Мой самолёт приземлится завтра около трёх часов дня. Я остановлюсь в Гранд Хаятте. Выселяйся из своего отеля и приезжай.

Изабелла?

Мне кажется, что тебе нужно всё отменить. Я забронировала себе билет на утренний рейс. Раньше вылечу, раньше буду дома.

Как только я отправляю это сообщение, входящий звонок не заставляет себя долго ждать. Голос Каллена в трубке звучит… непонимающим. Просто не знающим, что я такое только что написала и что хочу этим сказать или уже говорю. Это ещё не злость, но раздражение уж точно.

- И что тебя так срочно вдруг тянет обратно в Нью-Йорк, позволь поинтересоваться?

- Я решила, что ты передумал, - отвечаю я, смотря в темноту за окном через раздвижные двери балкона. Снаружи шумит океан, но его уже не видно. А когда было ещё достаточно светло, я так и не пошла на побережье. В Лос-Анджелесе пару месяцев тому назад ноги сами привели меня туда, где волны бьются о сушу, но здесь и сейчас мне нет никакого дела до знаменитых пляжей. Может, всё дело в том, что я совершенно не хочу быть там одна, когда в моей жизни есть человек, который мог бы пойти со мной. Но это не значит, что он действительно пойдёт.

- С чего ты так решила?

- Ты не трахнул меня, когда мог, а начиная со следующего дня, стоило тебе уехать на работу, я и вовсе тебя не видела.

Я помню, как наутро после воссоединения проснулась от звуков передвижения по комнате и, приподнявшись под одеялом, увидела Эдварда Каллена почти одетым. Он застегнул рубашку и только после понял, что я уже не сплю. На самом деле для меня было слишком рано, всего лишь начало восьмого, но это не остановило мои мысли от предвкушения того, как мы позавтракаем вместе. Вот только тогда я не успела и заикнуться об этом. Лишь прошептала что-то о добром утре прежде, чем последовал незамедлительный ответ.

- Доброе. Но ты не вставай. Я уже ухожу.

- Так скоро?

- Мне ещё нужно в отель, чтобы переодеться. Я не могу выглядеть так перед подчинёнными.

- Разве ты не голоден?

- Я не ем по утрам, Изабелла, и, наверное, если я буду ночевать в отеле, так будет проще для всех. Тебе не придётся просыпаться из-за меня. К тому же от него до офиса рукой подать, - услышала я. Под тяжестью отрицания в совокупности со смыслом остальных фраз что-то внутри меня оборвалось в тот же самый миг, и я словно онемела. Потеряла знание, что на всё это можно ответить, и глубоко задумалась над тем, нужно ли вообще предпринимать шаги навстречу. Каллен вышел за мою дверь пару минут спустя, больше не удостоив и словом, не говоря уже о прикосновении. Вот что привело к тому, что теперь я готова отказаться от нескольких дней с ним вдали от всего и всех.

- Я же сказал, что мой отель находится ближе к компании, чем твоя квартира. В чём, чёрт возьми, проблема? Могла бы позвонить или написать сама, если хотела.

- Я не могла. Ты запретил. Ты с этого начал. С правила, что я никогда и ни при каких обстоятельствах не должна связываться с тобой сама.

- Хочешь новые правила? - звуки движения и выдоха заканчиваются отчётливо-требовательным вопросом. На него у меня уже давным-давно есть ответ. Я, и правда, хочу иного. Хочу, чтобы требований вообще не осталось. Чтобы мне было позволено обнимать Эдварда Каллена, когда хочется, и не сдерживать себя из-за мысли, что он воспротивится, утратит внутреннее равновесие и не позволит.

- Да. Хочу.

- Можем… можем попробовать вообще без них, - вдруг говорит он и тут же продолжает, будто хочет побыстрее забыть о сказанном, лишь бы не начать это анализировать, - только останься там. Не уезжай.

- Никаких… правил? - почему-то я боюсь даже думать об этом. Если мне так нестерпимо необходимо просто касаться, но все остальные желания я глушу в себе из-за невозможности осуществить хотя бы первое, то что случится при наступлении вседозволенности?

