Эдвард

Всё в жизни бывает в первый раз. Вот сегодня я, например, первый раз опоздал на дежурство. Причем опоздал на приличные полтора часа.
Мэри, увидев меня в коридоре, подплыла ко мне и, настороженно вглядываясь в мое лицо, спросила:
- У тебя все в порядке?
Я улыбнулся и кивнул.
- Эдвард, уже десять. Ты опоздал. Джек может тебя подменить сегодня, если ты неважно себя чувствуешь.
Черт!
- Он еще не ушел? – оторопел я.
- Мы не можем оставить отделение без доктора, - развела руками женщина.
Ох! Наверняка он уже знаком с «новостью номер один». Отнекиваться было бы большой глупостью. Сам кашу заварил – мне и расхлебывать ее.
- Что это за история, будто ты сам признался, что вы с Джеком?..
- Не обращай внимания, - отмахнулся я.
- Эдвард! – строго окликнула меня женщина. – Ты очень меня беспокоишь.
Она смотрела на меня в упор, поджав губы. От этого взгляда медсестры прятались по углам, а больные забывали о своих болячках. В начале знакомства с Мэри человек недоумевает, кто она: нежная, ласковая женщина или строгая, требующая четкого исполнения всех предписаний старшая медсестра? И лишь немногим суждено узнать ответ на этот вопрос. Для меня она была моей мудрой неутомимой Афиной. Она относилась ко мне, как к сыну, а своих детей она любила безгранично, вплоть до самопожертвования. Я восхищался ее практичностью и стремлением оставаться невозмутимой даже в самых экстремальных ситуациях.
Я знал, что в трудную минуту она никогда не отступит и будет для меня настоящей поддержкой. И это не раз было доказано.
Она знала о моих отношениях с Ириной. Еще бы ей было не знать, когда она застала нас в моем кабинете. Она знала о моем решении жениться против воли отца, но не стала заниматься нравоучениями. И не полезла в душу с соболезнованиями, когда мы… расстались…
- Мэри, уже поздно, тебя семья заждалась, - обнял я ее. – Если в моей непутевой жизни произойдут изменения, ты узнаешь о них первой.
Она фыркнула и сложила руки на груди. Я закатил глаза и покачал головой. Через несколько секунд она глубоко вздохнула, складка на ее переносице постепенно разгладилась. Мэри поправила висящую на плече сумку и, потрепав меня по щеке, кивнула:
- Ты знаешь, где меня найти.

В ординаторской Джек читал, а молоденькая медсестра смотрела по телевизору какой-то сериал. Когда я вошел, у нее округлились глаза, и она быстро выбежала из комнаты.
Смотря ей в след, я почесал затылок. Я понял, что совершенно не знаю, с чего начать разговор.
Вдруг за моей спиной послышался смех.
- Слышал новость?
Я обернулся и посмотрел на Джека.
- Тебя это веселит?
- Но это действительно смешно. Не представляю, в чей больной мозг могла прийти идея свести нас.
- В мой…
Джек застыл. Постепенно его улыбка сползла, оставив на лице выражение полного недоумения.
Я стоял перед ним с опущенной головой, как нашкодивший школьник перед учителем.
- Но зачем?.. – вполголоса спросил Джек.
Я мотнул головой.
- Не знаю, так получилось.
- Пытался избавиться от надоедливой пациентки? Не от миссис ли Хендерсон?
- Так и есть. – Джек не злился, и первая неловкость прошла. – Послушай, я лично извинюсь перед твоим другом. Надеюсь, я не доставил тебе больших неприятностей.
- Нет, не доставил. Я сейчас в поиске, поэтому можешь и дальше прикрываться нашим романом.
А это мысль.
-Ты серьезно? – мне пришлось переспросить, а вдруг я не правильно его понял.
- Лишь бы у тебя из-за этого не было проблем, - пожал он плечами.
