Мое утро начинается с солнца.
Проходивший мрачным целую неделю и растративший все свои осадки за шесть дней, в воскресенье Берлин расцветает осенним солнцем, пусть и не слишком ярким, зато теплым. Робко заглядывает в окна спальни, сочится вместе с воздухом из-под штор раскрытой балконной двери.
На простынях разлеглись солнечные лучи. Они захватывают и пододеяльник, а вместе с его краем ниспадают на пол, к изголовью. Электронные часы-будильник отсвечивают на прикроватной тумбочке, не давая как следует разглядеть время. Ну и к черту его.
Делаю тихий вдох, мягко погладив пальцами наволочку подушки, на которой лежит моя ладонь. Усмехаюсь сама себе от той глубокой, мерцающей внутри радости. Спокойствия. Умиротворения. Простоты. Не думала, что так бывает.
Хочу запомнить каждый момент этого утра, по-настоящему первого сразу в нескольких смыслах.
Вот ладонь Эдварда на моей талии. Она расслабленно лежит чуть выше бедер, стянув вниз одеяло и тем самым не давая мне шанса озябнуть. Она теплая и даже немного тяжелая, но эта тяжесть мне приятна.
Вот он сам, чувствую его тело в непосредственной близости от моего, но все же на некотором отдалении. Мы разорвали множество дистанций, но небольшое расстояние еще сохраняется. Возможно, я сама отодвинулась от него ночью, от Эдварда веет настоящим жаром.
Вот комната, в которой я прежде ни разу не была. Со своего теперешнего ракурса вижу светло-серую стену, всего на оттенок темнее традиционного белого колера немецких домов, окна в пол с приоткрытыми шторами, прикроватную тумбочку, закрепленную на весу у изголовья постели. На ней лампа с абажуром цвета меланж, электронные часы и какая-то брошюрка на немецком. Минимализм, модернизм и дерево лучшее сочетание. Мне нравится, как основа кровати, соединяясь с деревянной панелью у ее изголовья, переходит к тумбе. Создает единый ансамбль, крайне простой, но стильный. Декоративные лиловые подушечки покоятся в изножье рядом с дымчато-розовым покрывалом.
Умиротворяющая, идеальная тишина, практически не нарушаемая звуками улицы, полноправно царствует в квартире. Простыни совсем немного отдают свежестью порошка, а подушка, которую, как оказалось, мы с Эдвардом делим на двоих, едва уловимо пахнет мандаринами. Приникаю к ней, обвив правой рукой. Смотрю на часы, что периодически меняют цифры даты на время. Половина десятого.
Еще немного лежу в постели, лениво подмечая, что не хочу разрушать этот момент. Забавно, что за все дни, что мы с Эдвардом провели порознь, солнце не вышло из-за туч ни разу. Оно выждало субботу, подарив нам очаровательный и полный приключений вечер под осенним дождем, а сегодня все же решило показаться. Наполняет теперь атмосферу утренней спальни особенным, уютным светом.
Улыбаюсь, потому что мне давно не было так по-простому тепло и спокойно в постели с мужчиной. Я разлюбила процесс совместного пробуждения… у нас с Керром само собой выстроилось условие не оставаться на ночь. Месяца за два до расставания, я думаю. Уже тогда я должна была понять, что это патологический симптом, тревожный звоночек, не хотеть засыпать и просыпаться в одной кровати…
Не знаю, какого черта о нем думаю. Сейчас. Злюсь на себя, глубоко, неудовлетворенно вздохнув. С силой зажмуриваюсь, а потом открываю глаза. То, что было в прошлом, в прошлом и останется. Нет никакого смысла притягивать сравнения с Керром в наши сегодняшние отношения с Эдвардом. Хотя бы потому, что они априори другие, во всех смыслах.
Девять сорок пять. Не худшее время, чтобы позавтракать. И полезное, и осмысленное занятие. К тому же сегодня моя очередь его организовывать.
Я с осторожность, надеясь не разбудить Эдварда, выскальзываю из-под его руки. Придерживаю ладонь, мягко опуская ее обратно на простыни, как только сажусь на постели. Слышу, как он неглубоко вздыхает, утягивая к себе мою часть одеяла. Но не просыпается.
Оборачиваюсь, с мягкой усмешкой встречая его в чем-то детскую, расслабленную позу уже не на боку, но еще не на животе. Эдвард глубоко и размеренно дышит, умиротворенно прижавшись к серо-лиловой наволочке подушки. На его красивом лице нет ни беспокойства, ни хмурости, ресницы даже не подрагивают.
Такой доверительный и безмятежный вид мужчины вызывает во мне прилив нежности и тепла. Очень хочу его коснуться, пригладить эти темные волосы, поцеловать в щеку, чуть тронутую щетиной, обнять, прижаться что есть силы… но тогда точно разбужу. А после вчерашних ночных похождений, помноженных на оставшийся позабытой данностью джетлаг, он заслуживает выспаться.
Поэтому держу руки при себе, избегая соблазна. Осматриваюсь, дабы отвлечься. За спиной Эдварда секция дымчато-серых деревянных шкафов, некоторые вертикальные, некоторые с удобными горизонтальными полками. Они закрыты, матовая поверхность отлично вписывается в дизайн спальни. Находит отражение в цвете стен, постельном белье, светлом паркете пола. Неширокий квадратный ковер, декоративный и белый, уложен у постели. На прикроватной тумбочке Эдварда узкая ваза с пальмовой веточкой в прозрачной воде и две книги в глянцевых серых обложках, названия длинные и на немецком. Над кроватью ровно посередине комнаты черно-белый архитектурно-художественный план Берлина, вроде как раз района Шарлоттенбурга. Но его я замечаю лишь тогда, когда встаю. И тихо, ничем на нарушая умиротворение комнаты, выхожу из спальни.
Все-таки удобно, что сегодня мы спали не в гостевой. Могу без труда взять все требуемые вещи, не опасаясь потревожить Эдварда. И даже отыскать свой мобильный, спрятанный внутрь прикроватной тумбочки. Мысли о том, кто мог писать мистеру Каллену среди ночи и так настойчиво, гоню прочь. Не мое дело.
Зеркало ванной комнаты, видевшее меня и пятничной ночью, и вчерашним днем, сегодня как никогда благосклонно. Я не сразу доверяю тому отражению, что демонстрирует ровное стекло, намеренно пригладив пряди несколько раз. Но факт остается фактом. Привлекательные, довольные черты лица, пусть и слегка тронутые недавним сном. Здоровый цвет кожи, то и дело изгибающиеся в улыбке губы, и, что импонирует мне больше всего, горящие глаза, удовлетворенные, восхищенные, счастливые.
Никогда я не нравилась себе больше, чем этим утром. Эдвард творит настоящие чудеса.
Вспоминаю его давние слова, что красота одно из главных моих достоинств, заключенное даже в моем имени. Сегодня, после нашей совместной ночи, мне кажется, я вполне могу с ним согласиться. Вот и весь рецепт.
Усмехаюсь сама себе, забирая с пластиковой подставки новообретенную зубную щетку. Умываюсь, прохожусь по волосам расческой, убираю их в невысокий хвост. И, решив не менять полюбившуюся сувенирную пижаму на что-то из привезенных вещей, выключаю в ванной свет.
В квартире светло. Немного солнца падает и на графитовый диван в гостиной, и на картину Фабиана, устроенную в специальной нише. По сравнению с ней коридорные версии выглядят мрачноватыми и незаконченными. Их тоже рисовал он?
В утренней тишине, сопровождающей меня незримой тенью, я направляюсь к кухне. В планах крэпы, кажется, вчера я видела в холодильнике Эдварда ягоды.
Так и есть. Помимо клубники, голубики и красной смородины (все-таки в чем-то вкусы у нас совершенно не совпадают) нахожу на верхней полке неоткрытую пачку маскарпоне.
Мне нравится минималистичный стиль его кухни. Немецкий подход в этом плане хорошее решение, к тому же многофункциональность в этом случае обеспечена. Я без труда нахожу миксер и все требуемые к нему насадки (правда, найти бы потом еще столовые приборы). Развожу тесто, поглядывая на стеклянные высотки Шарлоттенбурга. Они переливаются, зеркальные окна бликуют от солнца, а яйца с молоком, сахаром и мукой образуют однородную, чуть пенистую смесь. Мою ягоды, пока греется сковородка. Некрупную клубнику режу напополам, а голубику сразу кладу на блюдечко.
…Я знаю, он наблюдает за мной. Тихо и неприметно, никак не выдавая своего присутствия и даже не нарушая первозданной тишины кухонной зоны. По ту сторону окон светит нетипичное, нежное октябрьское солнце, на сковородке схватываются края очередного крэпа, а я, как ни в чем не бывало, слежу за тестом. И делаю вид, что понятия не имею, будто Эдвард здесь. Только улыбаюсь сама себе уголками губ. Та улыбка, что он точно не может видеть.
Шестой блинчик опускаю на круглую тарелку на кухонной тумбе. Посмеиваюсь его равномерной текстуре и темно-бежевому цвету. Я очень надеюсь, что Эдвард любит крэпы.
Чувствую его. Как и тогда, у полицейского участка, толком не понимаю, что именно это за ощущение, но оно очень отчетливое. Близость. Взгляд. Нотки сандала, едва уловимые, полупрозрачные, отголоски мандаринов. Простыни. Эвкалипт. Сон. Кожа. И тот неприметный аромат, который знают друг у друга лишь любовники.
Вся эта утренняя атмосфера, сам факт моего присутствия здесь особенное, уникальное чувство. То, что греет изнутри и освещает самые темные ночи. Я знаю Эдварда совсем недолго, более того, совсем немного я знаю о самом Эдварде, еще и в разрезе его богатого жизненного опыта и пройденного пути. Однако он, как бы парадоксально такое не звучало, с самого начала мой. Животное влечение, необъяснимая симпатия, химия, не имею представления, как это назвать. Вроде немецкого «geborgenheit», эта эмоция непереводима и понятна лишь тем, кто ее испытывал. Мой прежний рациональный мирок, выстроенный на четких (боги, каких абсурдных!) установках катится к черту. И я рада все былое, не связанное ни с сегодняшним днем, ни с предыдущими несколькими неделями, послать куда подальше.
Нам комфортно в том настоящем, в котором нас окружают родственные души. Только так.
Переворачиваю последний крэп, давая зарумяниться верхней его части. Его неидеальность меня ничуть не пугает. Идеальным все вокруг делаем мы сами, вне зависимости от внешнего вида вещей. Тот принцип, по которому работает любовь.
Эдвард кладет ладони мне на талию. Мягко, стараясь не испугать, привлекает к себе. И прикасается носом к моим волосам, неглубоко вздохнув.
- Доброе утро, Schönheit.
Я с небывалой повседневностью, будто мы знаем друг друга невесть сколько лет, и это утро одно из многих, путь и особенно приятное, откидываю голову на его плечо. Прикасаюсь виском к его шее, чуть повернувшись, чтобы как следует уловить ту смесь ароматов, обнаруженную с самого начала. От нее кружится голова.
- Guten Morgen.
Его руки движутся к моим плечам, поглаживая боковые швы футболки.
- Meine deutsche Schönheit, - посмеивается в мои пряди Эдвард, дыхание у него горячее. - Wie hast du geschlafen? (Моя немецкая Красота. Как тебе спалось?)
- Gut, danke. Und dir? (Хорошо, спасибо. А тебе?)
Он нежно убирает прядку волос мне за ухо, огладив мочку.
- Ich habe sehr gut geschlafen, Bella. Weil ich mit dir geschlafen habe. (Я спал хорошо, Белла. Потому что я спал с тобой)
Оставляю в покое лопатку для блинчиков. Обе руки кладу поверх ладоней Эдварда, вернувшихся к моей талии, и, чуть приподняв голову, целую его шею. Как раз в том месте, где вчера пульсировала заметная синяя венка.
- Ich bin froh. (Я рада)
Мистер Каллен тихонько усмехается, самостоятельно выключая комфорку и давая неидеальному блинчику шанс не сгореть. Предусмотрительно отводит нас чуть в сторону, к кухонной тумбе. И лишь затем, оставляя ход за собой, целует меня первый раз за воскресное утро. Легко и ласково.
- Ты восхитительно выглядишь, Schönheit. А еще ты умница. Вот так теперь и будем практиковаться.
Последняя фраза, как и предыдущие две, прозвучавшая уже на английском, меня забавляет. Румянец, грозившийся прийти из ниоткуда, пропадает окончательно, не получив и шанса. Эдвард никогда не хвалит так, чтобы вызвать смущение. Все, что он говорит, звучит чистейшей правдой и выглядит истинным положением дел. Просто приятно. Просто очень хорошо.
- Спасибо. Я согласна практиковаться.
Оборачиваюсь к нему, меняя нашу позу. Теперь и сама держу Эдварда в объятьях, недвусмысленно коснувшись его бедер. Самовольно и смело, как никогда прежде, веду по ним чуть ниже. Радуюсь его теплой, веселой ухмылке. Люблю, когда он выглядит таким беззаботным. Не чета ночным похождениям.
- Всему свое время, моя радость.
Умиротворяюще чертит ровную линию между моих лопаток, останавливаясь в опасной близости от крестца. Не отрицает, желание естественно и обоюдно, но день ведь только что начался. И мы договаривались отложить процесс, дабы растянуть удовольствие. Только вот ткань, что разделяет нас, такая тонкая… и близость совершенно не предрасполагает к воздержанию.
Я закусываю губу, сама себя отвлекая. Концентрируюсь на Эдварде.
Он чертовски красив этим утром. С волосами в продуманном беспорядке, наскоро приглаженными, еще не до конца отпустившими сон чертами, очень мягкими, трепетными даже. И совершенно домашний в пижамном наряде, так и не снятом с ночи.
Эдвард улыбается, заметив мой взгляд. Знает о своей привлекательности и о том эффекте, что способен производить на противоположный пол, но никогда не делает это точкой преткновения, основным аргументом. В нем куда больше удивительного, чем запоминающаяся внешность, пытаюсь об этом не забывать.
- Я разбудила тебя, пока готовила? - легко прикасаюсь к его скуле, удобно устроившись между руками мужчины и кухонной тумбой. Солнце подсвечивает его волосы, заставляя их переливаться медным блеском.
- Нет, - он, прищурившись, наклоняет голову к моей руке, - но благодаря сковородке и кофеварке мне удалось найти тебя. Это удобно.
- Я знала, что ты наблюдаешь, - признаюсь, уже всей ладонью, давая себе волю, накрывая его щеку. У Эдварда очень теплая кожа, но еще теплее взгляд, когда я так делаю.
- Я знал, что ты знаешь, - негромко соглашается. Прежняя улыбка постепенно растворяется в спокойном, умиротворенном выражении его лица. Мужчина прикрывает глаза, дыша глубоко и ровно. Легко целует мои пальцы.
Тот прилив нежности, совсем недавний, меньше часа назад, чувствую снова. Когда он настолько близко, отвечает на каждое прикосновение и по-настоящему рад моему присутствию. Все те дни, что мы знакомы, Эдвард был настоящим джентльменом, охотно делился мыслями и откровениями, внимательно слушал, не уставал говорить мне комплименты. Однако по-настоящему открыт он только теперь. И доверяет мне куда больше.
Невольно вспоминаю эту ночь, балкон и тлеющую сигарету. Обеими руками прикасаюсь к его лицу, мягко очертив скулы и челюсть. Эдвард медленно открывает глаза, немного смущенный моим жестом.
- Знаешь что, ты ведь тоже можешь рассказать мне что угодно, - негромко, не нарушая доверительности этого утра, говорю ему я. Смотрю прямо в синие глаза, потихонько наполняющиеся изумлением. - Если я не смогу помочь, я в любом случае могу выслушать… а если в состоянии что-то сделать, всегда сделаю. Хочу, чтобы ты знал.
Очень откровенная и смелая тирада. Не буду лукавить, что опасаюсь, как отреагирует Эдвард, не перегнула ли палку. Но ведь это правда. И защита, и поддержка, и помощь работают в обе стороны. Особенно если в них по-настоящему нуждаются.
Мужчина с серьезностью смотрит мне в глаза. Секунду или две, будто снова наблюдая, оценивая, правда ли думаю так. Наверное, верит.
- Спасибо, Белла, - аккуратно перехватывает мои ладони, забирая их себе. Легко пожимает, гладит кожу большими пальцами. - Я знаю.
Это уход от ответа. Вернее я расцениваю это как уход от ответа, потому что на лице Эдвард появляется то снисходительно-непроницаемое выражение, которое мне печально знакомо. Я видела его однажды… будто бы в другой жизни, сто лет назад. Но запомнила навсегда.
И мысль, вдруг возникшая из неоткуда, ощутимо колется. Сто шагов назад – одно воспоминание, одна глупая идея. И вполне себе реальные факты. Кто сказал, что все дело в телефонном звонке? От кого бы он не был.
Впервые за это чудесное утро мне становится совершенно неуютно под взглядом Каллена. На его кухне, в его руках и с ароматом этих крэпов. Преступная мысль потихоньку перерождается в убеждение.
- Я могу задать личный вопрос, Эдвард?
Понятия не имею, откуда во мне сегодня столько смелости. Не глядя на то, что внутри, дрожу, даже голос не меняется.
Эдвард, приметивший мое изменившееся выражение лица, спокойно кивает. Подбадривает меня своим мирным согласием. И даже слово-оберег, разрывающий границы, как и всегда, не забывает.
- Конечно, Schönheit.
- Вчера у нас не было секса, я понимаю… но тебе было хорошо со мной? В физическом плане.
Внимательно, не разрушая непоколебимость взгляда никакими спонтанными движениями или громкими словами, Эдвард смотрит на меня сверху-вниз. Его руки держат мои осторожно, но крепко. Немного темнеет синева глаз.
- Что заставило тебя думать иначе?
Я делаю глубокий вдох в надежде, что это поможет.
- Ночью ты ушел к себе. И там, на балконе… мне показалось? Черт, я не знаю, зачем мы говорим об этом.
- Мы договорились говорить о том, что нас тревожит, - мудро напоминает Каллен, качая головой на мою попытку сойти с дистанции и предупреждая любые неудобства, - все в порядке. Тебя смутили сигареты, так? То, что ночью я курил?
- Мне не слишком нравится табак, я не буду врать тебе, но дело не в нем. Ты был там среди ночи и в одиночестве. К тому же сказал мне, что сигареты редкое явление. Это заставило меня задуматься.
Я краснею и знаю это. И Эдвард знает. Более того, видит. Но не пытается разрядить атмосферу, перевести все в шутку и предложить мне обо всем забыть, сделав этот румянец данностью, а смущение оставив признанным, но безответным. Он наоборот наклоняется ближе ко мне. Ровняется ростом, терпеливо дожидаясь, пока посмотрю ему в глаза. В контрасте со серьезностью тона и сосредоточенным видом в них плескается самая настоящая нежность. Океаном.
- Sonne, вчерашняя ночь была лучшим событием, что случалось со мной в Берлине. За все эти годы. И я жду следующей так же сильно, как твоего появления в «Старбаксе» в день нашего знакомства.
Закусываю губу, глядя на него с осторожностью. Очень хочу поверить.
- Спасибо.
- Ну что ты, - Эдвард ласково, как умеет только он, гладит мою щеку. На лице показывается возвращающаяся улыбка, - мое восхитительное создание, раскрасившее этот серый город. Тебе спасибо.
Я вздыхаю, и он, убирая руку, сам себе кивает.
- Я понимаю, как все это выглядело, и прошу прощения, Белла. Я скажу честно: у меня есть некоторые сложности в США, и ввиду того, что у нас значительная разница во времени, они дают знать о себе ночью. Но все это от балкона до сигарет никак не связано с тобой. Скорее наоборот, не знаю, что бы я делал, если бы в эти выходные ты со мной не осталась.
Мне становится легче. Эдвард выглядит доверительно и говорит откровенно. Я верю его словам и ценю ту честность, с которой он всегда отвечает на мои вопросы. Наверное, их я смогла бы задать лишь ему.
Подаюсь вперед, задавая тон нашему поцелую. Кладу руки на его шею, прижимая к себе. И не отпускаю, пока мы оба не начинаем задыхаться. Посмеиваюсь чертятам в глазах мистера Каллена, по которым уже успела соскучиться.
- Правда, спасибо.
- Правда, не за что, - он умиротворяюще гладит мои волосы, легко накручивая на палец пряди, собранные в хвост. - Расскажешь мне, почему готовишь крэпы?
Мы закрываем тему, и, стоит признать, я чувствую удовлетворение от того, что мы поговорили. Некоторые вещи лучше сразу обсудить, можно решить разом множество проблем и развеять лишние сомнения.
Обвожу по контуру ворот его спальной футболки.
- Ты имеешь что-то против французской кухни?
Забавный вопрос, если учесть, какие имена носят его дети. Мысленно закатываю глаза.
- Я? - Эдвард с пседо-изумлением изгибает бровь, мелодично рассмеявшись, - да ладно тебе. Мне просто любопытно. Это нестандартный вариант.
Загадочно улыбаюсь, неоднозначно качнув головой.
- А мне нравится тебя удивлять.
Эдвард отпускает мои волосы, прикасаясь кончиками пальцев к чувствительной коже шеи. Ведет неспешные, тонкие линии, вызывая мгновенную физическую реакцию. Желание. Ухмыляется, прекращая. И, утешая, мягко целует в лоб. Совсем не страстно, очень нежно.
- Тебе это отлично удается, Белла. Спасибо.
Ну что же, неплохая нота для начала завтрака. Крэпы, позабытые и остывающие, ждут на большой тарелке. Ягоды помыты, их, как и маскарпоне, ставлю на стол я. В ведении Эдварда синие чашки и американо, приготовленный кофеваркой. Приборы оказываются в потайном верхнем ящике, для открытия которого нужно дважды нажать на однотонную ровную поверхность.
Мы садимся рядом друг с другом, удобно расположившись в обогретом солнцем прямоугольнике света. Эдвард, глотнув американо, подмечает маленькое блюдце с красной смородиной возле своей тарелки.
- Судя по количеству смородины, она не входит в число твоих любимых ягод?
- В наблюдательности тебе не откажешь. Но в холодильнике ее много. Тебе нравится?
- Очень, - по-детски весело признает Каллен, отсыпая себе щедрую жменьку ягод поверх крэпа, - может, как с немецким, тебе стоит распробовать?
- По сравнению с этим у немецкого еще есть шансы, - смеюсь я, разравнивая слой маскарпоне на поверхности блина и добавляя клубники, - приятного аппетита, Эдвард.
- И тебе, Sonne.
Некоторое время мы едим в относительной тишине. Для второй порции кофе закипает кофеварка, а по ту сторону окна, на широком проспекте, начинает появляться традиционный утренний шум. Одиннадцать. Все проснулись.
- Что ты больше всего любишь на завтрак? - повседневно интересуюсь у Эдварда, когда кладу во второй по счету блин голубику.
Он допивает свой кофе.
- Крэпы.
- А если говорить честно?
- Правда, крэпы, - он с налетом смятения улыбается мне уголками губ, - и в детстве, и сейчас. Омлет с овощами тоже вариант, но это скорее правильное питание, потому и ежедневное.
Я отпиваю своего кофе, ставшего прямым и косвенным атрибутом всех наших встреч.
- У тебя дома готовили крэпы?
- Да. Но мама до сих пор называет их «тонкие и большие блинчики». Crêpe появилось в обиходе позже.
- Получается, я угадала?
- Не в первый раз, - Эдвард добродушно улыбается, погладив меня по руке. Закидывает в рот оставшиеся ягоды красной смородины.
- Frühstück – завтрак. Was ist dein Lieblingsfrühstück? (Какой твой любимый завтрак?) - интересуется он.
Похоже, мистер Чек-Поинт не обманул, с ним у моего немецкого есть шансы на успешную реанимацию. Потому что он говорит на этом языке, потому что ему он нравится… я тоже проявляю интерес. Присутствие Эдварда универсальный рецепт для множества различных вещей.
- Менемен и тосты с авокадо.
- «Менемен»?
- Турецкий томатный омлет. Бурак, мой хороший знакомый из «Türk kafesi» на Alexanderplatz готовит его просто отменно. Обычно по выходным я завтракаю там.
- Итак, турецкий омлет, который готовит хороший турецкий знакомый Бурак, еще и на Alexanderplatz, - с игриво-неутешительным тоном, задорно блеснув взглядом, подводит итог Эдвард. Изображает ревность или намекает на нее, а все-таки едва уловимое ее дуновение в этих словах проскакивает.
Боже, если бы он только знал, насколько в его случае это бесмысленно. С каждым днем у Эдварда все больше форы, чем лучше узнаю его, тем сильнее отстают мнимые соперники, никому уже не угнаться.
- Последнее время предпочитаю круассаны с сыром. Мне их прямо из пекарни доставляет очень привлекательный мужчина. Говорят, он живет в Шарлоттенбурге и водит «Порше».
Эдвард смеется, польщенный моими словами. Пропадает та крошечная искра напряжения, и полный штиль воцаряется в его взгляде.
- Ты мое чудо, Schönheit.
Вчера один пожилой мужчина, заслышав такое обращение Эдварда ко мне, очень тепло и добродушно улыбнулся. Он стоял в очереди перед нами, терпеливо ожидая знаменитый кебаб от Мустафы, влюбивший в себя весь Берлин. В небольшом павильоне трое турков сотворили историческое место для всех поклонников ближневосточной кухни. И хоть в меню было всего пять позиций, отбоя от посетителей не было ни в дневное, ни в вечернее время в любую погоду.
Мужчина сказал что-то на немецком нам обоим и сперва не поверил, что я не понимаю, еще с удивлением посмотрел на Каллена, когда тот перевел мне его фразу: «Счастлив тот, кто среди земного безобразия отыщет свою единственную Красоту». Это была строчка из стихотворения, что он написал жене в честь их помолвки. Они вместе уже пятьдесять лет, и каждый утро он говорит ей «Доброе утро, Schönheit». «Стало быть, - задорно подмигнул он, - вас тоже ждет что-то подобное».
Позже, когда мы гуляли по Шарлоттенбургу перед обещанной вечерней грозой, сполна насладившись кебабом, а «Порше» оставив на стоянке жилого комплекса, этот момент всплыл у меня в памяти.
Эдвард показывал мне местные достопримечательности своего района, включая Немецкий Оперный Театр, его рука держала мою, а тучи, тяжело нависшие над городом, не собирались исполнять прогнозы синоптиков. Я помню, я подумала, наблюдая за мужчиной, нашей позой, случайными пешеходами вдоль проспекта, что хотела бы, чтобы пожилой немец оказался прав. Будущее с Эдвардом, которого я знаю шесть недель, представлялось меня куда ярче и реальнее, чем в свое время будущее с Керром (за практически два года отношений).
- Чем бы ты хотела заняться сегодня? - спрашивает Эдвард, когда собирает со стола тарелки. Я допиваю свой кофе (первую чашку в сравнении со второй по счету у Эдварда), подавая ему кружки. Посудомоечная машина ждет своего звездного часа.
- Мне нравится, что мы проводим время вместе. Где и как, уже не так важно.
- Погода сегодня куда лучше, - взглянув на окно, подмечает мужчина, - продолжим традиционные прогулки? Что думаешь насчет Потсдама?
- С учетом того, что я не была дальше Бабельсберга, с удовольствием.

