В 3:07 утра в день назначенного отправления Эдварда в Бостон я сидела на дне пустой холодной фарфоровой ванной, опершись подбородком о колени, вонзив зубы в нижнюю губу, в его тонкой, местами дырявой футболке и паре его толстых шерстяных носков.
Эдвард стоял рядом, обхватив себя бледными руками, глаза потемнели и ввалились, а от тонкого слоя пота он блестел и пах, как будто только что проснулся.
Его волосы, ставшие на два тона темнее из-за того, что он их не мыл, были в полном беспорядке, и я никак не могла выбросить из головы картинку короны из шипов.
Я не отрывала взгляда от двух костюмов, все еще висевших в пакетах для одежды на крючке на обратной стороне двери.
Он собирался уехать на три дня.
И мы скрылись ото всех в ванной.
Это будет час, когда нам придется покончить с оправданиями для…нас самих.
Мы два дня пытались обсуждать это… но время подходило, в нас обоих нарастала паника. И вот время настало.
- Что я буду делать? – прошептала я, уставившись на пластиковые пакеты.
Мне хотелось, чтобы они меньше походили на мешки для трупов: безжизненные вытянутые костюмы в них как будто издевались надо мной.
- Ждать, - ответил он тихим безжизненным голосом.
Кран подтекал, и звук эхом отдавался от кафеля, отсчитывая секунды.
- Я попытаюсь вернуться раньше. Я вернусь раньше. Буду дома на день раньше, - проговорил он, нажимая ладонями на глаза. Его рубашка немного приподнялась, открывая моему взгляду острые бедренные кости и натянутую белую кожу.
Восемь недель назад я бы сказала любому, если бы это был не Эдвард, что не надо быть смешным, велела бы ехать заниматься своей важной работой, а сама занималась бы своей работой, друзьями и смотрела телевизионные реалити-шоу.
Но все происходило сейчас, и это был Эдвард, поэтому я не могла.
- Ты не можешь закончить за один день? Пожалуйста, попытайся закончить за один? Я переживу один день, я смогу…
- Ты не можешь просто поехать со мной? – спросил он, голос холодный, испытывающий меня снова.
- Нет, я не могу, - ответила я, отворачиваясь от его пристального взгляда.
Я бы сейчас же бросила работу.
Я бы сейчас же отказалась от воздуха, лишь бы быть с ним.
Но проблема в том, что мы оба понимали – это ненормально.
Если я брошу работу, ради того чтобы уехать за своим парнем в Бостон, что ж. Я так не могла поступить. И мне было страшно, что таким образом я только подхлестну наши отношения. Я не хотела, чтобы друзья смотрели на меня обеспокоенными глазами и говорили, как сильно я изменилась. Или еще хуже - говорили, во что я превратилась. Эгоистичное, всему потакающее дерьмо. Я хотела сохранить это в секрете. Возможно, поэтому в какой-то степени я чувствовала стыд, или скорее, я знала, что мне должно быть стыдно… но я не могла заставить себя беспокоиться об этом.
И это был первый раз, когда нам все пришлось скрыть.
Эдвард знал это, даже когда снова и снова просил меня поехать с ним – он понимал, что мы делаем.
Я протянула палец и три раза подряд провела по контуру прямоугольной кафельной плитки, зная, что это была лишь петля, и каждый раз я возвращалась в исходную точку.
- Что с нами не так? – прошептала я, после того, как прошло несколько минут.
- Я не знаю.
Я повернулась к нему, чтобы видеть его лицо, и мы умоляюще смотрели друг на друга, не понимая, какого черта с нами происходит.
Это неважно.
Я вытянула руки, и он залез в ванную, завис надо мной, опершись руками о края ванной, чтобы не упасть.
- Эй, - произнес он, и я наклонила голову, чтобы быть еще ближе, пока мы вместе.
Его колени стояли по обеим сторонам от меня, так что я изогнулась под ним, и его теннисные туфли скрипнули по сверкающему фарфору, когда он передвинулся.
- Это не может быть иначе, - сказал он, перенося весь вес на левую руку, и я почувствовала, как его холодные пальцы коснулись кожи на внутренней стороне моего бедра. – И это не могло быть иначе.
Он наклонил голову и положил лицо мне на плечо. Затем передернув плечами, одним пальцем скользнул внутрь меня.
