Мехикали – мексиканский городок почти на самой границе с Калифорнией

- Привет, родной, - прошептала я, глядя на спокойное мужественное лицо мужчины, слушая ритм ровного тихого дыхания, аккуратно, чтобы не потревожить, сжимая теплую расслабленную руку. Горечь оттого, что он не может мне ответить, затопила до краев, подчеркнув ощущение тотального одиночества, которое я испытывала ежедневно. – Ты меня не слышишь, но с кем еще мне поделиться? Ты знаешь: здесь у меня нет друзей, и я не могу их завести, потому что совершенно чужая в этой стране. Ты оставил меня, без тебя я совершенно потеряна... Ох, ладно, прости, я не собиралась жаловаться, - я улыбнулась и закусила губу. Были ведь и светлые моменты. – Давай поговорим о чем-нибудь более приятном. Помнишь Хосе Родригеса? Я тебе рассказывала уже о нем… Он, наконец-то, идет на поправку, а миссис Мартинес удалось поставить правильный диагноз благодаря мне. Здешний уровень медицины оставляет желать лучшего, поэтому я, может быть, со временем получу повышение, несмотря на отсутствие высшего образования и на то, что американок здесь жуть как не любят. Но им нужен хороший врач, и им могу стать я.

Я вздохнула, посмотрев в окно на плывущие по синему небу белые облака, скучая по Чарли и Финиксу, в котором родилась и выросла. Сколь бы ни был похож пейзаж, я слишком хорошо чувствовала: я не дома. Для кого-то пустыня везде одинакова, но для мня здесь всё выглядело иначе… Чужие обычаи, чужой язык... еще повезло, что в школе я изучала как раз испанский, иначе было бы еще сложнее адаптироваться здесь.

Моя мама сбежала с молоденьким ухажером, когда мне исполнилось лет пять, изредка присылая открытки ко дню рождения и еще реже – к Рождеству. Чарли растил меня в любви, отдавая всё, что мог, а временами и больше того. Когда мне исполнилось пятнадцать, у него обнаружили рак легких. Вот тогда-то я и решила во что бы то ни стало выучиться на врача, хотя средств на хорошее образование взять было неоткуда простому полицейскому. К сожалению, Чарли не дожил до моего поступления на медицинский факультет колледжа Финикса. Но я все равно решила учиться: к тому моменту мысль о медицине захватила меня целиком и полностью.

С Джаспером мы были соседями и друзьями, неразлучными с детства, несмотря на пятилетнюю разницу в возрасте. Он рос отвязным мальчишкой, первым хулиганом в школе, угонявшим велосипеды и даже байки, влезавшим во все возможные драки, за что Чарли никогда его не жаловал. Вот только Хейл всегда вставал на мою защиту, если кто-то думал меня обижать, и за это отец прощал его многочисленные провинности, списывая на возраст и поговаривая, что это пройдет.

Кроме Джаса и Чарли, у меня больше никого не было, и как-то само собой получилось, что после смерти отца я переехала к Хейлам. Мать Джаспера, утонченно-красивая, однако крайне болезненная женщина, год за годом угасала, так и не перенеся смерти мужа. К моменту моего переезда она уже редко покидала свою комнату, и моя помощь оказалась нелишней. Поэтому по предложению друга я свой дом продала, чтобы отложить деньги на колледж, поступление в который было уже не за горами.

К окончанию школы стало абсолютно ясно, что мне не удалось накопить даже на первый взнос, и придется попрощаться с мечтой поступить в Стэнфорд или хотя бы в Техасский технологический. Ограничившись колледжем в Финиксе, я жила надеждой, что ко времени завершения общего этапа обучения что-то изменится к лучшему, и я смогу перевестись из скромного образовательного учреждения в университет. У меня было целых четыре года на подготовку к этому.

Джас к тому времени сумел открыть небольшую автомастерскую. И хотя его законный бизнес почти не приносил дохода, Джаспер умудрялся добывать деньги буквально из воздуха: перепродавал детали машин, не особо интересуясь их происхождением, под покровом ночи перебивал номера, иногда возил дешевые запчасти из Мексики, доводил до ума старые тачки со свалки и продавал втридорога.

Но главным его увлечением с детства оставались авто- и мотогонки, как официальные заезды, так и уличные соревнования, ради которых он мотался по всему югу США в надежде когда-нибудь сорвать весомый куш. Ставки в незаконных состязаниях всегда были высоки, как и опасность.