Мы выезжаем из Шарлоттенбурга около половины первого дня. «Порше», терпеливо ждавший нас весь вечер и всю ночь на подземном паркинге, приветственно мигает при приближении электронного ключа. Эдвард с мягкой усмешкой встречает то, с каким удовольствием я занимаю свое исконное место на переднем сидении и чуть громче делаю классическую музыку, когда он выезжает с парковки. Бах, мандарины и черный кожаный салон мои самые первые, а значит, и самые стойкие ассоциации наших отношений. Каждое их появление как весомое подтверждение. Мне нравится.
Погода нам по-настоящему благоволит. Октябрь далеко не теплый месяц в Берлине, но сегодня прохлада мягкая и приятная, ветер появляется редко, а дождь и вовсе не запланирован. В городе полноправно властвует солнце. Одно удовольствие гулять среди узких улиц вблизи Нового Сада Потсдама в окружении разноцветной листвы, то и дело подсвечиваемой яркими лучами. Мы то говорим с Эдвардом, узнавая друг друга чуть лучше, то замолкаем, прислушиваясь к звукам города, птиц, шуму деревьев. Постепенно обходим улицы с уютными домиками, направляясь к парку у дворца Цецилиенхоф. Он стал последней резиденцией династии Гогенцоллернов, был построен Вильгельмом II для сына, тоже Вильгельма, и его супруги Цецилии Мекленбург-Шверинской. Здание, стилизованное под средневековые усадьбы сельской Англии, возводилось в 1914—1917 годах. И приобрело мировую известность после проведения в нем Потсдамской конференции в 1945 году.
Все это я слышу впервые, от Эдварда. Порой мне кажется, что об истории Берлина и окрестностей он знает не хуже Элис, влюбленной в этот город до безумия. Мы останавливаемся в парковом кафетерии после небольшой экскурсии по Цецилиенхофу. Играет народная немецкая музыка, но пустует стойка с колбасками и пивом. Эдвард заказывает для нас чай и тарелку десертов, но, как только садится рядом со мной, его мобильный начинает призывно вибрировать. Кратко взглянув на экран, мужчина хмурится.
- Это Фабиан, Белла. Извини меня.
- Конечно.
Я, правда, хочу верить, что это Фабиан. И что проблемы в США, о которых он сказал, детские проблемы. Но раньше о сложностях с сыновьями Эдвард мне рассказывал… стало быть, не то?
Помешиваю сахар в своем бумажном стакане с черным чаем, задумчиво поглядывая на свежевыкрашенную синюю поверхность стола, когда боковым зрением замечаю движение рядом. Мужчина, отходящий от кассы со своим кофе, удивленно останавливается у нашего столика.
- Белла? Здравствуй, какими судьбами?
Усмехаюсь, узнавая давнего знакомого. Того самого, из-за которого в моем телефоне Эдвард появился с уточнением «Чек-Поинт». Эдвард Фридерх, внештатный потсдамский фотограф «Bloom Eatery» (и негласный объект воздыхания всех девушек, работающих вместе с нами). Нордический тип: светлые волосы, голубые глаза, белая кожа. И способность видеть уникальные кадры там, где их непросто найти, в этом Эд впереди планеты всей.
- Привет. Я здесь с другом, хорошее место для прогулок.
- Отличное. И для экскурсий тоже, вам понравился дворец?
- Истории в нем достаточно, - киваю, указывая мужчине, все еще стоящему передо мной, на свободное место рядом, - присядешь?
- Меня девчонки ждут, так что придется идти, но спасибо, - посмеивается Эд, кивнув на крайний столик, где рисуют в одном альбоме трое девочек-погодок, - кстати, Белла, как те фотографии? Подошли?
Встаю, удобно опираясь о столик, и делаю глоток чая. Отчаянно пытаюсь припомнить, что просматривала в последнее время. Портфолио на сайте давненько пополнялось.
- Какие фотографии?
- Эммет передал мне требуемые сюжеты и пожелания не так давно – вырезки из каких-то старых статей, газетные обрывки – аж в конверте. Я уже отправил ему парочку фотографий. Но он мне пока так и не ответил.
Обычно, если есть потребность в чем-то нестандартном, я связываюсь с Эдом сама, и мы обсуждаем варианты. Получается, если контактировал с ним Эммет, то была недоступна я.
Мгновенное пояснение к ситуации приходит практически сразу: день в полицейском участке. Единственный, когда я написала Эммету, что никак не смогу закончить рабочие задачи вовремя. Он еще звонил мне, спрашивал, как дела в полиции. Неужели отправил Элис меня проверить? И там же назначил встречу Эду… боже, как он умудрился организовать их встречу?
- В конверте? На парковке у полицейского участка? - уточняю я.
- Да. Миловидная шатенка, Эммет сказал, она от него, - Эдвард Фридерх недоуменно прищуривается. - Ты ее знаешь? Мне кажется, она считает, что мы вместе. По крайней мере, говорила она со мной только о тебе.
Хмыкаю, удивившись тому, как легко находится объяснение самому необъяснимому. Тот самый вариант, когда Эдвард-Элис-Эммет могут быть связаны одной последовательностью событий. И раз Эдвард разыскивал меня, то подруга вполне логично решила, что обнаружила моего нового знакомого.
- Да, мы с Элис очень хорошие друзья, Эдвард. Думаю, она, правда, подумала, что мы встречаемся. Мне она тоже рассказывала о вашей встрече в этом ключе.
- Хотелось бы верить, что Рута не считает, что у меня новая пассия, - смеется Фридерх, перехватив свой кофе левой рукой, - хорошо. Если вдруг что-то прояснится с фотографиями, у тебя есть мой номер.
- Да, конечно.
- Was ist passiert? (Что случилось?) - мистер Чек-Поинт возникает за моей спиной совершенно неожиданно. Фридерх удивленно посматривает на него.
- Wollten Sie etwas? (Вы что-то хотели?)
- Эдвард, - перебиваю их немецкий диалог, не желая вносить напрасных недопониманий, - это наш фотограф из журнала, он как раз живет в Потсдаме. Тоже Эдвард.
Каллен, пусть и с налетом недоверия, вежливо кивает. Протягивает Фридерху руку, которую тот тут же энергично жмет. Улыбается.
- Подбираешь друзей по именам, Белла? Здравствуйте.
- Что-то в этом роде, - приникаю к плечу Каллена, с легкой улыбкой встречая то, как он неспешно, но ясно обнимает меня за талию. - Как раз из-за одинаковых имен моя подруга и посчитала, что встретила тебя.
- Любые совпадения этим чреваты, - спокойно отзывается мистер Чек-Поинт. - Приятно познакомиться, Эдвард.
- Взаимно. Хорошего вечера.
- Хорошего вечера, - наблюдаю за тем, как он разворачивается, направляясь с кофе к детям. Они уже почти докрасили страницу с диснеевскими принцами и принцессами. Мой же принц хмуро поглядывает на фотографа. Старается сделать это незаметным и сдерживается, но все равно вижу. Либо я слишком наблюдательная, либо Эдвард действительно ревнует.
- Все в порядке? - кладу руку на его пальто, и, моргнув, Эдвард мне неопределенно кивает. Отворачивается от чужих столиков.
- Да. Если не считать того, что я только что отпустил Фабиана на позднюю вечеринку, а на твоем горизонте резко появился Запасной Эдвард.
- Запасной Эдвард? - не могу удержаться от усмешки, когда произношу это. Обнимаю его. - Мы работаем вместе, и то непостоянно, не переживай. Фабиан просил у тебя разрешения пойти на вечеринку?
- Это часть нашего договора. Я должен показать, что доверяю ему… но, черт подери, я совсем не доверяю тем, кто вокруг него.
Эдвард сжимает зубы, какое-то время глядя прямо перед собой. Но потом глубоко вздыхает и, наклонившись к моему уху, тихо и откровенно признается:
- Ненавижу никого и никуда отпускать. Тебя в том числе, Белла.
- Я буду в порядке, - утешаю его, стараясь, чтобы голос звучал уверенно и дальше, - и Фабиан тоже. Он оправдает твое доверие.
- Хотелось бы в это верить.
Мистер Каллен разворачивает нас к столику, где уже практически остыл чай, и дожидаются своего часа три небольших десерта. Лицо его постепенно светлеет. Пусть и не так быстро, но мы возвращаем непринужденную атмосферу совместного воскресенья.
Наверное, поэтому, когда к восьми вечера Эдвард привозит меня домой, нам непросто расстаться. Остановившись у моего подъезда и не выходя из «Порше», за пределами которого накрапывает мелкий дождь, мужчина крепко, но бережно пожимает мою ладонь.
- Спасибо за чудесные выходные, моя девочка.
Я нежно, ничуть не скрывая этого, кладу свою руку поверх его.
- Это было удивительно, Эдвард. Danke.
- Есть идея сделать это традицией, как считаешь? - он устало улыбается.
- Хорошая идея, - улыбаюсь в ответ, потянувшись вперед и легко коснувшись губ. Эдвард осторожно мне отвечает, бережно погладив по щеке свободной рукой.
У него опять бледная кожа и парочка глубоких морщинок, от которых с пятницы по воскресенье мы избавлялись с попеременным успехом. Радует лишь, что хорошего и памятного в эти дни было куда лучше, чем дурного. И мы целы и невредимы, что отнюдь немаловажно. Ну… или почти. Стоит признать, хоть Каллен и пытается держать себя в руках, немного мрака пробивается наружу.
- Все в порядке? Есть вести от Фабиана?
Удивленный тому, что я упоминаю имя его сына, мужчина хмурится. Коротко кивает.
- Он скоро будет дома. Все хорошо.
Мне не нравится тот настрой, в котором пребывает Эдвард. Не могу понять его причины, раз мальчик уже в стопроцентной безопасности, а ничего иного на горизонте не предвиделось.
- Я не требую никаких историй, но если хочешь поделиться чем-то…
- Спасибо, Sonne, - он прерывает меня, тепло поцеловав мою правую ладонь, ту, что держит в своих. - Правда, все в порядке.
- Ладно, - я наклоняюсь к нему за прощальным поцелуем, и Эдвард полноценно и даже как-то отчаянно отвечает мне, подавшись вперед. Невесомо касается подвески с соколом и ласточкой.
- Мы не сможем увидеться раньше среды, Белла. Но, пожалуйста, береги себя.
- Позаботься о себе, Эдвард. До среды немного времени, ничего страшного.
Вместо ответа мистер Каллен еще раз меня целует. Совсем не глубоко, крайне целомудренно.
Вид у него сосредоточенный, скулы резко очерчены, в глазах мрак. Но касания нежные, а голос ласковый, пусть и немного грустный:
- Доброй ночи, Schönheit.
- Доброй ночи.
Выхожу из машины, хотя не до конца уверена, что мне стоит. Забираю свой шопер и устраиваю его на плече. Делаю все, как должно и правильно, потому что Эдвард взрослый человек, сегодня воскресенье, и меня, и его ждет работа. У нас было замечательное время вместе и совсем скоро будет еще. Длинная дистанция, не спринт, мы договорились. И в ближайшем будущем окончательное познание друг друга тоже факт. Я зря придумываю. Просто ищу повод, чтобы дольше от него не уходить. Секрет ли, что с Эдвардом мне так хорошо и спокойно, как ни с кем другим?
Закрываю дверь автомобиля и иду к подъезду. По сложившейся традиции Эдвард никогда не уезжает, пока я не зайду внутрь. Оборачиваюсь и вижу, что и сейчас наблюдает, как ввожу код. Ждет.
Комок тревоги, неуютно свернувшийся внизу живота, не дает мне покоя. Как могу, его игнорирую.
Когда дверь открывается, Размус приветственно машет мне из-за стойки.
«Порше» уезжает.