- Никаких. Я увижу тебя завтра, Изабелла. Выспись сегодня хорошенько.

На следующий день по правилам отеля я выселяюсь из номера около полудня. Таким образом впереди как минимум три часа, чтобы делать, что хочется, но снаружи царит невообразимое пекло, и в ходе короткой поездки на такси я перемещаюсь в Гранд Хаятт. Сажусь в прохладном холле так, чтобы видеть входные двери и всех, кто приезжает, и просто жду. Читаю книгу, но регулярно смотрю в сторону улицы, и даже в положении сидя спустя некоторое время у меня начинают подрагивать коленки. Чем ближе становится тот момент, когда Эдвард Каллен окажется в фойе, тем это ощущение всё только нарастает. Чувство, с которым я никак не могу совладать. Всё совершенно бесполезно. Сколько бы раз я не проводила руками по ногам, они по-прежнему неистово дрожат.

Он появляется в здании в двадцать три минуты четвёртого. Совершенно один и без охраны. Хотя я и сомневаюсь, что он, и правда, прилетел без неё. В любом случае, стоит блестящим ботинкам едва ступить на мраморный пол, как мне кажется, что даже воздух здесь становится другим. Я склоняю голову, не выдерживая волны жара, охватывающего меня из-за одного лишь созерцания, а когда вновь поднимаю глаза, чтобы понять, где сейчас находится Эдвард, его чёрные брюки и голубая рубашка обнаруживаются уже прямо передо мной. Я чувствую прикованные к нам взгляды, но подозреваю, что всё дело совсем не во мне. Они скорее связаны с ним, чем со мной. Он неотразим, красив и сексуален. И сегодня в особенности. Может быть, причина заключается в солнцезащитных очках, которые он не торопится снимать, или просто в стремительно поглощающей меня жажде, но всё, чего мне хочется, это закрыться в номере и не выходить оттуда.

- Кое-кто выглядит вспотевшим и взвинченным, да, Изабелла?

- Я ещё посмотрю на тебя, когда ты начнёшь изнывать от жары в этих брюках.

- Кто сказал, что я не привёз с собой шорты? - Каллен чуть ли не бросает свою сумку на диван, который я заняла, и склоняется ко мне, шумно вдыхая воздух около моих губ и овевая их своим дыханием. - Я бы поцеловал тебя прямо здесь и сейчас, не будь вокруг всех этих людей, но поскольку они тут есть, то это вряд ли хорошая идея.

- Беспокоишься, что тебя узнают?

- Да кому я нужен, да ещё и в чужой стране? Из нас двоих это ты, кто вернее попадёт не только на обложку, но и на страницы светской хроники. Ты не надела лифчик.

- Эта блузка его не предполагает.

- Да уж, я заметил, - его голос становится хриплым и нуждающимся. Каллен осматривает мою юбку длиной до середины бедра, украшенную спереди пуговицами, и верх из такой же белой ткани с цветочным рисунком, и прикасается к бретельке на моём левом плече. Она из розовой атласной ленты, завязанной на бантик, который так легко ослабить и развязать. Не здесь, но вообще. Чуть позже, как только мы поднимемся в номер. Я думаю, что мне, наверное, даже не придётся просить об этом. - Оставь вещи, и пошли. Я договорился, их принесут позже.

