POVPerish

Надрывный голос Фредди выводит главную фразу, ставшую гимном и проклятием для миллионов: «Show Must Go On». О да, как я понимаю его в эту минуту – несмотря ни на что, шоу должно продолжаться. И я обеспечу своим безмолвным зрителям то зрелище, которого они заслуживают. В идеальное звучание вклинивается крик, который вносит дисгармонию в сложившийся ансамбль. Ну, нет, мольбы о помощи с этой песней сочетаются откровенно плохо.

Люк, ведущий в подвал, открывается одним резким рывком, в темном углу виднеется силуэт блондинки, которая, раскачиваясь в разные стороны и отравляя воздух своими жалкими всхлипами, продолжает умолять отпустить ее, обещая несметные богатства, которые ее папочка отвалит мне за возвращение ему живой дочурки. Спустя пару секунд слушать ее визгливый, срывающийся, тоненький голосок мне надоедает, одно слитное движение, и я уже в подвале.

При моем приближении она резко замолкает и смотрит расширенными от ужаса глазами, ее начинает колотить, словно она переживает тяжелую форму лихорадки, и я чувствую запах ее страха, откровенного животного ужаса, что пропитывает небольшую комнатку. От сдерживаемого желания свернуть ее тощую, страусиную шейку начинают дрожать руки. Нет, детка, ты не испортишь мне тщательно спланированную игру. Один замах, удар, и ее милая головка с глухим стуком встречается с грязной стеной. Наступает благословенная тишина, разбавленная далеким голосом Фредди. Идеально.

Заставляю себя вновь дотронуться до этого жалкого человеческого существа, никчемность которого не сможет исправить даже смерть. Слабые удары сердца, отражающиеся в пульсирующей венке на шее, вызывают у меня тихий довольный вздох. Даже несмотря на ярость, бурлящую в крови, я смог рассчитать силу. И все же верно говорят: повторение – мать учения.

Возвращаюсь к своей первоначальной позиции, занимая место возле небольшой покосившейся кровати, на которой безмятежно спит одна из самых прекрасных женщин, виденных мной. Она спокойна, расслаблена, ее ровное дыхание не сбивается ни разу. Черт, этот идиот продолжает голосить, мешая слушать еле слышные вздохи моего сокровища. Где же она, где? Ага, бейсбольная бита оказывается именно там, где я заметил ее, впервые войдя в этот богом забытый дом. Серия беспощадных ударов превращает старый проигрыватель в бесформенную кучу железа. С опаской оглядываясь и облегченно отмечая все такое же ровное дыхание моей долгожданной гостьи, возношу благодарность достижениям современной медицины. Эти жалкие белые халаты все же смогли оказаться полезными и создали вещества намного более сильные и надежные, чем отравленное яблочко, так опрометчиво съеденное Белоснежкой. Хотя не знаю, может, поцелуй принца в этом случае тоже сойдет за противоядие? С отчаянной необходимостью и внутренним трепетом прижимаюсь к нежным губам, вглядываясь в лицо своей Белоснежки, готовый в любую секунду увидеть ее трепещущие ресницы и медленно открывающиеся глазки. Секунда, две, три… и ничего. Смех рождается где-то глубоко в груди, постепенно достигая горла и вырываясь наружу хриплым каркающим звуком. Прости, милая, пока тебе не суждено проснуться, но не волнуйся твой прекрасный принц не оставит тебя надолго блуждать одной в темноте, совсем скоро ты присоединишься ко мне для того, чтобы после уйти навсегда. Человеческие тела так хрупки, родная, впрочем, ты и сама это прекрасно знаешь. Сколько восхитительных способов есть для того, чтобы сорвать с губ жертвы последний вздох и увидеть быстро стекленеющие глаза!

Еле уловимым движением провожу пальцами по ее мягким, густым волосам, на секунду запутываясь в их шелковистой глубине. Пробегаюсь по ним, спускаясь на висок, где практически незаметно бьется голубая жилка. Вслед за моим движением тянется ржавый след. Завороженно смотрю на ее кровь, оставшуюся на моих пальцах, пробравшуюся под ногти, под кожу, в мою кровь, в мою сущность. С трудом сбрасываю с себя гипнотическое оцепенение и возвращаюсь к прерванному исследованию. Ах, как красиво смотрелась бы аккуратная дырочка от пули у нее в виске, запекшиеся края раны и тонкая кровавая струйка, вытекающая из отверстия, смешивающаяся с ее изумительными темными волосами, даря им новый, уникальный оттенок.

