- Привет, больная! - жизнерадостно поприветствовал меня Джейкоб, окинул меня внимательным взглядом и заявил: - А белое тебе неизменно идет, что платье, что бинты!

Я, еще совсем не готовая к тому, чтобы выдохнуть сладкую, искристую атмосферу присутствия Эдварда, непонимающе уставилась на своего нового гостя, пытаясь сосредоточиться на его словах, но никак не получалось. Джейкоб же истолковал мое затянувшееся молчание по-своему.

- Эй, как ты себя чувствуешь? Позвать медсестру? - взволнованно спросил он, протягивая руку к двери.

- Нет, все в порядке! - торопливо заговорила я. - Просто не ожидала тебя увидеть.

Джейкоб вздохнул и, подойдя, уселся на так недавно освобожденный Эдвардом стул.

- Мне страшно жаль, Белла! - выдохнул он почти жалобно, но немедленно вернулся к своей неизменной ерничающей веселости. - Почему вечно так несправедливо? У меня полно знакомых, которых я сам бы с радостью тачкой сбил, а в итоге сбивают единственную мою знакомую, которая этого так не заслуживает!..

Я неуверенно улыбнулась, не до конца понимая, как мне реагировать на такой кровожадный комплимент.
Джейкоб тем временем заметил у меня на подушке своего волка.

- Как он, справляется со своими обязанностями? - спросил он, глядя в пуговичные глаза игрушки. - Охраняет тебя?

Я покрутила в воздухе забинтованными, исколотыми капельницей и шприцами руками и жизнерадостно воскликнула:

- Новых травм не появилось!

Джейкоб улыбнулся.

- Ну и отлично. А как поживают старые?

- Кажется неплохо. По крайней мере все болит уже меньше! Наверное, скоро выпишут.

В ответ я услышала дурашливый смех.

- Размечталась! - заявил Джейкоб. - Чарли говорит, тебя не раньше, чем через месяц выпишут.

Боже!.. Прошло всего два дня с тех пор, как я здесь, а я бы уже изнывала от скуки, если бы не непрекращающийся поток визитеров, а выходит, мне еще в пятнадцать раз больше времени придется промучиться вот так! Я застонала.

- Не может быть! У меня же даже книги нет, мне совершенно нечего делать, только спать и есть!

- Вот как начнется тяжелая взрослая жизнь, ты еще с наслаждением будешь вспоминать счастливые дни, когда ты только спала да ела!

- Ты-то откуда знаешь? - усмехнулась я.

- Так я взрослый, истерзанный жизненным опытом и умудренный годами мужчина! - расправив плечи, возвестил Джейкоб, ухмыльнувшись во весь рот.

- Да что ты?

- Ну уж в любом случае постарше тебя - я в двух соснах не теряюсь, под машины не попадаю и в гипсе не лежал ни разу в жизни, хотя - обрати внимание - на байке гоняю!

- Хвастунишка! - Я показала ему язык. - А я зато не хвастаюсь, как маленький ребенок!

- Ладно, давай посчитаем! - воодушевленно предложил Джейк, вытащив из кармана джинсов ручку, поискал глазами что-нибудь, на чем можно писать, и, ничего не обнаружив, занес ручку над своей левой ладонью.

- Пишущие принадлежности всегда при себе? - подколола я его. - Неужто ты в тайне ото всех строчишь стихи и боишься забыть рифму?

- Нет, увы, я чудовищно прозаичен! - с напускным сожалением вздохнул Джейкоб. - Но иногда мне в голову приходит что-то стоящее - очень редко, но все-таки! - и я на чем-нибудь записываю это, чтобы не забыть. - Он закатал рукав повыше, и я увидела, что на запястье у него что-то написано. - О! Вот сегодня меня, например озарило, что политики и метеорологи имеют очень много общего.

- И те, и другие только обещают? - усмехнувшись, предположила я и заслужила от Джейка одобрительный кивок.

- Точно. За сообразительность тебе полагается дополнительный год! - и он, прочертив по своей ладони вертикальную линию, что-то написал по одну ее сторону. - А мне плюс один год за то, что предусмотрительно ношу с собой ручку. И еще по году за то, что я умею ездить на мотоцикле, ни разу не был в больнице, никогда не теряюсь и...