Эдвард смотрит на меня так, будто вот-вот не сдержится и всё-таки сорвётся. Но пока мы едем наверх, между нами возникает что-то, что я не могу описать, некоторая непонятная тишина, и по приходу в номер он просто садится на диван, кидая электронный ключ на журнальный столик. На нём стоят два стакана и тарелка с зелёными яблоками, на тумбе под висящим на стене телевизором я замечаю вазу с цветами, но после всё моё внимание концентрируется на панорамных окнах гостиной. За ними открывается потрясающий вид на просторную террасу по длине всего номера и бесконечный лазурный цвет океана. Пройдя через дверной проём, я миную коридор со стоящим в нём шкафом и оказываюсь в ванной комнате, граничащей со спальней. Комната с огромной кроватью и тумбочками по обе её стороны наполняется влажным океанским воздухом, шумом прибоя и ещё большим количеством света, как только я открываю раздвижные двери, ведущие на балкон. Деревянные кресла с мягкими подушками, создавая уют и комфорт, так и манят сесть, откинуться на спинку и просто ни о чём не думать, но вместе с тем всё это кажется мне слишком хорошим, чтобы быть правдой. То ли из-за ограниченного срока годности, то ли потому, что сама бы я здесь никогда не оказалась. Моё финансовое положение отнюдь не плачевное, но мне ни разу не хотелось остановиться именно в люксе пятизвёздочного отеля и опробовать на себе весь соответствующий сервис вроде завтрака или ужина в номер и прочие доступные блага. Модели не живут на широкую ногу. Не заселяются в двухкомнатные номера, когда зачастую это лишь на одну ночь. Я будто бы занимаю чужое место… место женщины, сделавшей Эдварда Каллена таким, каким он является. За каждым великим мужчиной есть та, которая верила в него и любила по-настоящему. Возможно, переносила различные тяготы, лишения и материальные сложности. Он ведь не всегда был миллиардером.

Я не слышу его приближения из-за ветра, но об этом, изменяясь, сигнализирует моё дыхание. Оно замедляется и становится почти неслышным. Кажется, я даже перестаю чувствовать, как в груди бьётся сердце, настолько всё тело сосредоточено и желает узнать, что будет дальше. Что Каллен скажет или сделает, подойдёт ли ближе или так и останется стоять где-то позади молчаливым силуэтом. Может быть, проходит всего лишь миг, а может быть, несколько минут, но, когда он дотрагивается до узкой полоски кожи между юбкой и блузкой, всё внутри меня уже изнывает от потребности стать ближе хотя бы так. Я стараюсь прижаться к широкой правой ладони ещё теснее, ещё плотнее, чтобы она вся соприкоснулась с моим животом, а не касалась лишь кончиками пальцев, дразня, но со мной явно по-прежнему играют, и я… я не понимаю, зачем всё это. Говорить остаться и при этом быть таким. Вероятно, моё психологическое напряжение становится очевидным, потому как Эдвард вдруг останавливается, перемещает руку на ткань моей одежды, и его подбородок оказывается приятно ощущающимся близ левого виска.

- Это всё-таки слишком для тебя? Всё вокруг?

- В значительной степени да. Но ты почти не преувеличил насчёт двух шагов. Не думала, что океан реально будет так близко. Может быть, теперь мне чуть более понятно, почему ты не можешь жить иначе. Вид здесь роскошный.

- Я могу жить иначе. И когда-то жил. Если интересно, можешь прочитать в гугле. В общих чертах там всё написано верно. Но никто, имея столько денег, не будет сознательно на себе экономить и загонять себя в тесные рамки какого-нибудь пространства, - Эдвард вдруг скользит правой ладонью немного под пояс моей юбки, а левой рукой сжимает ограждение, и мне в прямом смысле становится некуда деваться. Странным образом тело не только бросает в жар, но и знобит. Горячее дыхание рядом с лицом, да ещё и усиленное уличным пеклом, не должно так влиять. Не должно вызывать дрожь, как от холода, особенно когда мы говорим чуть ли не о смысле жизни. Я никогда и ни на кого так не реагировала. Ни один мужчина лишь одним своим присутствием не заставлял меня испытывать противоположные друг другу эмоции и страдать от невозможности как-то их уравновесить. Как же я отпущу его, когда придёт время, если даже от слов, лишённых всякого сексуального подтекста, веет страстью и желанием оказаться в кровати?

Я зажмуриваюсь, чтобы попытаться вернуть себе часть утраченного равновесия, но когда открываю глаза вновь спустя некоторое время, то тут же хочу моргнуть пару раз. Потому что моему взгляду предстаёт что-то странное. Невозможное. Немыслимое. Я ведь видела, как Каллен стиснул перила почти до побелевших костяшек. Левая рука была у меня на виду. Я не заметила никаких отличий. Но теперь, когда она чуть вытянута вдоль конструкции, одно единственное отличие буквально бросается в глаза пустотой там, где её вообще не должно быть.