Джек взял свою куртку, а уходя спросил:
- Честно говоря, никогда не понимал тебя. Зная, что у тебя такие натянутые отношения с отцом, ты приходишь работать в его клинику. Тебя бы приняли в любую другую. Или ты вообще мог бы начать частную практику… Ладно, это не мое дело! Знаешь, я видел тебя счастливым в стенах этой больницы лишь однажды. Когда ты был с Ириной. - Я вздрогнул и громко охнул. – Ты думал, об этом никто не знал? - Джек улыбнулся: – Молодо-зелено. – Затем он стал серьезным. – Когда она ушла, тебя словно подменили. Говорят, она вышла замуж?
- Говорят… - усмехнулся я.
- Что же… так бывает… Посмотри на меня: гею вообще тяжело найти свою половинку, но я не унываю и верю. Когда Бог закрывает одну дверь, он открывает другие. Так что хватит пялиться на закрытую, обрати внимание на одну из открывшихся.
Мы пожали друг другу руки.
- Ой, простите, - раздался за нами насмешливый голос.
Я меньше всего на свете хотел увидеть сейчас Викторию Эдисон. Почему она все еще здесь? Может, Белла неважно себя чувствует?
- Как мисс Свон? – спохватился я.
- Хм, - Виктория окинула взглядом меня, а затем Джека. – Нормально. Спит.
Жаль. Я хотел увидеться с нею.
Виктория послала нам обоим многозначительный взгляд, взяла сумочку и ушла.
- Спорим, завтра слухов прибавится? – спросил Джек.
- Не сомневаюсь, - хмыкнул я.
Мы попрощались. Часы показывали одиннадцать.

Мне нравится больница ночью, ее умиротворенный покой, который царит здесь с наступлением ночи; когда угасает суета в отделении и ординаторской, когда коллеги, торопливо дописывая недописанное, наконец, отчаливают домой, и ты остаешься один.
Я люблю ночные дежурства. Непривычно роскошная пустота ординаторской, опустевшие коридоры, приглушенный свет в кабинете - в ночную пору больница, как нелепо это ни звучит, по-особенному прекрасна.
За редким исключением ночные дежурства проходили спокойно, без тревог и нервотрепок; от нечего делать я читал газеты, журналы, слушал радио, время от времени выходил на улицу размяться, иногда даже спал.
В последнее время я плохо спал. Перекинувшись парой слов с медсестричкой, я вернулся в свой кабинет. Это ее первой ночное дежурство. Она сгребла со всех столов «истории» и листы назначений и стала раскладывала в прозрачные «соты» с именами больных таблетки, сверяясь с назначениями в карточках. Утром мне нужно будет все перепроверить.
Я потянулся к антресоли, где у меня лежала подушка, как вдруг мой слух привлекли сирены скорой помощи. Выглянув в окно, я увидел три машины. Вдалеке слышался звук еще нескольких.
Вот и поспал!
Словно в подтверждение моих мыслей затрещал внутренний телефон, а через секунду в кабинет вломилась медсестра:
- Всех зовут в отделение скорой помощи!
Спускаясь по лестнице, я встретился с дежурным невропатологом, и он, как и я, точно не знал, что случилось.
Переступив порог «неотложки», я оторопел. Небольшое помещение буквально кишело людьми. Передо мной мелькали белые халаты, каталки с окровавленным месивом человеческих тел, пострадавшие с оторванными конечностями. Меня оглушили стоны больных, крики врачей, непрекращающийся вой сирен на улице. Повсюду кровь, в воздухе - смешанный запах жженой человеческой плоти и лекарств. Простой человек все это принял бы за хаос, но на самом деле работа здесь кипела, как в налаженном временем большом муравейнике.
Ко мне подбежали две женщины-медсестры, одна на ходу одевала на меня передник и перчатки, вторая рассказывала об аварии. У водителя большого бензовоза случился инфаркт и его машину занесло, при этом она зацепила пассажирский автобус, несколько легковых машин и грузовик. Взрыв поднял в воздух половину находящегося рядом магазина и несколько легковушек. Поэтому есть люди с серьезными ожогами. Пострадавших пассажиров и пешеходов могло быть намного больше, их спасло только чудо – позднее время.
