Глава 79

Вечер пахнет прелыми листьями. Я размазываю по щекам кровь. Теперь для меня навсегда смерть будет иметь запах ранней осени. Равно как и свобода. И эйфория.

Я боюсь посмотреть назад. Боюсь разбить свои надежды. Потому что, если увижу «его» при тающем свете дня, то места для сомнений не останется. Хотя их и так уже мало. Как бедные родственники, они ютятся по углам сознания, пряча уродливые лица и тощие тела. Голос может быть похож. Голос может обмануть. Интонации, обертона, тембр. Во всем этом легко запутаться. Но «его» прикосновения не сможет повторить никто. Лежа на смертном одре, я узнаю их. Попав в космос, почувствую то же, что и в первый раз. Сквозь пелену страха и корку засохшей крови. Как ключ к магнитному замку, они открывают мою душу.

Но я не решаюсь посмотреть. Не могу заставить свои губы выговорить «его» имя. Даже шанс ошибки меня пугает. Мое сердце разбито «его» смертью, и что станет с осколками, если я второй раз пройду через это? Что станет с пеплом? Я не феникс. Я не буду возрождаться раз за разом. Слабая надежда дала мне силы, высветила путь из темного нутра ангара на свободу. Но ее просто убить, всего лишь обернувшись. Всего лишь позвав. И услышав в ответ недоуменное молчание.

Краем глаза замечаю, как он проходит рядом. Останавливается в стороне. Не смотреть. Не смотреть. Сжать зубы. Пальцы. Нервы. Намотать на кулак. Забыть такие понятия, как «слабость» и «спешка». Мне нужно время. Если не на то, чтобы осознать, то хотя бы на то, чтобы подготовиться к поражению. Я неподвижно стою, вдыхаю прохладный воздух – наконец без примеси пыли и плесени. И все идет прахом. Он начинает медленно заваливаться, оседать как колосс, чьи глиняные ноги размыла буря. Раньше, чем подумать, еще раньше, чем мозг сформирует мысль, раньше, чем внутренне зайтись в надрывном крике, я бросаюсь к нему. Подхватываю, подставляю дрожащее плечо и пытаюсь удержать. Мы вместе падаем на колени. Я прижимаюсь горячим лбом к его холодной коже. Его рука лежит на моем затылке. Мы одновременно выдыхаем:
- Твою мать.

Он с отчаянием и претензией к внезапно отказавшему телу. Я с удивлением. Хотя удивляться стоило раньше. Когда он едва живой убивал своих врагов. Когда он смог победить. Не дать отправить себя в могилу превосходящим силам.

Твою мать. «Твою мать» он повторяет как мантру, а потом в какой-то момент начинает шептать «Белла».
Белла. Белла. Белла.

Мое имя звучит, словно литания. Его становится так много, что оно облепляет лицо и мешает дышать. На коже. Под кожей. В сосудах и возле сердца. Чтобы не захлебнуться, я отстраняюсь. Открываю глаза.
- Эдвард.

Я крепче цепляюсь за его покрытую кровавыми пятнами куртку. Но он не растворяется, как положено призраку. Не исчезает. Он остается со мной. Жестокий зверь. Раненный, измученный, со впалыми щеками и спутанными волосами. Его левая рука все еще сжимает автомат. При каждом выдохе в груди раздается хрип. Иногда дыхание сбивается, и на несколько долгих секунд я проваливаюсь в вечность. Не наполненную ничем, кроме ожидания, тишину осеннего вечера.
- Собери оружие. Нужно бежать.

Взмах волшебной палочки – и передо мной снова мистер Садист. Оружие на первом месте. Чувства могут и подождать. Поднявшись на ноги и не говоря больше ни слова, он медленно ковыляет к припаркованному у края площадки внедорожнику. Не тому, на котором привезли меня.

Я не могу так же быстро избавиться от слабости, превратиться в кусок ледяного камня. Может быть не могу, а может быть не хочу. Так же, как не хочу возвращаться в пропахший смертью ангар.

