя после бессонной ночи. Доктор Бигенс поставил перед ней чашку, а сам сел в свое кресло напротив девушки.
- Хорошо, я отвечу на все ваши вопросы.
Джессика улыбнулась мужчине и произнесла:
- У меня в ежедневнике записаны основные моменты. Но перед этим позвольте, я все-таки подарю своему организму дозу кофеина.
Доктор улыбнулся ей в ответ, закинул ногу на ногу и кивнул.
Через несколько минут Джессика опустила чашку на стол и, покопавшись в своей сумке, достала оттуда записную книжку.
- Значит, Изабеллу Каллен доставили к вам пятнадцатого февраля 2010 года. Вы сразу поставили ей диагноз шизофрения?
- Да, картина была более чем ясна. Галлюцинации, бред. Она утверждала, что видела своего мужа, но он больше не придет к ней, потому что ей дают лекарства. Она отказывалась их принимать.
- А как это взаимосвязано? – спросила Джессика.
- Видите ли, препараты подавляли ее бред, блокировали в головном мозге импульсы, которые являлись основой для формирования галлюцинаций. А ей казалось, будто они убивают ее связь с умершим мужем.
- Кажется, я понимаю, о чем вы, - сказала девушка, тряхнув головой, чтобы откинуть волосы, упавшие на лицо. – А почему случай Изабеллы уникален?
- Вам, наверное, не хуже меня известно, что шизофрения протекает в три стадии. Начало процесса трудно отследить. Но судя по предыдущему анамнезу, пациентка до поступления в клинику не проявляла никаких симптомов. Поэтому я условно посчитал ее здоровой в тот момент. Если следовать этому определению, ее болезнь началась после смерти мужа и детей. Обычно после тяжелого травмирующего события картина заболевания смазанная, больной сразу переходит в фазу деградации, - доктор Бигенс сделал паузу, чтобы перевести дух.
- А у Изабеллы было по-другому? – быстро проговорила Джессика. Доктор кивнул.
- Да. Удивительный клинический случай. Она прошла все четко выраженные стадии за пару недель. Такое, конечно, встречалось в медицинской практике и раньше, но это было во время Гражданской войны. Сначала мы подумали, что это симуляция. Но когда увидели все признаки фазы деградации, сразу же изменили свое мнение.
- У вас никогда не было сомнений насчет диагноза? – Джессика очень робко задала этот вопрос.
Доктор удивленно вскинул бровь.
- У вас есть повод сомневаться в диагнозе?
Он посмотрел на девушку в упор. Ну, конечно, кто она такая?! Какая-то студентка, осмелившаяся усомниться в правильности решения опытного врача?
- Не то чтобы, - неловко ответила Джессика. – Вы читали ее дневники?
Это был, пожалуй, главный вопрос, который она хотела задать. Потратив почти всю ночь на изучение истории болезни и первой записи в тетради пациентки, девушка все еще не могла прийти в себя. Столько боли и страданий было в тех строках. Это был словно крик души одинокой до ужаса женщины. Обиды, нанесенные в детстве родителями, удары судьбы, которые она получила, повзрослев. Прочитав это, нельзя было остаться равнодушным.
- Просмотрел мельком, - ответил доктор.
«Значит, действительно Изабеллу никто и не хотел здесь слушать», - подумала Джессика.
- И вас совсем не удивила осмысленность ее суждений? – студентка немного повысила голос, потому что ей трудно было сдерживать себя.
Мужчина свысока посмотрел на Джессику, встал с кресла и начал прохаживаться по кабинету.
- Вам должно быть известно такое понятие, как двойная ориентация. У нее есть две реальности: эта, полная боли и мучений, со всеми препаратами, уколами и осознанием того, что она потеряла всех своих близких. И другая: реальность, где царят ее воспоминания. В своем больном мозгу, который совершенно потерял когнитивные функции, она может встретить и мужа, и сына. Да кого угодно. Она не мыслит, не строит цепочки рассуждений. Она полностью обратилась в прошлое. А дневники – это просто сохраненный рефлекс письменной фиксации того, что заполняет ее воображение. Во всяком случае, держат ручку и двигают ею мышцы, управление которыми при психических заболеваниях не нарушается.