- И минус год за то, что выпендриваешься! - потребовала я. - А на мотоцикле ты меня научишь ездить, когда меня отсюда выпустят, и тогда...

- И тогда ты снова сюда вернешься, не пройдет и пары минут!

- Ты грубиян! Минус год тебе за это!

- Не минус, а плюс - за то, что я смотрю правде в глаза!

В таком духе мы продолжали еще бог знает сколько времени: игра оказалась азартнее покера, и мы прибавляли годы сами себе и вычитали их друг у друга так увлеченно, что под конец рука Джейкоба была исписана до самого локтя, а наши аргументы дошли до «плюс два года за то, что я пью кофе без молока» и «минус десять лет за то, что ты по утрам не убираешь кровать, мне Чарли рассказал!». Финальный счет составил шестьдесят четыре у меня против семидесяти двух у него.

- Я выиграл! - радостно возвестил Джейк, проведя у себя на локте итоговую черту. - Говорил же, что я старше!

- Ты не старше - ты старее! - надулась я, и Джейкоб посмотрел на меня немного виновато - устыдился, наверное, что расстраивает больного, да к тому же еще и старого человека.

- Ладно, ладно, извини, согласен помолодеть на пять лет за то, что грубиян и хвастаюсь! - покаянно сказал он.

- Шестьдесят четыре против шестидесяти семи! - возликовала я. - Вот выпишут меня - и я тебя догоню.

- Выпишут тебя - и ни в кино, ни на танцы мы уже не сходим - старые стали... - тяжко вздохнув, заговорил Джейк. - И даже на пикник и то уже не пойдем - ноги не те, да и спину ломить будет... Так что вместо Рождественского маскарада в Порт Анджелесе, - он вытащил из кармана своей снова клетчатой, на сей раз красно-черной рубашки два пурпурно-золотых приглашения, при взгляде на которые у меня внутри что-то оборвалось, а потом подскочило к горлу, - придется нам сидеть на диване, закутавшись в плед, хрустеть печеньками - осторожно, зубы-то тоже не те стали! - и смотреть кассеты со старыми черно-белыми фильмами.

- Почему кассеты? - с любопытством спросила я, и Джейкоб с уморительной ветхозаветной суровостью воззрился на меня.

- Мы же старики, - пояснил он, - мы все эти новомодные технические штучки с дисками не одобряем!

Я улыбнулась. Он улыбнулся. Собравшись с силами и постаравшись говорить как можно спокойнее, я спросила:

- А что там за маскарад в Порт Анджелесе?..

Джейкоб заулыбался еще жизнерадостнее, но как-то немного неуверенно.

- Маскарадная вечеринка на Хэллоуин тебе вроде как понравилась, - объяснил он, - а Квил рассказал мне про такую же, но только рождественскую, в «Сансет бэй» в Порт-Анджелесе... Ну и я подумал, может быть, ты захотела бы сходить... Если бы не эта авария, конечно... - его голос сошел на нет, повиснув в воздухе невидимым, но очень требовательным вопросительным знаком.

Я вспомнила вечеринку у Элис, то, какой уверенной и почти неотразимой я себя чувствовала, скрываясь ото всех в своем белоснежно-алом вампирском теле и ощущая рядом с собой человека, который был по-настоящему рад быть со мной, и что-то внутри предательски затрепетало, умоляя о повторении этого волшебства, требуя еще одну пару хрустальных туфелек и счастливый, искристый, точно бенгальский огонь, восторг хотя бы до полуночи... Мне было приятно, что Джейк понял это, что захотел повторить это для меня, что... Я и сама до конца не понимала свои чувства. Но не хотела, изо всех сил не хотела отказываться, хоть и знала, что не смогу пойти - я и с двумя целыми ногами чувствую себя на танцах не в своей тарелке, а уж с одной ногой в гипсе я и вовсе стану опасна для общества.

- Джейк, ты в курсе, что ты фея-крестная?.. - благодарно и обреченно спросила я, глядя на переливчатые картонки билетов у него в руке.

- В смысле? - непонимающе нахмурился он.

- Когда ты предлагаешь пойти на бал, я, как Золушка, не могу отказаться.

Джейкоб просиял, хотя не мог не понимать, что этот бал для нас все равно не состоится.

- Отлично! Приятно знать, что ты пошла бы, если бы могла!