Я плохо сплю этой ночью. Нет никакой адекватной причины и внятного объяснения. В собственной квартире мне неуютно и на удивление темно, хоть один из уличных фонарей и светит прямо в кухонное окно, но ситуацию это не спасает. Чувство тревоги трансформируется в беспокойство, однако оно тоже малопонятное, странное какое-то. Насыщенная пятница, выходные с Эдвардом и совместный сон, включающий некоторые дополнения, в его постели, напрочь выбивают меня из колеи. Очень хочу соответствовать возрасту, что прописан в моем паспорте, собраться и продолжить как-то равномерно, спокойно существовать в прежней реальности.
Но и подушка не та… и воздуха мало… и холодно… и листья, и дождь, и снова занявшие небо тучи… я начинаю привыкать к постоянной близости Эдварда. Отсюда и проблема.
Теперь знаю, что самое сложное после отличных выходных вернуть себя в прежнее русло, умело совмещая работу с повседневными делами. В Берлине царствует Октоберфест, туристы наводнили улицы, распахнули двери новые заведения, мелькают тут и там обновленные меню… во всей этой суматохе мне тяжело собраться. План на неделю выглядит пугающе масштабным. Октябрь для Берлина насыщенный месяц, нужно соответствовать. Эммет старается в равной степени распределить работу между нами (всего нас пятеро), парням преимущественно выделив для обзоров бары и пабы. Но статей у меня все равно много.
В понедельник, толком не выспавшись, сажусь за работу с самого утра. Наливаю большую чашку кофе, откладываю мобильный (впрочем, не решившись отключить звук) и искренне стараюсь вникнуть в заметки о недавно пройденных заведениях. Переписываю какую-то часть материала с флэшек, задумываюсь над адекватным, но цепляющим началом обзора… и в полной прострации смотрю на кухонную стену десять минут. Вместо мыслей, идей и подходящих словосочетаний в голове перекати-поле. Оставляю чашку и включенный макбук, набрасываю куртку и выхожу на улицу. Свежий воздух и ветер, порывами проносящийся вдоль тротуара, помогают. Легче. Обхожу дом по кругу, пробегаю в обе стороны метров сто вдоль аллеи из молодых кленов, пару минут смотрю на кучковатые облака сизого цвета. Будет дождь.
И правда, первые капли падают на подоконник, как раз когда я возвращаюсь домой. В квартире осенний полумрак, из приоткрытых окон дует ветер. Впрочем, методичное постукивание дождя меня успокаивает. Собираюсь с мыслями и дописываю статью-обзор о маленьком кафе греческой кухни в районе Митте. Уточняю, что у ребят в продаже настоящее греческое пиво и авторская баклава по выходным.
Не отвлекаюсь до начала третьего, прервавшись лишь на короткий ланч из тостов с томатами, моцарелой и шпинатом. Хочу закончить за сегодня шесть статей, которые сама себе выписала в ежедневник. Радует, что все заведения никак не связаны с немецкой кухней. Уже проще.
В семь вечера, прихватив из холодильника стеклянную бутылку с апельсиновым соком, забираюсь в ванную. Пена, горячая вода и пар на влажных стенах и зеркале создают уютную атмосферу. Расслабляюсь, забывая о законченных и отправленных Эммету статьях. Какое-то время подумав, отпиваю сока прямо из бутылки и беру с тумбочки телефон.