- Но ее дневники противоречат вашей теории, - стала возражать Джессика. – Здесь сотни, тысячи страниц текста, изложенного последовательно. Как это объяснить?
Мистер Бигенс усмехнулся.
- Ну, уж точно не тем, что мой диагноз ошибочен. Признаю, возможно, это еще один феномен в психиатрии. Но пациентка неизлечимо больна. Ваше рвение похвально. Вероятно, в ее дневнике вы нашли что-то, что тронуло вас до глубины души. Но это не имеет значения. Процесс необратим. Уже слишком поздно. Да, и нет смысла. Вот представьте, мы ее вылечим, вероятность чего, конечно же, равна нулю. Что ее ждет? А я вам отвечу: одиночество. Боюсь, тогда она снова окажется нашей клиенткой.
Оба замолчали на несколько минут. Первой опомнилась Джессика.
- Я все равно останусь при своем мнении. Хуже уже не будет. Я могу увидеть ее прямо сейчас?
- Да, мисс Коупленд. Я вызову санитара, он вас проводит.
Когда Джессика семенила по подтаявшему вчерашнему снегу за санитаром, она снова не могла оторвать взгляд от сгорбившихся серых зданий. Они, как и вчера, давили на нее. Внутренняя же их обстановка совершенно не соответствовала внешнему облику. Бежевые, недавно покрашенные стены делали помещение довольно просторным и светлым. Санитар подвел Джессику к заведующей отделением и покинул их.
Заведующей оказалась добродушная женщина лет сорока пяти. Она весело щебетала, словно местом ее работы была не психиатрическая больница, а санаторий «Ромашка».
- Изабелла – одна из самых спокойных пациенток. Такая красавица, и уже обречена. Так жаль ее, вы просто не представляете. А как она пишет?!
Джессика резко повернула голову и спросила:
- Вы читали ее записи?
- Конечно, - кивнула женщина. – У врачей слишком много работы, чтобы пытаться слушать души больных. А у меня времени достаточно. Я не практикую. Бумажная работа, - заведующая вздохнула. – А у нее на лице написано то, что она хочет, чтобы кто-то прочитал ее творение. Если честно, я восхищаюсь ею. Столько натерпелась девочка. Ну, вот мы и пришли.
Женщина кивнула на белую дверь перед собой.
- Спасибо большое. А как вас зовут?
- Зови меня Кармен. Чтобы я не чувствовала себя ископаемым мамонтом, - ответила она, подмигнула и захохотала. Джессика также улыбнулась.
Когда она прошла в палату, ей в нос ударил стойкий запах медикаментов. На окнах помещения были решетки, видимо, поэтому здесь не проветривалось. У стены, рядом с одним из окон, стояла кровать. А на кровати со спутанными волосами, в серой одежде, склонив голову набок, сидела худощавая девушка. Ее волосы были рыжеватые с отросшими темными корнями. Она медленно покачивалась взад-вперед. Тишину не нарушал даже шорох.
Джессика подошла к мягкому креслу, стоявшему неподалеку, и положила на него свою сумку.
- Добрый день! – проговорила она с дрожью в голосе. Ответа не последовало.
- Вы ведь Изабелла Каллен? Я студентка психологического факультета, Джессика Коупленд. Меня направили сюда изучать ваш случай, - реакция пациентки была аналогичной. Молчание и отсутствие какого-либо движения.
Девушка обогнула кровать с другой стороны и подошла ближе. Только сейчас она заметила, что Белла невидящим, пустым взглядом смотрела через прутья решетки на небо. В дневнике что-то упоминалось об этом. Вся поза больной свидетельствовала о том, что она, молитвенно сложив руки, просила кого-то там об избавлении. Освобождении от всего этого.