Снова «бы»!.. Я хотела ответить что-нибудь, но меня остановило появление Анджелы и Розали. Джейк немедленно поднялся на ноги, галантно уступив дамам стул и, пообещав навестить меня завтра, вышел.
Анжела начала, разумеется, с укоризненно-сочувствующих восклицаний о моем ледовом приключении, расспросила меня о моем самочувствии и рассказала с десяток обнадеживающих историй, почерпнутых из Интернета, о чудесных исцелениях неизлечимо больных, перееханных машинами вдоль и поперек и вообще не имевших в организме ни единой целой кости, но волшебным образом поправившихся и живших припеваючи. Розали была менее многословной, больше улыбалась и кивала в такт словам Анжелы, чем говорила сама, и вообще, кажется, мыслями пребывала отнюдь не в моей скучной больничной палате, а в неких значительно более интересных местах, но когда я спросила ее, что же так ее радует, она только пожала плечами и сказала, что просто погода сегодня хорошая. За окном же были мутно-серые зимние сумерки и шел самый непроглядный, самый проливной и самый отвратительный из всех видов непрестанно поливавшего Форкс дождя.

Подруги просидели у меня до тех пор, пока заглянувшая на шум наших слишком громких голосов медсестра не потребовала тишины и покоя для больной и не велела моим гостьям удалиться. Не меньше двух часов я просидела в полном одиночестве, клюя носом и ненавидя Тайлера всеми силами души за то, что по его милости моя личная жизнь так и не превратилась из скучной гусеницы в радужную бабочку, да к тому же еще и черт знает на сколько зависла в виде забинтованной и загипсованной куколки. Как будто в ответ на мои злобные размышления дверь палаты приоткрылась, и я увидела Тайлера собственной персоной, застывшего под мои взглядом на пороге и державшего в руках самый наинемыслемейший роскошнейший букетище из всех, какие видел свет.

- Э... Привет, Белла, - поздоровался Тайлер, неуверенно приблизившись. - А я... Вот, это тебе! - он протянул мне букет, потом сообразил, что я не могу его взять, и положил его на свободный стул для гостей. Вид у него был настолько виноватый, покаянный и жалобный, что от моей злости не осталось и следа.

- Спасибо, букет сказочный! - поблагодарила я, улыбнувшись со всей теплотой, на какую была способна.

Тайлер переминался с ноги на ногу и упрямо избегал смотреть мне в глаза. Я его не винила - не могу даже представить, как тяжело просить прощения за то, что чуть кого-то не прикончил...

- Белла, прости, ради бога! - наконец заговорил он. - Я сам не понял, что произошло!.. Этот чертов лед кругом, машина не слушается - это было как в кошмаре. Мне страшно жаль, что так вышло!

- Брось, все в порядке, я тебя не виню, - торопливо уверила его я. Почему-то мне было так же неловко от этого разговора, как и ему.

- Зато виню я! - громко заявил Чарли, решительно входя в палату в сопровождении доктора Каллена.

Бедняга Тайлер подскочил от неожиданности, снова начал сбивчиво просить прощения, папа с каждым его словом ожесточался все больше, и от немедленного линчевания моего бедного одноклассника спас милосердный доктор Каллен, вежливо попросивший всех посторонних удалиться, чтобы приступить к осмотру. Тайлера тут же будто ветром сдуло, но прежде, чем за ним закрылась дверь, я успела заметить в коридоре промельк ослепительно-рыжих волос. Такие были только у одной моей знакомой... Но вот с какой стати ей здесь быть?..

Результаты осмотра подтвердили слова Джейка - о том, чтобы выписать меня через пару дней, как я мечтала, не могло быть и речи, а Чарли к тому же еще и попросил доктора Каллена «не торопиться с выпиской», потому что «в безопасности», по его словам, я буду только в больнице. Поэтому, несмотря на все мои букеты и подарки, бесчисленных гостей, свидание воображаемое и свидание будущее, заснула я в настроении таком же сумрачном, как небо за окном.

