Weihnachtsmarkt (Рождественский базар) — неотъемлемый атрибут предрождественского периода в городах Германии, Польши, Австрии. Изначально рождественские базары устраивались с наступлением холодов для того, чтобы горожане могли закупить необходимые товары на зиму. Со временем зимние базары стали обязательным рождественским обычаем и распространились в других странах. Рождественские базары работают до Рождества

Stuttgart (Штутгарт) столица земли Баден-Вюртемберг, Германия. Население — около 630 тысяч человек, шестое место в стране. Это один из важнейших промышленных центров Германии, а также важный культурный центр. Здесь находится штаб-квартира "Порше".

Эдвард говорит на немецком. За рулем своего ослепительно-белого подменного «Порше», мягко придерживая руль и доверившись круиз-контролю, гонит по автобану. Спидометр я не вижу со своего места, но мне кажется, там не меньше 90 миль в час. Да и пейзаж за окном – снежный, бесконечный – мелькает очень быстро.
Эдвард говорит на немецком, в левое ухо поместив Air Pods. Его руки абсолютно свободны для контроля руля, и правой стороной, обращенной ко мне, он услышит, если я что-то спрошу. Эдвард – это само определения слова контроль. И как при таком складе ума и характера он умудряется периодически отпускать поводья, мне остается только догадываться. Однако мы оба учимся принятию и пониманию, компромиссам – это наш единственный шанс быть вместе.
Эдвард говорит на немецком с кем-то из заказчиков, внимательно вглядываясь в черные полосы дороги с четкой линовкой, и я начинаю любить этот язык. Как с и Берлином – то место, что отражает Сокола, то место, где он живет, язык, на котором говорит – все это имеет значение. Но не умоляет тот факт, что по-прежнему ничего не понимаю.
Беру с подставки для стаканчиков своей кофе, на этот раз из какой-то именитой спешелти-кофейни, оказавшейся на нашем пути. Делаю пару глотков, расслабленно устроившись на своем кресле. Все же хорошо, что я не за рулем. Мой автомобиль все еще не готов, вопреки прогнозам Эдварда. Но мне кажется, я убедила его, что подожду еще немного. И полюбуюсь им, в качестве личного водителя. Это достойное зрелище.
Сменяется музыкальная композиция. И пока идет ее загрузка, на на жидкокристаллическом дисплее авто появляется черно-белое изображения нот. Кофе и музыка приводят меня в запретную, заколоченную прежде комнату воспоминаний. К Дамиано.
Я не скажу, что думала о нем слишком много с того вечера или после отъезда мальчишек, когда думать в принципе стало чуть легче... но мне больно, стоит лишь его вспомнить. И эта боль малоприметная, но жгучая, как мельчайшие разряды тока. Я жутко виновата перед Дамиано. И я никак не могу помочь ему... все это безумие вокруг нас – даже не существовавших «нас»! – создала я. Я проверяла Дамиано, но он ответил мне только раз, и то смс – что у него все хорошо. Я не стала настаивать.
Нотки медленно переливаются в такт начавшейся мелодии. Это не классика. Но и слов нет.
Что будет если Эдвард узнает, что Дам ко мне... не равнодушен? Спросит меня? Или сразу примется за Дама? Я не слукавлю, если признаюсь, что боюсь его реакции. Возможно, мне стоит ему сказать? Что это... не взаимно, в том смысле, о котором мы все беспокоимся. Дамиано мой друг, очень хороший друг, протянувший руку помощи в тот момент, когда никто бы не решился – и я не забуду этого. Но Дам мне скорее... как брат, которого никогда не имела. Наверное, мой брат мог бы быть именно таким. Нам придется выстроить новые границы... и с этим жить.
- Ja, das werden wir tun. Auf Wiedersehen.
Эдвард заканчивает разговор. Он смотрится очень мужественно и серьезно, когда вот так касается пальцами руля, когда на нем светло-голубая рубашка и строгий черный пиджак, когда волосы приглажены, а лицо гладковыбрито. И этот целеустремленный, глубокий, жесткий взгляд. Сокол редко ведет себя со мной подобным образом. На проспектах с выставок он тоже само очарование. Но мне кажется, в работе, в общении с кем-то кроме своей семьи и покупателей, он довольно-таки мрачный, жесткий человек. И ничего вне его контроля, ничего без его разрешения произойти не может. Не посмеет.
- Прости, Sonne, - он перехватывает мой взгляд и уголки губ уверенно приподнимаются. – Скучная офисная жизнь.
- Мы сейчас в офисе?
Он улыбается, уже открыто, по-доброму, проникнувшись моей шуткой. И я обожаю, просто обожаю, когда из его мрачных черт вырисовываются вот такие – расслабленные и счастливые. Последнее время я куда чаще вижу Эдвард счастливым, чем решительно-собранным.
- Отличный офис на колесах, не считаешь? Телефон прилагается.
- Поэтому ты не замечаешь шестиста километров до Штутгарда? Все это время говоришь по телефону?
Он разминает шею, задумчиво поглядев на снежный пейзаж за лобовым стеклом.
- Каждый коротает время как умеет. А ты, Schönheit? Устала?
- Мы проехали хорошо если двести километров, Эдвард. Еще даже не полпути. Не спрашивай.
Он усмехается моему тону, протянув мне руку. Тепло улыбается, когда кладу свою ладонь в его. Эдвард пожимает пальцы, нежно их массируя. Устраивает на своем колене.
- Мне жаль, что тебе приходится это терпеть. Но на самолете не намного быстрее – только ждать дольше и связь не ловит.
- Главное, чтобы была связь, - подвожу итог, хмыкнув. Смотрю на наши руки на его колене, придвигаюсь ближе, на самый краешек своего кресла. И кладу голову ему плечо. Ремень натянут, поза неудобная – долго так не выйдет. Вздыхаю, возвращаясь обратно.
- В Штутгарде... что мы там будем делать?
- Городок промышленный и не такой большой, Белла. Но. Там есть музей «Порше», ведь именно там создали сие воплощение скорости и комфорта. А еще, потрясающий ресторанчик с бронью на три месяца вперед – и даже не немецкий. Старбакс? Завтракать придется там.
- Кажется, ты любишь Штутгард?
- Я люблю тебя, - ласково поправляет он, погладив мои пальцы, - у нас с тобой своеобразный маленький уикенд. Если закрыть глаза на рабочее время... лучше, чем ничего, м-м-м?
- Обычно ты работаешь днем, так ведь? Мне нужно будет два свободных вечера.
Эдвард удивленно поглядывает на меня со своего места. Чуть поджимает губы.
- С учетом, что всего их у нас три, не считая сегодняшнего, неплохо. Но ты права. Я буду в офисе и на заводе до шести, думаю. И в пятницу, десятого, в семь у нас «рождественская» встреча по случаю годовщины компании. Я бы очень хотел, чтобы ты меня сопровождала.
- С удовольствием. Значит, завтра и послезавтра – наши свободные вечера. Договорились.
- Ты меня удивляешь, Schönheit. Откуда такое стремление к планированию?
- У меня был отличный учитель, - сама пожимаю его ладонь в своей, большим пальцем погладив материю брюк. Эдвард сглатывает, ухмыльнувшись. Позволяет мне вернуть руку восвояси.
Я думаю, можно считать, что первую неделю вместе мы прожили без потерь. Может потому, что все что могло случиться, уже случилось – до того, как я переехала. А может потому, что у нас затянулась фаза влюбленности. Мелкие бытовые казусы, они... не кажутся чем-то вопиющим. По крайней мере, для меня. И мне греет сердце, что не только я готова изменить свой жизненный уклад, но и Сокол тоже – если кого-то из нас что-то не устраивает до невозможности. Я ценю это.
Проснувшись морозным темным утром воскресенья, первым в нашей теперь квартире, я обнаружила себя самым непосредственным образом обвитой Эдвардом. И его столь юношеское, необузданное стремление обладать мной... удержать рядом, даже во сне... неосознанное – меня умиляет. Никто и никогда настолько не хотел меня в своей жизни. И никого еще так сильно в ней не хотела я.
Вчера, прямо перед поездкой, все еще набираясь решимости, я все же добралась до «La Perla Shop Berlin». И купила два совершенно разных комплекта белья, толком не зная, в каком состоянии буду в Штутгарде. Один из них – изящное, цвета слоновой кости, кружевное, восхитительное творение. В меру открытое, в меру целомудренное, мне кажется, для первого раза девушек или ночи невесты. Очень красивое.
А второй – тот самый, проходя мимо которых матери закрывают детям глаза. Ткань тут скорее представлена номинально. Продавщица одобрительно мне кивала, называя такой наряд «достоверным способом». Умилительно.
Быть может, я бы искала дальше... или настаивала на компромиссном варианте... или и вовсе вышла бы в полотенце. Но мне хотелось порадовать Эдварда. И, признаюсь себе или нет... возбудить его. Потому что мы слишком давно не были вместе – и я не знаю, как именно теперь он ко мне относится.
Два раза за эту неделю, самую первую из тех, когда мы каждую ночь проводили в одной постели... я видела самоудовлетворение Эдварда. Оба случайно и уж точно мельком, в душе, но... выглядел он затем не столько удовлетворенным, сколько раздраженным. Вроде как зубами вырывая свое удовольствие.
Интересно, что теперь при малейшем намеке на раздражение или злость, Эдвард на какое-то время просто убирался от меня подальше. Включался в работу или излишне усердно мыл посуду вместо посудомоечной машины... он искренне старался контролировать и обличать свой гнев в совсем другим чувства. Мне кажется, это утомительно. И мне кажется, нам обоим нужна физическая разрядка. Поэтому я оказалась в том магазине.
- О чем ты думаешь, Белла? – Сокол, глотнув своего кофе, с интересом поглядывает на меня с водительского места.
- Обо всем и сразу, - кое-как вернув себе прежнее выражение лица, устраиваюсь удобнее в кожаном кресле. – Все так плохо?
- Ты очень сосредоточенна. И это не самые приятные мысли. Что такое?
- Мама приезжает шестнадцатого... помнишь?
В который раз изменив план своей поездки... но об этом не будем.
- На выходные, конечно. Ты переживаешь? – он старается понять, лукавлю я или нет. Но мама и Поль, на самом деле, еще один повод для сомнений. Просто потому что я не знаю, как мне с ней верно... коммуницировать теперь. С учетом появления в моей жизни Эдварда и ее видения семейных отношений. Черт подери.
- Ты, наверное, удивишься... как именно мы общаемся.
- Это твоя мама, Изза. И ваши с ней отношения. Я не стану вмешиваться, если ты беспокоишься об этом.
- Ты так сейчас говоришь.
Эдвард хмуро поворачивает руль правее, перестраивается в среднюю полосу. Слева на сумасшедшей скорости летит ярко-желтый «Lamborghini Urus». Говорят, в Германии особенно полюбили это высокоскоростное сумасшествие из будущего.
Каллен качает головой.
- Hornissen. Шершни. Толку мало, проблем много, летают быстро. Ну, к черту их. Ты хочешь что-то сказать мне?
- Просто... отыграй со мной эту партию без лишних мыслей, ладно? Я не знаю, когда мы с ней увидимся в следующий раз.
Эдвард мрачнеет, и, хоть равно выглядит удивленным, кивает мне.
- Я честно постараюсь. Но я люблю тебя, Изабелла. И если что-то пойдет совсем не так – я просто не до конца понимаю, о чем ты говоришь – то я не стану смотреть на это со стороны.
- Она все же мама, Эдвард, ничего «совсем не так» не будет. Житейские мелочи. Ладно.
Каллен примечает, как меняется мое настроение. Но я внутренне радуюсь, что мы увели тему от свободных вечером и ночных приключений. Все это нужно решать в спокойной обстановке и на месте. Я веду себя как шестнадцатилетняя девчонка перед первым разом. Эдвард опытнее меня. Он без труда сможет принять бразды правления в свои руки – и все будет хорошо. Будет. Обязательно.
- Смотри-ка, «Автомост». Была когда-нибудь в таких кафе? – он указывает мне приближающуюся рекламу, где вырисованы какие-то немецкие блюда на синих тарелках.
- Нет.
- Хороший повод узнать что-то новое. Давай перекусим и прогуляемся по снегу.
- Ты говорил, что не останавливаешься все шестьсот километров.
- Но я ведь не спешу в Берлин сейчас. Моя Ласточка со мной, - мило усмехается Эдвард. Включает поворотник. Перестраивается еще правее. – Тебе понравится.
- Мне все с тобой нравится, - примирительно замечаю, неглубоко вздохнув. Большой стеклянный мост, крытый со всех сторон, расположился над автобаном. Яркая красная вывеска, флажки финиша и старта. А еще, огромная парковка и множество людей. Наш стандарт.
Расположившись за столиком на двоих у самого окна, прямо над огромной восьмиполосной трассой, мы делаем заказ. Часть столиков обслуживают официанты, у них нечто вроде ресторанного меню. Вторую часть – как зону самообслуживания – отделяют яркие финишные ленты. Там блюда, в большинстве своем, уже готовы – и есть салат-бар.
Эдвард изгибает бровь, когда прошу у официанта картофель фри и куриные кусочки Бафалло. Черный кофе. И маленький квадратик брауни. Медиум-стейк Эдварда с вог-овощами и апельсиновый сок кажутся чем-то из другой реальности. От десерта он и вовсе отказывается.
- Не забывай, что я все-таки американка, - шучу, когда официант удаляется и Эдвард, с откровенным вопросом во взгляде, оборачивается в мою сторону.
- Ты идешь во все тяжкие последние пару дней, малыш. Странно, что вы с Гийомом не заказывали одно и то же прежде.