Но тут мой взгляд опускается на губы, и все предыдущие мысли сметаются приливной волной. Несколько капель медленно действующего яда, с любовью влитых в ее приоткрытый ротик, постепенно, шаг за шагом заставит жизнь покинуть это прекрасное тело. Это будет красивая смерть, ее дыхание будет замедляться, а сон станет глубже, болезненней, и вскоре она уже не сможет вынырнуть на поверхность реальности. А хотя это слишком банально, она не заслуживает ничего примитивного, ее смерть должна быть столь же уникальной, как и она сама.
Взгляд опускается ниже, к белой лебединой шейке, ее кожа настолько прозрачна, что мне кажется, я могу видеть ток ее крови по венам. Всего несколько разрезов, и сонная артерия выплеснет свое главное сокровище. Алая кровь зальет ее плечи, руки, создавая причудливый узор. Белое и красное – идеальное сочетание. Наяву вижу, как раскрываются в шоке ее глазки, она будет с ужасом наблюдать за тем, как по капле жизнь покидает ее тело, возможно, даже будет что-то шептать, а руки конвульсивно сожмутся в бесполезной попытке отсрочить неизбежное. Но нет, этот способ слишком варварский, не правда ли, милая? Да-да, ты права, мы найдем что-то более вдохновляющее.

Аккуратно прослеживаю пальцами путь моего взгляда и замираю на изящной груди. Дыхание сбивается, идеальна, она вся идеальна для меня. А если кинжал, прямо в сердце? Как в древнегреческих трагедиях? Сколько страсти, чувств в одном ударе. Глаза в глаза, а слезы капают на твою белоснежную кожу, и я буду тихо шептать: «Прости», укачивая тебя в своих объятиях. Слишком пафосно? Да, ты права, любимая, мы же с тобой взрослые, современные люди. Нет, нет, не расстраивайся, пожалуйста, я больше не буду тебя мучить и все расскажу. Ведь я продумал твою смерть уже давно, до малейших деталей, даже тренировался, чтобы с тобой все получилось идеально. Заинтригована?

Твои губы, милая, они великолепны, но на них не хватает улыбки, широкой, во весь рот улыбки. И надо будет немного добавить цвета, кроваво-красного, под стать твоему характеру, твоей натуре, сущности. Я нарисую тебе кровавую улыбку, любимая. Умереть с улыбкой на устах, разве не это верх блаженства?

Не могу, я слишком долго этого ждал, терпимости не хватает. Вскочить и бросится к столу, где в подготовленном шприце содержится панацея от всех моих бед. То, что пробудит мою Белоснежку от сна. Всего один укол, и она начнет возвращаться ко мне, и совсем скоро мы сможем завершить игру.
Аккуратно дезинфицирую сгиб ее изящного локтя, с некоторым трудом нахожу почти незаметную вену. Иголка входит в ее плоть, как нож в масло, так мягко, нежно, практически любовно. Вот и все, осталось дождаться, когда подействует лекарство и можно будет дать волю желаниям, всем своим желаниям.

Я так долго ждал этого мига, с таким трудом шел к нему. Это апофеоз всей моей жизни. Интересно, мамочка гордилась бы мной? Ведь я, как она и желала, стал лучшим в своем деле, нашел для себя идеальную женщину, и скоро она будет принадлежать мне без остатка, и разлучить нас сможет только смерть…ее.

Все их опасения насчет того, что я могу пойти в дядю Альфарда, оказались беспочвенными, я научился сдерживать себя, стал примерным членом общества, примером для подражания. А отец! Как он боялся, что его единственный наследник окажется с червоточиной, так стремился вырастить примерного сына. Что ж, папа, у тебя получилось, я идеален, вот только немного не так, как виделось тебе.