И потянулись однообразные больничные будни. Первую половину дня я была предоставлена сама себе и либо дремала, полусонно гадая, что сейчас происходит в школе и чем занимаются мои друзья, либо с совершенно никчемной бодростью лежала и таращилась в потолок, стены и окно, потому что читать или напрягать мою разбитую голову как-то иначе мне было запрещено. Ближе к вечеру жизнь начинала обретать смысл и краски: смешение солнечно-желтого, бледно-розового и бежевого - когда приходили Элис, Анжела и Розали, рассказывавшие мне все школьные новости и самые свежие сплетни; переливчатые холодно-светлые, как северное сияние, - когда появлялся Эдвард, после нашего первого больничного разговора державшийся прямо-таки заговорщически сдержанно, как будто до моего выздоровления мы сговорились изображать самых вежливых и спокойных соседей по парте на свете; уютно-спокойными темно-зелеными оттенками - когда после работы заглядывал Чарли, неизменно допрашивавший меня о малейших изменениях в моем самочувствии и шутливо жаловавшийся на то, что без меня он совсем оголодал и скоро составит мне в больнице компанию, загремев туда с острым приступом гастрита; и веселыми огоньками красно-оранжевого, как его любимые рубашки - когда на пороге возникал Джейкоб. И я никому бы в этом не созналась, но именно его визита я ожидала с самым большим нетерпением: потому что в его присутствии мне не нужно было волноваться о том, что волосы у меня спутались и под глазами синяки, не нужно было изображать, что мое здоровье улучшается семимильными шагами, или с ужасом выслушивать, какая же гора домашних заданий ожидает меня по возвращении домой. У меня было ощущение, что мы с Джейкобом знакомы всю жизнь, знаем друг друга как облупленных, и поэтому мои нечесаные волосы и круги под глазами его ни капли не волнуют, то, как я отстала по всем предметам - не пугает, и насчет моего здоровья он верит мне на слово. А еще (и это было чуть ли не самое важное) он приносил мне дозу моего личного сорта героина. Он мне читал.

Это началось в первый же понедельник моей больничной жизни. Явившись ко мне в последние остававшиеся до окончания отведенного на посещения времени десять минут, Джейкоб продемонстрировал мне кремово-голубую коробку с золотым тиснением - ту самую, что так притягивала меня к витрине книжного магазина в Порт-Анджелесе и содержала в себе коллекционное издание сестер Бронте.

- Боже, Джейкоб! - пораженно выдохнула я, и восхитительные фантазии о долгих утренних часах, которые я теперь буду проводить в обществе Джейн Эйр, Хитклифа и Гилберта Маркхэма, зароились в моей голове сладостной метелью. - Но это же столько стоит!..

- Ничего не получишь на Рождество, не волнуйся, - успокоил меня Джейк и поставил коробку мне на одеяло - как-то уж слишком быстро и легко. А в следующую секунду мои подозрения подтвердились - коробка наклонилась и с легким шорохом упала на пол - пустая.

Джейкоб поймал мой недоуменный взгляд и рассмеялся.

- А книги будут завтра! - заявил он. - Чтобы ты ждала моего прихода с нетерпением!

- Ты бессовестный манипулятор, - со смехом воскликнула я. - Я бы и так ждала тебя с нетерпением!

Но Джейкоб не купился на эту лесть, и мне пришлось ждать до следующего вечера, когда он явился ко мне, только чудом не столкнувшись с Эдвардом в дверях, продемонстрировал мне аккуратный томик в темно-алом переплете и сказал:

- Перенапрягаться тебе запрещено, так что пока не выпишешься, читать не будешь!

- Но...

- Читать буду я, вслух! - и с этими словами он раскрыл книгу, довольно прищурился и с видом доброго дедушки, рассказывающего сказку любимой внучке, начал: - «В этот день нечего было и думать о прогулке. Правда, утром мы еще побродили часок по дорожкам облетевшего сада, но...».

Читать утонченно-готичные строки Бронте так должно быть запрещено законом! И уж определенно это должно быть запрещено доктором Калленом - я смеялась так, что, наверное, заработала себе еще одно сотрясение мозга. Трагические, доводившие меня до слез описания жизни маленькой Джейн Джейкоб зачитывал таким немыслимым душераздирающе-комичным тоном, что я не могла удержаться от смеха даже в знак протеста против такого обращения с моей любимой книгой, а пламенные испански-страстные интонации, появлявшиеся в его голосе, как только в тексте проскальзывал хотя бы намек на романтику, заставляли меня смущенно краснеть и хохотать еще больше в попытках скрыть это. В конце концов я совсем перестала узнавать знакомых и любимых героев, но не жалела об этом - то, как в их роли вжился Джейк, восполняло мою тоску по ним с лихвой.

