Глава 35. 6 марта

Утром в среду идет дождь, и никто не удивлен.
Дом начинает заполняться еще до того, как встает солнце. Гермионе наплевать, потому что она и не спала. Она не спала уже неделю, кроме нескольких часов, когда сон захватывал ее против воли, обычно когда она укладывала сына. Но, когда люди начали толпиться на кухне и суетиться с завтраком, она внезапно почувствовала сильную усталость.
Наверное, это тело пыталось перехитрить ее, внушить, что, если она пойдет спать, она сможет отложить неминуемое. Но она не позволит себе обмануться, потому что знает, что это не так. Даже если она уляжется прямо на кухонном полу и заснет, похороны все равно состоятся. И ей слишком многое надо сделать, чтобы спать. Поэтому она игнорирует жажду сна и старается занять себя, чем только может.

Роуз все утро прячется в спальне и не делает ничего, кроме того, что слушает, как дождь бьет по ее окну. Когда одна из теток приходит спросить, не хочет ли она завтракать, она отправляет Скорпиуса к двери. Он вежливо отказывается за них обоих, а потом забирается в постель рядом с ней. Он оборачивает вокруг нее руки и ничего не говорит.

Хьюго проводит все утро, выкуривая только что скрученный косяк, даже не пытаясь скрыть запах. Он не может заставить себя беспокоиться о том, что его могут поймать, и, кроме того, он знает, что никто ничего не скажет, даже если он попадется. Все и так до смерти за него волновались, думая, что он слабее, чем есть на самом деле. А после вчерашнего вечера у них действительно есть повод волноваться. В конце концов не каждый день твоя кузина явно пытается поломать тебе жизнь, а потом в этом признается. Так что теперь все знают, и они будут нянчиться с ним, и никто на него не наорет за то, что он курит.

Поттеры приходят последними, что удивительно: они все утро проводят дома. Джинни изо всех сил старается не сорваться и пытается занять себя тем, что следит за тем, чтобы ее муж и дети были готовы к наступающему дню. Ал приходит вовремя, но Джеймс не вваливается в родительскую гостиную до половины десятого. Он выглядит так, будто только проснулся, но Джинни ничего не говорит: по крайней мере, он прилично одет. С Лили ей приходится тяжелее, потому что сначала она сказала, что никто не хочет видеть ее на похоронах. Она не выходит из комнаты и лежит в постели, плача все утро. Она говорит, что никто не хочет, чтобы она там была, и что все будут рады, если она останется. Наконец Джинни теряет терпение и кричит на нее, веля перестать строить из себя жертву и одеться.
Она так и делает.

Гарри слышит ссору между его женой и дочерью, и он не уверен, что он сам хочет идти. Конечно, у него другие причины, намного отличающиеся от причин Лили, которая просто старается сделать лучшее, что умеет, и заставить всех вокруг нее крутиться. Ему недостает для нее сейчас терпения, и он на самом деле рад, что не был там прошлым вечером, когда Роуз пыталась убить Лили, потому что он не нашел бы причин ее останавливать. Он остался дома, потому что был слишком вымотан, чтобы иметь со всем этим дело, и потому не слышал о поступках своей дочери, пока Джинни позже ночью ему не рассказала. И конечно, с тех пор он не видел Гермиону. Он не знал, что ей сказать, потому что не мог найти достаточно слов, чтобы извиниться за поведение Лили. И ему было слишком стыдно и страшно, что она действительно могла сделать что-то настолько мерзкое.
И поэтому он ничего не говорит Лили, когда она наконец спускается, одетая в черную юбку и темно-серый свитер. Он знает, что все, что он скажет, будет сказано в гневе, а он не доверял себе настолько в настоящий момент, чтобы дать гневу вырваться на поверхность. Поэтому он ничего не говорит. Он просто тихо сидит, пока Джинни носится вокруг, пытаясь позаботиться о чем-то в последний момент. Он должен помочь ей, он знает, но он не уверен, что может встать.
Поэтому он ничего не делает.
Когда они приходят домой, он заставляет себя действовать. Он с первой же секунды видит, что Гермиона явно не в порядке. Не имеет значения, что она не свернулась калачиком, рыдая, или не лежит в постели, полностью отключившись от мира – она даже близко не в порядке. Она бледнее, чем была, когда он в последний раз ее видел, и недостаток сна наконец отражается на ее лице. Она выглядит точно так, будто упадет в любую секунд. И она совершенно не замечает творящуюся вокруг нее суету.