Я отчетливо помню тот миг, когда впервые поддался необратимому обаянию смерти. Мы с мамой как раз заканчивали обязательный визит в психиатрическую лечебницу. Все это, как обычно напоминало мне шпионские игры. Ведь моя семья тщательно оберегала скелет в шкафу под именем – Альфард Пэриш. Для всего мира мой дядя был активным туристом. Ни на одном месте он не задерживался надолго, и только экзотические открытки напоминали о его существовании. О том, где именно находится дядя, знали только самые близкие члены семьи, которые свято хранили молчание. Родственник с прогрессирующей шизофренией – это не то, о чем вы будете болтать на светских раутах. Бросить «бедного Альфи» моим любимым родителям не позволяла совесть и на удивление крепкие родственные узы. Поэтому отец при первых признаках болезни определил его в одну из частных клиник, а мать заставляла всех нас раз в месяц навещать больного. Не могу сказать, что эти визиты меня напрягали, нет, мне это даже нравилось. От Альфарда всегда исходила какая-то темная энергия, которую я очень хорошо ощущал, его безумие, казалось, можно было потрогать руками, настолько плотным коконом оно его окружало. Я всегда сравнивал дядю с диким зверем, которого заперли в клетке. В четырех стенах ему было тесно, его внутренний зверь отчаянно рвался наружу, когтями проскребая себе путь, расцарапывая грудную клетку, он хотел освободить свое внутреннее я. И даже эту попытку, последнюю надежду на спасение зверски прерывали прибегавшие врачи.

В тот день я как обычно предавался размышлениям о тяжелой участи дяди, толком не слушая щебетание матери, как вдруг сознание уловило ее полный ужаса крик. Я оглянулся на нее, а после, проследив взглядом, стал свидетелем картины, которая навсегда изменила мою жизнь. Посередине дороги, неловко раскинув руки, лежала женщина, из автомобиля неподалеку выбежал нерадивый водитель, который стал виновником произошедшей трагедии. Мать тоже бросилась к пострадавшей, крича, чтобы вызвали скорую. Я не отставал от нее, какая-то таинственная сила тянула меня к месту аварии. Женщина, хотя нет, это была еще совсем молоденькая девушка, лежала на сером, влажном от прошедшего дождя асфальте, устремив застывшие глаза к небу, ее руки были широко раскинуты, а вокруг головы, словно дьявольский нимб, образовывалась лужа крови. Девушка обладала абсолютно непримечательной внешностью, ее с полным правом можно было назвать серой мышкой, и если судьба столкнула бы нас на улице, то уже через секунду ее лицо стерлось у меня из памяти. Но смерть ее преобразила, боже, тогда она была великолепна! Все ее черты как будто немного заострились, став более хищными, мертвенно бледный цвет лица удачно гармонировал с ярко красной, почти черной кровью, делая ее воистину неземным созданием. И даже ее застывшим глазам солнечные блики дарили новый оттенок, в них была тайна, которую хотелось разгадать, из них на тебя смотрела бесконечность. Мама быстро поняла, что той девушке уже ничем не поможешь, и поспешила увести меня с места трагедии. Но даже нескольких секунд там хватило, чтобы полностью изменить мою жизнь. Та девушка еще не раз становилась гостьей моих сновидений, ее образ преследовал меня, каждый раз в памяти всплывали все новые детали. Я был как в лихорадке, удивительно, как окружающие ничего не заметили? Ведь мой мир, мои приоритеты, все тогда рушилось, и на их месте возводился фундамент чего-то нового, многоликого, бездна в моей душе росла с каждой секундой.

С тех пор ни одна женщина не вызывала во мне хоть отголоска тех ярких, безумных эмоций. Признанные красавицы вызывали лишь скуку, они были подобны манекенам: мертвы изнутри, хотя и создавали очень реалистичный живой образ. Их улыбки, ужимки были насквозь пропитаны фальшью. И однажды я не выдержал, на очередном званом приеме главная «звезда» вечера назойливо предлагала мне свою компанию. Ее приторные духи заставляли меня задыхаться, а намертво приклеенная улыбка, сверкающая выбеленными до неприличия зубами, пробуждала самые темные стороны моей души. Весь вечер я представлял, с каким удовольствием свернул бы ее тощую шейку, и это было бы так легко и естественно. Возможно, я смог бы сдержаться, если бы она не совершила роковую ошибку. От слов и жестов она перешла к действиям – ее поцелуи были омерзительны, каждое движение выверено, а торжеством от нее несло на несколько километров. Она сама выбрала свою судьбу. Правда, мне до сих пор немного стыдно за свою несдержанность, я не смог контролировать себя, поддался животной ярости. Больше я таких слабостей себе никогда не позволял. Но даже вся изувеченная, та кукла была в смерти намного искренней, красивей и желанней, чем при жизни. А кровавая улыбка только дополнила ее пленительный образ. Она, наконец, смогла искренне улыбнуться своей смерти и мне, тому, кто подарил ей свободу от условностей и фальши бренного мира.