- Тогда мне было немного... не до еды. А сейчас я хочу именно такое. Ухожу с проторенной дорожки здорового образа жизни.
Эдвард смеется, погладив меня по плечу. Благодарит официанта, что ставит перед нами напитки.
- Знаешь, я хотела спросить.
Эдвард, открутив крышку с бутылки сока, кивает мне – весь во внимании.
- Фабиан и Гийом... как они?
Он наливает сок в бокал.
- Хорошо, Schönheit, спасибо. За эту неделю никаких новых событий.
- Ты говорил, Гиойм будет участвовать в Рождественском спектакле?
- Да, - Эдвард улыбается и эта улыбка, очень нежная, часто появляется на его лице при упоминании младшего сына, - я не до конца понял суть пьесы и его роль, но мы обязательно сходим. Двадцать третьего декабря.
- Конечно.
- Ты это хотела спросить? Как дела у мальчиков?
Да он видит меня насквозь. Вздыхаю, для смелости сделав глоток своего кофе.
- Фабиан сказал мне, у него есть девушка. Сибель.
Эдвард несколько мрачнеет при упоминании этого имени, но старательно делает вид, что оно его не цепляет. Методично намазывает на свежий крафтовый хлеб мисо-масло – тонким слоем, едва ли не прозрачным.
- Да, есть.
- Ты... и ты и Террен, по словам Фабиана... вы против? Я могу спросить, почему?
Эдвард кладет нож на блюдечко рядом с маслом, напряженно посмотрев на свой кусочек чиабатты.
- Потому что ей нужен не Фабиан, Белла. А то, что он может ей дать.
- Очень напоминает... суждения Элис. Обо мне.
Эдвард хмыкает, грустно глянув на меня из-под ресниц.
- Мы с тобой взрослые люди, Schönheit. И мне тоже не пятнадцать лет – даже если порой веду себя именно так, - его натужный смешок общей мрачности тона не разгоняет, - Фабиан очень сильно в нее влюблен. Она это знает. Она прекрасно этим пользуется.
- Что именно он может ей дать? Если вы оплачиваете счета.
- Это частый побочный эффект общения между... разными классами. Я не считаю, что кто-то лучше или хуже, Белла, пойми меня. Однако отец этой девочки – курдского происхождения, кстати – торгует какими-то аптечными порошками на рынке резервации. И я прекрасно знаю, что в резервации может понадобиться в виде порошков. И даже тот факт, что он давно с ней не живет, не делает ситуацию лучше. Ее мать работает ночной медсестрой в госпитале все той же резервации. Сибель с самого детства была предоставлена сама себе. И концы с концами ее семья сводит с трудом. А Фабиан... ты понимаешь, легко удивить того, у кого ничего не было. Но проблема в том, что этот «кто-то» быстро к таким дарам привыкает.
- Он делает ей дорогие подарки? В этом дело?
- Довольно дорогие. Особенно учитывая их возраст. И я не знаю, Белла, правда не знаю, один ли он у нее. Девочка очень... своеобразная. И мне кажется, как только закончится дотация... ее ничто рядом с ним не удержит. Ей еще и шестнадцати нет, к слову.
- Но ты ведь... Эдвард, точно такое же мнение у большинства – обо мне. И твои подарки уж точно не «довольно дорогие».
Ему не нравится, что я провожу здесь параллель. Но ее сложно не заметить. Особенно с подачи Элис, которая долгое время указывала мне на все то же, о чем говорит сейчас сам Эдвард.
- Основная разница: мне сорок два года, Изза. Я оплачиваю свои счета самостоятельно последние лет двадцать пять и могу, в силу опыта, вероятно, различить, кто и зачем здесь... У Фабиана Сибель – первая девочка. Ты можешь себе представить глубину его вовлеченности?
- А как же эффект «Капулетти-Монтекки»? Если вы против, он же все равно будет, только... скрывая?
- Сложно скрывать счета по кредитке. По крайней мере, он задумывается – хоть на миг. Террен считает, это на пользу.
- А ты? – аккуратно спрашиваю у него, приметив ту знакомую чересчур ровную позу и застывший взгляд. Эдвард злится и недоволен – и эти свои чувства активно подавляет.
- А я считаю, что в следующем году он сменит школу и станет видеться с ней реже. Главное, чтобы ничего непоправимого не случилось до этого момента.
Нам приносят еду. Я лениво перебираю кончиком вилки картофельные дольки на своей тарелке. Эдвард не меньше минуты, игнорируя остывающий стейк, наблюдает за несущимися машинами по ту сторону окна.
- Мне жаль, что он вел себя так, как вел. Что это все причинило тебе боль.
- Это в прошлом. Мы нашли точку соприкосновения.
- Я до сих пор не могу понять, как это вам удалось. Знаешь, он доверился тебе больше, чем кому-либо за все время, Белла.
Эдвард говорит без доли шутки, глядя на меня с толикой гордости и тепла. Оттаивает.
- Что рассказал о ней?
- И назвал имя. И, мне кажется, не только имя... он сам в шоке.
- Просто я не заинтересованное лицо. Свежая кровь.
- Просто ты вызываешь доверие, - Эдвард касается моей руки, очертив тонкую линию по незаметной, едва синеватой полоске запястье. – И никого не обделяешь своей добротой.
Смущенно пожимаю плечами, надрезав один из куриных кусочков. Острая панировка мелкими крошками липнет к ножу.
- Они очень на тебя похожи. Ты их папа, Эдвард. Только за это я бы приняла их любыми. Но они и сами – удивительные. Поэтому я очень рада, что мы познакомились. И они всегда могут на меня рассчитывать. И они, и Элис, и ты.
Сокол проникновенно, с невозможным теплом, смотрит мне в глаза. Кончиками пальцев гладит мои волосы, спустившись, вместе с тонкими прядками, к плечам.
- Спасибо тебе.
На этом мы заканчиваем серьезный разговор – и переходим к долгожданному обеду. Кусочком брауни с Соколом я все же делюсь – он довольно улыбается, облизнув губы от шоколадного соуса. Успокаивается окончательно.
Мы добираемся до Штутгарда ближе к семи вечера. Въезжаем в город, приветствующий нас зеленой табличкой с белыми буквами, практически сразу останавливаясь в пробке. Но она довольно условна. Уже через двадцать минут, мигнув поворотником, «Порше» съезжает на подземный паркинг. Вписывается в неудобный поворот, не задев кирпичную стену, оказавшуюся в опасной близости. Подъезжает к месту номер 69. Эдвард загадочно улыбается на мой вопросительный взгляд. И мне чудится, чуть краснеет. Сам себе качает головой.
- Приехали, Белла.
Все подземные паркинги чем-то похожи. Единственное, по сравнению с американскими, на европейских крайне мало места. Удивительно, если учесть, что кроссоверы «Порше», «Мерседеса», «Ауди» и «BMW» были созданы именно здесь. А новый «Volkswagen»? Да он займет все свободное пространство на выделенном желтыми полосками месте. Не порядок.
На лифте, традиционно выходящем на паркинг, мы поднимаемся на седьмой этаж. Тихая классическая музыка в электронной обработке. Приглушенный свет крохотных бра. Бежевый холл с изящными маленькими диванчиками вдоль стен. Стеллаж с какими-то журналами об интерьере и дизайне – такой же бежевый, хрупкий, но довольно крупный. И журнальный столик со стационарным телефоном. В этой обители современного дизайна он как минимум выглядит странно.
Эдвард прикладывает к двери электронную карту неправильной формы – нечто вроде параллелипипеда, разрезанного посередине. Узким швом проходит по ее матовой поверхности зигзагообразный разрез. И прозрачная «W» виднеется у левого края. Апартаменты номер шестьдесят девять.
- Мы попали в портал, что ведет в будущее?
- Телефон тут явно из настоящего, - тихо улыбается Сокол, пропуская меня вперед. – Проходи, любимая.
Понимаю, почему он впускает меня первой. Свет зажигается лишь тогда, когда заходит сам Эдвард, вставляя карточку в идеальную для ее формы выемку в стене. Здесь пахнет бергамотом и немного – сосновыми иглами.
Квартира большая, потолки высокие, воздуха и свободного пространства очень много. Я бы даже сказала, чересчур. Сразу от входа мы попадаем в гостиную – прихожая выделена лишь условно – узором из маленьких бежевых камешков вдоль плитки пола. Потом начинается дерево. И стены, светло-кофейные, уходящие в небо. На них ни рисунка, ни картины, ни узора. Впереди – большой кожаный диван, полукругом свернувшийся вокруг каменного журнального столика. Насколько я могу понять, это – обтесанный валун. Вместо кухни, позади дивана, выпуклая стена с закрытыми полками. И только кофемашина – большая, белая, на четыре чашки – расположилась на отдельной подвесной полке. Там же какой-то рекламный буклет и матово-бежевый ежедневник с двумя карандашами и двумя ручками.
Стол – это стойка с барными стульями в лучших традициях природных мотивов Гауди. Сублимированный мох под стеклом на его поверхности разбавляет пастельные тона комнаты. Две незаметные двери виднеются в другой части зала.
- Ты определенно вышел на новый уровень, Эдвард, - ошеломленно бормочу, не решаясь пока коснуться всей этой нереальной обстановки и пальцем. Кажется, будто мы в студии, а не жилом помещении.
- Минимализма? – хитро уточняет он.
- Минимализма 2.0, тогда уже. Или 4.0. С ума сойти.
- Этот стиль называется джапанди – японское прочтение их собственной культуры, минимализма и современных веяний дизайна. Природа и модернизация. Дерево, камень, растения. Светлые стены – произвольно. Хозяин возвел целый жилой комплекс в таком стиле – на десять квартир, а все же. Я честно прослушал лекцию в прошлом году.
- Ты знаком с хозяином?..
- Он наш постоянный клиент, - кивает Эдвард, опуская сумки на специальные деревянные полки в прихожей. – Была даже рекламная коллаборация «Порше» и его комплекса. Современный владелец электрического авто, вероятно, живет именно в таком месте.
- Мне все равно как-то... непривычно.
- Мы здесь всего на пару дней, Schönheit. Может быть тебе понравится. Если нет, в следующий раз поселимся в отеле, обещаю.
Я подхожу к Эдварду, наблюдающему за мной с интересом. Неспешно, задумчиво глажу его плечи, расстегнув верхние пуговицы пальто. Касаюсь пальцами ворота рубашки, очертив его у шеи. Делаю глубокий вдох, подняв глаза. Взгляд у Эдварда и мягкий, и выжидательный. Синеватыми огнями бродит там предвкушение. Чего?..
- Ты не устаешь меня удивлять.
Он красиво, довольно улыбается.
- Это я люблю, - привлекает к себе, обвив за талию и медленно поглаживая каждый позвонок – от шеи и вниз. Предусмотрительно останавливается на нижней границе пояса моего пальто. Не идет дальше.
- Спальня здесь тоже есть? Или мы ночуем на этом диване?
Эдвард усмехается, кивнув на две двери за моей спиной.
- Та, что левее. Хотя на диване тоже можно, если тебе так хочется.
Я переплетаю наши пальцы, увлекая Эдварда за собой. Он послушно идет следом, крепко сжав мою руку. Пригласительно открывает ту самую дверь. И приникает плечом к стене, внимательно наблюдая за моей реакцией.
В отличие от гостиной, что, казалось бы, должна быть самой масштабной комнатой, спальня больше ее в два раза. Огромные панорамные окна занимают всю левую стену. А вот справа от них расположилась сама постель. На небольшом постаменте, и все же ниже, чем обычные кровати. У нее деревянное основание с каменными вставками, ровная и массивная светлая спинка, кремовые простыни – и две огромные подушки. Напротив постели, встроенный в стену, незаметный, но вместительный шкаф. И все. Никакой другой мебели тут нет.
Ближе к нам, на краю постамента постельной зоны, стоит кофейный матовый пакет. Рядом – букет пионовидных роз. Нежно-нежно розовых, с кофейным отливом. И ярко-синяя ленточка, которой цветы связаны. Она выделяется здесь ярче всего.
Оборачиваюсь на Эдварда и он добродушно, будто ничего неожиданного во всем этом нет, мне улыбается.
- Falke...
- Не посмотришь даже?
Прерывает мои слова, не отвечая на вопрос во взгляде. Кивает на пакет и цветы. Ну что же.
Я сажусь на край деревянного постамента, бережно погладив хрупкие бутоны роз. Отодвигаю их друг от друга, доставая небольшую плотную бумажку. Не знаю, что я люблю больше – цветы или послания от Эдварда. Его неизменным размашистым почерком и черным стержнем.
«Ты, кого я избрал, всех милей для меня.
Сердце пылкого жар, свет очей для меня.
В жизни есть ли, хоть что-нибудь жизни дороже?
Ты и жизни дороже моей для меня»
- Что ты со мной делаешь...
Эдвард отходит от двери, направляясь ко мне. Но не садится на дерево, присаживается на пол рядом. Накрывает мои руки с запиской своими.
- Что ты со мной делаешь, Белла, - поправляет. – Только Хайям понимает.
Забирает себе пакет, самостоятельно достает из него черный прямоугольный футляр. Слишком широкий для украшений, слишком узкий для телефона. И чересчур большой для кольца. Почему от этой мысли я вздрагиваю. Не сейчас ведь?..
Он улыбается краешком губ, кажется, уловив мои мысли. В глазах чертята. Открывает футляр, повернув его ко мне лицевой стороной.
- «Порше»? – изумленно протягиваю, не сдержав улыбки. Маленький коллекционный автомобиль вишневого цвета, само собой, «Cayenne Coupe», холодит металлом кожу моей ладони.