- В наши обязанности входит нормализовать состояние пострадавшего, оценить степень тяжести травм и передать его соответствующим врачам, - проинформировала меня моя помощница.
Первым пациентом оказался парень двадцати лет с подкожной эмфиземой шеи. Он, не переставая, кашлял кровью, а из груди вырывалось тяжелое клокочущее дыхание. С каждой секундой ему становилось все труднее дышать. Быстро сориентировавшись и дав указание медсестре, я произвел трахеотомию. Затем мы передали его подоспевшей бригаде хирургов. А перед нами на столе уже лежал следующий пострадавший. За ним пошел третий, четвертый… Я утратил чувство времени. Нескольким пациентам я накладывал швы, кому-то вставляет катетер, делал массаж сердца. Во время вентиляции легких один пожилой мужчина скончался. Зная, что эмоциональная реакция врача на смерть пациента расценивается как признак некомпетентности, я натянул на лицо маску отрешенности и продолжил свою работу. Да и раскисать было некогда – моей помощи ждали другие люди.
Постепенно гул стал стихать. Вой сирен прекратился. Наложив шину на сломанную ногу девушке, я передал ее травматологам. Неожиданно у меня появилось время не только для смены перчаток. Выпрямившись и сделав наклоны в стороны, чтобы размять затекшую спину, я осмотрелся. Помещение постепенно обретало очертание приемного отделения больницы. Проходы освободили от каталок, санитары со швабрами вытирали с пола кровь, урны с использованными халатами и перчатками вынесли.
- Доктор, мне нужна ваша помощь.
Я вздрогнул, услышав голос отца. Конечно, его обязаны были вызвать. Сейчас в хирургии наверняка столпотворение не меньше, чем было здесь час назад.
Я зашел вслед за ним за ширму.
На кушетке сидел мальчик лет десяти с рваной раной на руке, большими ссадинами на локтях, коленках и на лбу. На чумазых щеках - дорожки от высохших слез.
- Здравствуй, чемпион! Что случилось ? – невозмутимо поинтересовался Карлайл.
Мужественно всхлипнув, мальчик, достаточно связно и толково рассказал, как в магазин неожиданно въехал бензовоз, снося все на своем пути. Его и его маму взрывной волной отбросило на противоположную сторону улицы. Пробороздив пару метров тротуара, он ударился головой и потерял сознание. Пришел в себя в машине скорой помощи. Его всю дорогу тошнило, несколько раз была рвота.
Любой первокурсник сразу бы определил сотрясения головного мозга. Пока Карлайл проверял реакцию его зрачков на свет, я занимался раной на руке. Неожиданно ребенок стал растягивать слова.
Я поднял голову и наши взгляды с отцом встретились. Он удивленно выгнул бровь, а я лишь кивнул. Он был полностью сосредоточен на пациенте и только сейчас меня заметил.
Мальчик схватился руками за голову и взвыл, раскачиваясь со стороны в сторону. Я в последний момент успел обрезать нить, с помощью которой накладывал швы.
- Нужна пункция.
Естественно, Карлайл и без меня знал, как сбросить давление спинномозговой жидкости и снизить угрозу запредельного отека мозга.
- Набор, быстро, - скомандовал он.
Конечно, для этого существует отдельная «процедурная», но в таких экстремальных ситуациях нужно было действовать быстро. Ограничившись стерильными перчатками, халатами и шапочками, мы снова вернулись к малышу. Медсестра уже мазала ему спину йодом.
Внезапно к нам за ширму влетела женщина и с перекошенным лицом стала трясти бумажкой. Из всего того, что она тараторила, я разобрал всего лишь пару фраз: «нельзя» и «согласие родителей».
Черт! Я совсем забыл, что все манипуляции у детей производятся только с согласия их родителей.
Мальчик заметно бледнел, его зрачки стали подергиваться. Мониторы показывали замедление пульса и нестабильность артериального давления.
Мы ждали решение Карлайла. Кроме того, что он был опытным хирургом, эта больница была его детищем.
Рискнет ли он навлечь на себя и на ее стены скандал в виде несоблюдения протокола лечения пациента?