Я смотрела на завитки на его шее, которая была так близко к моему подбородку, и наблюдала за тем, как неловко изогнув локоть, он медленно двигал пальцем вперед и назад, успокаивая меня, помогая пережить эту минуту. Я уткнулась в него подбородком, закрыла глаза и закричала.
Он много раз повторял мне, что я должна держаться, но когда я днем открыла глаза, его не было, как и костюмов на обратной стороне двери.
Я выскочила из ванной, забыв о ноющих, онемевших мышцах и про жар, который пронзил мою лодыжку, когда я неудачно на нее приземлилась.
Я рванула дверь, но он уже ушел.
Предполагалось, что я отправлюсь с ним в аэропорт, но он просто…просто… позволил мне проспать это. Он успокоил меня, заставил уснуть, оставив меня в спокойствии и неведении, и сейчас я его за это ненавидела.
Потому что если твоя жизнь зависит от другого человека, едва ли будет справедливым, если он просто… уйдет.
Хотя позже он скажет, что лежал без сна, сдерживая тошноту, и мог выйти из двери, только если не видит моих глаз.
Воля Эдварда всегда останется сильнее моей.
Но в любом случае, я хотела провести с ним эти последние минуты, я нуждалась в них, я рассчитывала на них, я не планировала потерять еще три часа…
Я стояла в его футболке и нелепых носках в центре нашей комнаты в полном бардаке, и не знала, что делать.
Я как будто оказалась под водой и не знала, в каком направлении двигаться, не в состоянии прорваться на поверхность.
Я стояла абсолютно неподвижно в тишине, тяжелые руки безвольно болтались по бокам, а вокруг были разбросаны газеты и пустые бутылки из-под спиртного, монетки и грязная одежда, как будто я была центром циклона.
Мое тело согнулось, ладони коснулись пыльного пола, а потом и лоб… и ирония всей этой ситуации в том, что я, так или иначе, пропустила эти три дня работы.
Думаю, был поздний вечер следующего дня, когда из-за двери меня по имени позвали Элис и Розали.
Я смутно припоминала, что Элис планировала провести «девичник», когда узнала, что Эдвард уезжает в Бостон… но я никак не могла понять, почему их голоса звучали такими встревоженными.
Я слушала их и какое-то время размышляла над этим в своем затуманенном сознании, лежа на липких дурно пахнущих простынях нашей кровати.
Потом я скатилась с кровати и открыла дверь.
Элис и Розали распахнули дверь, впуская свежий воздух, который не пах Эдвардом, и я быстро захлопнула дверь за ними, чтобы ни одна его частичка больше не ушла.
- Какого черта здесь происходит? – выпалила Элис, пока Розали оглядывала комнату, разинув рот, с выражением, напоминавшим отвращение.
- Что? – переспросила я, тряся головой, засаленное лицо чесалось.
- Ты, пропустила ужин,… Эдвард звонил мне четыре раза, сказал, ты не отвечаешь на звонки, он раздавлен. И Белла, звонил Райан Грин из журнала.
- Чего?
- Твой начальник. Он позвонил на наш домашний, ты не появлялась и не звонила. А потом он велел передать тебе, что все твои больничные и отпускные дни аннулированы…и потом. Белла. Он сказал, что ты пропустила 18 дней за 4 недели. Какого черта происходит? И что это за запах?
- Тебя тошнит? – спросила Розали голосом, приглушенным от того, что она прикрыла рукой нос и рот.
Свободной рукой она показала на коричневую лужицу рвоты рядом с кроватью.
- Да, - ответила я.
Это была ложь, потому что я знала – она имела в виду грипп.
Но это было и правдой, потому меня тошнило. Я заболела из-за всего этого, точнее, меня от всего этого тошнило.
Правда или нет, я дала им поверить в то, во что они могли, и была этим удовлетворена, даже немного рада, от того, что мне не придется все им объяснять.
Все складывалось довольно хорошо.
Розали посадила меня на диван, а Элис, задержав дыхание, стала убирать с кровати постельное белье.
- Нет, - простонала я. Элис замерла и уставилась на меня.
- Что?
- Ты не обязана это делать, - пробормотала я, впиваясь пальцами в колени. В этой кровати был весь Эдвард, я не могла позволить ей его увести.
- Нет, я сделаю. Это омерзительно, - ответила Элис и сорвала простыни, мой желудок тут же снова свернулся. – Надо отвезти тебя в больницу. Ты вот так здесь и лежала? Ты что-нибудь ела? Пила? Надо отвезти тебя в больницу.