Понедельник, 11 октября. Моя история сообщений.
Я, 19. 56:
«Правду говорят, что понедельник день тяжелый. Я надеюсь, у тебя хороший вечер. Мой точно лучше, когда думаю о наших выходных».

Откидываю голову на холодный эмалевый бортик. Закрываю глаза и тихо усмехаюсь тому, что еще на первом свидании (которое и свиданием-то не считала), сказала Эдварду что мой план на вечер ванная. Исполнила задуманное больше месяца спустя. Наверное, никогда не поздно.

Моя история сообщений.
Чек-Поинт Эдвард, 19.58:
«В понедельнике есть смысл благодаря твоим сообщениям, Schönheit. Мы еще не раз повторим эти выходные. Как твои дела?»

Моя история сообщений.
Я, 19.59:
«Все в порядке, только непросто вернуться к работе. Я переживала о тебе. Wie geht es Ihnen?» (Как твои дела?)

Боже, Элис бы мной гордилась. Но я действительно перестаю ненавидеть немецкий.

Моя история сообщений.
Чек-Поинт Эдвард, 20.01:
«Alles gut (все хорошо), спасибо, моя девочка. Понимаю тебя касательно работы, мне тоже. Чем ты сейчас занимаешься?»

Хочу поверить ему, что все действительно в порядке. По сравнению с вчерашним вечером сегодня тревога уже не душит меня так сильно, но ее затихающие огонечки еще присутствуют. Впрочем, если судить по тону сообщений и тому, что отвечает Эдвард достаточно быстро, у него и вправду все неплохо.

Моя история сообщений.
Я, 20.02:
«Ничем особенным».

Думаю минутку, глотнув еще сока. От него свежее, а мякоть приятно саднит на языке. Поднимаю обе ноги над покровом пены, в меру откровенно и в меру целомудренно демонстрируя, как именно провожу время. Делаю фотографию, которую тут же Эдварду и отправляю. С ним я куда смелее, чем казалась сама себе не так давно.
Ответа от мистера Каллена нет больше трех минут. Напряженно смотрю на экран мобильного, внимательно изучая собственное фото. Надеюсь, я не перешла черту и не удивила нежданными вложениями никого из подчиненных, кто мог бы оказаться рядом с ним. Блокирую телефон и делаю несколько глотков сока сразу. От контраста холодного напитка и горячей воды ванной перехватывает дыхание.
Айфон мигает новым уведомлением. Чуть прикусываю губу, когда снимаю с мобильного блокировку.

Моя история сообщений.
Чек-Поинт Эдвард, 20.07:
«Хотел бы я оказаться рядом, Изабелла»

Я усмехаюсь, не сильно задумываясь о причине собственного румянца, смущение это или жар комнаты. Отставляю бутылку с соком подальше, чуть ниже опускаюсь в ванне, прижавшись лопатками к эмали. И выгибаюсь ровно настолько, чтобы пена прикрывала грудь, но не прятала очертания тела. В кадре еще есть мои волосы, влажные, но не мокрые, подвивающиеся от пара. Ключицы, шея, нижняя часть лица. Довольно эстетично, хотя никогда прежде таких фотографий я не делала. Отправляю получившийся снимок вместе с емкой подписью.

Моя история сообщений.
Я, 20.09:
«Можешь считать, что ты уже здесь».

На этот раз ждать он меня не заставляет.

Моя история сообщений.
Чек-Поинт Эдвард, 20.09:
«В наши следующие выходные нам обязательно понадобится ванна. Ты бесподобна, Schönheit. Ich will dich».

Я перевожу последнюю фразу в Гугл, и мне кажется, вода становится горячее. Или пара больше. В любом случае вдох сделать сложнее. Ich will dich. Я хочу тебя. Значит, в следующие выходные?.. Черт, до них еще целых пять дней!