Джаспер не раз клятвенно обещал, что раздобудет средства для моего перевода в Стэнфорд, требующий неимоверных затрат. Я волновалась за будущее парня: слишком близок он был к преступной среде, риск оказаться рано или поздно за решеткой увеличивался с каждым годом. Я умоляла его оставить мою мечту в покое и позволить мне закончить колледж в Финиксе, не хватая звезд с неба, но он был одержим идеей обеспечить мне наилучшую жизнь. И не в моих силах было повлиять на его безрассудства. Было трудно, но Хейл не сдавался, каким-то образом оплачивая мое обучение целых четыре года и клянясь, что по истечении срока начального медицинского образования он найдет деньги на Стэнфорд.

Наше будущее выглядело довольно многообещающим до тех пор, как все рухнуло…

Я вздохнула, поглаживая теплую руку спящего мужчины, глядя на его спокойное лицо. Если бы я знала, что именно тогда произошло… Если бы нам не пришлось так срочно убегать в страну, где мы чужие… Если бы у меня были деньги, если бы мы могли вернуться – так много «если», перевернувших с ног на голову нашу жизнь. И не было видно света в конце туннеля…

- Белла, в четвертой палате нужна перевязка, - заглянула Альба Гонсалес, точно зная, где меня найти в мой перерыв.

Большим глотком допив остывший кофе, я кивнула, спеша вернуться к работе, которой было невпроворот: в четвертой лежал мужчина с укусом собаки, в первой требовалась замена капельницы, а в седьмой нужно было поставить укол обезболивающего; до самого вечера я крутилась как белка в колесе, приходя домой разбитая и обессиленная. А ведь меня еще ждали многочисленные конспекты: не сдаваясь, я пыталась закончить образование здесь, в Мехикали, получить хотя бы сертификат медсестры, чтобы не умереть с голоду и чтобы хоть в таком виде воплотить свою мечту помогать людям. О Стэнфорде я давным-давно даже мечтать перестала…

Платили стажеру гроши, а обеспечение нормального ухода за Хейлом требовало немалых средств, даже несмотря на то, что работнику больницы полагались льготы. Куча денег уходила и на учебу – не без помощи добрых людей больница выделила мне грант, но тетради, книги и поездки приходилось оплачивать самой… Так что я не могла снять квартиру в городе и была вынуждена искать пристанище попроще.

Когда мы только приехали в Мехикали, я оказалась в очень трудном положении. Одинокая девушка без связей и денег, друг которой нуждался в дорогостоящем лечении, при этом не имеющий в Мексике ни страхового полиса, ни прав, будучи, по сути, нелегальным эмигрантом, рисковала оказаться если не в трущобах среди нищих, то на панели. Не говоря уж о том, что документы Джаспера было опасно предъявлять в больнице – по его имени и фамилии нас могли найти, и нами могла заинтересоваться полиция.

Я провела в вестибюле больницы несколько дней, перебиваясь, как настоящая бродяга, недоеденными кусками еды из ближайших урн. А когда моя одежда стала вонять, и меня попросили покинуть стены лечебного учреждения, я просто бродила по улицам, оплакивая свою разрушенную жизнь и прекрасно осознавая, что кончится мое приключение, так или иначе, плохо.

Тогда я провела ночь в наполовину сгоревшем доме, чудом отыскав проделанную койотами лазейку в заборе, окружающем строение и защищающем его от незаконного вторжения. Место мне понравилось: находившееся в стороне от крупных дорог, оно не привлекало к себе ничьего внимания, кроме бродячих собак, и не требовало оплаты. Каким-то чудом мне удавалось долгое время скрываться здесь и выжить, ни разу не попав в руки каких-нибудь насильников. Впрочем, Джаспер научил меня обороняться, так что я, возможно, даже смогла бы за себя постоять.

В городе болтали, что когда дом, давший мне приют, сгорел несколько лет назад, хозяева вроде бы начали даже ремонт, выкинув лишний хлам и оставив только пригодные вещи, которые мне неплохо послужили, а потом деньги закончились и восстановление дома было заморожено. Огородив здание забором в надежде когда-то возобновить реставрацию, они оставили его ветшать. На мою удачу.

За два года жизни в Мексике уцелевшая в пожаре часть дома обросла моими вещами: необходимость заставила меня научиться менять замки, заколачивать ставни, чинить ржавую колонку во дворе и даже на халяву подсоединяться к линии электропередач, проходившей невдалеке. Я была настороже, пользуясь велосипедом для того, чтобы добираться до колледжа и больницы, но это все равно было делом времени, когда меня обнаружат блюстители порядка или, еще хуже, какие-нибудь бездомные или даже преступники. Спасало одно: для полиции я выглядела слишком безобидно, чтобы привлечь их внимание, а для преступников – слишком непривлекательно.