- Нет, нет,… я в порядке. Я всего лишь устала. Это обыкновенный грипп, - пробормотала я, потом мои глаза зацепились за что-то изящное и сверкающее.
Я уставилась на палец Элис, она заметила, а потом и сама посмотрел на кольцо.
- Я звонила и рассказала тебе два дня назад,… я оставляла тебе сообщение, - проговорила Элис плоским голосом.
- Мои поздравления, - промямлила я, ожидая, когда почувствую вину, но она так и не пришла.
Если бы Элис обручилась восемь недель назад – я бы знала об этом через три минуты, после того, как кольцо оказалось на ее пальце.
Если бы Элис обручилась восемь недель назад, я бы крепко обняла ее и задала тысячу вопросов.
Наверное, я бы расплакалась. Но все происходило сейчас. Я обхватила руками живот, пытаясь найти положение, которое принесет мне хоть какой-то комфорт.
Я хотела Эдварда.
Элис сквозь зубы втянула немного воздуха и скатала в клубок грязные простыни.
Розали поднялась и вернулась с большим черным мешком для мусора и стала выбрасывать вещи, мои кулаки сжались.
Я заставила себя закрыть глаза и откинула голову на спинку дивана, повторяя себе, что он скоро вернется, и тогда мне станет легче.
- Он хочет с тобой поговорить, - сказала Элис, держа телефон перед моим лицом.
- Это он? Ты ему позвонила?
- Конечно же, я ему позвонила. Он думал, ты тут умерла. Он два дня тебе звонил, Белла…
Я схватила телефон трясущейся рукой и поднесла к уху.
На том конце стояла тишина, если не считать тихого медленного дыхания. Элис удивленно подняла брови, и мне пришлось что-то сказать.
- Ты сказал, что закончишь раньше.
- Какого черта ты не отвечала?
- Ты сказал, что закончишь раньше.
- Я чуть не умер здесь. Какого черта ты не отвечала?
- Я не могла двигаться.
Я услышала, как он клацнул зубами. Короткий гортанный звук, а затем одна чистая, решающая фраза.
- Я почти на месте.
Я физически ощутила облегчение и дала волю слезам, я и не осознавала, что сдерживала их два дня, в результате Элис выхватила телефон, а Розали подлетела ко мне.
Розали потирала мою руку, а Элис вопила в трубку, затем ее лицо внезапно вытянулось.
- Он бросил трубку, - ровно произнесла она, казалось, нисколько не шокированная.
Я сидела на диване и ждала.
37 минут спустя, и я это знаю, потому что я жила от времени, когда Эдвард был со мной до времени, когда его не было, я мерила шагами комнату, пальцы мяли отворот футболки, пока Элис и Розали наблюдали за мной.
- Ты потеряла в весе? – спрашивала Розали.
- У тебя нет жара? – беспокоилась Элис.
Я покачала головой на оба вопроса, и еще не несколько, которые я даже не слышала, и глубоко вдохнула, ноздри обжег запах хлорки – работа Розали.
А потом открылась дверь.
Я вросла в пол, а голова мотнулась в его направлении. Он стоял, замерев на пороге.
Я едва обратила внимание на то, что он был одет, как брокер с Уолл-Стрит на Рождество: длинное черное шерстяное пальто, воротник поднят, волосы сверкают и немного растрепаны ветром… но глаза, как всегда, выдавали его.
Эдвард увидел меня, щеки приобрели землистый оттенок, взгляд обезумел, челюсти сжались, а руки сомкнулись в кулаки.
- Эдвард, она нехорошо себя чувствует, я вообще-то волнуюсь – первой заговорила Элис, - Ты должен отвезти ее в…
- Она в порядке, - ответил он, тихо и медленно, не отводя от меня взгляда.
- На самом деле нет, Эдвард, кажется, она… - говорила Розали.
- Я пригляжу за ней, - ответил он.
- Ладно, тогда мы пойдем, - вздохнула Элис. – Я позвоню позже. Кто-нибудь ответьте, на чертов телефон.
Я видела, как их размытые образы прошли мимо него, и дверь за его спиной захлопнулась.
Эдвард сбросил с плеча сумку, и я вздрогнула от невероятного облегчения, теплый воздух трепал мою грудь, и молния счастья пронзила меня от пальцев до моей улыбки.