Брови Карлайла сошлись на переносице:
- Вы что?! Какое согласие? На что? На процедуру, необходимую для сохранения жизни?!
Слава Богу, мое лицо было скрыто повязкой. Да, несмотря на всю серьезность ситуации, я улыбнулся. Кажется, я почувствовал гордость за своего отца.
Но женщина продолжала бубнить. Тогда Карлайл локтем вытолкал ее за ширму и прошипел:
- Не волнуйтесь. Напишу в истории болезни, что принял решение единолично, сам провел пункцию и отвечаю за последствия. А теперь уйдите и не мешайте!
Он зашел за спину мальчика. Я присел перед ним. Ох, как я не люблю иметь дело с этими зареванными мордашками!
- Смотри на меня. Тебе сделают укольчик в спинку. Будет больно, но немножко. Понимаешь?
- ...Ы-ы-ы... да-а-а!
- Будешь чувствовать, как тебя в спинку толкают, но сильной боли не будет. Потерпишь? Договорились?
Но слёзы и сопли продолжались. Я обреченно посмотрел на медсестру. Та кивнула. Мы с нею поменялись местами.
- Давай герой! Ложись на бочок. Свернись калачиком, как кошечка. Выгни спинку. Ой, какой ты молодец, - заворковала она, - правильно лег, правильно выгнулся! Наверное, у самого кошечка есть? Видел, как она спать ложиться, да ?
Карлайл жестом показал мне на последовательность подаваемых инструментов.
- Тебе нужно у Розали и Эммета попрактиковаться в общении с детьми, - шепнул он мне, не подымая голову, накалывая кожу анестетиком.
Да что за черт! Второй раз за пять минут отец заставляет меня улыбаться.
Женщина продолжала заговаривать мальчику зубы, он расслабился и уже лежал спокойно.
Карлайл осторожно ввел иглу, а я придерживал нашего маленького пациента, чтобы он случайно не дернулся. После забора необходимого количества жидкости я измерил ему давление. Все в норме. Обработав место укола и наложив повязку, мы передали ребенка детским нейрохирургам.
Сняв с лица маску, я закинул голову и только сейчас понял, что начал дышать полной грудью.
Карлайл снял перчатки и маску и точно так же, как и я, стал глубоко дышать.
- Отличная работа, сын.
Не спроста он меня хвалит.
Я огляделся.
- Этот был последний. Теперь можно спокойно вернуться в отделение.
- Я провожу.
Это означало только одно: он хочет говорить без свидетелей.
Мне было очень неуютно находится с Карлайлом наедине. После всех тех гадостей, что мы однажды наговорили друг другу, я чувствовал угрызение совести за свою несдержанность. Хотя он тоже мог тогда промолчать, видя в каком состоянии я был.
Когда лифт стал подыматься, он некоторое время молчал. И я тоже не решался нарушать тишину первым.
- Ты неважно выглядишь, Эдвард. Может, тебе взять отпуск?
Я так и стоял с открытым ртом. С какой стати ему обо мне заботиться?
- Просто устал. Высплюсь – и буду, как новенький.
Карлайл усмехнулся, а затем снова стал серьезным.
- Ты наверняка ждешь, что я скажу о тех слухах, которые блуждают по коридорах?
Я пожал плечами:
- Не о чем говорить. Это неправда.
- Элис мне тоже это говорила. Кто-то увидел тебя рядом с Джеком и сделал неправильные выводы? – Он покачал головой. – Пусть будет так. И почему из вас троих только ты притягиваешь к себе неприятности? – Я отшатнулся, словно он дал мне пощечину. - Только из-за тебя у матери болит сердце. – А это настоящий удар под дых. – А все из-за кого?
- Не начинай, - прошипел я. – И не снимай с себя ответственности!
- Я не дал смешать имя нашей семьи и репутацию больницы с грязью!
- Ты выбрал неправильный способ защиты!