- Где твоё кольцо?

Он одёргивает руку, словно от огня. Отступает прочь и садится в одно из кресел, оставляя меня одну около перил. Уже тоскующую по прикосновениям и чувствующую неприятный привкус во рту от того, что не удалось дотронуться. Я хочу увидеть глаза, но их всё ещё скрывают очки.

- Всё, что тебе нужно знать, Изабелла, это то, что оно не здесь. Не порти этот день. И вообще не задавай вопросов, которые тебя не касаются.

- Так в твоём понимании выглядит отсутствие правил? То, что их сменяют условия? Для меня это одно и то же.

- Изабелла. Я сказал, что мы попробуем, но ничего не обещал. И предвосхищая твой, возможно, следующий вопрос, нет, я не уверен, что пойду гулять с тобой по городу, выключив телефон. Это всё иллюзия, что я перестану контролировать подчинённых и свою жизнь. Сладкая фантазия. Или сон. Называй, как хочешь, - он говорит, не прерываясь даже на секунду. Будто отрепетировал эту фразу, как какую-то речь. Написал её внутри своей головы на всякий случай. И теперь, когда он настал, решил, что это самое подходящее время, чтобы меня что, отрезвить? Поставить на место? Напомнить, что я забываюсь?

- То есть мне лучше проснуться?

- Пробуждение всегда неизбежно, - всё-таки сняв очки, он кладёт их на столик между креслами и впервые с того момента, как мы встретились в фойе, смотрит на меня без затемнённой преграды. Я отворачиваюсь к океану, не выдерживая тяжёлого взгляда. Мне стоило знать лучше. Быть готовой к тому, что, вероятно, не является ложью в общепринятом понимании, но всё же ощущается именно ею.

- Ты ведь не сделаешь то, о чём я попросила?

- Разве ты слышала, чтобы я что-то говорил об отрицательном ответе?

- Нет, - качаю головой я, но всё равно не могу осознать, что человек, иногда говорящий жёсткие, пусть и правдивые вещи, это всё тот же мужчина, который накануне поздно вечером чуть ли не молил меня остаться тут. Перемены в настроении по идее уже не должны вызывать во мне удивление. Но почему-то ощущения каждый раз, как в первый. Непонятная обида. Глупая тоска. Разочарование?

- Тогда, поскольку мы, кажется, многое прояснили, давай закажем еду в номер. Что ты хочешь?

Я не уверена, что хочу что-либо в принципе. Но выбираю роллы и спустя некоторое время повторяю с ними одни и те же действия, несмотря на отсутствие должного аппетита. У Каллена же с этим нет никаких проблем. Разрезая мраморную говядину на кусочки, нож так периодически и задевает тарелку. Этот звук сводит меня с ума. Нещадно проходится по нервам, раздражая их. Я не вегетарианка, но избегаю смотреть на мясо по соседству с рисом. Или просто не могу сейчас видеть самого Эдварда Каллена, сидящего напротив меня за деревянным столом в гостиной. Но гнетущая тишина не совсем внятного происхождения подходит к концу посреди очередного раза, когда я окунаю ролл в соус прежде, чем достаю обратно.

- Я не подпускаю женщин настолько близко.

- Очень даже подпускаешь. Иначе у тебя бы не было детей, - отвечаю я, бесспорно понимая, о чём идёт речь. Она точно не касается того, чтобы позволять кому-то влезать в душу и копаться в ней. Только не с этим мужчиной. Для него опять-таки всё упирается в секс.

Желание есть исчезает окончательно. Я откладываю палочки на салфетку, чтобы не пачкать стол. И примерно представляю, как наверняка выглядят мои действия со стороны. Глупо и нелепо. Это, вероятно, то, что думает про них Эдвард Каллен. Зачем поддерживать чистоту и вести себя культурно, когда за такие деньги после твоего отъезда весь номер всё равно приведут в порядок, не пропустив ни единого пятнышка где бы то ни было?

- Они и являются одной из причин, по которой я не выключаю телефон или звук на нём даже ночью. Но это было давно, Изабелла. И это другое.