Поужинав в больничной столовой, где мне полагалось как работнику получать бесплатные порции, а цены, если я хотела взять еду сверх нормы, к счастью, были мне по карману, я затемно отправилась домой, стараясь слиться с пейзажем. Убранные под кепку темные волосы, глубокий капюшон и мешковатая одежда делали меня похожей на местную пацанку невнятного пола, никому не интересную.

Я закатила велик в расширенный лаз в заборе, когда услышала хлопанье дверец машины и громкие крики с другой стороны дома – моего дома. Сердце ушло в пятки: вот и случилось то, чего я так боялась: мой приют нашли проходимцы или полицейские. Или вернулись законные хозяева. Придется начинать все с начала, уйдя отсюда с пустыми руками, бросив нажитое тяжелым трудом имущество.

Я почти кинулась прочь, когда расслышала отдельные слова: там происходила явная разборка.

«Где деньги, сукин ты сын».

«Вытряси из него все».

Звуки ударов и умоляющее мычание.

Любопытство пересилило страх: оставаясь незамеченной, я тихонько, на цыпочках вошла в нежилую часть дома и подкралась к другой стороне, выглядывая из темного проема окна через разбитое стекло, становясь свидетельницей преступления. Теперь я знала – они приехали не за мной. Должно быть, убийц привлекло заброшенное здание так же, как когда-то меня – здесь, вдали от внимательных глаз, можно было творить любое беззаконие.

В свете фар двух автомобилей стояли трое мужчин, на коленях перед ними сидел четвертый, со связанными за спиной руками. Его волосы были растрепаны и покрыты кровью, лицо разбито, на губах – след от скотча, который безжалостно отодрали. Судя по распухшему лицу и вяло качающейся голове, он не мог говорить – его избивали уже просто для удовольствия, а не ради информации.

Один из убийц, накрутив глушитель, поднял пистолет. Другой ударил его снизу по руке, но не успел: выстрел прозвучал, и тело, перестав постанывать, безвольно рухнуло лицом вниз на пыльный гравий.

Я зажала рот руками, заглушая ладонью рвущийся наружу крик ужаса.

- Она же сказала: все должно выглядеть естественно. Ты дебил? – разозлился похожий на босса, самый старший мужчина с полуседой бородой. Он разочарованно замахал руками, словно вокруг него все идиоты. – Ладно, закопайте тело. Мне не нужны проблемы. Его не должны найти.

Остальные бросились выполнять приказ: вокруг было много полуобгоревшего мусора, оставшегося после первой стадии работ по восстановлению дома. Бедолагу скинули в яму, оставленную гусеницами трактора, и закидали чем попало.

Я могла только молиться, чтобы они никогда сюда не вернулись – мало ли, им понадобится проверить, как поживает труп. Мне не хотелось менять место жительства или дрожать в постоянном ожидании непрошенных гостей. Черт, я уже любила свой бесплатный заброшенный дом.

Когда убийцы укатили, я сделала то, к чему меня призывал долг: не просто же так я мечтала стать врачом. Конечно, шансов на то, что грабитель выжил, не было, но я не могла не проверить. Я еще не думала, как поступлю с трупом дальше, но знала, что вряд ли смогу спокойно жить рядом с ним – каким-то образом мне придется перетащить его в другое место, дать знать полиции, и желательно, не привлекая внимания.

По роду своей деятельности я видела мертвых почти каждый день. Поэтому мгновенно поняла: истекающий кровью мужчина жив. Избит, изуродован, но пуля благодаря удару прошла по касательной, протаранив верхнюю часть черепа и выйдя над ухом. Пульс едва прощупывался пальцами, так что жить раненому оставалось недолго, и все же я не могла бросить его умирать, не попробовав спасти.

Действовала я на автопилоте, находясь в шоковом состоянии: перекатила тело на покрывало, затащила домой и устроила на кровати. Вернулась и забросала яму мусором, затерла свои следы. И только потом задумалась, что же дальше делать. У меня не было совершенно никакой возможности доставить раненого в больницу: как я повезу его - повесив на велосипед?! Что я скажу – где его нашла? Полиция начнет допрос, и мое место проживания будет раскрыто. Чего доброго, посадят в тюрьму за незаконное проникновение в чужую собственность – у дома был хозяин, пусть и находился неизвестно где.

