Господикакжеуменявсёболит…
Кажется, будто болят даже волосы.
И безумно хочется пить.
Где я, кто я…
Жуть какая.
Я повернула голову и тут же пожалела об этом, её пронзила сумасшедшая боль.
Ну сколько раз я зарекалась – не пить…
Так, у меня, значит, похмелье. Ну, хоть что-то, значит, я пила. А почему я пила?
Видимо, что-то случилось.
Так… что у нас было вчера?
Вчера, вчера…
Чёрт!
В мозг бесцеремонным порывом вторгается страшная мысль.
Проигрыш.
Проигрыш.
Проигрыш.
Проигрыш…
Господи…
Для человека, не верящего в Бога, я слишком часто апеллирую к Небесам.
Что же делать…
Для начала прийти в себя, решаю я и осторожно разлипаю один глаз.
Так… что-то бежево-белое… похоже на комнату. А лежу я, судя по всему, на диване.
Тихонечко, Беллз… второй глаз.
На диване напротив меня я вижу тёмный силуэт.
- Доброе утро, спящая красавица, - до боли знакомый голос. – На вот, выпей.
ЧТО?!
Игнорируя тупую боль в висках, я села.
Каллен смотрел на меня со смешанным чувством сожаления и иронии в глазах.
Тот самый, мать его, Каллен. Ну, небрежные мазки бронзы в волосах и тот же экстрасенсорный взгляд.
Такой настоящий, что даже чуть-чуть больно.
Он поставил напротив меня стакан и поставил коробочку с таблетками от похмелья.
Правильно, сначала приму панацею, а потом разберусь, что я здесь делаю.
Проглотив две таблетки и запив их, я ощутила приятное чувство в горле и залпом осушила стакан.
Всё, с сегодняшнего дня больше ни-ни, на мне это потом слишком сильно сказывается.
- Я… где? – я не узнаю собственный голос.
- У меня дома, - отвечает он и садится слева от меня, внимательно изучая взглядом.
- А что… что я здесь делаю? – господи, ну почему он, а, меньше всего мне бы хотелось, чтобы это был он.
- Ты… ничего не помнишь?
Я напрягаю извилины.
Проигрыш.
- Помню. Всё, что было до третьей рюмки водки.
Он вздохнул, проведя пальцами по волосам. Я покосилась на него, успев подумать о том, как красиво он это делает.
- Ты вырубилась прямо в такси, не назвав своего адреса.
- Нет… этого не помню, - я покачала головой.
Мы проиграли – долбит мысль, как бормашина.
Что теперь делать?
Ради чего жить?!
О-го-го. На горизонте очередная депрессия.
У меня не было ничего, кроме этого.
- Зато помню кое-что другое, - я подтянула коленки к груди.
- И… что же? – тихо спрашивает он.
- Кажется, я перестала чувствовать себя в брейк-дансе.
Я встала с дивана и подошла к окну, глядя на город.
Дело даже не в Алеке. Один проигрыш… мы падаем с Олимпа, и я нутром чувствовала, как во мне всё бунтует против занятий этим дальше.
Ну что ж… лишнее доказательство тому, что я монстр.
Чёрт… боже мой, опять.
Рука автоматически лезет в карман… а где мои таблетки?
Нет.
Забыла?
Потеряла?
В любом случае меня пробивает дрожь, и я коченею и тупею от смеси растерянности, боли и страха.
Когда-то давно я сталкивалась с таким, пока ещё не принимала таблетки, и это было дико.
Организм был ещё неприспособлен к приступам, и мои истерики заглушались только двумя-тремя подушками.
Исцарапанные в кровь ладони и до боли стиснутые зубы… я помню.
Но это не умаляет того, что я чувствую сейчас.
Всё, что осталось внутри, съёживается в скользкий холодный комок.
Настолько холодно, что, кажется, не спасёт даже самый мощный обогреватель.
Это просто надо перетерпеть… просто перетерпеть… переждать, не сдаться и не выпрыгнуть из этого окна…
По щекам катятся слёзы. Как только они умудряются, я ведь зажмурилась так крепко, что ресницы щекочут глаза.
Арктический холод.
Я чувствую на своём плече чью-то руку… его руку…
Его руку?!