- Точный прототип, - по-мальчишечьи задорно объясняет Каллен, похлопав по крыше авто, - раз полномасштабный вариант чуть задерживается... будет справедливо тебе обрести такой. Для начала.
- Я уже говорила, что ты не перестаешь меня удивлять?
Эдвард смешливо фыркает, потянувшись мне навстречу. Мягко, тепло целует губы. Касается носом моей щеки, проведя по ней вверх, к скуле. Останавливается у мочки уха, легко коснувшись ее языком. Я судорожно выдыхаю.
- Я знаю, о чем ты подумала, моя красота. Чуть-чуть позже, обязательно. Но не здесь.
- Если можно, только... наедине. Пожалуйста.
- Я знаю, малыш, я знаю, - он целует мою кожу еще раз, ласково проведя по скуле кончиками пальцев, - никаких публичных заявлений. Обещаю.
Выдыхаю, неспешно притянув его поближе к себе. Глубоко вдыхаю аромат кожи и сандала. Ничего не говорю.
В начале одиннадцатого, уже поужинав и разобрав кое-какие вещи, я, следом за Эдвардом, иду в душ. В футуристичной ванной комнате с душевой кабиной с каменными вставками и бамбуковым стеллажом для полотенец, провожу от силы минут пятнадцать. Вытираю волосы, так и не досушив их до конца, чтобы сохранить приятный запах необычного травяного шампуня. Оборачиваюсь широким махровым полотенцем, непредусмотрительно оставив сорочку в сумке. И возвращаюсь, оставляя босыми ногами едва заметные влажные следы, в нашу спальню.
Так и останавливаюсь на пороге.
В темной комнате, где выключен весь верхний свет, тихонько сияют пламенем высокие белые свечи. Их тут штук десять, не меньше, и все волшебно отражаются от огромных окон – бликуют на стекле.
Эдвард, ожидая меня на том самом постаменте у постели, приветственно улыбается, когда я захожу. Очаровательно, безопасно, ласково... словно бы всю жизнь он только меня здесь и ждал. На нем свободная светлая пижама с длинными рукавами и нешироким вырезом на груди. В комнате пахнет цитрусовыми, но от Сокола, словно бы, кофе. И аромат моего шампуня очень органично вплетается в эту обстановку.
- Schwalbe, - он отодвигается чуть вглубь, пристально, но влюбленно глядя мне в глаза, - заходи, моя радость.
Как во сне, делаю несколько шагов вперед. Закрываю за собой дверь – на автомате, только бы чем-то занять голову. И все равно не могу оторваться от Эдварда. Его кожа матово блестит от переливов света, в темноте и тишине большой спальни тепло и уютно. И покрывало совсем недвусмысленно опущено вниз.
И все равно мне страшно. Даже не столько опасливо, сколько именно...страшно. Очень темная и глупая эмоция, которая мешает полноценно насладиться моментом. Я теряюсь и не знаю, что мне делать. Не могу даже глубоко вдохнуть. Свечи будто начинают светить ярче. И я, что есть мочи, сжимаю край своего полотенца пальцами.
Эдвард понимает. Замечает, возможно, быстрее, чем отдаю себе отчет я. Медленно, выставляя на обозрение каждый свой шаг, каждое движение, поднимается на ноги. И неспешно, не пугая, не торопя, подходит ко мне. Бережно гладит мои влажные волосы. Прикосновение – слово. И тон все проникновеннее, все тише. В такт мигающим огонькам свечей.
- Sonne. Все хорошо. Ш-ш-ш. Моя восхитительная девочка. Моя красота. Тише.
Я чувствую биение сердца где-то в горле. И сперва, когда Эдвард только касается меня, оно и вовсе заходится в истерике. Но вот он стоит, совсем рядом, теплый и знакомый... и все также неспешно, нежно гладит меня. И говорит. Его глубокий, тихий голос бархатом ложится на мою кожу, унимает меня... и расслабляет. Я и сама не понимаю, как это получается. Прикрываю глаза, проникаюсь его прикосновениями. И медленно, но верно, улыбаюсь. Я соскучилась.
- Белла, - подбодренный моей реакцией, шепчет мужчина. – Вот так. Все правильно. Все хорошо.
Он подступает на полшага ближе, теперь не только волос касается, но и моей шеи, моей спины. Вызывает приятную дрожь от своих пальцев. И согревает влажную после душа кожу.
- Ты вкусно пахнешь...
Улыбается, полоснув дыханием мою щеку. Нежно ее целует.
- Ты тоже, Белла. Восхитительно.
Привстаю на цыпочках, все же решившись на следующий шаг сама. Сжав полотенце, так и не отпустив его пока, левой рукой, правой обвиваю его шею. Ощутимо, но осторожно целую, прижавшись всем телом. Эдвард тихо, утробно стонет. Чуть крепче обвивает мою талию, тоже сжав пальцами махровое полотенце. Но не настаивает, чтобы мы его убрали.
- Я хочу, чтобы тебе сегодня было хорошо, - шепчет мне на ухо, когда все же отрываемся друг от друга. Я задыхаюсь и не уверена, что слышу правильно. Жмурюсь, стараясь сосредоточиться.
- Что?..
- Это – твой вечер. Позволишь мне подарить тебе вечер?
Как могу стараюсь говорить уверенно. И ровно. И, по возможности, без этого срывающего голос отчаянья.
- Я бы... я бы хотела, но я...
Мне хочется разрыдаться – потому что вот он, Эдвард, из плоти из крови, мой, желающий меня... но я не готова. Я столько сделала, чтобы быть готовой, но еще... нет... не сегодня... ох, только не сегодня...
И эта обстановка, свечи, его дыхание, окна, Штутгард, снег... все до безумия красиво. Романтично. Очаровательно. И я так его люблю... но что же мне делать?!
Эдвард чувствует мою дрожь. Или сомнения. Или то, как судорожно вздыхаю – но не от сладкого нетерпения... он так ясно меня чувствует. Я уже и забыла.
- Только твое удовольствие, - объясняет мне, заглянув в глаза. В синеве его взгляда льется, прямо-таки плещется, океан нежности. – Как в наш самый первый раз. Мы остановимся сразу же, как ты скажешь, обещаю.
- А т-ты?..
- Ты, - медленно качает головой он, акцентируя мое внимание на этом слове. – Сегодня – только ты. Иди ко мне, Schwalbe. Вот так. Чувствуешь меня? Я люблю тебя. Я хочу показать, как я тебя люблю. Попробуем?
- Я... я правда хочу, но я...
- Иди сюда, - он мягко увлекает меня в сторону постели, неспешно ведя те пару шагов, что до нее остаются, за собой. – Мы не торопимся.
Эдвард присаживается рядом на простыни. Они мягкие. И его касания мягкие. И его голос, когда говорит со мной.
- Чувствуешь их? Прохладные. Но не жесткие. Очень приятные.
Я провожу ладонью по простыни вслед за Эдвардом. Соглашаюсь.
Он забирает подушку из изголовья, предлагает мне коснуться и ее. Потрясающая мягкость и приятный запах свежевыстиранного белья. Не резкий, а именно такой, как нужно.
Красиво мерцают свечи. Я немного расслабляюсь.
Смотрю на него, так терпеливо, так влюбленно наблюдающего за каждой моей эмоцией, каждым движением. Оценивающего и свои жесты, и слова, и так заботливо создавшего эту атмосферу...
- Я тебя люблю, - шепотом объясняюсь, медленно отпуская полотенце. Не держу его теперь. Оно, сминаясь, еще немного прикрывает мое тело.
Эдвард оценивает мой жест доверия. Бережно, словно бы я хрустальная, целует – от щеки к шее, по плечам, к ключице. До границы полотенца – и обратно. Гладит мои волосы, путаясь в них пальцами. Улыбается, я чувствую кожей, когда не могу сдержать неровного вздоха.
Ложусь на простыни, доверившись его ласке. Под моей головой только простыни, перед взглядом – прозрачные окна и снегопад над ночным Штутгардом. И голос Эдварда, его дыхание, его руки – когда устраивается рядом со мной, а не возвышается, как прежде. И бережно, влюбленно, целует каждый уголок моего тела. Ничуть не торопится спускаться ниже.
Я погружаюсь в удовольствие от его прикосновений с головой. Расслабляюсь, доверяясь ему, и прямо-таки парю в этой нирване из нежности и любви. Каждое касание, каждое движение, касание, взгляд... первый раз кончаю, сама того не ожидая, когда Сокол целует мою грудь, по очереди придержав губами каждый из сосков. Вздрагиваю, неглубоко, но ярко ощутив удовольствие. Сама себя пугаюсь. Эдвард, улыбаясь, успокаивает меня тихими, нежными поглаживаниями.
- Моя чувственная, восхитительная красота... все в порядке, все правильно, Schönheit.
- Боже...
- Боже, - соглашается он, тепло поцеловав низ моего живота. Гладит бедра, внутреннюю их сторону, попросив чуть больше места для себя. Устраивается в изножье постели, вздыхает, ближе приникнув ко мне. И, наконец, касается языком своей первостепенной цели.
Я дергаюсь, задохнувшись. Не совсем отдаю себе отчет, как впиваюсь пальцами в его плечи, его волосы. Просительно массирую затылок.
- Прости меня..
Он улыбается, очень нежно поцеловав мою грудь.
- За что? Я все понимаю. Ш-ш-ш.
Дает мне чуть больше времени, чтобы отойти от первого и внезапного всплеска удовольствия. Ласкает. Посасывает. Целует. Поглаживает. Обнимает. Я растворяюсь в Эдварде и том моменте, что целиком и полностью мне дарит.
И когда возвращается, уже ощутимее прикасаясь ко мне языком, пьяно улыбаюсь. Облегченно выдыхаю, щекой приникнув к простыням. Какие же они мягкие. И как сладко они пахнут.
Сперва я веду себя тихо – мне так кажется. Изредка закусываю губу, резко выдохнув, изредка стону, когда Эдварда вызывает особенную яркие эмоции своими движениями... но его умения, его близость и его желание берут свое.
Вот я уже вскрикиваю, выгибаясь на новом, глубоком поцелуе, и сжимаю пальцами простыни, его кожу, свои бедра – то ли замедляю, то ли усиливаю удовольствие. Хочу всю его остроту как-то переждать, выразить, испытать сполна... и тону в нем, никак не в состоянии добраться до поверхности.
Дрожу всем телом, когда Эдвард переходит к решительным действиям. Он знает, что я люблю, знает, как мне нравится, знает все мои чувствительные точки... и свою реакцию на меня тоже знает. Смотрит мне в глаза, так эротично и глубоко, когда поднимаю голову. И придерживает руками бедра, не давая отстраниться, когда опускаю ее, выгибаясь на простынях.
Ощущаю его ладони на своей груди. Мне не хватает совсем немного, удовольствие на лезвии бритвы выматывает, мне жарко и я задыхаюсь... и я дрожу, требую его себе – глубже, сильнее, быстрее. Кричу, когда сжимает обе мои груди в ладони – каждая из них полностью в ней помещается. Закусываю губу, стону в простынь, хоть как-то заглушая себя... и двигаюсь ему навстречу, и прошу, умоляю просто:
- ПОЖАЛУЙСТА!..
Эдвард массирует мою грудь. Оглаживает резкими, быстрыми, горячими движениями всю остальную кожу. Крепко приникает к низу живота, не дает избежать интенсивной ласки. Начавший с малого, начавший с нежного... теперь – как я и люблю – первобытен. Вынимает из меня душу.
- Э-э-эдвард... Э-эдвард! ЭДВАРД!
Он стонет, предусмотрительно придержав меня рядом. Чуть обнажает зубы. Проникает глубже.
Так смотрит на меня... господи, как же он смотрит! И я смела думать, что больше не хочет?!
- ЭДВАРД.
Выгибаюсь, как от удара током. Вздрагиваю всем телом, тяжело опустившись обратно на простыни. Сжимаю их руками что есть мочи – вот-вот порву. Двигаюсь ему навстречу, не отпуская этот мелькающий, светлый огонь удовольствия. Испепеляющий все мои страхи. Возвращающий мне себя. И Эдварда. И все, что между нами было.
Я смеюсь, тесно приникнув к покрывалу постели. Еще дрожу и, мне кажется, чувствую в уголках глаз слезы – но они теплые, приятные.
Эдвард помогает мне спокойно переждать накатывающие волны тепла, медленно, убаюкивающе целуя каждый кусочек кожи. Оглаживает все мое тело – снизу доверху. И, когда, наконец, решаюсь посмотреть на него, очаровательно и влюбленно улыбается. На его висках капельки пота, кожа красноватая, а в глазах – штиль и радость. Его белая пижама несколько помялась от активных движений. И сердце, когда касаюсь его груди, так и стучит.
- Люблю тебя, - сорванным, тихим шепотом признаюсь, прижимая его к себе. Целую губы, еще сохранившие мой вкус, его лицо, его скулы. Приникаю щекой к его виску. Чувствую, что как и у меня, у него все еще сбито дыхание.
- Как же я тебя люблю...
- Schönheit, - как молитву, заклинание произносит он. Целует каждый мой пальчик у своего лица, приникает к моему лбу своим, улыбается тому, как дрожат у меня ресницы. – Ты со мной. Ты снова со мной. Спасибо тебе.
Чувствую сладкую, вязкую усталость. И абсолютное умиротворение. Любовь.
Эдвард обнимает меня, давая сполна себя почувствовать. Укрывает одеялом, не заставляя оставаться больше обнаженной, гладит лицо и мурлычет что-то на ухо, убаюкивая. Я кладу голову на подушку рядом с ним, я чувствую его талию, его ладони на своем теле. И его голос. И его запах.