В тот миг я вновь обрел счастье, как никогда остро чувствовал жизнь, я был живым, силы переполняли меня. Но эйфория скоро прошла, и ее место, радостно скалясь, заняла бездна. Мне нужно было восполнить пустоту. К счастью, Вашингтон был богат на глупых, фальшивых, приторных красавиц, которые только отравляли своим присутствием матушку-природу.
Кто знает, сколько бы мне еще пришлось блуждать во тьме, ни видя цели, не зная предназначения, если бы однажды я не увидел ее. Уже не помню, почему мне захотелось вернуться на место последнего убийства, не иначе, это была рука судьбы. Но я отчетливо помню свои эмоции, они бурлили как кипящая лава, и надо всем преобладало нетерпение. Я знал, что-то должно случиться и жаждал этого, как маленький ребенок понравившуюся игрушку. Она склонилась над трупом, пока все остальные пытались отойти подальше, эта женщина была невозможно близко, словно хотела почувствовать еле уловимый аромат смерти. Я был заинтригован, но когда она повернулась ко мне…боги, это было сродни удару молнии! Она была совершенна своей холодной, неприступной красотой. Ее лицо ничего не выражало, ни презрения, ни страха, ни отвращения, только в уголке губ пряталась саркастическая усмешка. Такая живая, естественная, настоящая. Она была моим отражением, в ее темных глазах я видел недюжий интеллект, а когда она посмотрела мне в глаза…Нет, я знал, что она не могла меня видеть, я был слишком далеко, но она посмотрела, взглянула прямо мне в душу. Я застыл, не имея сил и желания сдвинуться с места, она заворожила меня, заколдовала, именно таких женщин когда-то называли ведьмами и сжигали на кострах. Тех, в чьем взгляде притаился дьявол, и чем дольше ты смотрел в эти омуты, тем ближе была твоя погибель. К счастью, она пощадила меня, и тот гипнотический взор устремился на одного из ее подчиненных, которому она что-то резко приказала. А я, воспользовавшись передышкой, сбежал, как трусливый пес. Не разбирая дороги, я мчался по улицам, стараясь изгнать поработивший меня образ. Все было бесполезно. Для меня тот момент стал началом конца, я знал, что эта женщина меня погубит. Но тогда я утратил свой хваленый разум, полностью отдался чувствам. Мне хотелось завоевать ее, подчинить, заворожить так же, как она меня. Я верил, что она сможет оценить мой труд художника, поймет истинное предназначение всех этих смертей. Я видел в ней родственную душу, был окрылен страстью и отказывался замечать очевидное.

Ее предательство подкосило меня. Закованный в наручники, я отчаянно вглядывался в ее лицо, ища там понимание, принятие, но видел лишь холод и безразличие. Я пытался докричаться до нее, но она была неумолима. Когда тебя отвергают, то сначала все твое существо захватывает боль, ярко-красная, раскаленными иглами она впивается в каждый нерв, разрывая его, пробуждая алые всполохи, мелькающие перед глазами. Затем приходит опустошение, не менее страшное, оно давит на тебя всепоглощающей тьмой, и ты уже не ты, нет ничего кроме этого мрака, хочется завыть от безысходности, но ничего не выходит. И, наконец, последнее, самое разрушительное чувство тяжелой поступью медленно надвигается на тебя, и ты уже видишь его очертание, чувствуешь зловонное дыхание, и он нашептывает тебе свое имя – гнев.

В первые дни своего заключения, я не мог мыслить, все мое сознание было скованно яростью, из горла вырывались шипящие звуки, складывающиеся в ненавистное имя – Белла. Но однажды в покореженном разуме промелькнула мысль – отомстить. Сделать так, чтобы коварная предательница на себе почувствовала всю мою боль, страсть, отчаяние. Она будет моей, а потом умрет, дабы больше никто не поддался ее сатанинским чарам.

