Глава 87

Эдвард появляется из тишины так же внезапно, как за пару минут до этого из мрака и пустоты небес проступает луна. Постепенно вырывается из муаровых слоев ночного пространства. Становится четче и вроде как реальнее, но несмотря на мнимую близость, остается таким же далеким до тех пор, пока его теплые пальцы не сжимают мое запястье и мне не приходится поверить в его сущность. Достаточно одного хрупкого касания – и его тело вновь становится плотью, наливается тяжестью, прижимает к стене. Волны наваждения окутывают, пульсация крови в висках складывается в сигналы азбуки Морзе. Набор глухих ударов и провальных пауз: глубоких, набитых многомерной тишиной, как старые игрушки пыльной ватой.

Даже время замирает. Вся его могучая сила не помогает. Она испаряется, подтверждая тот факт, что время – это лишь вода. Стоит нагреть – обдать жаром двух примкнувших друг к другу тел – и вот вместо воды пар. Тяжелый, густой, не пропускающий свет, но бессильный, бесплотный. Как пар, время проходит насквозь, касаясь, но не задевая. Мне трудно вспомнить те моменты, когда оно было похожим на свинцовую пулю и если ранило, то оставляло в груди дырку приличных размеров. А из дырки лилась кровь. Но на этот раз кровь внутри, и она поет, словно река на гладких камнях. Кровь превращается в вино. Легкое, пьяное. Со вкусом тепла и едва заметной горечью ласковой осени – такой, что заставляет сердце замереть, споткнуться в ожидании, а легкие сжаться, словно перед глубоким вдохом.

Эдвард наконец отстраняется, проводит рукой по моей горящей щеке. Его черты едва различимы в полумраке, но на ту секунду, что он позволяет упасть занавесу лжи, я читаю на его лице нежность и желание. После мига откровенности он снова замыкается, облачается в панцирь, собранный из пластин отрицания, неприятия, отторжения и ненависти. К себе, ко мне прежней, к своей семье. К умершей Тане. Она сбежала от него, я не сбегу.

- Не будь придурком, - говорю я и губами касаюсь уголка его плотно сжатых губ.
Не так важно, что было до. Прошлое – это тоже часть времени, и, значит, сейчас оно стало паром и испарилось. Больше не притягивает к земле, наконец дает увидеть то что есть. Таким, как оно есть, а не каким кажется через прутья стальной клетки минувших событий. Будущее увяло. Настоящее подохло. Мы в никогда. Как пробелы между строк. Застыли между черных полос. В безвременье. Между раем и адом. Между чем-то. Я уже не вникаю в подробности. Дышу одним воздухом с Эдвардом и становлюсь частью единого целого.

- Рядом с тобой я могу быть только придурком.
Это звучит довольно игриво. Почти шутка. Но не она, потому что для шутки превышен необходимый объем правды. И если в каждой шутке доля правды, то в правде Эдварда доля шутки. Мизерная. Горькая доля.

- Расслабься.
- Потом чрезвычайно трудно собраться. Как прийти и снять обувь. Это почти наверняка значит, что никуда больше не пойдешь.
- Не иди, - говорю я.

- Ты пришел, - в ответ на тишину, поглощая горячее дыхание.
- Хотя бы на пару часов сними защиту.

Он колеблется. Его идеальное тело напряжено, сжато, как у спортсмена перед финальным забегом. Он замирает в ожидании. И если прозвучит выстрел, то со всей мощью бросится вперед. Вместо выстрела, я даю ему другой сигнал для старта. Прижимаю руки к своим бедрам.

Наконец барьер рушится. Маска отрицания разлетается тысячей осколков. Как два глупца, мы впадаем в неистовство. Когда каждый поцелуй, как ожог. Каждое прикосновение, как разряд молнии. Каждый вдох, как под десятиметровой толщей воды. Каждый выдох, как от удара о бетон после падения с крыши.

Маленькой девочкой я долго не могла понять, что значит выражение «потерять голову» - подобное словосочетание было трудным для незрелого сознания. Те, кто его использовал, совершенно точно продолжали носить голову при себе и нигде ее не оставляли. Впоследствии я излишне нагло отмахнулась от этого утверждения. Очередное сочетание слов, в меру красивое, чтобы маскировать за ним отнюдь не эстетичные поступки. Или даже неэтичные. Потерял голову? Получи индульгенцию. Лишь недавно до меня дошел истинный смысл. Я поняла, что есть поступки, в которых голова просто отказывается участвовать, воображая себя то ли скромником на танцполе, то ли пацифистом на войне. То есть нет объективных причин, для того чтобы стоять в стороне, но при этом ты осознаешь, что мозг тебе отказал, бросил все и отступил в тень, наблюдая за происходящим. Да не просто так, а с саркастичной полуулыбкой. Есть такие поступки и такие моменты, в которых разум не в силах участвовать. Теряется по дороге, остается в пыльных кустах у обочины. Да и не сказать, чтобы именно сейчас разум был мне нужен. Для него нет места в теле, переполненном куда более реальными ощущениями, чем пустые размышления, ему не проскользнуть между искрящихся энергией клеток. Жар чужих рук и холод кирпичей стены, как пара злых корректоров, вымарывает лишнее, отправляя на свалку целые пласты сознания. Голод? Страх? Воспоминания? Вычеркиваем. Этот неумолимый сумасшедший дуэт настроен решительно. Недрогнувшей рукой он быстро и четко, как хирург, продолжает отсекать лишнее. Кусочек за кусочком, пока не остается лишь сердцевина, оголенная внутренняя сущность. Такая же ранимая и свободная, как тело без нескольких слоев одежды.