Я улыбаюсь.
...Кажется, я задремываю. Потому что, когда открываю глаза, Эдварда рядом нет, но подушка еще теплая от его присутствия – он только-только встал. В спальне теперь горит лишь пара свечек, мое полотенце исчезло с деревянного постамента. И, где-то за стеной, я слышу приглушенный шелест воды.
Сажусь на постели, взглянув на темный незнакомый город за окнами. И снежинки. И то воодушевляющее, ясное тепло, что тлеет в груди и окружает, касаясь кожи, извне. Прямо-таки витает в комнате.
Звук воды, льющейся из душа, не смолкает. Но мне чудится, есть, помимо него, еще какие-то движения там. Они и дополняют для меня недостающие элементы картины. Все встает на свои места.
Я поднимаюсь с постели быстрее, чем отдаю себе отчет, что делаю. Не ищу что набросить, не включаю свет – выхожу из спальни через приоткрытую дверь прямо так, обнаженной. И аккуратно заглядываю в ванную комнату, прищурившись от яркого света.
Слышу, как Эдвард выдыхает через нос. И вижу, через запотевшее стекло душевой кабины, как ходят мышцы на его широкой спине. В ванной пахнет моим травяным шампунем.
- Эдвард?
Он судорожно, негромко выдыхает, прочистив горло. Поток воды чуть сникает.
- Я скоро приду, малыш. Ложись спать.
У него непривычный мне тон, скорее уставший, чем возбужденный. И довольно низкий, сорванный, глубокий. Не только Эдвард так хорошо меня знает. И я знаю его.
Аккуратно касаюсь рукой стенки душевой кабины. Не делаю свое присутствие не слышным, не стремлюсь изумить его – хотя, быть может, и стоило.
- Могу я зайти?
Эдвард как-то странно, недоверчиво усмехается. Сам открывает мне дверцу.
- Белла?..
Не хочу, чтобы он что-то говорил. Я не знаю, насколько хватит моей решимости сегодня и чем она сейчас обусловлена. Меньше мыслей. Больше действий. Не только мне сегодня будет хорошо.
- Белла!
Эдвард гортанно, нетерпеливо стонет, когда вынуждаю его отступить к стене душевой. Он прижимается к ней, прохладной, всем телом. И подрагивает под обжигающими струями душа, стекающими сверху. Он задыхается, глядя на меня сверху-вниз, когда касаюсь его груди всей шириной ладони. И веду вниз. По торсу. К паху. И еще ниже.
Вода из душа теперь и моя тоже. И мы оба – мокрые, сполна окруженные теплой влагой, друг напротив друга.
- БЕЛЛА...
Эдвард подается мне навстречу, тихо ругнувшись, когда обвиваю его своими пальцами. Наслаждаюсь теплом, жаром просто – и твердостью, и очерченными, синеватыми узорами вен. Смотрю в его глаза. Они гипнотизируют меня своими эмоциями, этим глубоким, казалось бы, уже потухшим огнем, разгорающимся с новой силой. И теми звуками, что Сокол издает, стоит мне повести рукой вверх, а затем вниз.
- Белла!.. Бел-л-ла...
Он дрожит, отвечая на каждое мое движение. Упирается рукой в одну из стен кабины, смотрит на меня широко распахнутыми, переливающимися тысячей огней глазами. Выдыхает, то и дело подаваясь вперед, и сжимает губы. По щекам его, по вискам текут струйки воды. На красивом, обнаженном, влажном теле кое-где еще искрятся пенные островки шампуня.
Эдвард отчаянно прекрасен в эти секунды. И отступают малейшие мои сомнения. Я знаю, чего я хочу. И что он прямо сейчас получит.
- ИЗА..БЕЛ..ЛА!.. ИЗАБЕЛЛА!
Мое полное имя он произносит едва ли не по слогам, задохнувшись от нехватки воздуха. Кончает в мою ладонь, в спазме подавшись вперед. Я обнимаю его левой рукой, притягиваю к себе, даю опору, чтобы сполна вкусить удовольствие. И еще несколько легких, нерезких движений делаю пальцами. Подушечкой большого, предусмотрительно крепче прижавшись к нему, массирую головку. Эдвард громко стонет в мое плечо, крепко сжав зубы. Чувствую грудью, как иступлено стучит его сердце. И как сбитое, сорванное дыхание настоящим жаром, способным потягаться с горячим душем, обдает кожу.
- Schönheit, как же ты...
Улыбаюсь ему, ничего не отвечая. Наслаждаюсь таким умиротворенным, тронутым выражением его лица. Отпускающим от себя удовольствие, расслабляющимся и по-настоящему теплым. У Эдварда очень красиво блестят сейчас глаза. И в такой дрожащей, смятенной улыбке изгибаются губы.
Я не отпускаю его, наоборот, касаюсь мягче – не держу теперь, обнимаю. И, пользуясь моментом, бережно смываю остатки пены с его тела. Нежно прикасаюсь к ней, изредка целую у шеи, у плеч – и на груди. Вдоль уходящей вдоль ребер татуировки.
- Что же ты... ох, Изза!
Мне нравится отчаянье его тона. И сбитое дыхание. И тело, отвечающее на каждое мое движение. Я не боюсь Эдварда, что же я! Я ведь знаю его. И я могу даже контролировать его, доверять ему себя – потому что я знаю. Каждую черту и каждое движение. Его.
- Люблю тебя, - напоминаю, легонько поцеловав его опухшие, влажные губы. Убираю мокрые пряди с его лица, глажу линию вдоль волос, а затем – лоб. Играю с чуть более длинными прядками у его висков. Эдвард тепло, устало мне улыбается.
- Я уже и не знаю, чего мне ждать дальше...
- Спокойных снов, - бережно провожу по его скуле, как раз там, где когда-то был шов, - мы заслужили.
Его глаза переливаются тихими теплыми огнями признательности. И самой, что ни на есть чистой любви.
- Это точно...
Наскоро вытеревшись полотенцем, ни я, ни Сокол не заботимся о наличии пижамы. Он тушит остатки свечей, гасит свет гостиной и тяжело опускается на простыни рядом со мной. Мягко посмеивается, когда перебираюсь на его половину и очень даже целенаправленно занимаю грудь.
- Никуда мне не сбежать.
- Даже не пытайся, - шепчу я.
Он вздыхает, тепло поцеловав мою макушку. Медленно гладит спину по всей ее длине.
- Спасибо тебе.
- Ну что ты, - целую его яремную впадинку, погладив заметную мышцу шеи, - тебе спасибо. Ты вернулся... ты ко мне вернулся...
Его пальцы путаются в моих волосах. Это очень умиротворяющее, приятное ощущение – когда Эдвард так меня гладит. Я чувствую себя в полной безопасности.
- Будет только лучше, Sonne. Это... это только начало.
- Люблю новые начала, - сонно бормчу у его плеча. Слышу, как он хмыкает. Накрывает нас одеялом, притянув его края ближе ко мне. Дышит так глубоко и спокойно, как я уже давно не слышала. Улыбается.
- Это хорошо. Gute Nacht, мое чудо.
- Gute Nacht.
Снегопад в Штутгарде заканчивается ближе к часу ночи. И мы оба засыпаем – так спокойно, как давным-давно не спали – удовлетворенные и счастливые. Оба.
Вместе.



Эдвард заходит в кофейню через боковую дверь. Не имею представления, почему он игнорирует центральный богато украшенный вход, но внимание ему все равно обеспечено. В черном пальто с высоким воротом, уже распущенном, в темных перчатках ему в цвет, с небольшим серым бумажным пакетом и мобильным в той же руке, идет в мою сторону. На его запястье «Rolex», в его волосах – снежинки. А во взгляде – синем, пристальном – искорки веселья. Эдвард просто бесподобен.
Девушка-бариста улыбается той самой сладкой, самой добродушной улыбкой, которую только может себе представить, приветствуя его. Ее помощница, незаметно расстегнув верхнюю пуговичку блузки, на чистейшем немецком предлагает Эдварду попробовать их кондитерские изыски – судя по всему, раз уж немецкий мне понять не суждено. Но ее жесты возле витрины вполне красноречивы. Может, предлагает себя?..
Усмехаюсь, глядя на то, как Эдвард мило, но четко отвечает им «Nein, Danke» - на все. И просит большую чашку фильтр-кофе за мой столик. И обновить капучино.
Я чувствую на себе тяжелый девичий взгляд. И натянутую, померкшую улыбку. «Natürlich, der Herr».
Эдвард видит меня из всей кофейни сразу же – не взирая на ее немаленькие размеры. Высокие белые потолки, стены им в цвет с протянутой толстой кистью линией зеленого, а затем и синего цвета... и много пространства, света, тепла. Разговоров. Это какая-то немецкая версия Старбакса – только приятнее, что ли. Тут пахнет другим кофе, спешелти-класса. Я рада, что Эдвард заказал мне еще чашку.
- Привет, Liebe, - он наклоняется ко мне, тепло поцеловав в щеку. Правой ладонью, уже без перчатки, гладит мои волосы. От Эдварда веет морозным воздухом и сосновыми нотками. – Ух ты, ты прямо-таки кофейная королева.
- Твои волосы тоже скоро станут пахнут кофе, - посмеиваюсь, погладив его челюсть костяшками пальцев, - я тут уже два часа. Присядешь?
- Убегу, - хитро произносит он, подмигнув мне. И занимает высокое кресло напротив, разделив со мной маленький столик с мозаичной выкладкой. Красиво.
Нам приносят кофе. Убирают мои чашки, одна из которых закончена лишь наполовину. Я прячу ноутбук в сумку. А Эдвард, расчистив себе немного места на крошечной столешнице, наоборот, достает что-то из пакета.
- Мне начинать переживать?.. – протягиваю я, наблюдая за его действиями. А потом смеюсь. – Эдвард!
Между нашими кофейными чашками, на мозаичном столе теперь гордо восседает Рождественский Гном. Или Wichtel, так они их называют? Хранители Рождества из германских сказаний. Он небольшой, наш новый друг, сантиметров тридцать. Густая белая борода с двумя косичками по бокам, большой светлый нос, длинная, натянутая на глаза красная шапка. И потрясающий по своей ювелирной работе вязанный шарфик. В цветах «Порше» - красном, синем, черном и желтом. Крошечная эмблема компании виднеется и на правой руковичке. Такие – широкие и теплые, с удобными завязками – я носила в детстве. Не гном, а сплошное очарование.
- Наш с тобой новый сожитель.
- Какая прелесть, Эдвард, - я аккуратно придерживаю его руки, сверху обтянутые шерстяной тканью серого свитера. Играюсь с каемками шарфика. – Где ты его взял?
- Корпоративный презент в этом году. Его часть, - объясняет мужчина. Забирает с белого блюдца свою чашку, делает большой глоток черного кофе. И улыбается его теплу, крепости и вкусу.
- Фильтр куда лучше американо, правда?
- Буду слушать свою Ласточку, - соглашается Эдвард, кивнув, - в спешелти-кофейнях так точно.
- То-то же.
Я забираю гнома к себе, как следует изучая каждую деталь его наряда. Но все равно возвращаюсь к шарфику. С этим нужно что-то делать.
- Ты знаешь, откуда он взялся, этот гном?
- Wichtel олицетворял дух рождества и появлялся дома, когда люди начинали раздавать подарки. Еще было поверье, что он и сам мог их приносить. Правда, теперь говорят, что он один из компаньонов Крампуса. Имеет способность призывать ведьм в дом.
- Ведьм? Да ты что.
- Такой он, Wichtel, - подтрунивает Эдвард.
- Я слышала, если его как следует не порадовать на Рождество, то начнет пакостить в доме?
- Насколько я знаю, это относится к их скандинавским родственникам – Швеция, Норвегия. Но давай не будем проверять. Будем кормить его хорошо – как и тебя. Ты обедала сегодня, Sonne?
Смеюсь, возвращая гнома на стол. Эдвард поворачивает его ко мне лицом.
- Сэндвичи и салат. Но я не ужинала.
- И я, - Эдвард торопливо делает еще один глоток кофе, - отлично, поужинаем вместе. Я голоден как волк.
- Или как сокол?
Эдвард пожимает своей ладонью, еще прохладной после улицы, мою руку. Но это не имеет значения.
- Как хищник, ладно уж, Schönheit. Твоя взяла. Но сперва мне нужно допить кофе.
- Мы не торопимся, - я откидываюсь на спинку своего кресла, отсалютовав гному. – Их принято называть как-то? Дадим ему имя, раз придется делить с ним кров?
Я веселю сокола. Я обожаю его улыбку, такое его настроение, эту атмосферу, что сразу же появляется вокруг. Я хочу, чтобы такое наше общение вошло в привычку – и длилось подольше.
- Хочешь немецкое имя?
- Ну это же немецкий гном!
- И у тебя есть идеи?
- Я плохо разбираюсь в немецких именах, правда. Все что знаю: Торстен, Фриц, Свен и Герхард.
Эдвард ухмыляется, подмигнув мне. Испытующе смотрит на гнома.
- Вальмахаут. Wal Mahout.
- И?..
- Погонщик китов.
- Эдвард! – прыскаю я.
Он делает вид, что не понимает причину такого изумления. Потрясающий актер.
- И гонки, и киты, и традиции, - немного успокоившись, соглашаюсь я, - мне нравится.
- И мне, Sonne, - подмигивает Сокол.