- Да, другое… - я чуть не говорю, что, конечно же, всё иначе, когда, по крайней мере, первым ребёнком ты уж точно обзаводишься по банальному залёту, а потом, возможно, и женишься лишь из-за него. Но мне хватает времени прикусить себе язык в переносном смысле. Хотя я и знаю, что Элис ничего не грозит. Даже в том случае, если бы я проболталась, у Эдварда Каллена всё равно бы не получилось заткнуть рот родной сестре. Как бы он объяснил, откуда ему известно о том, что она слишком словоохотлива? Правильно, никак. Досталось бы только мне, и всё. За неосмотрительность или попросту глупость.

- Хорошо, я перефразирую. С тех пор я больше никого не впускаю так. Ты посмотришь на меня или нет? Я пока ещё прошу. Но ты же знаешь, что я могу и по-другому, Изабелла.

- Хочешь, чтобы я сначала проверилась? Предоставила тебе доказательства, что здорова и ничем тебя не заражу? Если проблема в этом, то я займусь всем сразу же, как только вернёмся в Нью-Йорк.

- Думаешь, я считаю, что раньше ты трахалась, с кем попало, и теперь можешь быть больна?

- Иначе я просто не знаю, зачем тебе так мучительно долго думать над моей просьбой.

- Да ты вообще ничего не знаешь, - сдёрнув салфетку со своих колен, он швыряет её на стол. И смотрит так, будто я хочу его уничтожить, а ему нужно любой ценой меня опередить. Не допустить, чтобы я сделала с ним что-то подобное. Вот же ерунда. Я ведь никто. Он не может бояться просто очередную женщину.

- А кто в этом виноват?

- Это может занять до хрена времени. Возможно, даже не один месяц, - и вот так после полного игнорирования моего вопроса я всё резко и быстро понимаю. Как будто кто-то прочистил мне затуманенные вожделением мозги и вернул способность ясно мыслить.

- Всё, можешь не продолжать. Ты не только не подпускаешь к себе, но ещё и твоё время слишком дорого стоит, чтобы отдавать его кому-то в таком количестве, когда это, возможно, будет совершенно впустую. Не говоря уже о том, что скоро ты наверняка всё-таки насытишься и захочешь оставить это позади. Забудь. Я всё равно не особо и надеялась.

- Куда ты, чёрт возьми, направляешься?

- Найти себе другой номер. А вообще не твоё дело.

Я выхожу из люкса, но вопреки своим словам иду вовсе не на ресепшен, а спускаюсь на улицу, к бассейну. Около него совершенно пустынно и тихо. Разумеется, за исключением шума волн, обрушивающихся на берег. Отсюда тоже можно видеть океан. Конечно, не так хорошо, как с балкона верхнего этажа, но воздух везде одинаков. Вскоре заходит солнце, и повсюду включаются напольные светильники. Несколько ламп начинают свою работу и в сотворённом человеческими руками водоёме. Визуально их сияние постоянно колеблется из-за системы фильтрации воды, перемещающей её во избежание застаивания. По крайней мере, я думаю, что и тут она тоже непременно должна быть. Спустя некоторое время я ложусь на бок в занятом шезлонге и укрываюсь захваченным полотенцем. Становится немного прохладно и зябко. Но не из-за понижения температуры, хотя и это имеет место быть, а из-за мыслей о мерзавце. Даже не будучи непосредственно рядом со мной, он заставляет меня чувствовать себя жалкой, замёрзшей и особенно несчастной. Я могла контролировать своё сокровенное желание, не думая о нём постоянно и круглосуточно, но, доверившись и открывшись тому, кто, возможно, так никогда и не поймёт, чего мне это стоило, создала ситуацию, при которой уже почти представляла себя беременной. Воображала, как убеждаюсь в зарождении жизни внутри меня. Говорю своему агенту, что ухожу из профессии на как минимум год. Замечаю рост живота, а потом и чувствую первые шевеления и толчки. Обустраиваю детскую и, может быть, узнаю пол. Или решаю сохранить это втайне даже от самой себя и люблю этого ребёнка просто потому, что он есть. Таким, каким его задумал Бог или судьба. Но она жестока. Ведь порой отбирает что-то, даже не успев это действительно дать.