Моя история сообщений,
Я, 20:11:
«Хочу тебя больше, Эдвард».

Вспоминаются наши постельные развлечения в субботний вечер. Вымокшие после дождя и им же вдохновленные, в полумраке гостевой спальни, на этих белых простынях с синим покрывалом… интересно, в этот раз все будет у него в комнате? И как именно? Подрагиваю от нетерпения. С самой первой встречи, едва лишь коснувшись Эдварда, я его хочу. И чем ближе заветный день, тем тяжелее. Он ведь обещал, что получу больше, чем рассчитываю, так? Охотно верю.
Его ответ снова задерживается. Я плавно, скорее чтобы отвлечь себя от ожидания, чем с осознанием того, что делаю, веду линии по собственному телу. Под водой в пушистой и воздушной пене скольжу вдоль ребер, по груди и к талии. Закусываю губу, вспомнив лицо Эдварда в тот момент, когда дарил мне удовольствие. И эти синие, бездонно-синие глаза… и сколько дрожащего, жаркого пламени в них было, когда пришел мой черед удовлетворить его.
Вот Эдвард касается моей шеи, неспешной дорожкой поцелуев спускаясь к ключицам… вот оглаживает бедра, легко целуя кожу живота… опускается ниже… улыбается…
Повторяю его маршрут собственными пальцами, основываясь на своих воспоминаниях. Запрокидываю голову, с радостью встречая наличие того самого холодного прежде бортика.
Айфон мигает уведомлением.

Моя история сообщений.
Чек-Поинт Эдвард, 20.15:
«Через пять минут у меня брифинг с русскими, Изабелла. Не будь его, я бы уже ехал к тебе. Думай обо мне, Schatz. Потому что я теперь только этим и занимаюсь. Хорошего тебе вечера».

Schatz. Сокровище. Кто бы говорил.

Моя история сообщений.
Я, 20.16:
«Уже… думаю. И тебе».

Широко, довольно улыбаюсь. Закрываю глаза, убирая мобильный подальше, и, удобно устроившись в горячей воде, предаюсь своим фантазиям. Эдвард умеет быть вдохновителем.
…Сегодня я сплю совершенно спокойно.

Вторник проходит куда легче понедельника. Может быть, потому, что просыпаюсь я куда более отдохнувшей и удовлетворенной, а может, все дело в том, что завтра среда, и мы увидимся, но факт остается фактом. На улице мерзкая морось, солнца не предвидится, и мне идти в очередное традиционное немецкое заведение, но это никак не отражается на настроении. Я даже пробую «вепрево колено» и заказываю фирменный гарнир – картофельный салат. Правда, от пива отказываюсь. Его все также ненавижу.
Помимо немецкой таверны в плане сегодня две кофейни. Они оба принадлежат выходцам из Скандинавии, не предлагают десерты с глютеном или сахаром, пропагандируют альтернативные типы заварки кофе. Всю жизнь считавшая кемекс и V60 главными в этой кагорте, убеждаюсь, что многого не знала. Ребята мастера своего дела, разбирающиеся во всех гранях кофейного вкуса. Получаю истинное удовольствие, решив начать писать обзор прямо в одной из kaffehuset. Футуристичная белая чашка из ребристого стекла-гармошки, заполненная терпким кофе по типу Аэропресс, сопровождает меня до последнего абзаца.
После обеда получаю сообщение от Элис. Подруга вкратце рассказывает о конкурсе и победе их проекта, награждении, вручении призов. Спрашивает, когда мы сможем увидеться, и признается, что соскучилась. Я тоже скучаю по Элис. Но при всем желании, если вечер среды провожу с мистером Калленом, до пятницы с ней встретиться не смогу. Впрочем, Элис и сама предлагает пятницу. Обещает возрождение наших традиционных посиделок в «Сиянии». Клянусь ей, что пятница, как и повелось, наш вечер-девичник.
Возвращаюсь домой пешком, понадеявшись хоть немного прогуляться в промежутке между налетами дождя.
Прохожу вдоль аллеи из кленов к своему подъезду, как телефон в сумке начинает вибрировать. С удивлением встречаю номер абонента.
- Эдвард?
- Привет, Белла, - у него веселый, радостный тон, по которому я уже успела соскучиться. - Я не отвлекаю тебя?
- Я как раз иду домой, так что совершенно свободна.
- Мне захотелось услышать твой голос, - признается мистер Каллен тихо, не то смущенно, не то восторженно усмехнувшись в трубку, - правда, у звонков и сообщений один и тот же минус. Не могу видеть тебя вживую.
Мне так тепло, когда слышу его. Не знаю, очень глубокое, пронзительное почти чувство, но такое простое, легко объяснимое, будто бы само собой разумеющееся. Солнца по-прежнему нет, хотя дождь и закончился, но настроение у меня соответствует самому жаркому летнему дню. Если в Берлине, конечно, бывает лето… мое единственное здесь, прошлое, было хуже некуда.
- Уже завтра у нас будет возможность увидеться, не так ли? Я тоже соскучилась.
- Да, конечно же. Во сколько ты будешь свободна?
Ветер подхватывает парочку листьев прямо со скамейки. Они кружатся по аллее, то и дело мелькая красно-желтыми всполохами на темном асфальте. Я крепче прижимаю телефон к уху.
- Около семи. А ты?
- Чуть раньше. Значит, к семи смогу быть у тебя. Как твой день?
- Будние имеют свойство повторяться, - посмеиваюсь, переступая большую лужу, в которой утром, когда шла в немецкую таверну, играли малыши в забавных резиновых сапожках, - все, как и прежде. У тебя интереснее?
- Смена декораций, если можно так сказать. Штутгард.
- Штутгард? Действительно, быстрая смена декораций.
Эдвард посмеивается.
- Клиент захотел увидеть все своими глазами. А желания клиентов закон, это правило работает во всех сферах.
Останавливаюсь у своего подъезда, как впервые посмотрев на окно собственной квартиры на четвертом этаже. Справа от него, не глядя на осеннюю непогоду, фрау Роззестер упрямо поливает увядшие цветы в подвесном горшке.
- Тогда успех сделки обеспечен, Эдвард.
- Меня больше интересует успех в другом, - заговорщицки докладывает мистер Каллен, и я почти вижу, хоть мы и на расстоянии в сотни километров, как он улыбается краешком губ, - ты думаешь обо мне, как мы договаривались?
- Я скорее пытаюсь иногда о тебе не думать, - смело отвечаю, никак больше не смущаясь такой объективной правды. Сама себе качаю головой. - Что расскажешь мне со своей стороны?
- Я не пытаюсь не думать, - весело отзывается Эдвард, - это заранее обречено на провал.
Широко улыбаюсь, тепло усмехнувшись в трубку на такое заявление. Мне нравится.
Пока мы говорим, кружу по району. Расспрашиваю Эдварда о Штутгарде, он меня о статьях для журнала. Жалуюсь на «вепрево колено», он смеется, выражая досаду, что какое-то комплектующее для автомобиля слишком долго идет через океан. Такие разные проблемы и не менее разные рабочие вопросы. Впрочем, объединяет то, что и я, и он с нетерпением ждем среды. Слава богу, уже завтра.
Кладу трубку и разворачиваюсь в сторону дома, к которому кругами подхожу уже в третий раз.
Сувенирные магазинчики, ровным рядом выстроившиеся по левой стороне улицы, пестрят мелкими разноцветными вывесками. Все-таки на Александерплатц правят туристы.
Не имею никакого намерения заходить внутрь любого из магазинов. Но на витрине одного из них случайно замечаю эту футболку, составную часть пижамы, как окажется чуть позже. Песчано-бежевого цвета в комплекте с брюками оттенка меренго и витиеватым, черно-белым изображением летящей птицы. Сверху черными крупными буквами одно бесконечное слово: «Unwiederholbar». Так и застываю с телефоном в руке.
Продавец, симпатичный пакистанец с теплыми карими глазами, воодушевлено объясняет мне, что рисунок изображает кельтского сокола, символ мудрости и заботы, короля всех птиц. А надпись… надпись можно перевести как «неповторимый», «неподражаемый».
Я тут же покупаю эту пижаму.