- Неправильный? – злорадно усмехнулся он мне в лицо. – По крайней мере, я хоть что-то сделал, в отличие от тебя. – Он в примирительном жесте поднял руки. – Эдвард, поверь, я знаю таких женщин, как Ирина. Они никогда не признают свои ошибки и поэтому злопамятны до безрассудства. Нужно уметь вовремя избавляться от таких!
- Как? Лишая последних средств к существованию? Разрешая гнить в притоне? Я бы никогда не поступил так с женщиной, которую когда-то любил! – рявкнул я и осекся. Это был уже перебор. Нельзя было это говорить!
Отец застыл. Но постепенно на его лице удивление сменилось выражением глубокого горя.
- Ты ничего не знаешь! – неожиданно тихо сказал Карлайл, опустив голову. – Ты ничего не знаешь! – повторил он. – Это был ее выбор! Я просил, давал деньги, умолял, но она только посмеялась надо мной… Она выбрала бордель вместо нормального дома. Она мучила меня живой и продолжает мучить после своей смерти…
Лифт остановился на моем этаже. Но я не спешил выходить. Мне было больно из-за того, что я сказал. Это была тайна, в которую отец не хотел посвящать нас, своих детей. Есть прошлое, которое лучше не ворошить.
- Извини, - тихо пробубнил я. Но раз уж разговор зашел так далеко… - Она давно умерла. Почему ты продолжаешь мучиться?
- Хайди так и не сказала мне, где ребенок. - От услышанного волосы на моей голове стали дыбом. – Спустя несколько лет после ее смерти я смог лишь узнать, что она родила мальчика и отдала его своей подруге.
- И все? А имя, фамилию подруги?
Карлайл покачал головой.
- Умирая, она смеялась мне в лицо и обещала, что я никогда ее не забуду; кровать будет мягкой и теплой, но я не смогу на ней спать; рядом со мной будет красивая, добрая, умная женщина, но думать я буду только о ней, о Хайди.
- Это жестоко, - поддержал я отца. Но неужели он думает, что моя Ирина такая?
- Как ты узнал? – встрепенулся Карлайл. - Хотя… это неважно. Может, это и к лучшему, что ты знаешь. Учись на моих ошибках, сын!
Он поднял руку к кнопке своего этажа, давая тем самым понять, что разговор закончен.
Я вышел из лифта и, не поворачиваясь, быстро направился в свой кабинет. Но возле двери я понял, что не смогу и минуту провести в замкнутом пространстве.
Я просто бесцельно бродил по коридору.
В голове крутилось столько мыслей, и нужно было как-то их рассортировать и разложить по полочках.
Значит, мама рассказала правду. Недолгое знакомство с Хайди отложила отпечаток на всю последующую жизнь отца. Вот почему он любыми способами пытается удержать семью вместе. Каждый день его сердце кровоточит от неизвестности: жив ли его первый сын, здоров, не нуждается ли он в чем-либо?
Но Ирина не такая. К тому же ей нечем на меня воздействовать. Я бедный, как церковная мышь (все мои кредитные карточки у нее), привязанности к чему-либо у меня тоже нет. Единственный способ – это скандал. Но его боюсь не я, а отец.
А если прислушаться к совету Джека? Эммет и Элис тоже мне об этом говорили. Может, им со стороны виднее? А что если попытаться сходить на свидание? Но с кем? Не с подругой же младшей сестры! И вряд ли я смогу. Я все еще люблю свою жену. К тому же мы все еще женаты.
- Эдвард…
Я остановился. Рядом со мной никого не было. Всё! Нужно прекращать это блуждание по коридору.
- Эдвард…
Я будто прирос к полу – напротив меня была приоткрытая дверь палаты Беллы.
Она не спала, увидела меня и позвала?
Я сделал шаг, но затем вернулся назад.
А если мне послышалось и девушка спит? Я войду, она проснется и решит, что я маньяк?
Может, постучать? А вдруг разбужу? Как объяснить свой ночной визит к ней в палату? Что от недосыпания у меня начались слуховые галлюцинации?
Время шло. А я так и стоял возле двери. В висках, будто там сидел дятел, бился пульс.
Спина взмокла, рубашка прилипла к телу.