Изабелла ничем не показала, что заинтересовалась гостьей. Джессика села в кресло и вытащила из сумки потрепанную тетрадь. Она долго гипнотизировала исписанные листы.
- Ну же, Белла, я же вижу, что ты можешь мыслить, - прошептала Джессика. – Ты так складно описываешь, что чувствуешь. У меня сложилось впечатление, что ты совсем не больна. Просто груз страданий придавливает тебя к земле, и ты не можешь освободиться. Но это излечимо, чего не скажешь о шизофрении.
Больная перестала раскачиваться, затем не спеша, как в замедленной съемке, повернула голову и бросила безразличный взгляд на посетительницу. Джессика будто приросла к стулу. Взгляд Беллы был пронизывающим, словно она смотрела в самую глубину души. Через минуту девушка также медленно вернула голову в начальное положение.
Но Джессика не хотела сдаваться. Она встала и снова подошла к Изабелле. На этот раз она захватила с собой дневник. Она присела рядом с кроватью и положила перед пациенткой тетрадку.
«Ты можешь доверять мне», - должен был сказать этот жест девушке.
Изабелла, не отрывая взгляда от окна, нащупала рукой измятые листы. Она взяла тетрадь и прижала ее к себе.
- Ты права, - снова прошептала Джессика. – Никто тебя не понимал, потому что не хотел. Но я прочитала твой дневник. Я хочу тебя понять.
Пациентка неподвижно просидела пять минут. Словно решала что-то. Потом она начала рьяно листать страницы. Она остановилась на той, которая была сложена треугольником, скрывая свое содержимое. Девушка развернула ее и ткнула пальцем. Джессика приподнялась и увидела там пару строк. Белла настойчиво указала пальцем еще раз и отодвинула тетрадь.
- Ты хочешь, чтобы я прочитала это тебе?
Изабелла кивнула.
Джессика взяла в руки тетрадь и мельком пробежала глазами текст. Когда она начала читать, ее голос подрагивал.
«Вы ушли, и пустота – единственное, что мне осталось. Она везде. Она заполняет все пространство. Она душит меня. Как гигантский осьминог, забравшийся мне на шею. Я сурово наказана за свое неверие. Вы теперь там, на той стороне, а я здесь, обречена и дальше влачить свое жалкое существование. Как всегда одна, как всегда нелюбимая, как всегда никому не нужная. Я бы вырвала свое сердце, но даже это не могу сделать. Впервые в жизни я думаю, что заслужила все эти страдания. А это значит, что я погубила вас. Я – сплошное недоразумение. Своим присутствием я превратила вашу жизнь в одно большое серое пятно. Я не такая, как все. Я хуже всех…»
Джессика и не заметила, как в уголках глаз выступила влага. Когда она подняла голову, выражение лица Изабеллы изменилось. Оно страдальчески исказилось. Видно было, что она каждый день не перестает себе напоминать, что она виновата во всех бедах своей семьи. По ее щекам покатились крупные слезы. Они капали на одежду, на постельное белье. Девушка закрыла глаза ладонями и громко всхлипывала.
Успокоилась она так же быстро. Белла вырвала тетрадь из рук Джессики, она снова начала листать ее. Открыв на какой-то странице, она протянула ее посетительнице. Запись датировалась семнадцатым марта 2010 года. Затем больная закрыла дневник в руках у Джессики, давая понять, что хочет, чтобы та прочитала это дома.
Уходя из больницы, Джессика знала, что занятия на вечера определены уже на пару недель вперед.

---

Вот первая глава и готова. Сколько было препятствий к ее написанию. Сначала мыслей никаких толковых не приходило, потом мой браузер совсем накрылся. Но теперь я ее выложила. Приятного прочения!!!

ФОРУМ