Пробираться между трупами и собирать автоматы. Неосторожно наступать в растекшиеся повсюду лужи крови, оставляя за спиной жуткие следы. Мой разум изо всех сил противится этому. Вместо того чтобы выполнять приказ Эдварда, я ищу пути отступления. Потом понимаю, что их у меня не осталось, и бегу к теряющей свою яркость в меркнущем свете двери. Стараясь не глядеть и не видеть, подбираю три автомата и пистолет. Нахожу широкий охотничий нож. Больше мне не унести. Больше нам вряд ли понадобится. Прижимая холодный металл к груди и сунув нож за пояс, возвращаюсь к машине. Сбрасываю свой груз на заднее сиденье. Эдвард смотрит на меня затуманенным взглядом. Он полулежит, привалившись спиной к дверце. Ничего не говорит, но на лице написано «быстрее».
Едва выскочив на дорогу, я утапливаю педаль газа в пол. Я знаю, что это нам не поможет. Слишком много «если» против нас. Если мы столкнемся с людьми Виктории. Если они сотрудничают с полицией. Если у них есть вертолет. Если ехать нужно в другую сторону. Если Эдварду станет хуже. Я отгоняю все сомнения одним резким движением. Я не признаю их существования. Уверенно и сосредоточенно смотрю на дорогу. Объезжаю ямы, которые могла бы не объезжать. Можно сказать, своими действиями я оскорбляю эту машину, ее высокую подвеску и семнадцатидюймовые диски, полный привод.
- Никак не могу выбросить из головы твою фразу про детей в темной комнате.

Его слова бьют по нервам. Как умелые пальцы перебирают струны. Будь обстоятельства чуть более благоприятными, я уверена, он бы саркастично улыбнулся. Но не сегодня. Судьба не слишком добра к мистеру Садисту. Настолько, что даже до саркастических улыбок дело не доходит.

- Скажи, чего ты больше боишься – траурных одежд или остаться одной в темноте?
Вопроса о том, не боюсь ли я оказаться просто испуганным ребенком, не встает. Я уже не ребенок. Дети не убивают.
- Разве это ни одно и то же? Носить траур и быть одной.
- Не всегда. Возможны исключения. По крайней мере, для тебя пока возможны.

Я задерживаю дыхание.
- А для тебя?

У меня противоречивые чувства. Я жду категоричного «нет». И я не жду ответа.
- Я живу той жизнью, которую выбрал сам. Все запасные детали идут в комплекте. Одиночество, например, или риск.
- Той жизнью, которой я не хотела жить.
- По крайней мере, бывает весело.

Мы победили. А значит, сегодня было весело. Проиграли бы – и стало грустно. Но, может, из-за таких контрастов, когда есть что терять и есть возможность потерять, становится весело, даже если стоишь у края пропасти. Весело от вида зависшей над черным провалом ноги. Весело оттого, что вторая ступня опирается на твердую почву.
- У тебя не найдется сигарет?

Я протягиваю Эдварду пачку, ту самую, что бросил мне Билл. Интересно, покупая их утром, он думал о том, что сигарет хватит на гораздо дольше, чем продлится его жизнь. Обычно люди о таком не думают. Но в мире Эдварда понятия о времени свои. Тут принято строить планы на десять лет вперед. Типа вот накоплю денег и уеду жить во Флориду. Принято думать о завтрашнем дне, воображая, что где-то сейчас отливают пулю, которая пробьет тебе кожу, раздробит лобную кость и смешает мозги с ближайшей стенкой. А потом снова про домик на берегу океана и про Флориду. Про телок в бикини, про коктейли и пляжные вечеринки. Наверное, проще идти на смерть, имея такие четкие планы. Все равно что уходить не в вакуум, а растворяться в несбыточном, идти туда, где плывут твои нереализованные мечты.

Мои запросы гораздо скромнее. Мои планы не уходят даже за первый поворот. Я все еще живу прошлым. Радуюсь стремительно тускнеющим победам. Как будто спастись можно раз и навсегда. Как будто, пережив одну катастрофу, можно сказать «я пережил их все». Как будто нельзя.
- Я должен попросить у тебя прощения.

Какой-то абсурдный набор звуков. Мне хочется сказать Эдварду, что он собрал в одно предложение неподходящие слова. Сами по себе ему не идущие. К его наглости и эгоизму. Контрастирующие с тем образом, который он создавал. Разве он должен? Тем более просить? Да еще у меня. Святые небеса, прощения.

- Не делай этого, мир может и перевернуться. Не уверена, что ему по силам такое вынести.
- Мир крепче, чем ты думаешь. А жизнь проще.