Более того, и самому пострадавшему скорее всего не нужна была огласка: я слышала, как босс говорил, что его не должны найти. Если его лицо попадет в газеты или в выпуск новостей, убийцы придут и закончат начатое в больнице или после того, как он оттуда выйдет. И главное, вряд ли его станут лечить бесплатно, а у меня не было денег на еще одного пациента, тем более я совсем его не знала и не хотела знать.

У меня не было выбора: если я собиралась помочь ему, мне придется лечить его самой. Если выживет – сам решит, что делать со спасенной жизнью.

Первым делом я промыла раны и обработала их: ржавая колонка худо-бедно работала, а дома я держала огромный арсенал медицинских средств на все случаи жизни. Тяжелая доля вынудила меня выкручиваться ради выживания, и я тащила из больницы все, что плохо лежит: списанные лекарства, неучтенные препараты. Я продавала их, если предоставлялась такая возможность, или раздавала нуждающимся бездомным. Пользовалась сама. Сроки годности чаще всего были превышенными, но при бережном хранении многие лекарства могли сгодиться еще долгое время.

Мужчина выглядел хуже некуда: лицо опухло от ударов и представляло собой уродливый кровоподтек со щелочками вместо глаз. Я определила по коже, что он относительно молод, лет тридцати – тридцати пяти. Не мексиканец, даже загар практически отсутствовал, что не было типично для здешних краёв, где солнце нещадно палило почти круглый год. Одежда, хоть и была изрядно помята и испачкана, свидетельствовала о достатке – брюки и рубашка скорее были куплены в дорогом бутике Калифорнии, чем в дешевом стоковом торговом центре Мехикали.

Проверяя пульс, я обратила внимание, какие гладкие и мягкие у мужчины руки: он вряд ли работал на заводе, зато наверняка хорошо играл на фортепиано, судя по изяществу и гибкости кисти. К сожалению, в карманах я не нашла никаких документов, удостоверяющих личность, и все, что я могла сказать о нем, это что он точно не был местным жителем.

После укола веропамила состояние мужчины улучшилось: дыхание стало отчетливее, кровотечение остановилось. Укоротив слипшиеся на макушке волосы, я тщательно проверила и вытащила все осколки, обработала раны еще раз и наложила швы, после чего поставила капельницу с физраствором для восстановления давления и накрыла грабителя теплым одеялом. Если доживет до завтрашнего вечера, когда я смогу принести с работы необходимые медикаменты, то у него появится шанс на дальнейшее существование. Сейчас оставалось уповать лишь на бога, да на здоровье и молодость тела.



Взяв на себя ответственность за человеческую жизнь, я теперь не могла дождаться конца смены, чтобы вернуться домой: все валилось из рук. Как там мой пациент, застану ли я его живым? Утром он выглядел хуже, но это только на первый взгляд: из опухшего и красного лицо стало синим, зато неровный пульс прослушивался отчетливее. Внутренний отек тканей сделал дыхание мучительным и сиплым, однако сам факт наличия этого звука являлся хорошим предзнаменованием.

Беспокоило, что мужчина до сих пор не пришел в себя – повреждения его мозга могли оказаться непоправимыми. Ему бы стоило сделать томографию, но я не имела возможности доставить его к аппарату МРТ. С другой стороны, для него было хорошо оставаться без сознания на данный момент, не чувствовать боли. Окажись он в больнице, его все равно погрузили бы в искусственную кому, чтобы избежать обезболивающих и дать организму время естественным путем восстановиться.

Доктор Гонсалес без лишних вопросов выписала мне рецепт на нужные средства: я часто покупала лекарства за свой счет, чтобы помочь неимущим нуждающимся, которых без страховки принимали в больнице лишь на первичный прием, а затем вышвыривали прочь, не оказав всего объема лечения. Я потратила почти все имеющееся в кошельке, лишь вздохнув, что это ради благого дела и что не стоит сожалеть о голоде, который мне и без того постоянно грозил.

Удивительно, но я чувствовала небывалую эйфорию от мысли, что мои усилия подарят неизвестному человеку жизнь. Мое жилье преобразилась от его присутствия: пусть он не мог мне ответить и находился в бессознательном состоянии, но я как будто стала чуть менее одинокой – и чуть более защищенной, хотя это и звучало абсурдно: лежачий больной не смог бы меня защитить, очнувшийся преступник – тем более.