Испытывая подобное двойное обнажение, я переношусь на новый уровень восприятия. Мое ощущение мира меняется. Старое и грязное смывает напористыми свежими волнами. Уносит с запахом морской соли и прогретой за день щебенки. Серый цвет растворяется, уступая место глубокому синему и тяжелому золоту. Душа словно раб, освобожденный из цепей, с тихим криком и полузадушенным стоном распрямляется, раскидывает в сторону руки. За ослепительным сиянием, что ее окружает, я наконец-то не вижу своих сомнений. Их нет. Я их не отпускаю, я всего лишь даю им исчезнуть. Оставить мои мысли и не определять будущие действия.

Отец, его большие ожидания. Разочарованные взгляды и залитые значением по самые края вздохи. Упреки без слов. Обиды без крика. Молчаливый призыв. Команда на уровне подсознания. Тяжкая обязанность продолжать его дело только потому, что так должно быть. Так, а не иначе...

Мать, с неловкой быстротой меняющая темы разговоров. Чемпионка по скорости, если нужно спрятать взгляд вслед за неловкой фразой – а почти каждая фраза у нас выходила неловкой и одновременно острой как нож для колки льда. И беседы от этого выходили похожими на тысячу льдинок, плывущих весной по темной воде, - глухие удары и рокот. Но как льдины остаются сами по себе, так и наши фразы, обращенные друг к другу, никогда не сливаются в монолит. То, что было между нами разбито, оставалось разбитым. А еще эти вечные «ну когда же, когда» - снова вопрос наследия. С той лишь разницей, что речь шла о детях. Где мои внуки? И где твой муж? Твоя семья? Твой дом? Где в этом мире хоть что-то твое? Треск и снова холодные льдины, вставшие на дыбы, и недоуменное молчание на телефонной линии после «дочь подруги вышла замуж»...

Подруги. Те, что ими казались. С пустой болтовней. С проблемами, изливаемыми подобно тому, как небеса изливают тропические ливни из своих глубин. Убежденность в том, что в любой момент их будут слушать и сопереживать.

Джейк со своим идеальным образом. Или недобравшим до идеального несколько сотых долей балла. По сути, его эгоизм должен был вмешаться в эти сотые доли. Но не хватило бы и всей Европы, чтобы вместить его раздутое эго, наполненное, как космос пустотой, самолюбованием и размышлениями о собственном комфорте и мелких стычках с окружающими. Сотни вечеров, тысячи часов, миллионы слов, посвященные одному-единственному персонажу. Джейку. Восхищение, стоны, упреки, удивление и ненависть. Великий Джейк и плевать на то, что за мелкими трагедиями шло фоном мое мрачное настоящее и разбитое будущее. За собой Джейкоб так ни разу и не увидел меня. Он не попытался. Его устраивала пустота на соседнем кресле, на соседней подушке, напротив. У него не было желания ломиться за неприступные стены и искать потерянную меня...

Я их больше не вижу. Мой очистившийся взгляд цепляется за пустые небеса, затем за Эдварда. Вбирает каждую черту его истинного лица, не скрытого в тени принципов и лживых эмоций.
«Эдвард», - шепчут мои губы и кричит мое сердце. Я наконец осознаю, что он сделал для меня. Осознаю, что между той ночью на глухой улице и этой возле убежища Чарли, набитого кокаином, я успела преодолеть гигантскую пропасть. Я решилась не просто заглянуть в страшные глубины, я сумела перебраться через них, продраться на ту сторону, стать другим человеком. Я понимаю, что для этого в первую очередь нужно было сломать – убить – себя прежнюю. Вместе с болью и горечью с провалами и страхами. Жестоко умертвить и отшвырнуть прочь мертвое тело.

Я плохо понимаю, что буду делать в будущем. Но в любом случае это я буду определять свое будущее, а не оно меня. Я выберу из сотен открытых дорог. А если мне их не хватит, я открою новые, пойду сквозь чащу, проложу новую тропу, по которой никто не ходил.

Ну, например, убью Викторию. Это тоже путь. Как мне кажется, верный путь. Верный путь на тот свет.



Автор: Bad_Day_48; бета: tatyana-gr