Я как будто очнулась от кошмара, когда испытываешь ужас, вокруг темно, и ты потеешь, веришь, что эта реальность ужасна, а потом просыпаешься. И постепенно приходит осознание того, что ужас кончился. Я поежилась, когда он направился ко мне, вытянула к нему свои руки, наши пальцы сомкнулись, а потом и наши тела.
- Я больше не смогу так делать. Я больше не уйду, - говорил он, а я целовала его лицо, и он схватил меня в тиски, прямо под мышками. – Ты в порядке?
- Я…не уходи больше, - выдохнула я между поцелуями, спускаясь ниже, вспоминая знакомый изгиб шеи и то, как он всегда немного слишком крепко держал меня.
Эдвард поднял меня за подбородок и крепко поцеловал, рот полуоткрыт, как, будто вдыхая себя в мое тело, прежде чем мы упали на пустую кровать.
Другой рукой он пробегал от верха моего бедра, царапая и скользя вниз, остановившись, чтобы сорвать носки, и я с радостью помогла ему, сбрасывая их.
Следующей была отброшена футболка, поэтому я, обнаженная, ровно лежала на спине, улыбаясь и сотрясаясь, и боль ушла так далеко, что я засомневалась, существовала ли она вообще.
Здесь были мы – переродившиеся из больных и серых в смеющихся, здоровых, спасенных в мгновение ока.
Настоящее чудо.
Эдвард быстро сел, возбуждение и благоговейное облегчение почти скрыли постоянную боль в его глазах, а затем он упал вперед, ухватившись за кованое железное изголовье.
Я распахнула его пальто и дернулась к ремню, но сдалась и просто перешла на молнию, пока он держал надо мной равновесие. Я добралась, обхватила его руками, и он зашипел и задрожал надо мной. Эдвард закинул голову к потолку, без сомнения, чтобы не смотреть на мою антисанитарию, а я широко раскинула ноги, расставив их по бокам от него, а затем прижалась губами к рукаву его плотного царапающего пальто.
Толчок был сильным и безрассудным, как и было нам нужно. Он держался надо мной, упираясь о железное изголовье, а я скользнула руками под его пальто, крепко обхватывая его, поворачивая лицо и зарываясь им в его грудь, закрытую слоями такни.
Я нуждалась в нем, до мозга его костей, нуждалась.
Наше громкое дыхание слилось в унисон, вдыхая и выдыхая и крича в одно и то же время. Он матерился тихо, но грубо, непристойно, но романтично, шепотом, как, будто сегодня все было сильнее, чем когда-либо. От эйфории все двигалось передо мной как в замедленной съемке.
Было ощущение, что все молитвы, когда-либо произносимые нами, были услышаны.
Здесь было все, что нам нужно.
На полсекунды Эдвард замер и не шевелился, а потом резко оставил меня, и на моем животе оказались три длинные струи.
После, он упал на меня, задыхаясь словами о Бостоне, о том, как умирал от любви, а я пальцами и губами покрывала каждую черточку его лица, пока он не замолчал и не уснул.
Стоя в душе, я улыбалась сама себе: он дома, он здесь, никакой надвигающейся опасности, что он скоро уйдет.
Как будто кто-то поднял с моей груди камень, или снял пелену с глаз, или даровал мне помилование.
Я удивлялась тому, насколько хорошо, правильно и ровно я себя чувствовала, я могла бы пробежать марафон, или написать книгу, или сытно поесть.
Я вышла из ванной, чистая и свежевымытая, завернулась в пушистое желтое полотенце и окликнула Эдварда.
Он стоял перед нашим большим окном, сбросив свое пальто, костюм, оставшись в одних черных в полоску брюках, которые были на два размера больше, благодаря Эсме, которая всегда выдавала желаемое за действительное.
Я смутно осознавала, что звонит телефон, но не могла заставить себя ответить. Вместо этого я улыбнулась его босым ногам и острым плечам, впервые замечая, как ярко было в комнате, и какими живыми и энергичными были звуки города внизу.
Я как будто вступила в цветное изображение, прожив в черно-белом…и это напомнило мне о волнении и надежде.
- Эй, - позвала я, телефон продолжал звонить, незамеченный нами.
- Белла, - произнес Эдвард, глядя на меня через плечо, на лице ленивая изогнутая улыбка. – А на улице уже весна.