Эдвард разговаривает с ребенком. Немного наклонившись к нему, со своей фирменной располагающей улыбкой он рассказывает что-то на немецком. Мальчик, которому на вид лет пять, светловолосый и сероглазый, восхищенно смотрит сперва на матово-черный «Порше», а потом на Эдварда. Задает какие-то вопросы, по-детски умилительно рассуждая на неизвестную мне тему. Но, кажется, разговор все же идет о машине. Изредка что-то вставляет пожилой немец, держащий малыша за руку. Каллен кивает, отвечая на какую-то фразу юного берлинца, и тот с восторженной дрожью прикасается к левому борту автомобиля. А потом обводит контур скакуна на металлическом значке. Радостно смеется.
Пожилой человек благодарит Эдварда, предлагая ребенку продолжить прогулку. Малыш машет Каллену на прощанье, с нежным любованием взглянув на «Порше».
Я, тихонько наблюдающая всю эту сцену из-за прозрачной двери подъезда, все же толкаю ее от себя. Эдвард, наблюдающий за мальчиком, сразу же оборачивается. И особая, ни с чем не сравнимая улыбка, насквозь пропитанная нежностью, появляется на его лице.
У глаз мелкие морщинки радости, а синева радужки прямо-таки мерцает. С похожим любованием, с каким смотрел ребенок на его «Порше», Эдвард смотрит на меня. Идет навстречу, чуть наклонив голову и подмечая каждый мой шаг. Успевает пройтись взглядом по моему наряду, задержавшись на розовой кофточке, проглядывающей из-под темно-бежевого плаща. Черное пальто мужчины явно было сшито именно на него, сидит невероятно. Впрочем, вряд ли это новость. А вот то, как я соскучилась, действительно удивляет. Иду к нему быстрее, последние пару шагов почти бегом. И с радостью, всеобъемлющей и чистой, встречаю то, как ловко и тепло принимает меня в объятья. Обвиваю Эдварда за шею, притягиваю к себе, глубоко вдыхаю запах одеколона и его кожи. Улыбаюсь, приникнув к вороту пальто.
- Привет, - и польщенный, и тронутый такой реакцией, Эдвард ласково поглаживает мои волосы, - как же я рад тебя видеть.
- Наконец-то среда наступила, - бормочу в ткань его верхней одежды, соединяя руки у него за спиной, - привет, Эдвард.
- Привет, - еще раз шепотом повторяет он. Не отпускает мой взгляд, медленно, чересчур медленно, очень осторожно наклонившись к губам. Чувственно их целует, тем самым знаменуя начало нашего вечера. Уже семь, на улице темно, горят фонари и красиво подсвечивают его лицо, когда отстраняется. Возвращаю Эдварда обратно, приподнявшись на цыпочки и продлив наш поцелуй. Улыбаюсь и не собираюсь скрывать этой улыбки, когда отстраняюсь, напоследок коснувшись его щеки.
- Люблю, когда ты так светишься, Белла, - бархатно погладив мою скулу, признается Каллен. Не сказала бы, впрочем, что он выглядит менее счастливым от этой встречи. Расставание, пусть и недолгое, идет нам на пользу. Такие эмоции бесценны.
- Разве у меня нет причин? - подначиваю, все-таки разжимая руки и отпуская его, - хотя у тебя уже намечалась сегодня компания до моего прихода.
Эдвард мелодично смеется, напротив не отпуская меня от себя. И это одно из самых приятных чувств на свете, оставаться в кольце его рук.
- Это Себастьян, фанат «Порше». У него, между прочим, целая лимитированная коллекция наших игрушечных моделей. Отличный будет клиент через пятнадцать лет.
- Ты был с ним очень мил, Эдвард.
Он легко целует мой лоб, мягко потирая спину.
- Я люблю свою работу, Schönheit. Свои машины. И детей. Звезды так сошлись.
- Повезло Себастьяну.
- А тебе? - Эдвард игриво прищуривается.
- А мне особенно, - заверяю, не скрывая той радости, что испытываю прямо сейчас от нашего вечернего свидания. Мне импонирует, что сегодня Эдвард более чем спокоен, доволен жизнью и совсем не тревожится по лишним поводам. Может быть, это немного напускное, и чуть позже я увижу большее, но нашей встрече он более чем рад. В этом мы сошлись. Долгие двое суток .
Эдвард открывает передо мной дверь «Порше», ни на секунду не отступая от своих джентльменских канонов. Закрывает ее, проследив, чтобы не прижала моего пальто, и, быстрым, но грациозным шагом обойдя машину, занимает свое водительское место. Урчание мощного мотора вызывает во мне предвкушающую дрожь. Кожа салона, его запахи, Эдвард, классика из магнитолы – все идеально. Идеальной может быть даже среда.
Срываясь с места, автомобиль стартует в полутемки вечернего двора. Мне чудится, его Эдвард знает, как свои пять пальцев, хотя по количеству въездов, выездов и слепых петель внутри тот может потягаться с лабиринтом. Фонари снова подсвечивают его профиль, то и дело мелькая на руках, расслабленно придерживающих черный руль. Я вспоминаю свою первую поездку с ним. Атмосфера очень похожа. Кажется, это было сто лет назад.
- Чем мы займемся сегодня?
- Сюрприз, - мистер Каллен, коротко взглянув на меня, многообещающе ухмыляется, - ты говорила, что любишь их.
- Ничего не изменилось, - расслабленно вздыхаю, с удобством устроившись в своем просторном кожаном кресле. Мы выезжаем на круг к Телевизионной Башне, света в салоне становится больше, не глядя на осенний будний день, на площади многолюдно. В соседних домах, кофейнях и многочисленных заведениях вдоль Александерплатц горят яркими огнями окна и вывески.
- Знаешь, эта башня самое высокое здание Германии. И четвертое в Европе.
Он следит за дорогой, сворачивая с круга на мост, ведущий к Святому Георгу, и все же оглядывается в зеркало бокового вида на сигнальные огоньки Телевизионной башни.
- Если я когда-нибудь и полюблю Берлин, Эдвард, то только благодаря тебе. Спасибо за твои истории.
Его взгляд на секунду останавливается на мне.
- Я работаю и периодами живу здесь пятнадцать лет, Изабелла. Надо же было как-то коротать время. Но я рад, что могу рассказать тебе что-то познавательное.
Я задумчиво пожимаю в руках эластичный ремень безопасности.
- Когда ты первый раз приехал сюда… что ты почувствовал?
- Интерес, - немного подумав, отзывается Эдвард, - и облегчение.
- Облегчение?..
- Что не зря учил немецкий в США, - теперь он улыбается, мягко уводя машину в крайнюю правую полосу. Мы съезжаем с моста? - Ты же помнишь, я терпеть его не мог все школьные годы.
- Но ты мог бы назвать Берлин «своим» городом?
- По стилю жизни, удобству коммуникаций, расположению да. Берлин это центр Европы, Schönheit, экономический, исторический, да во многих смыслах. Брюсселю, как бы не хотелось, его не затмить.
- И все же?..
- И все же мой дом в Портленде, - Эдвард снова оглядывается на меня, добродушно улыбнувшись, - там моя семья, лес, океан, скалы, чайки… мне нравится слышать крик чаек. Я знаю, что я дома.
Мне нравится, с каким теплом он отзывается об Америке, о своем штате, городе. Я была в Мэне совсем немного, но не могу не согласиться, что энергия его природы и океана, пусть и пенистого, буйного, мрачного, выше всяких похвал. По таким местам стоит скучать.
- Ты говорила, что переехала сюда из-за работы, - Эдвард, останавливаясь на светофоре, поворачивается ко мне, как следует, - журнал предложил тебе сотрудничество именно в Берлине?
Я неловко улыбаюсь, качнув головой.
- Я приехала сюда за Керром, Эдвард. Журнал это как способ, данность, ставшая по итогу мне дороже самих этих отношений. Мы были знакомы полгода, и я не хотела оставаться в Луизианне совсем одна. Мне казалось… это что-то важное.
Благодарный за это откровение, Эдвард утешающе пожимает мою ладонь. Похоже, на Керра он уже и не злится.
- Порой к лучшему, когда прошлое остается в прошлом.
- Не поспоришь, - переплетаю наши пальцы на пару последних секунд красного сигнала светофора. Но Эдвард не дает мне убрать руку, когда загорается зеленый. Кладет ее, как и в прошлый раз, на свое колено. Не отпускает.
Он паркуется в небольшом темном тупичке у оживленного проспекта, ведущего к Храму . Открывает мне дверь, оказавшись возле нее быстрее, чем я намереваюсь прикоснуться к металлической ручке. И довольно усмехается моему восхищенному вздоху при виде Берлинского Собора в полноценном ночном освещении. Могучие стены, высокая колокольня, купол и крест, подсвечиваемый отдельно, все так гармонично вплетается в общую канву пейзажа, что диву даешься. Шпрее, бурлящими потоками проносясь мимо, теряется под подпорками моста. Лужайка перед Собором, летом наводненная людьми также, как и у Рейхстага, пустая и широкая, с фонтаном в центре. Она дополняет величественное впечатление от главного элемента этой площади.
- Пойдем-ка, - Эдвард увлекает меня за собой, подавая руку, - нужно немного поторопиться, чтобы не опоздать.
- Куда не опоздать?
- Терпение, моя радость, - он мягко, но крепко держит мою ладонь всю дорогу. Мимо моста, лужайки, зданий у кромки Собора, оживленной дороги вдоль его стен. До последнего ведет нас мимо, сворачивая к Храму на самой последней, незаметной и узкой стежке. Зато она проложена прямо ко входу, отсвечивающему теплым светом в осенней темноте.
Человек в темном костюме приветливо кивает нам у деревянных дверей. Приглашающе указывает на скамьи, большая часть из которых уже занята. Впрочем, Эдвард уверенно увлекает нас к передним рядам. Я засматриваюсь на архитектурные шедевры главного собора Берлина. Шутка ли, но за год, что провела в этом городе, я так до него и не добралась. Напрасно. Собор украшают мраморные колонны, искусная резьба, золоченый алтарь, престол из оникса и мрамора. От красоты витражей перехватывает дыхание. Богатое убранство, никак не вяжущееся с традиционными протестантскими храмами, воспринимается на удивление легко. А по красоте Собор может соперничать с флорентийским Дуома, который я не могла забыть долгие годы после одной короткой экскурсии.
На скамье в четвертом ряду оказываются два свободных места как раз посередине. Пожилые фрау, расположившиеся по бокам от нас с Эдвардом, возбужденно обсуждают что-то, то и дело указывая на потолок. Я пока ничего не вижу.
- Здесь очень красиво, Эдвард, - негромко признаюсь мужчине, легко коснувшись тыльной стороны его ладони, - эти витражи… и сам стиль…
- Это самая большая евангелическая церковь Германии, Белла. Она была создана из силезского гранита в качестве придворного храма для династии Гогенцоллернов. Их склеп сохранился в период всех войн, настигших немецкий город.
- Мы здесь ради склепа Гогенцоллернов?
- Ну что ты. Сейчас все поймешь, Sonne, и я надеюсь, тебе понравится.
Еще пару минут люди проходят в главный зал, рассаживаясь по скамьям. Внутри царит оживление и какой-то возбужденный ажиотаж. Впрочем, постепенно дамы возле нас затихают. Все вокруг затихает. И, выждав несколько секунд тишины, в просторном каменном зале звучит орган. От его глубокого, чистого звука чувствую мурашки вдоль спины. Заслушиваюсь самим звучанием и теряюсь среди общей атмосферы собора. И только к середине композиции понимаю, что играют Баха. Здесь, в стенах Berliner Dom, отражающих каждую ноту от своих стен, отчетливо и величественно звучит его музыкальное произведение.
Оборачиваюсь на Эдварда, с интересом наблюдающего за моей реакцией. Он улыбается.
Резко выдыхаю, стремясь немного успокоить свое восторженное впечатление. Обвиваю его ладонь на нашей скамье и улыбаюсь, когда гладит мои пальцы. Медленно, нежно, в такт играющей композиции. Я не знаю, может ли быть что-то более прекрасное из созданного человеком, чем все это. Здесь.
Эдвард снова удивил меня до глубины души.
В недолгом перерыве перед следующей композицией, когда орган затихает, он мягко наклоняется к моему уху.
- Орган для собора был построен известным органным мастером, Вильгельмом Зауэром. Никто до сих пор так и не смог повторить эту его работу. По средам здесь проходят мини-концерты органной музыки, но сегодня еще и в тематике видных немецких композиторов.
Я восторженно смотрю на него.
- Das ist erstaunlich. (Это удивительно)
Эдвард, польщенно улыбнувшись уголками губ, согласно мне кивает.
- Ja, es ist wirklich eine unglaubliche, Sonne. (Да, это действительно невероятно)
Талантливые исполнители одну за одной воплощают в стенах Собора творения великих композиторов, прославивших Германию далеко за ее пределами. Сочетание истории, красоты, архитектуры и музыки, нечто особенное, доселе неведанное, вызывает у меня в душе. На последней мелодии даже чувствую на глазах слезы. Именно ее я чаще всего слышала внутри «Порше».
Концерт длится не более получаса. Когда мы выходим из Собора, я, наконец полноценно обняв Эдварда, оживленно делюсь своими впечатлениями. Он, обрадованный тем, что концерт пришелся мне по душе, терпеливо слушает.
- Я рад, что тебе понравилось.
Подмечаю, что когда рассказываю что-то вот так эмоционально и впечатленно, когда поддаюсь эмоциям и не боюсь выражать их, он выглядит по-настоящему счастливым и спокойным. А еще Эдварду приятно слушать мои мысли. Как и мне его, впрочем. Мы гуляем по вечернему проспекту у Собора , пустеющему от вездесущих машин, и я, взглянув на наши переплетенные руки, спрашиваю:
- Какое у тебя любимое место в Берлине, Эдвард?
- Озеро Мюггельзе, особенно после заката. Невероятное спокойствие. Ты бывала там?
- Пока не пришлось.
- Тогда мне снова повезет быть первооткрывателем, - тепло шутит он, на сей раз не спрашивая разрешения, сразу обвивая меня за талию и привлекая ближе к себе. Целует волосы, неглубоко вздохнув.
Приникаю щекой к его плечу, счастливо улыбаясь нашей позе. Люблю так явно Эдварда чувствовать.
Из дома, расположенного прямо у проспекта, выходит мужчина с коляской. Он заботливо поправляет одеялко малыша, проворковав что-то своему маленькому берлинцу. Второй ребенок, чуть постарше, держит мужчину за руку, рассказывая ему о чем-то своем. Он белокурый и чем-то похож на того мальчишку, с которым говорил Каллен у моего подъезда.
- Ты бы хотел еще детей, Эдвард? - задумчиво зову я, неглубоко вдохнув холодный вечерний воздух. Пара машин проносится мимо, дабы успеть проехать на замигавший зеленый сигнал светофора.
Понимаю, что задала вопрос вслух, когда пальцы Эдварда на моей талии немного напрягаются. Он приостанавливает нас, озадаченно поглядывая на меня. Но отступать уже поздно, я ведь спросила. И мне бы хотелось знать, что именно он ответит.
В синих глазах Каллена вопрос. Однако он быстро берет себя в руки.
- Да, - честно признает, на мгновенье задержавшись взглядом на коляске напротив нас. Сам себе кивает, - да, Schönheit. Мне нравится быть отцом.
- У тебя еще и отлично получается…
- Я стараюсь, чтобы получалось лучше. Но спасибо.
Мне импонирует, что в свете фонарей проспекта не так заметен мой румянец. Раньше отсутствие предварительного обдумывания вопроса ограничивалось нашими переписками. Теперь же я то и дело спрашиваю у Эдварда что-то нестандартное лично. И пусть этот вечер располагает к откровениям, все же это немного странно.
Хочу продолжить нашу прогулку, но Эдвард придерживает меня рядом, не отпускает.
- А ты, Белла?
- Я?
- Ты хочешь детей?
Ну что же, один-один. Мужчина первый, кто в принципе спрашивает у меня нечто в этом роде.
Но, в отличие от него, не могу ответить быстро и спокойно. Хмурюсь, все же уведя взгляд чуть в сторону.
- Да… я не знаю, когда, правда… и как…но да. Конечно.
Последнее слово говорю решительно. Эдвард невесомо касается моей скулы, не заставляя, но прося на себя посмотреть. Мне страшно, но страх этот больше смущение, чем боязнь. Решаюсь. В синих глазах трогательное выражение. И доброта, само собой.
- Тебе пойдет материнство, - негромко обещает он, проведя тонкую линию от моей скулы до подбородка. Медленно, давая отказаться, привлекает к себе. И целует, когда понимает, что отказываться я не намерена.
Поцелуй служит логичной точкой в теме подобных обсуждений. Мы сходимся на этом без лишних слов. Эдвард снова предлагает мне свою руку, и я, принимая его предложение, самостоятельно переплетаю наши пальцы. Какое-то время мы идем в тишине.
- Знаешь… - думаю мгновенье, начинать эту тему или нет. Останавливаюсь.
Эдвард, как внимательный слушатель, не перебивает меня и не требует продолжения сразу же, хоть ему и интересно. Это вдохновляет. В конце концов, откровений сегодня больше, чем когда бы то не было, так?
- Я задумалась во вторник, хочу ли заниматься статьями в будущем. Ну то есть обзорами, ревью, посещениями… я оставила морскую биологию, потому что было проблематично найти работу в Берлине в этой сфере. А теперь не знаю. Может быть, я и занималась бы китами с большим удовольствием, чем «Bloom Eatery».
- Всегда есть возможность попробовать что-то новое, - мудро отвечает Эдвард, - большинство людей не имеет представления, чем именно хочет заниматься, Белла. Счастлив тот, кто понимает, чего бы он хотел.
- Я в более подвешенном состоянии по жизни, чем ты…
- Ты просто моложе, моя радость. И у тебя есть нескончаемый выбор разных дорог. Это замечательная возможность, выбирать.
- Звучит проще, чем выглядит на самом деле.
- Мы сами усложняем себе жизнь, - с усмешкой парирует Эдвард, поднимая мою ладонь и мягко ее целуя. Не дает избежать своего взгляда, мягкого и понимающего. - В любом случае, Schönheit, если я могу чем-то помочь, я с радостью это сделаю. В Берлине есть крупный центр морских исследований. И в Портленде.
Я прикусываю губу, опустив голову. Все, от румянца мне теперь не избавиться.
- Спасибо большое, но так быстро я, наверное, решение принять не смогу.
- Просто имей в виду, - миролюбиво предлагает Каллен, избавляя меня от необходимости последующего разговора на эту тему. Отпускает ладонь, возвращая нашу милую и спокойную прогулку. Купол Berliner Dom уже далеко позади.
Прохожих не так много, как днем, но все же встречаются. В основном такие же пары, как мы, или одинокие студенты, возвращающиеся с занятий. Кажется, в этой стороне кампус Элис.
Впереди, среди немногочисленных силуэтов, постепенно показываются трое парней. Они довольно громко разговаривают о чем-то, по очереди затягиваясь из одного парогенератора. Чем ближе парни подходят, тем сильнее слышен запах алкоголя. Идут они решительно, но не совсем ровно.
Эдвард плавно и ненавязчиво, будто бы так и задумано с самого начала, и парни тут совершенно не причем, отводит меня на противоположную от них сторону. Чуть закрывает собой, когда ровняемся с ними, и отпускает вперед, на шаг дальше от себя, когда компания оказывается за его спиной. Мне невольно вспоминается пятничная ночь и мужчины из тесной комнаты с диваном в цветочек. Я крепче пожимаю ладонь Эдварда в своей.
- Каких районов стоит избегать?
Он, отозвавшийся на мое прикосновение легким поцелуем в макушку, хмурится.
- Что ты имеешь в виду?
- Ты сказал, что та станция метро опасное место ночью. И тот район, где… не помню, как он называется.
- Кройнцберг, - мрачно произносит Каллен. Взгляд у него твердеет, наполнясь воспоминаниями.
- Да… я к тому, что я понятия не имею, какие районы или места считаются опасными в городе. Я бы хотела знать, чтобы лишний раз там не появляться.
Эдвард одобрительно кивает моей идее, не глядя на то, что все еще хмурится.
- Условно таких мест очень мало, Белла. Но ты права, их нужно знать и избегать, особенно вечером и ночью. Кройнцберг, Нойкельн, Фридриксхайн. Из станций: Kotbusser Tor, большая часть ветки U8, Warschauer Straße.
- Но ведь и Kotbusser Tor, и Warschauer Straße - на ветке U1…
- Довольно центрально, я согласен. Городские власти активно с этим борются, но пока не до конца успешно.
- Я понимаю.
Эдвард вздыхает, останавливая нас во второй раз. Поворачивает меня к себе, секунду или две пронзительным, обеспокоенным взглядом оглядев с головы до ног. Голос его звучит немного глухо.
- Ты взрослый человек, Белла, и я понимаю, что имеешь полное право послать меня к черту со всеми моими предложениями. Но я бы предпочел лично забирать тебя с поздно заканчивающихся мероприятий или из прочих случайных мест.
Я мягко глажу его плечо, подмечая тот сосредоточенный, настойчивый взгляд, который и не планирует прятать от меня.
- Ты ведь не водитель такси, Эдвард. И я обычно не брожу ночами по забытым богом местам.
- Такси тоже вариант, но только официальное, не Uber, - продолжает свою линию Каллен, никак не отвечая на мои прикосновения, ничуть от них не успокаиваясь.
- Все будет в порядке, я обещаю. Для этого и хочу знать места Х, чтобы не создавать себе и другим лишних проблем. Спасибо за твое беспокойство.
Мрак в глазах Эдварда нисколько не рассеивается, а наоборот сгущается.
- Если из-за такого подхода с тобой что-то случится, что-то… подобное, Schönheit, я буду очень долго мучиться чувством вины. Имей это в виду.
Как могу, терпеливо, ласково ему улыбаюсь. Глажу по щеке, снова гладковыбритой, как и прежде.
- Я не заставлю тебя мучиться, обещаю. Я ценю, что могу обратиться к тебе за помощью, и помню это. Всегда.
Эдвард не удовлетворен результатом нашей беседы. И моими словами тоже неудовлетворен, возможно, и недоволен. Он поджимает губы, неопределенно мне кивнув.
- Посмотрим.
У конца дороги мы сворачиваем на небольшую лестницу с поржавевшими перилами. Идем под мост. И только когда оказываемся у высокого желтого фонаря с витиеватой ковкой основания, я понимаю, куда Эдвард меня все это время вел.
«Добро пожаловать в Lemke», приветственно гласит надпись на входе в заведение.
Ошарашенно усмехаюсь, с вопросом взглянув на Каллена. Он немного оттаивает от моего непосредственного выражения лица. Хмыкает в ответ.
- Ты же не думала, что я забуду про этот ужин?
- Но ведь Октоберфест, Эдвард. И бронь не сделать…
- Пятнадцать лет в Берлине, помнишь? Всегда есть лазейки, - он галантно открывает мне тяжелую деревянную дверь, откуда сразу же раздается множество громких звуков, ноты национальной музыки и пряный запах традиционной кухни. Впрочем, это единственное место во всем городе, где я согласна к ней приобщиться.
- С ума сойти.
Хостесс проводит нас к отдельному столику-кабинке в тихом углу. Нет той оглушающей музыки и впечатляющей туристов атмосферы «настоящего пивного сада». Здесь уютно и свежо благодаря кондиционерам. А на стенах вырезки из старых газет, описывающие ресторан-пивоварню в разные годы.
Печень с яблоками и картофельными дольками восхитительна. Как и штрудель со сливочным соусом. Пиво заменяет яблочный сок, нигде не пробовала его вкуснее, чем в Германии. Можно считать самым традиционным напитком.
Время ужина мы проводим более чем миролюбиво. Эдвард оттаивает окончательно, и это не может не радовать. К тому же, пусть сегодня и всего лишь среда, такой перерыв среди недели, мне кажется, был нужен нам обоим. Хорошо, когда есть с кем уютно провести вечер.
Электронные цифры на сенсорной панели «Порше» показывают начало одиннадцатого, когда мы останавливаемся у моего подъезда. Музыка играет очень тихо, едва слышно. И также тихо, неспешно прикасаясь к коже, Эдвард гладит мою ладонь в своей. Почему-то теперь он выглядит задумчивым и печальным. В контрасте с весельем и энтузиазмом, с которым приехал сюда, это меня настораживает.
- Мне с тобой чудесно, - шепотом, не нарушая слишком сильно доверительной тишины темного салона, признаюсь я. Аккуратно поглядываю на мужчину, стараясь подметить малейшие изменения на его лице. - Спасибо за еще один удивительный вечер, Эдвард.
- Удивительным его делает твое присутствие, Schönheit. Тебе спасибо.
Я знаю, что мне пора идти. Более того, я знаю, что пора ехать и Эдварду. Этот замкнутый круг нежелания расставаться очень утомляет. Закусываю губу, пересиливая себя. Тянусь к дверной ручке, но Эдвард, подметив это, медленно качает головой. Первым выходит из машины, открывая мне дверь. Провожает до самого подъезда.
Он идет близко, но, как и всегда, на отдалении полушага. Умиротворяет меня самим фактом своего присутствия, просто тем, что я знаю, что он рядом. И все эти слова, мысли, все откровения, они не напрасны. Я могу доверять Эдварду и хотела бы, что бы он мог также доверять мне. Над этим мы пока работаем, но все же. И эти чертовы октябрьские ночи… такие длинные и неумолимые. Снова накрапывает вездесущий дождь. Мне не верится, что когда-то в этом городе бывает другая погода, солнечное воскресенье кажется вымыслом.
У входной двери, когда начинаю набирать код, останавливаюсь на второй цифре. Не взвешиваю «за» и «против», не ищу идее ни причин, ни объяснений. Говорю, потому что хочу сказать. Чтобы попросту было озвучено.
- Останешься со мной на ночь, Эдвард?
Мужчина, будто не понимая меня, переспрашивает.
- На ночь у тебя?
- Тебе необязательно уезжать, если только не ты сам так хочешь, - оборачиваюсь к нему, оставив домофон и поле для ввода кода за спиной, - я буду рада, если ты останешься.
Эдвард зачарованно смотрит на дверь моего подъезда несколько секунд. Потом переводит взгляд на меня, стараясь понять, говорю ли все это серьезно. Не уверена, что знаю, как правильно донести до него свою идею.
Пытаюсь не обольщаться раньше положенного, как бы привлекательно не выглядело согласие Каллена. В конце концов, у него могут быть планы или список дел, в которые ночевка здесь точно не входит. Да и настолько ли ему нравится моя маленькая квартира, чтобы оставаться на целую ночь. Много условностей.
Эдвард достает из кармана пальто электронный ключ «Порше», оглянувшись на машину. Прежде, чем успевает сказать вслух, я понимаю. И принимаю, конечно же.
- Как-нибудь в другой раз тогда, - примирительно говорю я в надежде, что мое разочарование не сильно заметно, - все в порядке.
Мистер Каллен, хмыкнув моему ответу, снимает с себя маску сосредоточенного напряжения. Его глаза светлеют.
- Нужно перепарковать машину, Белла. Если твое предложение все еще в силе.
Мне кажется, моя восторженная реакция чересчур очевидна. Эдвард смягчается, улыбнувшись моему энергичному кивку. Отгоняет автомобиль назад на несколько метров, в зону парковки. Забирает из салона свой мобильный, небрежно кинув его в карман. И возвращается ко мне, улыбаясь теперь чуть шире. Делает вид, что не замечает, как один раз ошибаюсь в наборе кода. Придерживает мне дверь.
Размус сегодня на дежурстве. Они с Калленом обмениваются парой фраз, пожав руки, как старые знакомые. Вспоминаются слова консьержа о том, что в случае чего он готов быть шафером. Улыбаюсь сама себе, проходя в лифт. И наблюдаю за Эдвардом через ровную поверхность зеркала, заменяющего одну из стен. Он снова делает вид, что не замечает.
Еще до того момента, как открываю дверь, принимаю решение не паниковать при виде недостаточного порядка или же лишних вещей, оставшихся в зоне видимости. Решение пригласить Эдварда было спонтанным, но желанным. А значит, все хорошо. Он остается прежде всего со мной, а не с квартирой. Так ведь?..
Стараюсь быть хорошей хозяйкой и предусмотреть основные детали так же, как предусмотрел их для меня он. Молчаливо ликую тому, что заметила пижамный набор в том магазине вчера и купила его, не отложив это до лучших времен. И что зубную щетку хотела обновить, потому принесла из «Rossmann» новую, так пока и не распакованную. Многие случайности по итогу оказываются ведущими, сходясь в единую канву предусмотрительного набора. Это очень радует.
Эдвард максимально приятный и комфортный гость, с легкостью адаптирующийся под любые обстоятельства. Мне нравится, что хоть он и наблюдает за мной, наверняка подмечая каждое действие, никак этого не показывает. И всем остается доволен, не смущая меня. Знаю, что прежде всего мы оба рады, что эту ночь снова проведем вместе. Огромный плюс, затмевающий мелкие минусы недостатка моей организации.
Мы пьем зеленый чай на кухне, общаясь посредством взглядов. В уютном молчании, что совсем не напрягает, привыкаем к мысли о только что принятом решении. Отзеркаливаем улыбки друг друга и немного позы. Зеленый чай на удивление вкусный.
В душ на правах гостя Эдвард идет первый. Слышу его тихий удивленный смешок, когда он обнаруживает на стиральной машине свой подарочный набор.
К тому моменту, как из душа выхожу я, Эдвард уже вполне по-домашнему сидит на небольшом диване в моей гостиной, рассматривая кухонную зону, деревянный обеденный стол и репродукцию «Кипарисов» Ван-Гога на стене напротив него. Я купила ее совсем недавно.
С размером пижамы я угадала. И хоть многие вещи на Эдварде смотрятся отлично, мне кажется, она, правда, ему идет. Надеюсь, нравится тоже. Кельтский скол, простерев крылья под многозначительным словом-подписью, властвует на песчаной ткани футболки.
- Мы сравняли счет, Sonne, - заметив мой взгляд, довольно протягивает Эдвард.
- Предусмотрительные покупки, знаешь о таких?
- В любой спонтанности есть доля подготовки, - примирительно заявляет Каллен, усмехаясь. - Еще и «unwiederholbar»… Спасибо большое.
Его глаза горят тем же энтузиазмом, что и в семь вечера. Мне нравится, что мрачные и тяжелые мысли остались по ту сторону двери.
- Не за что, Эдвард.
В теплой, обволакивающей тишине спальни аккуратно забираюсь под одеяло, не уверенная теперь, что именно могу сделать. Каллен, ночующий у меня в моих фантазиях, это одно, а реальное его присутствие совсем другое. Впервые за вечер я, наверное, так сильно теряюсь. Хочет ли Эдвард, как и в предыдущие разы, спать совсем рядом?
- Иди ко мне, Schönheit, - негромко зовет он, принимая бразды правления в свои руки. Занимая левую половину постели, наблюдает за мной пару секунд прежде, чем предложить. Неужели думает, что предпочту спать на разных сторонах кровати? Перебарывая собственную нерешительность, подбираюсь к нему ближе.
- Ну вот, моя радость, - теплым шепотом говорит Эдвард, глубоко вздыхая, когда кладу голову на его плечо, - мы снова тут.
Устраиваюсь у груди, как в самую первую нашу ночь. Поглаживаю надпись на спальной футболке чуть подрагивающими пальцами. Привыкаю.
Эдвард обнимает меня, с осторожностью прижав к себе покрепче. Целует мою макушку, а потом лоб. Кожей чувствую его улыбку.
- Я скоро буду считать это данностью, - признается, размеренно поглаживая мою спину в нашей новой позе. Успокаивает. - Говорят, к хорошему быстро привыкаешь.
- Я рада, что ты остался, Эдвард.
- Моя смелая девочка мне предложила, - он мягко убирает волосы с моего лица, взглянув с высоты своего роста, - я тоже очень рад.
Так необычно… и так правильно. Будто бы всегда Эдвард был в моей постели ночью. Без поползновений, лишних движений, без навязчивых идей и физического подтекста. Просто вместе. У меня еще не было такого полноценного, убаюкивающего чувства безопасности в этой комнате.
- Я надеюсь, что тебе удобно…
- Очень удобно, Белла, - уверяет, продолжая все так же размеренно гладить меня. Теперь правой рукой прикасается к волосам, умиротворяюще перебирая пряди, а левой обнимает, согревая.
- Во сколько тебе нужно вставать?
- Во столько же, во сколько и тебе, - мирно отзывается Эдвард.
- В половину девятого, получается?
- Получается, - улыбается, легонько накрутив на указательный палец одну из моих прядок. - Завтра офисный день, а раньше десяти совещаний не назначают.
Поглубже вдыхаю его запах, смешанный с легкой отдушкой новой одежды. Уже спокойнее поглаживаю грудь мужчины, пройдя всю дистанцию от буквы «U» до буквы «R».
- Хорошо…
- Хорошо, - эхом отзывается Каллен. - Добрых снов, моя радость.
Улыбаюсь тому, что наконец-то слышу это вживую, а не читаю на экране мобильного. Крепче прижимаюсь к Эдварду.
- Добрых снов.