Но кто-то нуждался во мне, кто-то полностью зависел от меня – и это приносило странное удовольствие, словно у меня появился ребенок, забота о котором безусловна. Не имеющая образования, в больнице я могла лишь выполнять указания врачей, теперь же сама вдруг ощутила себя специалистом, принимающим на себя ответственность за жизнь пациента от постановки диагноза до лечения. То, что я не изыскала способ доставить тяжелораненого в больницу, а оставила его у себя, было незаконно, но я подозревала, что легальных способов спасения этого мужчины и не существовало – вряд ли кто-то стал бы лечить бесплатно человека не то что без страховки, но даже без документов. А еще оставались убийцы, которые могли за ним прийти.

- Привет, - улыбнулась я пациенту, аккуратно обтирая его лицо прохладной водой и слушая улучшившееся, менее сиплое, почти ровное дыхание. Отек начал спадать, дав мне возможность проверить, сломаны ли кости. На черепе, портя его форму, находилось множество нехороших на вид гематом, но нос и челюсть, похоже, не были сломаны.

- Давай придумаем тебе имя, - предложила я, пытаясь прикинуть, кем мог быть этот неудачливый грабитель. В голове всплывали известные имена американских преступников, в основном почерпнутые из кинофильмов. И самым нашумевшим был, пожалуй, Ганнибал Лектор в исполнении Хопкинса. Я посчитала, что называть пациента именем маньяка – это чересчур, поэтому вышла из положения более хитроумно. – Буду звать тебя Энтони.

Пришлось избавить мужчину от грязной одежды и сменить постельное белье: хоть я и делала это множество раз в больнице, но дома отчего-то чувствовала смущение, разглядывая анатомически гармонично сложенное, худощавое тело во всех подробностях. Портил красоту лишь багровый левый бок – избивая, преступники сломали мужчине ребро.

Покачав головой, я включила маленький телевизор, настроив его на канал новостей, ворочая длинную проволоку, служившую антенной. До самой ночи я смотрела, надеясь наткнуться на хоть какое-то упоминание о пропавшем молодом человеке или об украденных деньгах, но ничего похожего так и не попалось.



Следующие несколько недель я уставала сильнее обычного, разрываясь между работой, учебой и своим пациентом, к которому привязалась так, словно он был чуть ли не членом моей семьи. Я разговаривала с ним, приходя домой, здоровалась и рассказывала о горестях и радостях прошедшего дня, не оглядываясь на то, что даже если бы мужчина мог меня услышать, вряд ли ему было бы интересно знать, чем занимался чужой ему человек. Я обрабатывала швы и вводила антибиотики вместе с глюкозой и витаминно-протеиновым комплексом, бережно заботилась о потребностях выздоравливающего тела, переворачивала и обтирала теплой водой со всех сторон, стараясь обеспечить максимальную чистоту.

Я не могла не отметить, когда синяки и гематомы сошли, что пострадавший мужчина весьма привлекателен: красавчик оказался счастливым обладателем благородного профиля и мужественной линии скул, а его губы выглядели притягательными и чувственными. Высокий лоб, густые каштановые кудри, радужка глаз необычного оттенка свежей зелени. Ухоженные руки, гладкая кожа, длинные пальцы – такой мог быть художником, моделью или музыкантом, но никак не вором… Хотя, - поджала губы я, - мужчина с такими пальцами запросто мог оказаться карманником или карточным шулером.

Наблюдая за заживлением ран, я радовалась, что удалось сохранить человеку жизнь, однако факт, что он так и не пришел в сознание больше чем за месяц, внушал серьезные опасения. Его существование грозило стать копией того, в котором находился Джаспер. Пулевое ранение головы – это не шутки, он мог никогда не выйти из комы. Вот если бы я могла проверить показатели работы его мозга на специальной аппаратуре, тогда можно было бы расширить спектр вводимых лекарств, добавив те, которые необходимы в его индивидуальном случае…

Будучи на работе, я ежедневно посещала Джаспера, рассказывая ему, как и своему новому другу Энтони, обо всем. И хотя он тоже не мог мне ответить, так мне было легче справляться с тяжелой долей, в надежде на улучшение. Чем Джаспер смог бы мне помочь, если бы все еще был со мной? Я знаю: мы бы не пропали, он бы нашел работу и не позволил мне голодать, выживать, почти как дикий зверь, в заброшенном доме, подвергать себя опасности изо дня в день, в одиночку блуждая по темным обочинам дорог опасной Мексики.…

Я сжала ладонь Джаспера, заглядывая в спокойное бессознательное лицо.