- Не прикасайся ко мне, - просьба сквозь зубы, - ты сделаешь только хуже…
Он убирает руку, но не убирается сам. Спиной я чувствую его присутствие.
Плевать. Пусть видит, какая я на самом деле. Он не выдержит и уйдёт сам.
Противный, как жаба, комок внутри потихоньку растаивает, расплывается по венам. Теперь он будет ждать очередного напоминания, чтобы липко стечься в остатки моей души.
Белла.
Белла, Белла…
Что за?..
С трудом ворочая каменной шеей, я повернула голову.
Он сидел рядом со мной на полу и тихо звал меня по имени.
- Ну что… - хрипло выплёвываю я, - доволен? Разглядел чудовище?
- Белла, успокойся… всё будет хорошо… - он приближается ко мне и мягко обнимает.
Теперь он сидит, прислонившись к стене, я свернулась клубочком на его коленях. Он гладит меня по голове, но я слишком занята своими внутренними мыслями, чтобы заметить это.
- Белла, - он наклонился поцеловать меня в волосы, но я резко вывернулась и села рядом с ним.
- Как ты оказался в той дыре?
Он взял меня за руку. Я только сейчас заметила небольшие ранки от ногтей на тыльной стороне ладони.
Вот за этим мне и нужен карбамазепин.
- Это нужно обработать, - он поднялся и помог подняться мне, осторожно придерживая за локоть. – Садись.
Я присела на ручку большого кресла. Из шкафа он достал зелёнку, лейкопластырь и ватные палочки.
- Ты постоянно держишь дома набор экстренной помощи ненормальным? – мрачно спрашиваю, но вязкая тишина комнаты почему-то никак не хочет разрушаться.
Он хмыкает так горько, что даже как-то стрёмно становится.
- Ненормальным… Тебе это Рене внушила?
Тоже заметил, какие у нас отношения.
- Нет, Рене здесь ни при чём. Сама знаю.
Каллен встаёт передо мной и берёт за руку. Мои ладони кажутся такими слабыми и безжизненными.
- Белла, это ненормально. Я имею в виду… это, - он слегка сжимает мои пальцы, внимательно глядя на них.
Я даже рассмеялась. Глупый ты, Каллен.
- Сам заметил или подсказал кто? Я в курсе. А ты ещё спрашивал, зачем мне карбамазепин. Вот за этим – чтобы не было.
Он смочил кончик ватной палочки в зелёнке и осторожно, но быстро провёл им вокруг ранок.
- Знаешь… - тихо сказал он, и я чувствую его дыхание в своей чёлке. – Сказать, что я растерян – это ничего не сказать. Я не понимаю, что с тобой. Я не понимаю, чем это вызывается, что происходит и как сделать так, чтобы этого не было.
Судя по всему, придётся хоть как-то объяснить.
- Можешь считать, что это новый вид психического заболевания. Мной открытый и на мне же завершившийся. И ты никак это не изменишь, я такой родилась. Пожалуй, вот и всё, что тебе необходимо знать. А вообще забудь лучше об этом. Знаешь… ещё Бернард Шоу сказал: «Мы не имеем права потреблять счастье, не производя его».
Он внимательно посмотрел на меня и снова опустил глаза на мои ладони.
- Ты ещё и Шоу цитируешь…
- Да. Я редкий экземплярчик. Да и слава богу, собственно.
Он отреагировал грустной ухмылкой.
- Так как ты оказался в той дыре? – лучше сменить тему.
- Ну… ты помнишь, у меня ведь оставалась ещё одна репетиция.
Ах, ну да, конечно. Чёрта с два та его блондинка упустит свои деньги. Хотя, даже если бы она потребовала деньги обратно, я отдала бы их из своих сбережений, заняла бы у кого-нибудь…
- Значит, мы в расчёте.
Фраза звучит как-то пусто и уныло.
Уныло не потому, что нас больше ничего не связывает, это как раз только к лучшему. Просто в комнате висит такая вялая тишина, что любое сказанное слово звучит как приговор.
- В расчёте, - отвечает он. – Слушай, хотел спросить – у тебя цвет волос свой?
А волосы мои здесь при чём?
- Конечно, свой… а что?
- Ничего, - не глядя на него, я слышу улыбку в его голосе. – Красиво.
Я улыбнулась.