Постепенно, пока еще неясными очертаниями начал формироваться план. Большой удачей для меня стало знакомство с Джоном Райаном. Талантливый вор, попавшийся только из-за собственного самолюбования. Впрочем, я прекрасно его понимал, ему хотелось, чтоб все знали, что те виртуозные кражи его рук дело. Надо признать, его рисунки произвели на меня большое впечатление, если уж и оставлять «подпись» на месте преступления, то делать это как Джон - стильно и эффектно. Но в тюрьме этому юному дарованию приходилось нелегко, он сумел настроить против себя половину заключенных. Как? Не имею представления, я не обращал внимания на тот муравейник, в который угодил. А остальные заключенные откровенно меня боялись и обходили стороной, слава бежала далеко впереди меня. Однажды меня снова потянула куда-то знакомая сила, я чувствовал, что близятся перемены, и не стал сопротивляться. На тюремном дворе, какой-то амбал со всей имеющейся у него силой и прытью избивал Райана, остальные заключенные обступили место «боя» плотным кольцом, надежно скрывающим происходящее от охранников.

Стоило мне приблизиться, как все разошлись, правда, какой-то мелкий пакостник, надевший на себя маску бравады и крутизны, попытался встать у меня на пути. Что ж, сломанное в нескольких местах запястье послужило для него хорошей причиной для того, чтобы больше не путаться под ногами. Главному амбалу хватило выразительного взгляда на стонущего от боли зека, чтобы отпустить свою жертву и отойти в сторону.

Позже я понял, что неумышленно сделал огромный шаг вперед на пути к осуществлению своего плана. У Райана был брат, который вот уже почти год крутил роман с секретарем директора ФБР. Это был как подарок свыше. В первую секунду, услышав столь ценную информацию, я даже не поверил своим ушам, справедливо опасаясь, что выдаю желаемое за действительное. Но нет, судьба в который раз сжалилась надо мной и преподнесла столь щедрый дар. Стоило мне намекнуть Джону, что если он не заставит братца шпионить для меня, то его пребывание на этом свете сократится до минимума. Сокамерники боялись меня и ненавидели Райана, при первой же моей отмашке эти мерзкие псы сорвались бы с цепи, и от гениального вора не осталось бы даже косточек. К счастью, родственные узы Райанов были весьма крепки, допустить смерти любимого брата Тимоти не мог. И я очень удачно обзавелся кротом в стане врага.

В тюрьме мне делать было больше нечего, и я приступил к осуществлению своего гениального, не побоюсь этого слова, плана. Подкупить охранника оказалось так просто, что я был даже несколько разочарован. Федералы не смогли конфисковать даже малую часть моего имущества и сбережений, так что, в средствах я не был обделен. Стивен Соммерс оказался весьма полезным, правда, это не отменяло того факта, что он был трусливой крысой, но это лучше, чем ничего. Он с блеском справился со своей ролью и установил такой нужный мне контакт с Лораном Этвудом. Не побоюсь поспорить с величайшими философами мира и сказать, что движущая сила нашего мира это не прогресс, а шантаж. Именно умелый шантаж помогал мне в осуществлении почти каждой детали плана. Не прошло и месяца, как я был на свободе, пора было начинать игру.

Преступный мир Вашингтона весьма разнообразен, и при наличии средств и желания ты легко сможешь сколотить себе маленькую армию. Безжалостные, беспрекословно выполняющие приказы наемники были еще одним удачно выполненным пунктом моего плана. Они должны были выполнять всю грязную работу, к тому же я действовал сразу по нескольким направлениям, а для этого необходимы были людские ресурсы.

Приманки были расставлены, все пешки заняли свои позиции, оставалось только бросить наживку и смотреть, как моя золотая рыбка смиренно ее заглатывает. Теперь убийства перестали приносить мне желаемое удовлетворение, у меня была другая цель, и все остальное было лишь средствами для ее осуществления. Нет, я все также завороженно наблюдал за таинственным преображением своих жертв, благодаря прикосновению изящной руки смерти. Но это перестало перекрывать пустоту моей души, я безжалостно, набирая скорость, скатывался в свою личную бездну, и помочь мне могло только одно – мое наваждение, моя Изабель.