- Если бы ты знал, как я по тебе скучаю, - прошептала я, снова и снова ощущая душащий ком в горле. Шансов, что Хейл очнется когда-нибудь, оставалось все меньше, однако я упорно продолжала платить, чтобы в больнице искусственно поддерживали его жизнь, даже несмотря на то, что показатели мозговой активности не менялись слишком длительное время.

- В отличие от тебя, у Энтони еще есть шанс, - тихо пробормотала я – Джаспер был единственным моим слушателем, больше я ни с кем не могла поделиться. – Конечно, я не могу проверить, насколько сильно пострадал его мозг, вполне вероятно, что Энтони никогда не придет в сознание, но времени прошло совсем не много, рана зажила, и я все жду, что он вот-вот откроет глаза. Он выглядит… хорошо.

Я покраснела, поняв, как двусмысленно прозвучали мои слова. Конечно, я имела в виду всего лишь то, что раненый теперь выглядел как нормальный человек, - а после того, как сошли синяки и отеки, его можно было назвать даже красивым. Но я вовсе не хотела, чтобы Джаспер решил, будто я привязалась к своему пациенту больше, чем просто врач.

Хотя, если быть с собой честной, мне было чего стыдиться – я действительно разглядывала Энтони с бОльшим интересом, нежели позволено медперсоналу.

Я оправдывала возникшую особую связь тем, что он был моим первым – и единственным – настоящим пациентом, и потому что он находился не в больнице, а в моем доме, более того – в моей постели. Мне было двадцать два года, и я не могла похвастаться бурной личной жизнью, скорее полным её отсутствием – не было ни времени, ни возможности влюбиться в кого-то в чуждой мне стране, живя в заброшенном доме, как преступнице. Поэтому ничего удивительного, что хорошо сложенный, красивый обнаженный мужчина, за которым я бережно ухаживала и которого вынуждена была как минимум раз в день осматривать, переворачивать и обтирать, забирал слишком много моего любопытного внимания.

- Почему ты оставил меня, Джаспер? – укорила я спящего Хейла, глядя на осунувшееся лицо, покрытое семидневной щетиной – раз в пару недель я самостоятельно его брила, поддерживая ухоженный вид – также как заботилась и об Энтони. – Ты обещал не бросать меня, обещал, что все будет хорошо, пока ты со мной! Просил верить тебе! И чем это закончилось?!

Я отвернулась к окну, сглатывая слезы, чувствуя обиду и одиночество, а главное, страх, что мое везение в любой момент закончится. Доктор Гонсалес не раз предлагала мне переехать в город, найти нормальную квартиру, даже обещала помочь материально. Но я все тянула с этим, не желая обременять добрую женщину еще и этой заботой – она и так сделала для меня слишком много, практически взяв под свою опеку в вопросах выживания, именно благодаря ей я могла учиться и работать, а не бомжевала непонятно где. Мне было стыдно просить у нее что-то сверх этого. Сама бы я на нищенскую зарплату стажера не потянула даже самый скромный ночлег, а если перестану оплачивать лечение Джаспера, то он умрет – и вот тогда-то уж я точно пропаду. Пока жила надежда на его выздоровление, я не отчаивалась, хоть как-то боролась.

Вымывшись в душевой для персонала и поужинав в столовой, я поспешила домой: сегодня меня торопило предчувствие. Утром мне показалось, что пульс Энтони изменился, несколько раз сбившись с ритма. Дыхание стало менее глубоким, а зрачки отреагировали на свет. Конечно, у меня не было полной уверенности, но все же хотелось быть дома, если он придет в себя.

Первое, что я отметила, включив свет: Энтони спал на боку, а не на спине, как обычно. Это порадовало, но и напугало меня одновременно: мы были здесь совершенно одни, я и незнакомый мужчина, причем преступник. Конечно, вор – это не убийца, но кто же знает, что он за человек?

Вместо того чтобы броситься проверять состояние пациента, как поступил бы врач, я тихо прокралась на кухню и вооружилась ножом, спрятав его в задний карман джинсов. И только после этого вернулась в гостиную, где на низеньком старом диванчике лежал мой Энтони.

И вздрогнула, встретив его внимательный взгляд.

__________________________

Авторы приветствуют всех заглянувших сюда читателей и будут рады комментариям здесь, под статьей, и на Форуме.