Резко открываю глаза, толком не понимая, где я. Часы напротив постели показывают время: четыре часа утра.
По ту сторону окон, на части разрезая беспросветную октябрьскую тьму, мигают сине-белые огни автомобиля чрезвычайной помощи.
Его фары метко пущенной стрелой света проходятся по фасаду дома, дороге, скрываются за резким поворотом. Слышу визг шин и предупреждающую сирену. Она завывает с нижних, глухих нот, постепенно доходя до верхних.
Вздрагиваю, подскочив на своем месте, и Каллен утешающе, отвлекая, гладит мою спину всей шириной ладони.
- Тише, Schönheit. Это всего лишь «Ambulance».
- Они раньше часто тут ездили, - кладу голову обратно на его плечо, поджимая губы, чтобы скрыть дрожь, - была подстанция, наверное…
Удивительно, что он здесь. Должно быть очевидно, ведь засыпали вместе, ведь Эдвард согласился остаться у меня… а все же. Когда-нибудь я привыкну.
Пожимаю его ладонь, только что гладившую мою. Радуюсь тому, какая теплая у него кожа.
- Громкие звуки всегда неприятны ночью, - соглашается Эдвард, без лишних вопросов подтягивая одеяло на моих плечах повыше. Заботливо разглаживает его поверхность. - Но они никак не влияют на твою безопасность.
- У меня есть… неприятный эпизод со «Скорой». Еще в Новом Орлеане… как-нибудь потом, если можно.
Он замечает, что я начинаю чуть сильнее дрожать. Согласно кивает.
- Конечно. Так или иначе я здесь, моя девочка. Все будет хорошо.
Прижимаюсь лицом к его новообретенной футболке, очень стараясь не выдавать себя больше нужного. Хмурюсь и кусаю губы в надежде успокоиться. Почему-то это непосильная задача. По появлению холодной дрожи вдоль позвоночника предвижу нелогичные и глупые слезы.
- Белла?..
- Я в порядке, правда, - успокаиваю его, заслышав обеспокоенный тон и то, как ощутимее руки гладят меня. - Просто немного… на эмоциях.
- Хорошо, - неопределенно произносит Эдвард, не до конца уверенный, стоит ли ему теперь соглашаться.
Я легко целую его плечо, примостившись на нем.
- Я очень рада, что ты остался…
- Могу оставаться чаще, - доверительно обещает, согревая собой не хуже одеяла, - спасибо за приглашение.
- Не за что…