Для нашей первой встречи я подготовил нечто особенное, настоящий фейерверк, подобный той мешанине из чувств, что бушевала во мне. За то время, что мы не виделись, Изабель практически не изменилась, все такой же холодный расчет, предельная сосредоточенность, и она все также чувствовала меня, между нами словно натянулась незримая нить. Вот только теперь рядом с ней ошивался какой-то рыжий щенок. Я не сомневался, что она выберется целой и невредимой из моей ловушки, но вот то, что довесок к моей любимой не был разорван на тысячи мелких кровавых ошметков взрывом, меня разочаровал.

Финал нашей игры был давно предопределен, и я решил немного позабавиться. Подбрасывая агентам все новые подсказки, глядя на то, с каким усердием Изабель пытается в них разобраться, я не мог не поражаться комичности ситуации. Ведь Изабель даже не подозревала, что ищет место собственного убийства. Игра на опережение всегда была одной из моих любимых, даже несмотря на мою всестороннюю помощь и поддержку, эти беспомощные как котята агенты продолжали плутать в темноте, все больше запутываясь в созданном специально для них лабиринте. В этот раз я превзошел самого себя. Это как игра в шахматы, вот только место напротив тебя пустует, игра с самим собой, с собственным разумом – это самый волнительный и увлекательный сценарий, когда-либо придуманный человеком.

Игра набирала обороты. С каким удовольствием я наблюдал за тем, как из мыслей Изабеллы уносится все, кроме размышлений о моей скромной персоне. Я стал центром ее вселенной. Не было и секунды, чтобы она не думала обо мне, я чувствовал, что мы становимся все ближе, проникаем друг другу в кровь, слияние наших разумов было лишь вопросом времени, я знал, как она мыслит, что чувствует, и моя девочка также стремилась познать меня, впитать до остатка.

Но потом что-то в ней изменилось, словно надломилось, она стала рассеянной, ее мысли блуждали в недосягаемых для меня просторах. Невозможно, невероятно, она теряла интерес? Где я допустил промах, что сделал не так? Эти мысли и сомнения выжигали меня изнутри, я физически ощущал образ нашей связующей нити. И я решился напомнить о себе. Как и любая красивая женщина, Изабель, конечно, любила цветы. Я решил не разочаровывать ее и, как подобает истинному джентльмену, подарил ей их в знак внимания. Мои ручные песики тоже хорошо постарались, доставляя послание. Ах, ярость моей девочки была словно выдержанный годами хороший виски: крепкая, терпкая, уничтожающая все на своем пути, оставляя лишь пылающий костер в груди. Жаль, что я не видел выражения ее лица, но мое воображение прекрасно справилось и без этого. Нарисовав пылающие огнем глаза, судорожно сжатые руки и воздух, прерывисто вырывающийся из плотно сжатых губ.

Как только внимание моей дорогой девочки вновь безраздельно принадлежало мне, я приступил к выполнению следующей части плана. Изабель нужно было как следует раздраконить, лишить ее самообладания и способности мыслить здраво, без оглядки на эмоции. К счастью, я прекрасно знал, как это сделать. Главной слабостью моей малышки были ее любимые друзья. Стоит только лишить ее их поддержки, как моя миссия будет выполнена. План был прост, все варианты просчитаны, но я не учел, что работать приходиться с идиотами. Из того склада должна была уйти живой только Изабель, но нет! Несмотря на численный перевес, прекрасное вооружение, неплохую подготовку, наемники не смогли справиться с хилой командой агентов. Пожалуй, тогда впервые за долгое время я потерял самообладание, выбравшиеся наемники были безжалостно истреблены моей рукой. После того, как кровавая дымка безумия рассеялась, и я снова смог мыслить, пришло понимание, что все еще можно переиграть. Тем более, очередную подсказку, на этот раз о времени проведения финального акта пьесы, я сумел передать моим любимым зверкам – агентам.

Но мысль об ударе в самое больное место для Изабель не оставляла меня, и очередной наемный убийца получил элементарное задание – прикончить хилую подружку Изабель указанным мною способом, он должен был стать очередной подсказкой. И снова провал! Я был готов поверить в злой рок в те дни. Но потом я рассудил, что даже столь несовершенное воплощение моей идеи сможет сыграть мне на руку. Изабель теряла контроль над ситуацией, я чувствовал это, она все больше поддавалась ярости, не замечая, что это ведет ее прямо ко мне в руки.