Мы допиваем кофе в уютной атмосфере одной из лучших кофеен города. И плавно перемещаемся в тот французский ресторанчик, о котором мне рассказывал Эдвард. На углу, у Ратуши, как раз напротив маленькой, но безумно яркой, сказочной ярмарки. Он полностью забронирован – до тех пор, пока понимающе кивнув, Эдвард не показывает хостесс свою визитку. Оказывается, у него здесь есть свой персональный столик. Он расположен ближе к центру зала, и все же, в отдалении от других – за уютной деревянной перегородкой с отнюдь не французскими изразцами, скорее, алжирскими. Но ведь и это уже часть культуры Франции.
Стены ровные, высокие, выкрашенные в нейтральный кофейный цвет – и деревянные панели, конечно же, на оттенок темнее. Плитка-мозаика на полу напоминает что-то античное, римское. Только, мне кажется, сюжеты здесь из германских саг.
В меню всего десять блюд, однако каждое описано с особой любовью и пиететом. Традиционная французская кухня – быть может, чуть-чуть обыгранная на немецкий манер. Я делаю себе эти пометки, сама того не замечая. Эдвард не задумывался прежде о цикле, про Штутгард, но мне удалось его убедить. Теперь у нас есть две кофейни, два ресторана, пекарня и кафе в списке пожеланий. Можно считать, несколько пунктов за сегодня я закрыла.
Эдвард делает заказ для нас обоих, уточнив, чего бы я хотела. Официант предлагает вино, что хорошо дополнит блюда. Но сегодня я не хочу вина – во-первых, потому что помню еще тот эпизод с манговым аперолем, а во-вторых, потому что надеюсь, что мы с Эдвардом все же поговорим. Это Штутгард. Здесь проще говорить.
Пока ждем еду, Эдвард рассказывает мне о новостях с завода и местного офиса. Он пробыл там весь день сегодня, с восьми утра, и охотно делится некоторыми моментами. Я знаю, что его мечта – полномасштабный электрический кроссовер. Но я не предполагала, что заряд у такой машины Сокол мечтает довести до восьмиста километров – как у новейших «Тесла».
А еще – форма, что станут узнавать. А еще – особые условия утилизации и продажи. А еще – салон из экокожи, такой правдоподобной, что эксперт с трудом отыщет различия. И новейшая музыкальная система. И разгон до сотни за три с половиной секунды. Пять мест. Вместительный багажник. Декор в цветах компании на приборной панели – и чуть затемненное изображение традиционного коня – как дань новой эре в истории концерна.
- Я понимаю, почему ты возглавляешь этот офис, Эдвард, - потягивая свой сок, признаюсь ему я. – Ты неподражаем.
Каллен тепло улыбается, но без толики смятения.
- Я обожаю свою работу, Белла. Это чуть облегчило мне переезд из США.
- Как давно ты здесь? В Германии, я имею ввиду.
- Скоро будет три года. Элис поступила на пару месяцев позже, чем приехал я.
- Она намеренно поступала в Берлин?
- Здесь отличный факультет для нее. Масса возможностей для исследовательской работы. Европа, в конце концов, мечта многих американских подростков.
- И ты.
- И я, - он чуть хмурится, - на самом деле, Белла, мне кажется, нам удалось с ней достигнуть понимания. У каждого своя жизнь, но мы неподалеку. Не худший вариант.
- Тебе было важно, чтобы Элис училась здесь... почему?
- Потому что ей следовало учиться вне США. Бакалавриат так точно.
- Я что-то не?..
- Давай мы сначала поужинам, если ты не против, - несколько раздраженно отзывается Сокол, но тут же осаживает себя, смягчаясь. – Перед десертом, договорились? Я расскажу.
Я осторожно, недоверчиво киваю. Эдвард и правда настроен со мной поговорить? Сам?
Приносят основные блюда. Они восхитительны. Мы переключаем тему разговора на какие-то приятные мелочи, не обойдя стороной и рождественскую ярмарку. Стоит на нее взглянуть, все-таки, совсем близко. И я подшучиваю над Эдвардом, что орехи в глазури там точно есть. А он угрожает прикупить мне картофельного салата вместо глинтвейна.
Сокол просит у официанта еще одну бутылку минеральной воды. Не дожидаясь, пока мужчина поможет ему, сам откупоривает ее, наливая и себе, и мне. Вздыхает.
- К твоему вопросу. Почему Берлин. Элоиз всю свою подростковую жизнь была полной противоположностью Фабиана, Изза. Послушный, жизнерадостный и восторженный ребенок, - чуть вздрагивают уголки его губ, а взгляд теплеет, окунаясь в воспоминания. – Однако, взрыв рано или поздно должен произойти. Мы проживаем этот этап своей жизни в любом случае – меняется только время.
Он хмурится, синие глаза становятся внимательнее, серьезнее. Смотрят на меня с настороженностью.
- Элис встретила парня, Гарри, в последнем классе школы. Гарри – так его называли, по паспорту он оказался Ибрагимом. И их история была... далека от того, что могло умилить нас с Террен. Я был очень рад, когда они с Ибрагимом расстались – и я не скрывал этого, Изза. Какое-то время она была одна, ударилась в учебу, занялась благотворительностью в соседнем городке. Ездила туда три раза в неделю, два раз в месяц оставалась на выходные у подружек. Мы так думали.
Я смотрю на Эдварда и метаморфозу, что медленно, но, верно, происходит с его лицом. Я знаю это жесткое его выражение. И этот блеск глаз. Вряд ли стоит ждать хороший конец.
- Отец Ибрагима, Изза. Сердар, - он произносит это имя с такой ненавистью, глубочайшим презрением, что я вздрагиваю, - он сразу ей заинтересовался, он предложил ей это волонтерство – днем. А по ночам... под моим носом был любовником моей дочери. Почти три месяца!
Он негромко ударяет ладонью по столу. Делает глубокий вдох, откинувшись на спинку своего стула. Садится ровно, дышит неслышно, молчит пару секунд, прикрыв глаза. А потом смотрит на меня с тлеющим огнем ярости. Бессильной, черной и какой-то... обреченной даже.
- Она позвонила мне поздней ночью, ближе даже к восходу солнца. Очень тихо и очень ясно попросила поскорее приехать. До рассвета он был намерен на ней жениться – и имам, и какие-то свидетели, все были там. Я добрался быстрее полиции. Застал всех в сборе – и навеселе. Элис, Белла, сидела на ковре, у его ног. На ней была темная накидка – и он все учил ее, как правильно завязывать узел и прятать волосы.
- Мне сложно представить... что ты чувствовал тогда.
- Знаешь, я уже бывал в такой ситуации в детстве, с Реем. И с тобой – в Кройцберге. Они у меня на стабильном повторе, - он невесело, жестко усмехается, наливая себе еще воды. – Если бы у меня было оружие в тот момент, я бы его убил. И сел за убийство. Когда она заплакала и побежала ко мне, когда он пошел следом, попытавшись за руку выдернуть из-за моей спины... убил бы. Но пистолета не было, а полиция уже стучала в двери.
Мне не верится, что мы говорим сейчас об Элис. Но эта история... объясняет в чем-то ее смущение тогда, у станции, при разговоре о взрослых мужчинах. И то, как подчинилась Эдварду... и то, как призывала меня никому не позволять за себя решать. Боже, Элис...
- Сердар предводительствовал какой-то курдской сектой, Изза. Эта их благотворительность в том городке, эти их встречи... меня поражает, насколько я был слеп. Нам потребовалось много времени, чтобы вернуть Элис домой окончательно. Он писал ей, звонил, присылал какие-то посылки, выискивал в школе, у дома... мы с Террен перевели ее в другую школу, туда же пойдет сейчас и Фабиан. Там другая выборка... детей. Если ты понимаешь.
- Он искал ее и после, верно?
- Это было его идеей-фикс. Она в качестве домашнего зверька – или раба, я не знаю, - он сжимает руку в кулак, еще раз глухо стукнув по столу, говорит с чувством, на лице ходят желваки, - мы поняли, что колледж должен быть вне США. Ему был запрещен въезд в Европу. И мы нашли решение.
- Террен... не отпустила ее одну, верно?
- Я не отпустил, - Эдвард поднимает на меня глаза, совсем темные, выдержав прямой взгляд. – С меня хватило этой бесконтрольности и доверия. Она моя дочь, Белла – чтобы там не было. И я не позволю больше ничему подобному с ней случиться.
- И что же?..
- Сердар пропал с горизонта. Больше мы о нем не слышали.
Я осторожно переплетаю наши пальцы. Мягко глажу его руку у запястья, очертив контур ремешка часов. Эдвард не сразу, но начинает дышать ровнее. Расслабляется немного его лицо – и взгляд уже не такой мрачный. История давняя. Хоть и имеет отголоски в сегодняшнем дне.
- Мне жаль, что вам пришлось это пережить.
Он пару раз моргает, прислушиваясь к моим словам. Вздыхает, накрыв свободной ладонью наши руки.
- Мне удачно подвернулась эта вакансия. Все сошлось как идеальные кусочки пазла, Белла. Я тосковал по детям – и тоскую до сих пор. Но Элис не смогла бы распрощаться с ним окончательно в Штатах – не пока была так молода. А еще... я бы не встретил тебя, если бы не Берлин и «Порше». Порой мне кажется, что так и должно было быть. Все это привело меня к тебе.
- Или меня – в Drive Forum.
- Или тебя в Drive Forum, - эхом отзывается он, тепло поцеловав мою руку. – Ох, Sonne. Я бы очень хотел оставить все это в прошлом.
- Кто-то из детей знает, что?..
- Нет. Но Фабиан что-то подозревает. Он хотел бы, чтобы я вернулся домой.
- Ты уже совсем скоро там будешь.
- На постоянно, малыш. Он даже спрашивал меня, не хочешь ли ты остаться в Берлине.
- Я? – улыбаюсь вместе с Эдвардом, что заговорщики прищуривается. Вздыхает, еще раз поцеловав мои пальцы. Медленно оглаживает каждый из них. – Я голосую за США.
- Я так ему и сказал.
Официант интересуется, нужно ли нам что-нибудь еще. Эдвард просит счет.
- Давай прогуляемся по ярмарке, - предлагает, взглянув за окно, где дети на лужайке перед ратушей лепят снеговиков. – И какие-то еще вопросы, если есть... позже. Ладно?
- Falke, я не собираюсь ни к чему тебя принуждать. Но я хотела бы знать тебя – я уже говорила.
- Я стараюсь об этом помнить, Белла, - честно произносит он, прикладывая кредитку к терминалу. Забирает пакет с гномом-погонщиком с соседнего стула. – Пойдем.
Он помогает мне надеть пальто, придерживая дверь, когда выходим из ресторана. Предлагает свой локоть, за который я с удовольствие берусь. Приникаю к его плечу, задумчиво посмотрев из-под ресниц.
- Я благодарна, что ты рассказал мне. Я теперь лучше понимаю Элис... и тебя. Ты очень хороший папа.
- Недостаточно хороший, чтобы этого не допустить.
- Мой бы не приехал, Эдвард. Если бы я позвонила. Ты... с Элис, с мальчиками... ты показываешь мне, как это все могло бы быть – должно было быть. И я счастлива, что я тебя знаю.
Он останавливается, отойдя чуть вглубь от пешеходной улицы. Бережно убирает пряди, потревоженные ветром, с моего лица. Синие глаза пылают нежностью – и состраданием. Эдвард трепетно меня целует.
- Теперь все иначе. Я всегда с тобой. И я всегда для тебя, Schatz. Ты должна это запомнить.
- Я тебе больше скажу, я это знаю, - улыбаюсь, благодарно поцеловав его в ответ. – Danke.
Эдвард обнимает меня, ничего не отвечая. Целует мои волосы, крепко прижав к себе. В таком ясном, простом жесте заботы, принятия, любви. Он не просто так называет меня сокровищем, это не просто слово для него. Он и относится ко мне соответственно... и я не понимаю, правда не понимаю, за что меня можно так любить.
Ну да ладно. Вздыхаю, прогоняя соленую пелену слез. Не время.
У нас ярмарка!
Конечно, сравнение с Берлином, особенно с главной его площадью, Штутгард проигрывает. Но здесь своя, особая атмосфера. Не глядя на то, что городок в большинстве своем промышленный и всегда основная часть его населения работала на многочисленных заводах, здесь по-немецки продуманно и традиционно устроена жизнь.
Мы пьем виноградный глинтвейн, покупаем россыпь кешью в сахарной глазури и клубнику в белом шоколаде. Мой новый ярмарочный фаворит. Эдвард, немного отходя от нашего разговора, неявно улыбается.
- Kind, вот твое новое прозвище, Schatz.
- Между прочим, клубника – это взрослая сладость, Эдвард, - с напускной серьезностью докладываю ему я, предусмотрительно откусывая кусочек побольше.
Он подлавливает момент, чтобы надкусить следующую клубнику на моей шпажке. Облизывает шоколад с губ. Хмыкает.
- Тогда включим ее во взрослые игры.
Мне кажется, мы оба расслабляемся, заново начиная наслаждаться этим вечером. Здесь все иначе. Здесь никто и никак не связан с нашей прошлой жизнью. Здесь – более полная версия Мюггельзе, когда не только озеро и причал, не только лес, но и город, и люди – в новинку. И даже работа Сокола, моя работа никак на наше времяпровождение не влияет.
От шумной ярмарки мы сворачиваем на одинокий бульвар с тополями, чьи высокие стволы возвышаются над узкой пешеходной дорожкой. Здесь неяркие фонари и нечищеный снег – много снега. Над прогулочной дорожкой натянута тонкая нитка рождественских фонариков. Мы похожие купили для нашей елки. С ума сойти, у нас правда есть елка! И она ждет дома. У нас дома.