Словом, моя жизнь в царстве катетеров, бинтов и зеленки протекала совсем не так мрачно и скучно, как я боялась, и это был один из тысячи, из миллиона тех случаев, когда я чего-то страшно боялась, а, совершившись, это что-то оказывалось и вполовину не таким ужасным, как я думала. Жизнь же у тех, кто оставался за пределами больничных стен, протекала намного менее беззаботно.

С каждым днем Элис становилась все более напряженной, неискренней и нервной - как перетянутая струна, дающая с каждым поворотом колков все более фальшивый звук. Я не могла понять, что с ней творится, потому что она отказывалась сказать правду, и чем больше я ее расспрашивала, тем больше она притворялась, пытаясь убедить всех вокруг в том, что человека счастливее и жизнерадостнее ее нет на свете. Но я все равно догадывалась, в чем дело. Элис напоминала мне наркомана, решившего бросить и мучившегося без своей отравы с каждой минутой все больше и больше. А я прекрасно знала, от какого именно наркотика она так решительно и громогласно отказалась.

- Элис, ты что, не только группу забросила, но и скрипку? - спросила я во время очередного ее визита, глядя на ее длинные, блестящие, как карамельки, ногти, выкрашенные в пять разных цветов.

Подруга вороватым движением спрятала руки за спину, а затем, как будто разозлившись на себя, снова вытянула их вперед, полюбовалась своим маникюром и с неудовольствием ответила:

- Да. А что?

Ее тон и выражение лица не предвещали ничего хорошего, если я сейчас возьмусь читать ей мораль, и я осмелилась сказать только одно слово:

- Жалко...

С Розали тоже творилось что-то странное, причем заметное невооруженным глазом. Если Элис была струной перенатянутой, то Розали - струной ослабленной до того, что того и гляди и вовсе перестанет звучать. Она очень похудела, была бледнее обычного и казалась старше своих лет, но при этом каким-то мистическим образом выглядела настолько красивой, что в этом было что-то противоестественное, нереальное - как будто сквозь ее истончающуюся физическую оболочку уже стало видно душу...

Даже всегда спокойная и рассудительная Анжела стала непривычно раздражительной, рассеянной и мрачной, взвинченной до предела, как человек, ожидающий решения своей судьбы и не способный никак повлиять на это решение. На мои вопросы о том, как она себя чувствует и все ли у нее в порядке я неизменно слышала фразу «Все нормально, не волнуйся», а так как расспрашивать ее, если она сама не хотела рассказывать, было бессмысленно, я не лезла в ее дела, но волновалась и обижалась с каждым днем все больше и больше - на всех них, на то недоверие, с которым они теперь относились ко мне, не желая дать мне даже шанс помочь им, поддержать их или хотя бы просто посочувствовать. Я была как будто из другого мира, слабым, хилым пришельцем, которого изолируют от всего ради его же собственного блага.

Так продолжалось почти месяц, прежде, чем что-то изменилось.

В тот день я привычно ожидала прихода подруг, неизменно навещавших меня после школы, но так и не дождалась. Джейкоб как раз закончил на самой патетичной ноте чтение «Грозового перевала», когда наконец появилась Элис - одна и явно не в духе. Пару минут они с Джейком поболтали о делах друг друга (из двух моих «зайцев» Элис явно предпочитала волка), затем он ушел, пообещав завтра принести мне «Агнес Грей», и Элис со вздохом села на край моей кровати и устало потерла лоб костяшками пальцев.

- Ну и денек сегодня, - простонала она. - Просто ужас...

- Что стряслось? - испуганно спросила я. Если даже Элис позволила себе слово «ужас», то, значит, случилось что-то и правда страшное.

- Два теста, дружеский матч по волейболу с младшеклассниками... - Элис поморщилась и потерла правое предплечье, - Виктория весь день отравляла мне жизнь, как могла, а еще я поссорилась с родителями, дала Уитлоку пощечину, Эммет бросил Анжелу и... - она пожала плечами, рухнула спиной на кровать и договорила: - И все, вроде как... - Тут она вдруг резко села, повернулась ко мне и несчастно и яростно воскликнула: - О, Белла, ну почему все парни такие придурки?

Форум