А потом была она – Элеонора. Девушка, которой почти удалось совершить невозможное: заставить меня поверить в искренность, любовь и нежность. Она была столь невинна и чиста, и это притягивало меня, всеми фибрами души я тянулся к излучаемому ею свету. В какой-то момент мне даже захотелось измениться, стать лучше для нее. Впервые за долгое время в моих мыслях царствовал не демон, а ангел. Я тешил себя надеждой, что нашел девушку, не затронутую нашим развратным миром, в ее поступках не было умысла, она не играла, не пыталась изобразить из себя невесть что. Все ее эмоции были искренними и открытыми для чужого взора. То, что изначально было для меня лишь игрой, еще одной ступенькой в тщательно разработанном плане стало единственно возможной реальностью. Ах, если бы только она все не испортила! Какое дивное будущее мы могли создать. Но мое внимание льстило ей, с каждым разом она хотела большего и начала прибегать к старым как мир женским уловкам. Появилось жеманство и кокетство, на смену искренним, открытым улыбкам пришли насквозь фальшивые, тщательно отработанные перед зеркалом ужимки. На моих глазах она превращалась в то, что я всегда ненавидел и презирал – в искусственную, раскрашенную куклу, с набором простых слов и стандартных улыбок. Иллюзия рассеялась, и я вновь оказался лицом к лицу с жестокой реальностью. Элеонора вновь стала лишь еще одним шагом на пути к главной моей цели.

И снова в моих мыслях безраздельно властвовала лишь Изабель. Я тщательно готовился к финальному аккорду в моей пьесе. Тим получил последнее задание – засветиться перед великолепным агентом Свон, навести ее на подозрение. Что ж, он прекрасно справился и с этой задачей, в награду я пощадил его обожаемую Викки. К тому же она прибавит остроту нашей игре, теперь у агентов появится еще одна зацепка. Посмотрим, сумеют ли они правильно разыграть карты и поспеть к фееричному финалу. Хотя вряд ли, время почти истекло. Я снова выиграл в поединке с самым опасным соперником. Как же приятно обыгрывать самого себя. Это определенно заслуживает награды. А вот и моя награда открывает свои прекрасные глазки.

- Здравствуй, любимая, как спалось?
- Пошел ты, - ее голос очаровательно низкий и хриплый. Стайка мурашек пробегает по телу, следом невольно накатывает волна возбуждения. Она совсем рядом, и я так долго этого ждал. С трудом заставляю себя успокоиться.

- Ну, зачем же так грубо, Изабель. Ты все-таки у меня в гостях, имей уважение к хозяину.
- Где Виктория?
- Ай-я-яй! Милая, тебя не учили, что перебивать не вежливо, - эмоции все же прорываются, выплескиваются в сильнейшем ударе, что обрушивается на мою девочку. Впрочем, она заслужила, за те несколько секунд, что она в сознании, уже умудрилась вывести меня из себя. И вообще, что за тон? Разве так разговаривают с любимым?

- Прости, любимая. Тебе больно? Ничего, скоро все пройдет, не останется ни боли, ни страха, только вечность впереди.
- Больной ублюдок, только и умеешь, что нападать на более слабых. А разобраться со мной, не накачав предварительно наркотиками, кишка тонка? – она продолжает что-то говорить, тщетно пытаясь вывести меня из себя, но я уже ничего не замечаю, кроме призывно приоткрытых губ.

Нет сил больше терпеть. Схватив давно приготовленный нож, с улыбкой подхожу к застывшей девушке, в ее прекрасных глазах нет страха, только вызов. Настоящая Валькирия, уверен, именно с таким выражением древние воительницы смотрели в лицо смерти. Ее тело парализовано, и единственный отклик на погружающееся в кожу лезвие, это судорожный вздох. Ни вскрика, ни стона, в глазах все то же упрямое выражение. Я хочу, чтобы она чувствовала, каждым нервом ощущала постепенно появляющуюся на ее красивом личике кровавую улыбку, именно поэтому она все еще жива. Я позволил себе это небольшое отступление от правил в награду за прекрасно проведенную игру. Еще один взгляд в широко раскрытые глаза, и я начинаю вести кровавую линию…

Итак, вот и долгожданная глава.
Могу сказать вам честно, она выпила из меня все силы: душевные и физические.
Поэтому очень вас прошу, проявите уважение к автору, и поделитесь впечатлением о прочитанном на

форуме.

Это для меня очень важно.