Я крепче перехватываю руку Сокола, молчаливо идущего рядом со мной, вдруг сполна осознав этот момент: что мне есть, к кому возвращаться, мне есть, кого любить и есть тот, кто любит меня. Нас ждет семейный праздник. Совместный Новый год. Мы в принципе будем вместе. И никакие секреты, никакие призраки прошлого этого не изменят... если мы им не позволим.
- Давай закончим с этим сегодня.
Его голос, довольно низкий, органично вплетается в тишину бульвара. Я даже не сразу реагирую.
- То есть?..
- Что ты хотела спросить. Что угодно. Давай сейчас.
Я смотрю на Эдварда, напряженно разглядывающего рядок из скамеек прямо перед нами. И снег, что хрустит под ногами, что блестит тысячей огоньков. На начинающийся снегопад из-за темных облаков. И парочку звезд, которые еще видны снизу.
- Я не совсем...
- Белла, прошу тебя. Без прелюдий, ладно?
Ему хочется поскорее с этим закончить. Справедливо? Наверное. Мне тоже не стоит расстягивать этот разговор, вряд ли он из приятных. А вечер у нас был именно такой.
Вздыхаю, собравшись с мыслями. Эдвард следит за каждым моим движением, предвкушая вопрос. Ждет.
- Женщина, что мне звонила. Что говорила, будто она – Террен. Это одна и та же женщина? Кто она?
- Кэтрин, - довольно спокойно отвечает он, не позволяя нам остановиться, но замедляя темп прогулки. Лицо совсем мрачное, точно небо в предверии снегопада. – Мы вместе работали в офисе Портленда. Она возглавляла пиар-отдел.
- Сейчас не возглавляет?
- Нет. Но чем занимается теперь, я не знаю.
- Вы долго... общались? Она очень активно тебя добивается.
- Когда у людей появляется навязчивая идея, они, в принципе, нездоровы, Белла. Кэтрин сама приняла решение сделать из меня запретный плод. Я ничего ей не обещал.
- Я понимаю. Но пока вы были вместе... ты любил ее?
Он оборачивается на меня, скорчив такую гримаску, что нарочно и не придумаешь. Взгляд тяжелый и уставший. Брови сведены к переносице. Ярко выделяются морщинки у носогубного треугольника.
- Нет, - фыркает он, словно это оскорбительный вопрос сам по себе, - никогда. Я спал с ней. Я с многими женщинами спал, Изза, уж прости меня. Но совсем немногих я любил.
- Как думаешь, почему она так хочет тебя? Обратно. Если ты не любил.
- Потому, что Маккензи – ее дочь.
Круг замкнулся. Я смотрю на Эдварда и он смотрит на меня в ответ. Голос его становится тише, взляд пристальнее, а ресницы подрагивают. В уголках глаз вижу влагу, но в зрачках горит огонь. Я уже видела такое. Самобичевание.
- Та самая, что?..
- Да.
- Как так вышло? Если можешь, скажи мне, как так вышло?
Эдвард хмуро пожимает плечами, на мгновенье сжав зубы. Морщится.
- Тут не можешь быть никаких оправданий, Белла, и все же: я был пьян. Чертовски пьян. А она очень хотела секса со взрослым мужчиной. Это был ночной клуб, середина ночи, алкоголь рекой. Только кончилась эта заваруха с Сердаром, и я... я позволил себе сделать то, что сделал. И сколько бы не говорил, что этим не горжусь, сколько бы не пытался придумать весомый аргумент, почему... этого недостаточно. Я не имел права быть с ней. Я за это расплатился.
- Ей ведь было восемнадцать, правда?
Эдвард поджимает губы. Медленно качает головой. И смотрит на снег, словно бы это помогает ему говорить дальше.
- Восемнадцать ей исполнилось только через две недели.
- Ты не знал?..
- Нет, - он оглядывается на меня с огонечком безумия во взгляде, очень ярким и пронзительным. Искажаются его черты, опускается вниз уголок губ. – Конечно, нет. Иначе не было бы и шанса.
Успокаивает сам себя. Делает вдох и почти сразу – выдох. Щурится от неяркого света фонарей и ослепительного блеска снега. Перед нами полянка, где все усыпано им на метр в высоту. Кажется, здесь когда-то был фонтан.
- Она забеременела после одной ночи с тобой?
- Карма – вещь коварная. Да.
- И ее мать узнала?..
- В абортном центре. Я прекратил наше общение сразу же, как узнал, кто эта девочка... и она не понимала, почему... а когда поняла... я бы сам оторвал себе голову на ее месте, Изза. При всем том гребаном идиотизме, что между нами творился.
- То, что она теперь делает – она мстит?
- Я не знаю, что она делает и почему. Я виноват перед Маккензи, тысячу раз виноват за свое поведение и невозможность контролировать себя. Но Кэтрин перешла все возможные границы – и получила все, что я только мог ей предложить. Можно назвать это откупом... но от прошлого, теперь я вижу, мне никак не откупиться.
- Это твое прошлое, Эдвард. Не твое проклятие. Так просто произошло. К сожалению, но произошло.
Он спокойно мне кивает, ни на грамм не поверив в эти слова. Останавливается, повернувшись ко мне всем корпусом. Смотрит словно бы немного свысока, но при этом – опасливо. Ждет.
- Это печальная история. Она печальна тем, что причинила тебе так много боли, - я глажу его плечо, искренне проговаривая то, что думаю. – Но она не делает из тебя ужасного человека.
При всей своей внимательности и щедром умении прощать, себя Эдвард простить даже не пытался. И услышать, как звучит все это со стороны, тоже. Даже теперь он лишь хмурится сильнее, при этом стараясь выдавить напускную улыбку. Горькое зрелище.
- Спасибо.
- Скажи мне, это все?
- Тебе перечислить все мои отношения за эти годы?
- Только те истории, что тебя тревожат до сих пор. Я была бы рада... разделить их с тобой.
- Белла, ты вообще не представляешь, о чем спрашиваешь! – вдруг восклицает он. Краснеет кожа на его белом лице, наливаются сдержанным гневом глаза. И снова дрожат ресницы. Заостряются скулы. И ходят под кожей желваки.
- Ты сам сказал – давай закончим сегодня. Так давай закончим, Эдвард. Что еще?
Он пронзительно смотрит на меня пару секунд. А потом складывает руки на груди, резко и отрывисто произнеся:
- У Маккензи больше не будет детей. Тот аборт лишил ее возможности стать матерью.
Я сглатываю, тревожно оглядев его бледное, чересчур бледное, я бы сказала, лицо. И это загнанное выражение во взгляде. Снова оно. Самобичевание. Ненависть. Презрение. Все вместе.
- Откуда ты?..
- Розали, жена Калеба, моего брата. Кэтрин – ее сестра, а Маккензи – племянница. Хочешь верь, что мир тесен, а хочешь – нет. Розали простила меня – по крайней мере, с ее слов. Но она же меня и просветила.
- Она доктор?
- Один из лучших в Портленде, Белла. Выбери она нормальный центр... приди к ней, приди куда угодно – за «Мифепристоном», как минимум, срок был небольшой – может, обошлось бы. Но у Маккензи отрицательный резус крови. И такой цветущий эндометриоз, что там и чудом теперь не завяжется жизнь. Полноценное вторичное бесплодие.
Он это прямо-таки выплевывает, старается сказать поскорее. Закрывает глаза. Открывает их. С силой закусывает губу.
- Мы с Кэтрин, мы заключили договор, когда она узнала всю историю. Спонсорство в обмен на... полицию. Она могла лишить меня всего одним лишь заявлением о сексе с ребенком – и работы, и права опеки над детьми. Но она этого не сделала. У нее были свои расценки, чтобы этого не делать.
- Элис говорила, ты едва не погиб тогда...
- Поверь, тогда я жалел, что никак не могу напиться до смерти.
- Эдвард.
Я снимаю перчатку, аккуратно, так нежно, как могу, глажу его щеку – боязливо, сперва у челюсти, потом ближе к вискам. Каллен морщится, шумно выдыхая на каждое мое прикосновение.
- Только не жалей меня, Изза. Все, что угодно, только не жалость. Я заслужил такой расклад.
- Ты все немного... переворачиваешь. Я могу представить, как тебе было нелегко и больно, чувство вины и злость... но ты раскаиваешься, Эдвард. Раскаяние ведет к прощению. Тебе нужно простить себя.
- Мое прощение ничего не изменит.
- Да. Но оно поможет тебе идти дальше. Нам идти дальше.
Эдвард смотрит на меня потрясенно и, мне кажется, впервые за весь вечер искренне прислушивается тому, что говорю. Не отметает, не закрывает на него глаза. Хмурится, осторожно доверяясь моей фразе. Выходит на тонкий лед своего откровения.
- Мое прошлое не определяет наше будущее, Изза. Только не это.
- Конечно нет, - подступаю к нему ближе, обвиваю за талию, мягко поглаживая чересчур прямую спину. Эдвард сглатывает. Но не отводит от меня взгляда. Слушает. – Я благодарна, что ты рассказал мне. Я очень ценю это.
- Как бы не пожалеть тебе.
- Ничего, - сама себя успокаиваю, уговариваю даже, пригладив его волосы, коснувшись скулы, - я очень хотела, чтобы это был ты. Я никого и никогда, кроме тебя, не буду больше слушать – твое прошлое – это твои истории. И раз ты говоришь, что так было - значит, так оно и было. Точка.
- Я не знаю, что и сказать, Schatz... спасибо.
- Это работает и в обратную сторону, - аккуратно подмечаю я. – Правда?..
Вот теперь Эдвард улыбается искренне. Слабо и несмело, но искренне. Выдыхает в мои волосы, привлекая к себе. Целует лоб у линии волос. Дыхание у него сбившееся и очень горячее.
- Конечно.
Некоторое время мы оба привыкаем к свершившемуся откровению. Посреди этого сквера, обняв друг друга, не двигаемся, наблюдая за танцем снежинок. И только когда оба готовы, когда ощутимо холодает на улице и снега становится в разы больше, Эдвард предлагает вернуться домой.
Тут всего пару кварталов. Я держу руку Сокола в своей, он надежно обвивает мою... и мы все так же молчим всю дорогу.
И лишь на пороге ночи, уже в постели, Эдвард тихонько просит:
- Скажи мне, что ты чувствуешь, Ласточка. Я просто не усну, буду гадать всю ночь. Можно кратко. Прошу тебя.
Тон выдает его волнение. И то, как методично гладит мою спину, прижав к себе, тоже. Я поднимаю на него глаза и Эдвард, чуть опустив голову, смотрит на мое лицо. Выжидающе и напряженно. Пролегает на его лбу глубокая морщинка, чуть приоткрыты губы, все еще подрагивают ресницы.
- Мне больно за тебя.
- Изза...
- Я так чувствую. Ты спросил, что я чувствую.
- Я не горжусь тем, что сделал. Я хочу, чтобы ты знала. И я никогда не стремился оправдать этот поступок, я его принимаю...
- Ты сполна за него заплатил – всем на свете. Тише, Эдвард. Ты не оттолкнул меня. Я не собираюсь никуда идти. Наоборот, я как никогда хочу остаться.
- Не уверен, что ты меня внимательно слушала, Белла, - бормочет он. Но расслабляется, не может этого отрицать. Свободнее держит меня теперь, свободнее говорит. Постепенно разглаживается эта морщинка между бровей. Я нежно глажу кожу вдоль ее контура. Эдвард прикрывает глаза, неглубоко выдыхая.
- Я не хотел бы возвращаться к этому разговору в ближайшее время. Я надеюсь, ты согласишься со мной.
- Хорошо. Если тебе так будет легче – хорошо. Спасибо, что рассказал мне.
Он все еще не до конца верит. Глубоко, отрывисто вздыхает, подтянув повыше наше одеяло. Зарывается лицом в мои волосы. Чуть жмурится.
- Спасибо, что ты выслушала меня, Белла.



Слышу шаги у двери. И то, как невесомо касается электронного замка ключ-карта. Тихонький щелчок. И вот уже Эдвард открывает входную дверь, проходя в апартаменты. На часах восемь вечера и три минуты. В пунктуальности ему не откажешь – обещал быть сразу после восьми. Сегодня на заводе был международный брифинг, утверждение новой концепции, подведение итогов за квартал – что-то в этом роде, если я уловила его объяснение правильно.
Эдвард переживал, что оставляет меня одну на целый день и внепланово сокращает наш совместный вечер. Но я успокоила его. Мне было чем заняться – как минимум, платье для завтрашнего приема само бы себя не купило. А еще, у меня оказалось достаточно времени, чтобы прийти в себя, собраться с мыслями и подготовиться.
Я готова.
- Привет, Schönheit, - в темноте, еще не включив света прихожей, говорит Эдвард. Снимает свое пальто и опускает сумку с макбуком на встроенную тумбу одновременно. Прищуривается, после яркого холла наблюдая наш полумрак.
- С возвращением, - мягко отвечаю я. И наслаждаюсь, именно это слово, его долгим, остановившимся на мне взглядом. Сперва недоуменным. Затем – вопросительным. А после – изумленным. Эдвард совсем не прячет свои эмоции сегодня.
Я стою у окна, где нескончаемой вереницей летят снежинки, где отражается черное небо и парочку высоких домов. Меня подсвечивает лишь один бра, оказавшийся неподалеку – с самой выгодной стороны. Еще один источник света – у дивана, у кофемашины, и в прихожей. Сложно сконцентрировать внимание на чем-то, кроме меня. И это нам лишь на пользу.