Что-то не даёт мне покоя, пока я наконец не понимаю – фраза «мы в расчёте».
- Ты всё-таки выбрал кино.
Он улыбнулся.
- Нет, Белла. Театр. Ты меня раскусила – хотел тебя увидеть.
И мне это снова очень не нравится. Ну да ладно, в любом случае это всё ненадолго.
- Готово, - он отпускает мои руки, аккуратно заклеенные лейкопластырем.
- Здорово получилось, - хихикнула я, рассматривая ладони и пересаживаясь с ручки дивана на диван.
Каллен усмехнулся и сел рядом.
- Белла… могу я чем-нибудь помочь Джесс?
Джесс – колет.
Нет, больше никакого брейк-данса.
То, ради чего я родилась на свет… чушь собачья.
Я родилась вообще только небо коптить.
- Это вопрос к Джесс. У тебя есть её номер? Запиши.
Я продиктовала ему номер и он, кладя телефон на стол, сказал, будто вспомнив:
- Я… звонил тебе, Белла. Ну… тогда. После того… того, что произошло… между нами. – Он говорит медленно, с расстановками.
Меня будто обжигает воспоминанием – то, что произошло.
Видимо, другого названия… этому так и не суждено обрести.
- Я сломала SIM-карту, - глухо отвечаю, пряча взгляд.
- Это в твоём стиле.
- О да. Эдвард… - я впервые называю его по имени, это даже немного больно. – Я… не знаю, что… что это было. Будто… будто просто помешательство, помутнение рассудка.
Тяжело об этом говорить, но он должен понять.
Он ДОЛЖЕН.
- Я знаю, - вдруг кивает он. – Я то же самое могу сказать и про себя.
Правда?
Я подняла голову и наконец посмотрела в его глаза. Они изумрудно теплели на его лице, переливаясь гранями зелёного.
Он понимает. Он всё понимает.
От осознания этого становится так легко, что я улыбнулась, и сердце окатывает теплом от ответной улыбки.
- Но должен признаться, это было классно.
Я засмеялась.
- Ну да… что было, то было, - и он смеётся в ответ.
Хорошо. Так уже лучше.
- Ладно. Пойду, соображу чего-нибудь на завтрак, - он встаёт и идёт к двери, а у меня вырывается:
- Завтрак?
Он оборачивается и непонимающе смотрит:
- Ну да. Завтрак. Белла, обычно люди по утрам завтракают, и если…
- Эдвард, мне надо идти.
Он будто увял лицом и медленно, печатая шаг, подошёл ко мне и сел передо мной на колени, аккуратно обнимая тёплыми ладонями мои раненые в борьбе с собой руки.
- Куда тебе идти?
Вопрос прозвучал так глухо.
Так бесцеремонно.
Так бессовестно прямо, что немного захотелось плакать.
- У меня есть дом.
Он смотрит на меня так серьёзно и с такой болью, что я не выдерживаю и отвожу глаза.
Чувство раздавленности снова овладевает обоими.
Странное это ощущение – последней встречи.
- Ты ведь одна живёшь.
Киваю, не в силах ответить. Такая я, отброс.
- Значит, сейчас тебя никто не ждёт, - я благодарна ему за это «сейчас», смягчившее фразу.
Глупый ты.
До чего же глупый.
Я вынула из его рук ладони и снова отошла к окну, глядя на просыпающийся ноябрьский Нью-Йорк.
Прохлада и пустота – как у меня внутри.
Он стиснул сзади мои плечи, опустив голову мне на плечо. Такой тёплый.
Прохладно глядя в прохладное утро, я тихо произнесла:
- Я же знаю, чего тебе хочется. Я вижу это. Вижу, какой ты удивительный, чудесный человек. Всё, что я говорила тогда про «терапию» - это всего лишь от отчаяния, прости за это. Но я, - я повернулась к нему лицом, взяла его руки в свои и, глядя на его шею, лишь бы не в лицо, продолжила, - не создана для этого. Для чего-то тёплого искреннего. Я не создана. Мы не сможем с тобой подружиться, потому что ты всегда будешь знать, что у меня есть тайна. А я не раскрою её тебе. Иди своей дорогой, Эдвард. Я не хочу делать тебе больно, а я буду, если мы продолжим общаться.
- Почему ты так уверена в этом? – глухо спросил он, гладя мои пальцы.