Эдвард молчит. Жадно вдыхает дым, булькая легкими. Из его хрипов при желании удалось бы написать симфонию. Очень длинную. С резкими взлетами к вершинам громкости и плавными падениями в тишину. То стремительно бегущую вперед, то замирающую. Будь это двигатель моей стиральной машинки, я бы сказала, что ей конец. Но Эдвард оказывается выносливее моей стиральной машинки. По его словам, есть две вещи, которые с ним непросто проделать: убить и удержать.

- Знаешь, по-моему, ты себя перехваливаешь. Виктория держала тебя на цепи. И не две минуты.
- Я мог уйти раньше.
- Но не ушел.

- Не ушел. Не наступил нужный момент.
- Даже когда тебе отрезали палец, он не наступил?
- Это была моя идея.

- С пальцем? Тебе надоело быть таким, как все? Нашел способ выделиться?
- Можно подумать, мне оторвали руку. Осталось еще девять, - он открывает окно и выбрасывает окурок. - Пойми, я совершил ошибку, оступился и дал себя схватить. Больше ошибок я себе позволить не мог. Хотя бы не в этом столетии. Пораскинь мозгами – и ты поймешь, что я прав. Можно было убежать сразу, но Виктория поймала бы Луизу и тебя раньше, чем я мог оказаться в безопасности. Хреновая ситуация, не так ли?
- Так.

Я объезжаю очередную выбоину. По обочинам высятся гигантские ели. Их темная хвоя кажется почти черной, и свет не проникает сквозь плотно сомкнутые ветви. Так мрачно и так величественно, что я не могу подобрать нужного определения для своих чувств. Но одно не вызывает сомнений – обстановка для откровений неподходящая.
- Нужно было сделать так, чтобы ты оказалась рядом со мной и я мог быть уверен в твоей безопасности.

- Ты думал о моей безопасности? Это, твою мать, трогательно. Это значит, что ты не забыл о таком понятии, как «забота». Скажи, что насчет Луизы?
- Виктория должна была отправить послание ей. Было несложно ее к этому подтолкнуть.
- Надеюсь, подталкивая, ты не забывал, что твоя дочь лишь маленькая девочка и для ее психики не особо полезно получать завернутые в лист бумаги части тела своего отца.

- Луиза – циник. Она не любит никого, кроме себя. Кроме того, в душе она давно столетняя старуха.
- Она ребенок. Она твоя дочь. Она больна. Любое потрясение может вывести ее из равновесия.
- При другом раскладе она была бы мертва.

- Ты не видел ее лица, когда она появилась в моем номере.
Эдвард зло меня прерывает.

- Я не видел ее лица, когда она сделала первый шаг, первый раз улыбнулась, задувала свечи на праздничном торте, первый раз порезала палец. Разве ты не поняла, Белла, я ужасный отец. Я так много не видел, что теперь не увижу уже ничего.

- Да, не увидишь, потому что ты плохой отец. Потому что позволил своей дочери прыгнуть.
Я бы никогда не сказала этого, не изменись моя жизнь сегодня утром. Не будь впереди пустой дороги, сзади возможной погони, а между нами спинки водительского сиденья. Я бы не сказала этого, не забудь, что у Эдварда на коленях лежит автомат. И еще три ствола рядом.

- Ты говоришь, как примерная дочь. Дочь, которой никогда не было у Чарли. Что очень его расстраивало. Он только поэтому начал напиваться каждый вечер и жрать кокс горстями. Я не преувеличиваю, я видел три его передоза. Мы делали ставки, кто увидит больше. Он искал проблем, затевал глупые драки и бросался на людей. Он хотел, чтобы все закончилось плохо.
- Я не говорила, что хочу услышать правду.

- Теперь ты ее услышала и можешь жить дальше.

Я не пытаюсь переварить услышанную информацию. Скажем так, у меня сегодня был слишком плотный информационный завтрак и десерт уже просто не лезет. Мне будет о чем поразмышлять ближайшие сто лет. При условии, что у меня будут хотя бы ближайшие три дня.

Чарли – страдалец, Эдвард – мученик, одна я злобная тварь. Повернувшись, я говорю:
- Она в безопасности. В убежище Чарли.

- На другое я не рассчитывал. Наверняка Луиза в восторге оттого, что за стеной ее новой комнаты находится две тонны дури.



Автор: Bad_Day_48; бета: tatyana-gr