Эдвард разувается. Не глядя убирает вещи подальше от входа. И закрывает дверь, провернув маленький черный замок. Неспешно, демонстрируя каждый свой шаг, направляется ко мне. Растягивает удовольствие.
И чем ближе он подходит, чем дольше смотрит... тем больше деталей раскрывается. Я тоже не смогла оторвать взгляд от этого комплекта в бутике. Откровенного до самой последней грани... но при том такого изящного, изысканного, глубокого... как выдержанное вино, как уникальный сорт кофе... и черный. Черный у нас правит балом.
Это полупрозрачный темный боди с лифом, что подчеркнут плотными чашечками с черной оборкой. Ткань темная, едва заметная, но прочная – хорошо облегает кожу, очерчивая каждый изгиб, но игриво прикрывая самое сокровенное. Глубоким, широким V-образным вырезом уходит внутрь паха. Прикрывает лобок, но оголяет бедра. И просто идеально очерчивает низ спины – на мне давно так хорошо не смотрелись вещи.
Эдвард видит меня и глаза его загораются тысячей звезд. Он рассматривает каждую деталь, проникается интимностью момента, погружается в ту неподкупную, простую красоту... тела. Не думала, что я так скажу. Однако кто, как не Сокол, научил меня любить свое тело? И любоваться им. Потому что каждый раз в глубине синего взгляда я вижу именно это чувство – любование. Не могу не любить то, что так любит Эдвард.
Он останавливается в полушаге от меня. Улыбается краешком губ, внимательно наблюдая за мной из-под темных ресниц. Его взгляд становится чуть более влажным, светлая кожа красиво отливает матовым оттенком в освещении маленького бра. И ладони, теплые и широкие, невесомо накрывают мою талию. Привыкают к ощущению легкой ткани под пальцами.
- Ты бесподобна, Белла. Безупречная красота.
- Правильное белье решает все, - с улыбкой отзываюсь, ласково погладив его руки своими. Эдвард здесь, совсем рядом, горячий и сладко пахнущий... собой. Сандал. Цитрусы. Слегка – кожа с табаком, что-то среднее. И кофе. И аромат, характерный для его «Порше» - чего-то металлического, но знакомого и ненавязчивого.
- Ты решаешь все, - выделив ключевое слово, Эдвард дает себе чуть больше воли – его ладони движутся вверх, к моем ребрам, к груди. Большими пальцами мужчина нежно, но ощутимо касается моих сосков. Вдох у него выходит неровным.
Эдвард восхищается мной и доволен нарядом, специально для него и приготовленным. Однако и сам мистер Каллен выглядит безукоризненно. Вернувшись в свои минималистичные, безумно стильные апартаменты после долгого рабочего дня, он отлично дополняет их. Сексуальными нотками дорогого внимания.
На Соколе бежевый джемпер с невысоким воротом, тонкий, но теплый, мягкий, однако, ткань не тянется. Рукава длинные, но открывают запястья. Цвет джемпера гармонирует с ремешком часов. Черные брюки и темные, незаметные носки им в цвет. Ремень с некрупной бляшкой. И пиджак, накинутый сверху. Он не был частью костюма, но прекрасно к нему подошел. Говорят, бывают люди с врожденным чувством стиля – Эдвард входит в их число.
- Я рада, что ты дома, - тихо говорю, просительно огладив ворот его пиджака и спустившись пальцами на лацканы. Я касаюсь его, взглянув из-под ресниц, чуть опустив голову, и во взгляде Эдварда появляются темные огоньки желания. Я безумно, просто безумно по ним скучала.
- Если бы я знал... я бы поторопился, Schönheit, - выдохнув, признается. Играет пальцами с бретелью моего лифа. Касается кожи – и по ней сразу проходит тонкий, мимолетный разряд.
- Ты вовремя...
- Я вовремя? – он подмечает мою реакцию, теперь рукой проникает под бретель, и глубже – к каемке самого лифа. Теплоту его пальцев ощущаю прямо на груди – и кожа саднит, требуя, чтобы он продолжал касаться ее. Как можно дольше.
- Да... в самый раз.
Вздыхаю, перехватив его ладони своими. Эдвард пристыженно, но отнюдь не раскаивающимся образом улыбается. В темноте нашей гостиной синие глаза мерцают. И запах, столь сексуальный, столь нужный мне будто бы становится резче.
Я обвиваю Эдварда за шею, сократив между нами последний островок дистанции. Приподнимаюсь на цыпочках, привлекаю к себе, мягко массирую спину. И стону, не сдержавшись, когда он легко прикусывает мою нижнюю губу. Рвано выдыхает, стремясь не дать мне отстраниться.
Его ладони снова на моей талии – и уже по-свойски оглаживают кожу сквозь тонкую ткань комплекта, стремясь пробраться ближе к ней – и глубже.
- Ты такой красивый...
Он останавливается, услышав мой комментарий. Улыбается так тепло, так притягательно... медленно качает головой. Целует уголок моего рта, щекой коснувшись щеки. Дает мне почувствовать свою улыбку.
- Моя радость.
Это непорядок, что он до сих пор полностью одет. Я говорю это вслух и Эдвард, хитро ухмыльнувшись, отдает мне полный контроль над собой. Снимает пиджак, когда тяну его вниз, призывая оказаться подальше. Сбрасывает с запястья часы, оставив их на диване.
Я помогаю ему расстаться и с джемпером, оказавшись передо мной в своем самом сексуальном воплощении. Медленно, не отказывая себе в удовольствии, глажу его торс – от ключиц к грудине, по солнечному сплетению, по животу, к темной дорожке волос, направляющейся к паху. И обратно. И у сосков. И ближе к подмышечным ямкам.
Чувствую запах его одеколона, кожи, дезодоранта – и совсем немного – пота. Он сладковатый, с нотками чего-то древесного. Теплого. Живого. Я приникаю к Эдварду всем телом, уткнувшись лицом в его грудь. Делаю несколько глубоких, подбадривающих вдохов. Веду затейливые линии по его спине – между лопатками и ниже, вдоль позвоночника. Нативно отыскиваю татуировку – обвожу контур последней из рун.
- Я так скучал по тебе, - признается Сокол чуть дрогнувшим тоном. Обвивает мою талию, обнимает, притянув к себе, гладит всю спину. И шумно выдыхает в мои волосы, когда касаюсь языком его сосков. И грудины, точно у диафрагмы. Легко провожу ногтями по плечам – он расслабляется, отвечает мне. Улыбается.
- Я сильнее...
Он утешительно целует мой лоб у линии волосы, затем спускается к скулам, бережно целует щеки, уголки рта. И медленно, но верно накрывает своими губами мои губы. Делает наш поцелуй глубже, чем прежде. И уже обеими ладонями проникает под бретели, аккуратно опуская их ниже. Всей шириной руки гладит мои плечи – и мне так тепло и спокойно, как давным-давно уже не было. Я помню эти ощущения.
- Расскажи мне, чего ты хочешь. И как ты это хочешь.
- Я хочу тебя.
Демонстративно кладу руки на его талию, самостоятельно распускаю пояс брюк. И подступаю так близко, чтобы между нами не осталось даже прослойки воздуха. Касаюсь его всем телом. И подчеркиваю, как намерена получить то, что хочу.
Эдвард гортанно, негромко стонет, отвечая на мое прикосновение. Вот уже его пальцы на моей спине, под тканью лифа. Ощущаю их лопатками. И позвонками. И все их тепло, весь жар даже, плавно перемещается вдоль ребер.
- Ох, Изза...
Я не хочу ускорять нашу прелюдию. Но и растягивать ее на более долгий срок, чем планировалось, не хочу тоже. Здесь тепло и уютно. Здесь снег за окном, запертая входная дверь и целый вечер, пусть и поздний, за который нас никто не побеспокоит. Я собирала себя по кусочкам очень долго, настраивалась на нужный лад и пыталась совладать с мыслями. Эдвард уже показал мне, что такое – любить его – и как может любить он. Сегодня я хочу закрепить результат. Сегодня я хочу окончательно вернуть его себе – и никогда больше и не подумать отпустить.
- Ты хочешь тут?.. – он оглядывается за спину, на огромный и холодный диван.
Точно нет.
- На кровати... как и вчера... там.
Мне становится сложнее думать. И контролировать процесс. Последние огоньки сдерживания – это догорающий страх воспоминаний. Мне бы хотелось наброситься сейчас на Эдварда и не позволить ему выйти из спальни до самого утра. Но умом я понимаю, что так просто не выйдет – эмоции еще живы. И мне не нужно торопиться, чтобы не воскресить худшие из них. Это наш первый раз. Будем считать так.
Он оценивающе оглядывает меня сверху-вниз. А затем убирает руки, оставляя прозябать в неожиданной прохладе комнаты. Но почти сразу же утешительно гладит талию.
- Ты позволишь?
Я смело киваю, заглянув ему в глаза. Огни желания там делят место с нежностью и любовью.
Одна из ладоней Эдварда ловко оказывается под моими коленями, а вторая придерживает спину. И вот он уже несет меня в спальню, на ходу отшвырнув несчастные декоративные подушечки. Часы и пиджак, ровно как и его мобильный, остаются забыты на странном диване.
И вместо бра гостиной нам теперь светит бра спальни. Окна в два раза больше, разве что. И создают больший эффект снежного присутствия.
Сокол очень нежно, как величайшую ценность, опускает меня на заправленные простыни постели. И присаживается рядом. Давая мне сполна оценить каждый свой жест, неспешно целует мою руку – от кончиков пальцев до предплечья. Он чуть посасывает кожу, усиливая ощущения. И вот я уже чувствую внизу живота вполне ясный огонь. И снова это желание: немедленно забрать его себе. Тысячу раз за секунду.
- Белла.
- М-м-м? - приоткрываю глаза, невольно закатывающиеся от его касаний, тщетно стараясь сосредоточиться. Взгляд у Сокола глубокий и пронзительный. Мне льстит, что не только он так влияет на меня – и я свое влияние на Эдварда определенно имею.
- Ты хочешь, чтобы я вошел в тебя? Или мы сыграем во вчерашнюю игру?
Он так серьезно это спрашивает... на долю секунды я теряюсь.
- Секса... я хочу секса.
Эдвард кивает, не заставляя меня объяснять больше. Пожимает мою руку в своей, кладет на свои колени. То, что он все еще в брюках, то, что все еще не торопится и не принимает никаких особенных решений, несколько нервирует. Червячок сомнений точит меня изнутри. А хочет ли?..
- Смотри-ка, - привлекает мое внимание, отодвинув ящик прикроватной тумбы. Она встроенная, как и шкаф, но довольно вместительная. И там, к моему огромному изумлению, полноценный BDSM-набор – ну или его лайт-версия.
Черная маска. Серебристые наручники. Зажимы для сосков. Тоненькая черная плетка с узорчатыми переплетениями и бусинками на концах – чтобы ощущалось ярче.
У меня пересыхает в горле. Судорожно вздыхаю, стараясь подобрать слова, чтобы что-то ответить ему... но Эдвард меня перебивает. Успевает первым.
- Это для тебя, Schwalbe, - наблюдая за моей реакцией и медленно, но верно пробивающимся испугом, что хочет прямо-таки сейчас все это испробовать на мне, произносит. – Вернее, для меня. Я полностью тебе доверяю. И ты можешь делать со мной все, что хочешь. Доказать. Наказать. Если это доставит тебе удовольствие.
Только-только наполняющаяся смыслом атмосфера – пусть и не лучшим, пусть и пугающим – с треском разлетается на осколки. Я застываю на этих светлых простынях постели, потеряно глядя на содержимое полки. А потом на Эдварда. Не похоже, чтобы он шутил.
- Ты имеешь ввиду, привязать тебя и?..
- Как тебе будет угодно, - спокойно поясняет он. Кивает.
Куда-то улетучивается наш ореол желания. Я хмурюсь.
- Я не хочу фиксировать тебя. И я не хочу делать тебе больно, Эдвард.
- Это не боль, Белла, ну что ты. Я могу не касаться тебя. И беспрекословно слушаться. Если это твое желание.
Я делаю глубокий, очень глубокий вдох. Отрывисто качаю головой, одним резким движением задвинув полку. Впиваюсь ногтями в мягкую кожу его ладони – чтобы и почувствовал, и послушал.
- Я не хочу сегодня ничего такого. И никаких наручников, послушания... я хочу тебя. Я хочу, чтобы ты любил меня, как только ты умеешь, Эдвард. Чтобы я больше никогда и не вспомнила о том, что было тогда... и чтобы я больше... не боялась. Чтобы мне снова легко и хорошо было просто с тобой... быть.
Лицо Эдварда выражает множество эмоций одновременно. Но самая яркая из них – нежность. И твердое принятие. И любовь. Та самая, которой мне так не хватало, которой я так прямо сейчас хочу.
- Моя девочка, - он обнимает меня, притягивает к себе, неглубоко целуя, - восхитительное мое создание, Белла... ну конечно.
Постепенно мы находим прежний ритм. И поцелуй становится глубже, чувственнее. И ладони Эдварда не только на моей талии теперь, снова у груди, снова массируют кожу – и очерчивают округлость груди, и касаются сосков. Он целует мою шею, заставляя выгнуться от полноты ощущений. И негромко стонет, когда дергаю вниз пояс его брюк. Просительно, но уверенно. Не хочу больше их видеть.
Эдвард, полностью обнаженный, оказывается подо мной на простынях постели. И я, наклонившись к нему, не лишаю себя удовольствия видеть столь пронзительный, столь отчаянный его взгляд. Синий с вкраплениями черного. Удивительный оттенок.
- Иди же ко мне!