Я горько усмехнулась.
- А вот это и есть моя самая-самая большая тайна. Я ведь предупреждала – не привязывайся ко мне. Потом будет больнее расставаться. И мне будет хуже от того, что я причинила тебе боль. Ничего из этого не получится, - я почувствовала в глазах сентиментальные слёзы. Будет только хуже, нужно уйти – и немедленно.
Приподнявшись на цыпочках, я обняла его, вдыхая запах бронзовой растрёпанности на его голове. Сильные мужские руки обвивают мою талию, и слезинка падает на его плечо.
Он отстраняется и, продолжая обнимать одной рукой, другой мягко вытирает мои слёзы.
- Ты ведь не хочешь уходить, - нежно шепчет, и его дыхание касается моего лица. – Скажи, что хочешь, и я тебя отпущу. Но ты ведь не хочешь.
- Хочу, - набравшись сил, говорю я. – Мы в расчёте, забыл?
Это звучит так цинично, что он тут же выпускает меня из рук.
- В расчёте. Уходи, Белла. Я не хочу больше ничего слышать.
Обидела. В душе снова воцаряется привычный мрак и холод.
Ну, лучше так.
Хорошо, Эдвард.
Молодец.
Я ухожу, но стоит мне дойти до двери, слышу:
- Белла!
Он выбегает из гостиной и крепко, очень крепко обнимает меня, зарывается лицом в волосы, и я тону, тону в его тёплых объятиях, не имея возможности вынырнуть.
- Ты бы не плакала, если бы хотела уйти…
- Эдвард… Эдвард, выслушай меня. – Мои пальцы гладят его лицо и волосы, и я настолько пропитана его болью, что ненависть к себе убивает. – Эдвард… мне ЛУЧШЕ уйти. Я ДОЛЖНА уйти. Видишь, тебе уже больно меня отпускать, а я… слёзы – это всё моя сентиментальность. Не ломай. Не ломай себя мной, отпусти. Я не выдержу причинять тебе боль. Пожалей… отпусти… чтобы не мучить ни себя, ни меня…
Он берёт моё лицо в ладони, настойчиво глядя в глаза.
- Я смогу жить с осознанием того, что у тебя есть тайна. Я СМОГУ.
Я вижу, что он верит в это. Но верит он в это только сейчас.
- Я не смогу, - отвечаю я, гладя его пальцы поверх своего лица. – Я не смогу позволить себе сломать твою жизнь.
- Белла…
- Я знаю, что ты ничего не понимаешь. Выкинь это из головы, слышишь, выкинь… Я одна из многих в твоей жизни. Забудь обо мне.
Я целую его в щёку со всей нежностью, с которой способна. Он держит меня ещё крепче, и я чувствую его отчаяние. От этого хуже в миллион раз.
- Ты чудесный, Эдвард. Ты заслуживаешь счастья. Спасибо тебе за всё. Спасибо. И… пообещай мне кое-что. Стань счастливым, ладно? Тогда… мне не будет так плохо.
Он кивает, судорожно обнимая меня.
- Удачи тебе.
С трудом я расцепила его руки и выбралась из его объятий.
Снова холод. Ну здравствуй, дорогой.
Давай же, Беллз, уходи. Ради него.
Казалось, Эдвард даже не дышал позади меня.
Я открыла дверь, тщательно запертую на оба замка, и ушла. Ушла от него.
Каждый шаг отдавался в голове.
Больше всего я боялась, что он снова пойдёт за мной – ещё раз оставить его у меня просто не хватило бы сил.
Но он не пошёл, и поступил абсолютно правильно.
Так надо.
Так надо.
Так надо.
На автомате я села в такси и приехала домой.
Помню, как позвонила Эммету, и он обещал сделать всё возможное, чтобы помочь.
Помню, как звонил Джаспер и приглашал на свой день рождения в Twilight через неделю.
Остаток дня я смотрела идиотскую юмористическую передачу и ела всё подряд, что нашла в холодильнике.
Итак, что мы имеем – всего лишь раздолбанную в пух и прах жизнь.
****************************
Я вернулась :-)
Как вы думете, почему Белла называет его "чудесным"?
Почему она не хочет уходить, а он - отпускать?
Жду на форуме.
С любовью, Рита