- Чего тебе? - я безошибочно чувствую появление Каллена. Осознаю его присутствие ещё до того, как он садится на шезлонг около моих полусогнутых ног и дотрагивается до моего правого плеча. Горячая кожа поверх холодной. Полотенце позволило укрыться лишь по грудь, да и то не совсем. Оно оказалось слишком коротким и узким. За такие деньги и при пятизвёздочном уровне сервиса этот отель мог бы выбрать размер и побольше.

- Пожалуйста, Изабелла, давай вернёмся в номер. Я закажу тебе торт и горячий чай. Так ты вся совсем продрогнешь.

- Будто тебя это хоть сколько-то беспокоит. Снова хочешь показать мне, что ты всё равно что денежный мешок, и так или иначе меня задобрить?

- Прежде, чем опять начать говорить про то, что я по-прежнему считаю возможным купить твоё расположение, посмотри сначала на себя. Разве со своим желанием использовать ты сильно отличаешься?

- Да мне всё уже ясно. Считай нас одинаковыми сколько твоей душе угодно. Хотя о чём это я? У тебя же её нет, - я ещё сильнее сгибаю ноги, чтобы не чувствовать ими Эдварда Каллена, но моё эмоциональное спасение от него, пожалуй, уже утрачено. Он придвигается ближе, словно и не слышал того, что я сказала и как о нём отозвалась. И говорит то, из-за чего я зажмуриваю глаза, будто это способно заткнуть мне уши.

- Я люблю своих детей, какими бы ни были твои мысли на этот счёт, и мои… мои сыновья знают, что у них, несмотря ни на что, всегда будет их отец, который любит их безоговорочно и сделает для них всё в пределах разумного, а ты фактически просишь меня заранее отказаться от собственного ребёнка. Ты не задумывалась о том, что, может быть, я не могу этого сделать? Оставить его, даже не узнав о его существовании?

Я чуть переворачиваюсь на спину, чтобы увидеть хотя бы профиль Эдварда Каллена. У меня нет ни малейшего ощущения, что он смотрит прямо на меня или, по крайней мере, близок к этому. И поэтому его глаза, тут же находящие мой взгляд, фактически захлопывают ловушку вокруг моего тела.

- Я не уверена, что понимаю тебя или то, что ты хочешь всем этим сказать, - всё-таки выдавливаю из себя я. Направленный на меня взор словно смягчается, возможно, проникшись тем, как тихо и сипло звучит мой голос. Это всё будто не я. Я никогда не ощущала себя настолько уязвимой и зависящей не от кого-то, но от решения этого человека уж точно.

- Если ты хочешь этого именно со мной, то приготовься к тому, что я никуда не денусь.

- В каком смысле?

- В прямом. Я буду его полноправным отцом и пройду через всё вместе с тобой. У тебя не выйдет меня отстранить и сделать так, чтобы я исчез. И это не подлежит обсуждению. Либо так, либо никак.

- А если я… согласна?

Я не уверена, что действительно согласна. Потенциально ребёнок может дать Каллену ещё больше власти надо мной. Негласное разрешение приезжать, когда вздумается, и звонить хоть каждый час, чтобы знать, всё ли в порядке, право претендовать на фото и видео в неограниченном количестве и, может быть, даже на меня в физическом смысле. Если в какой-то момент Эдвард Каллен захочет и этого в том числе. А я ни в чём не смогу отказать. Знаю, что не смогу. По собственным эмоциональным причинам. Пока я думаю обо всём этом, Эдвард перемещает свою левую руку с моего плеча мне на подбородок. Смотрит на меня с непонятным выражением в зрачках, или же всё это просто обман зрения, вызванный тёмным временем суток и тем, что за мужской спиной слишком много ночного освещения, тогда как лицо преимущественно сокрыто в тени. Я не знаю, чем именно объяснить собственные странные ощущения. Но моя внутренняя спутанность идеально гармонирует со словами, сказанными чуть ли не шёпотом.

- Тогда вставай, пойдём наверх, и займись со мной любовью, Изабелла.

Предыдущая глава || Следующая глава