Шесть утра. Минутная стрелка совсем немного сдвигается от ярко-черной цифры «шесть», желая, но уже не надеясь поспеть за секундной. На улице еще темно, но уже не так, как в середине ночи. Ни фар, ни мигалок «Ambulance» больше нет, Эдвард спит, свет выключен, а я пытаюсь понять, почему проснулась на этот раз.
…Вибрирует мобильный Каллена на единственной прикроватной тумбочке напротив меня. Еще недавно на ней стояла ваза с пионами, сегодня сиротливо убранная в платяной шкаф за своей ненадобностью. Пионы завяли.
Звонок с неизвестного мне номера, никак не подписанного в контактах, продолжается. В мрачной атмосфере комнаты звучит неизбежно и слегка пугающе. Я облегченно выдыхаю, когда замолкает. Впрочем, вибрация почти сразу начинается вновь.
Озабоченно смотрю на Каллена, чуть повернув голову, но его сон звонок никак не нарушает. Он дышит ровно и глубоко, повернувшись в мою сторону. Его правая рука по-прежнему на моей спине. Успокаивающая поза. В спальне, если не считать несмолкаемой вибрации, все спокойно.
Экран айфона гаснет. Его свет немного заслоняет мой винчестер, оставшийся на тумбочке, а также ежедневник с заметками о следующих статьях. Я закрываю глаза, по примеру спящего Эдварда намереваясь игнорировать звонящего.
Но какая же, черт подери, раздражающая эта вибрация…
Звонок начинается в третий раз. Гаснет.
Начинается в четвертый. Я задумываюсь о том, чтобы разбудить мужчину, вряд ли бы в такое время кто-то столь активно названивал без причины. Однако и четвертый звонок, погасив вибрацию, прекращается. Экран затухает. И почти двадцать секунд, если верить маленькой стрелке моих часов, спальня нежится в привычных прежде тишине и спокойствии.
А затем на экране появляется зеленая рамка нового сообщения.
Я не хочу читать, более того, я знаю, что это не предназначено мне и, как минимум, неправильно. Однако телефон слишком близко… и текст выведен черным по белому.
«Я знаю, где ты, Schwerenöter. Я знаю, с кем ты. Alles auf Anfang»
Что за черт?..



*Schwerenöter, нецензурн.нем. "ловелас", "волокита",
**Alles auf Anfang, нем. "все сначала".