Словно в тумане я видел свою дрожащую руку, которая тихонько толкает дверь.

Палата освещалась лишь падающим через окно лунным светом.
Я, как преступник, боящийся быть пойманным, на цыпочках вошел в комнату и остановился, прислушиваясь к малейшему шороху. Но, кроме стука моего сердца, никаких звуков больше не было. Белла спала. Осмелев, я подошел ближе к кровати.
Мягкие бледные тени на ее лице подчеркивали его умиротворенность. Она выглядела такой юной во сне.
Бормотание Беллы отвлекло меня от любования ею. Я вздрогнул: не проснулась ли она. Нет. Она продолжала спать, только дышать стала чаще, а на губах появилась улыбка.
Я стоял рядом с ее кроватью, продолжая на нее пялиться и… о, я улыбаюсь… и чувствовал себя при этом кретином. Но словно какая-то неведомая сила держала меня здесь, я не мог просто развернуться и уйти.
Неожиданно Белла всхлипнула. Мое сердце прыгнуло в пятки. Она проснулась и испугалась? Нет, она по-прежнему спала, но по ее щеках катились слезы. Плохой сон? Она начала вздрагивать и громче всхлипывать.
Я не хотел, чтобы она, разрыдавшись, проснулась и увидела меня. Но еще больше я не хотел, чтобы ей снились кошмары.
Я подошел еще ближе и медленно положил ладонь ей на лоб. И тут же одернул руку, почувствовав странное электричество. Это не было похоже ни на какое другое прикосновение.
- Не надо… пожалуйста… - сквозь слезы пробормотала Белла. – Прекрати…
Я осторожно погладил ее по щеке, затем волосы. К моему удивлению, она еле заметно расслабилась.
Возле кровати стоял стул. Я сел на него и продолжил гладить ее волосы, всматриваясь в ее лицо. С каждым движением она все больше успокаивалась.

Я шел по тропинке в лесу. Сквозь густую крону деревьев проглядывало солнце, и я ощущал на лице пляску его лучей. На пути часто попадались большие листья растений, и мне то и дело приходилось их переступать.
Внезапно я понял, что иду не один. Опустив голову, я увидел, что держу за ручку девочку лет трех. Она, опираясь на мою руку, перепрыгивала через выступавшие на дорожку листья папоротников. Ее блестящие бронзовые кудри шевелил ветер, а от быстрой ходьбы ее щечки покрылись румянцем. Я чувствовал, как меня переполняла любовь и нежность к этому маленькому существу.
- Папа, хочешь я спою песню? – поинтересовалась девочка, взглянув на меня своими шоколадными глазенками.
- Конечно, - шутливо взъерошив ей растрепанные волосы и ничуть не смутившись и не задумавшись над тем, как меня назвала малышка, ответил я.
И она запела. Так, как это умеют делать только дети. Искренний, красивый и нежный голосок пел колыбельную, которую когда-то пела мне Эсми.
Мы вышли на поляну. Девочка бросилась собирать букет, а я, присев на большой камень, наблюдал за нею. Мне хотелось прыгать и кричать от счастья, я чувствовал, как оно распирает меня изнутри. Это было такое простое, осязаемое счастье, которое можно потрогать или обнять.
- Мама! – девочка помахала рукой кому-то, кто стоял позади меня.
Я медленно обернулся и встретился с насмешливым взглядом знакомых карих глаз.
Позади меня стояла Белла.

Вздрогнув, я открыл глаза. Меня по-прежнему окутывал полумрак больничной палаты. Белла спала. Слезы ее давно высохли, и выражение лица смягчилось. Она дышала ровно и спокойно.
Я растеряно смотрел на девушку. А затем на моем лице появилась самая глупая улыбка, которая только может быть у мужчины.
Выйдя из палаты и прикрыв за собой двери, я сделал пару движений плечами, разминая затекшие мышцы, сведя руки за спиной, сделал несколько поворотов торсом.
С каждым вдохом я ощущал, как отступает усталость и свежеет голова.
___________________________________________________________________________________
Если вам есть, что сказать, то это можно сделать ТУТ!