Он стонет, когда я двигаюсь на его талии, так и не расставившись на своим бельем. У нас нет проникновения, но вот касание – и вполне ясное – есть. Я чувствую его жар и твердость, стоит лишь двинуться ниже. И вернуться. И снова.
Глаза Эдварда начинают закатываться, а ресницы – дрожать. Искажается линия его рта, когда он жадно приникает к моей груди. Прямо через ткань целует кожу. И прикусывает, пусть и легонько, всю ореолу.
- Он безупречный... но тебе надо его снять, - быстро объясняет, потянув бретели вниз. Но комплект очень плотно прилегает к коже, за счет этого он так на ней и смотрится – и сделать это не так уж просто.
- Я не хочу быть сверху, - шепчу, когда он ведет пальцами по моим ребрам, освобождая тело. – Это – твое место.
- Изза...
- Только твое, - непреклонно качаю головой, даже не задумавшись. – Там есть застежки, подожди...
Он сбито, сорвано дышит, отыскивая пальцами ту пару тонких застежек-невидимок, о которых я говорю. Распускает их, опуская боди еще ниже. И все же – не до конца.
Эдвард пронзительно смотрит на меня долю секунды. Спрашивает в последний раз.
Убеждается.
Крепко обвив за талию, придерживает мои ноги своими. И, толкнувшись от матраса, переворачивает нас. Теперь он и правда сверху. И теперь ему куда проще разделаться с моим нарядом.
Эдвард бережно спускает его вниз, до самых бедер, попутно целуя освобождающиеся островки кожи. Как на восьмое чудо света смотрит на глубокий вырез, уходящий в пах. Неспешно, растягивая удовольствие – и стимулируя меня – стягивает оставшуюся часть боди.
Вот теперь между нами ничего нет. Я чувствую его каждой клеточкой тела. Его горячую кожу, без слов очевидное желание, глубокие, требовательные поцелуи – и не менее требовательные прикосновения. Эдвард знает все мои эрогенные зоны. И прекрасно этими знаниями пользуется.
- Я хочу тебя, - прошу его, начиная отчаиваться. Внизу нестерпимо ноет и горит, и каждый поцелуй Сокола разжигает это пламя все сильнее. Я не хочу приглушать остроту ощущений внезапным оргазмом. Я хочу, чтобы сегодня мы кончили вместе. И чтобы мы запомнили этот день... когда полноценно друг к другу вернулись.
Лицо мужчины чуть поблескивает в темном свете спальни от тонкой пленки пота. Он склоняется надо мной, заранее переместив весь вес тела на свои руки. Приподнимает меня над постелью, устроив на собственных ладонях. Теперь держит меня крепко, ощущает и того лучше... и смотрит в глаза в крайний раз.
- Белла?
- Эдвард! – выдыхаю, нетерпеливо двинув под ним бедрам, крича, желая большего. Это просто невозможно уже.
Сокол скалится тому, с какой эмоцией произношу его имя. И моему виду, мне кажется, тоже. Бережно отводит мои ноги чуть больше в сторону. И входит. Я задыхаюсь от того, как медленно и глубоко он проникает. Запрокидываю голову, порадовавшись опоре его рук. Вскрикиваю от полноты ощущений. Жмурюсь. И почти сразу же притягиваю его ближе к себе. Утыкаюсь лицом в плечо. Улыбаюсь.
- Хорошо?.. – сбито, обеспокоенно зовет Эдвард. Голос у него эмоциональный и низкий. Ладони чуть подрагивают.
- Слишком...
- Слишком? – настаивает, опасливо двинувшись чуть назад.
Я не даю ему. Крепко обвиваю за талию. Целую предплечье с очерченным контуром мышц. Чуть прикусываю кожу. Эдвард шипит, вздрогнув. И возвращается. Входит глубже.
- Слишком хорошо. Пожалуйста, не уходи.
Он отрывисто, резво кивает. Смотрит на меня с таким глубоким чувством любования... оно на мгновенье затеняет и возбуждение, и знаки скорой разрядки, и даже отчаянье от неспешности, когда хочется сорвать весь джекпот и сразу. Эдвард любит меня. Это так сейчас очевидно...
- Я весь твой, Schönheit, - обещает, толкнувшись снова. – Твой... твой!
Я отражаю каждое из его движений. Эдвард держит меня, не давая ускользнуть от удовольствия, но не касается лица ладонями – помнит, учитывает. И даже плеч не касается, наоборот, так удобно и легко скрывает их от меня, не пугая – позволяет на них лежать. И чувствовать его совсем уж хорошо – всем телом.
Постепенно мы двигаемся быстрее. Я закусываю губу, напряженно глядя ему в глаза – не могу оторваться. Эдвард же, время от времени накрывая ртом мою грудь, заставляет выгибаться в собственных объятьях. И требовать, требовать большего. И чтобы сильнее.
Наши ноги переплетены на сбитом покрывале. В комнате жарко, хотя за окном снег. Потрясающие сладкие звуки наполняют пространство. И это восхитительное, давно забытое ощущение... единения. Когда Эдвард не только все для меня, он и все во мне... когда мы подходим друг другу с идеальной точностью. И никогда никого, кроме него – никого, кроме меня – здесь нет.
- Белла! – с каплей отчаянья выдает Каллен, инстинктивнее двигаясь быстрее. Я впиваюсь пальцами в его плечи, кажется, оставляю даже следы от ногтей – но на высоте ощущений это кажется малозначимым событием.
Я сосредотачиваюсь на его лице. Прядях, спавших на раскрасневшуюся кожу. Приоткрытых, опухших от моих поцелуев губ. Мокрых висков. Сведенных от напряжения бровей. Подрагивающих ресниц и искаженных уголков рта. А еще частом, рваном дыхании. И хриплых стонах. И отчаянно-сорванных движениях.
- Я люблю тебя, - шепчу ему, свободной рукой придержав затылок, впившись пальцами в волосы и потягивая их – ощутимо, чтобы увидеть эмоции.
Безумия в его взгляде, его движениях становится больше. Эдвард всхлипывает, своим лбом крепко прижавшись к моему. Черты его лица искажаются.
- Люблю, Белла. Как же я тебя люблю. Люблю. Люблю, люблю, люблю!
Это признание сливается в одно целое, когда его движения набирают обороты. Эдвард вбивается в меня, все так же держа рядом. И я все так же не отпускаю его, задыхаясь, всхлипывая от особо сильных толчков, проникаясь моментом.
Эти простыни под нами. Одеяло. Свет бра. Теплая ткань. Горячая кожа. Всхлипы. И все то, что было когда-то: оргазмы от Эдварда, душ, постель, диван, Стамбул, Берлин – и его квартира, и моя. И поцелуи в «Порше», в самый первый раз. Чайки над Мюггельзе. Сотни роз. Самый первый наш раз... и ванна, и пузырьки, и пена, и запах... и глубина. И тот день у двери... и он... нет его. Его больше нет.
Я ощущаю Эдварда всем своим естеством и не могу остановиться. Не хочу останавливаться. Удовольствие маячит на самом горизонте. Мне лишь немного бы... чуть-чуть!
Я притягиваю Сокола к себе, не давая нам и миллиметра свободного пространства. Жадно целую его губы, не даю вдохнуть, не даю замедлиться. Массирую затылок, но довольно грубо, глубоко закусываю губу. Я никогда еще не слышала от него таких звуков... но я хотела бы теперь слышать их всегда. Безумно сексуально.
- Да, так, да, так... Эдвард... да!..
Я давлюсь воздухом на пике нашего секса. Когда Эдвард вздрагивает надо мной, обдав самым настоящим жаром и дрожью, что проходит через все тело. Я дрожу вместе с ним, жадно урвав зубами свой оргазм – сразу с началом пульсации. Держусь за его плечи, держусь за него, словно бы удовольствие может поглотить меня. И наслаждаюсь, именно это слово, его грубым, сорванным выкриком. Моего имени.
Еще некоторое время двигаясь во мне, Эдвард ничего не говорит. Он лишь постанывает, резкими вдохами продлевая наше единение... и я стону в ответ. Потому что никакие слова сейчас никак не выразят... и ничем не помогут.
Когда пульсация внутри начинает ослабевать, мы все еще не отпускаем друг друга. Мне кажется, каждый из нас намеренно избегает этого момента. Эдвард лежит на мне, равномерно распределив вес между мной и постелью, и неглубоко, медленно целует мое лицо.
- Твой наряд... был восхитительным...
- Ключевое «был», - хмыкаю, глянув на белье, позабытой кучкой ткани оставшееся на полу. Ну и бог с ним.
Он утомленно вздыхает и крепче обвивает меня руками. Я ласкаю его спину, с любовью проходясь по каждый мышце, по каждому островку кожи – напитываясь ее жарким телом. И этим потрясающим ощущением пьянящего секса. Запахи вокруг нас обретают новую силу. А снег все так же идет... и ничто ему не помеха.
- Я боготворю тебя, - тихо и неожиданно признается Эдвард.
Я нежно глажу его висок, лениво подняв руку выше. Волосы влажные, кожа горячая. В синих глазах тишь да гладь бескрайнего Атлантического океана.
- Взаимно...
- Нет, Schönheit, - он устало хмурится, невесело улыбнувшись уголками губ. Ведет носом по моей шее, тепло целует область, где стучит пульс в артерии. – Я никогда и ни с кем такого не испытывал. И не буду.
Он серьезнеет, давая следующее обещание – нельзя не поверить.
- В моей жизни не будет больше никого другого. И секса, если ты откажешь, не будет тоже.
- Это очень решительно, Эдвард, - заботливо стираю капельки испарины с его лба и Сокол, моргнув, смотрит на меня пронзительнее. Требует себя услышать.
- Считай это клятвой. Я тебе клянусь.
Бережно оглаживаю его челюсть, задержавшись у подбородка. Ресницы у Эдварда влажные, а дыхание все никак не восстановится. Мне вдруг кажется, что он на высоте своих эмоций. И как бы это не было фолом...
- Люблю тебя, - просто и честно напоминаю ему, поцеловав темные волосы, - и скорее сойду с ума, чем от этого откажусь... от тебя. Теперь я это понимаю.
Он как-то растерянно улыбается моему ответу, доверительно, нежно посмотрев в глаза. Дает увидеть мельчайшие из своих эмоций – их будто обнажает нашей близостью. Есть там и опасение, и недоверие, и страх. А еще – доброта, влюбленность, нежность, ласка... и отчаянье. Отнюдь не сексуальное, впрочем.
Я прошу Эдварда повернуться на бок. Он вздыхает, неспешно, скорее лениво даже поворачиваясь. Снимает презерватив, откидывает одеяло, освободив нам больше места. И облегченно выдыхает, когда приникаю к его груди. Вот теперь обнимаем друг друга одинаково крепко. И также хорошо чувствуем.
- Полежи так немного, - просит он, несколько раз поцеловав мои волосы. Теплая кожа на его груди, у плеч как никогда прежде пахнет сандалом. Я с удовольствием приникаю ближе.
- Конечно.
Эдвард накрывает нас покрывалом – не дает прохладе и шанса. Но в комнате жарко, он и сам так и пышет жаром – и я постепенно выбираюсь из-под одеяла, удивляя его. Сам Сокол, мне кажется, почти что дрожит.
- Мне с тобой не бывает холодно.
- Лишний плюс в мою карму?
- Тысячный по счету, - хмыкаю, с особой нежностью, какая бывает только к самым родным душам, огладив его щеку. Снова касаюсь того места, где был шов. И веду дальше по гладковыбритой щеке. Массирую мочку его уха – Эдвард расслабляется, когда я так делаю, проверенно.
- Белла, я ведь правда... – баритон звучит несколько иначе теперь, но зато Каллен не молчит. Мои прикосновения все же не дают ему скрыться в тишине. – Обо всем.
- Я люблю быть с тобой. И я не боюсь – это важно. Так что...
- Ты боялась?..
Я тоже хочу быть честной.
- Да.
- И долго?.. – между его бровей появляется озабоченная морщинка, в глаза возвращается напряжение. Ему нужно поговорить.
- С той субботы. И до позавчера, когда ты мне... когда мы вернулись к тому, с чего начали.
- Sonne, но я ведь никогда не причиню тебе физической боли... и тем более не сделаю ничего дурного в сексе.
- Я бы тоже не хотела слышать о боли в твою сторону, - с дрожью вспоминаю про небольшой набор, до сих пор покоящийся в тумбе, и недоуменно смотрю на Сокола.
- Тебе бы как раз стоило.
- Но я не хочу. И слышать про это тоже не хочу. Если когда-то мы и поиграем с этим, то точно не потому, что я хочу сделать тебе больно – или ощутить власть.
- Власть – азартная штука, Изза.
Он говорит со знанием дела. Ох.
Я ласково глажу его волосы, чуть задержавшись в длинных прядях. Эдвард уже давненько не стригся. Мне нравится, но его образ, кажется, несколько этому не соответствует. Не позволит.
- Мне ее хватает. Разве ты не чувствуешь?
Он хмыкает, ведясь на то, как разряжаю обстановку. Эдвард кажется уставшим сейчас, ему нужен отдых. А я бы и не хотела никуда уходить – в чем-то мы совпали.
- Как считаешь, можно лечь спать в девять тридцать?
Эдвард, устало приникнув к моему плечу, медленно кивает.
- Вполне... власть! У нас с тобой безграничная власть.
Это его бормотание, сонное и такое домашнее, вызывает во мне волну тепла. Нежно глажу его щеку, пробежавшись по ней пальцами. Эдвард расслабляется, выражение лица становится теплее. Сокровище.
- Natta, Falke.

Предыдущая глава