Не то что бы она не замечала двадцать или около того человек, столпившихся в ее доме – ей просто нечего им сказать. Она вовсе не неблагодарна за их помощь – ей честно наплевать. Ей наплевать, готов ли завтрак, наплевать, вымыта ли посуда, и тому подобное. Она убеждается, что Лэндон что-то поел, а потом проводит следующие полчаса, собирая их обоих. Волосы Лэндона не причесываются как должно, но ее это не волнует. Она просто оставляет все, как есть, зная, что они все равно промокнут под дождем. Ее волосы – их слишком много, чтобы иметь с ними дело сейчас, поэтому она собирает их в пучок и закалывает шпильками. Она надевает платье и одевает Лэндона в рубашку и хорошенькие брюки.

Он уже достаточно взрослый, чтобы одеваться самому, но он ничего не говорит, когда она натягивает на него одежду. Ему только семь, но он понимает, что его маме это нужно. Он видел ее все эти последние дни и видел, что она просто пытается занять себя. Она думает, что он не понимает по-настоящему, но он знает, что его папа умер. Он знает, что они его сегодня похоронят и что он никогда не вернется. Он знает все это, только не понимает, почему.
Дора приходит в его комнату после того, как мама спускается вниз к взрослым, и она сидит на полу и рисует его карандашами. Он не говорит ей, чтобы она ушла или чтобы не трогала его вещи, как он обычно делает. Он просто смотрит, как она рисует большие розовые кольца на кусочке бумаги, а потом закрашивает их фиолетовым. Ее волосы сочетаются с рисунком, и, когда она меняет карандаш, так же меняются и волосы. Не похоже, что она понимает, что внизу плачут и расстраиваются, когда лежит тут на животе и болтает ногами, торчащими из-под платья. Он представляет, что, если ее мама придет и увидит ее, ей достанется за то, что она лежит на полу и мнет платье.
– Твой папа правда умер? – внезапно спрашивает она, и он выпадает из забытья, когда она заговаривает. Он оглядывается на нее и видит, что она перестала рисовать, а вместо этого поднялась и села. Он смотрит на ее платье и видит, что оно полностью мятое, как он и думал.
Он просто кивает в ответ на ее вопрос. Говорить это вслух странно, и ему не нравится это делать. Дора на секунду хмурится и перебрасывает теперь фиолетовые волосы через плечо.
– Мой папа тоже ушел, – прозаично говорит она, и он удивляется, о чем она.
Он знает, что Тедди и Виктуар больше не живут вместе, но у него не было времени, чтобы слишком из-за этого волноваться. Он соображает, что она хочет, чтобы он задал вопрос, поэтому он так и делает:
– Почему?
Но Дора пожимает плечами.
– Наверное, потому, что он нас не любит.
– Это неправда, – тут же говорит он, даже не думая. Он неуверен, почему сказал это, но Дора просто важно кивает.
– Нет, правда, – настаивает она. – Если кого-то любишь, от них не уходишь.
Доре только четыре. Она не знает, о чем говорит. Она просто глупый ребенок, и он даже не понимает, почему он ее слушает. Он опускается на пол и начинает собирать карандаши и запихивать их назад в коробку. Она снова заговаривает, когда он отбирает у нее розовый, зажатый в ее руке:
– Они с моей мамой все время ссорились. Они больше друг друга не любят, и он ушел.
– Заткнись! – выкрикивает он. Ее слова словно бьют его по лицу, и на секунду он ее ненавидит. Он знает, что она просто глупая и представления не имеет, о чем говорит, но он не может не чувствовать боль, когда она говорит такое.
Сколько он себя помнил, его родители всегда ругались. Они спорили обо всем. Каждый день. Это было так нормально всю его жизнь, что он об этом даже не думал. Но что если Дора хоть раз в жизни знает, о чем говорит? Что если его папе надоело ругаться, и он ушел, потому что больше их не любит?
Дора смотрит на него широко раскрытыми голубыми глазами, а потом отталкивает в сторону свой лист бумаги и встает. Она ничего не говорит, выходя из комнаты, и он не пытается ее остановить. И он не идет за ней. Он не хочет идти вниз и видеть всех взрослых и свою маму, потому что он не хочет думать о том, что сказала Дора.

Скорпиус неуверен, как ему сегодня следует держаться. Ему потребовалась целая вечность, чтобы успокоить Роуз прошлой ночью после ее стычки с Лили. Он все еще не мог поверить, что Лили это сделала, и он волновался, как к ней отнесутся на похоронах. Он сказал Роуз забыть о ней и не тратить время на эти мысли. Он сказал ей все то, что положено говорить в таких случаях, как «Она того не стоит» или «Это все ее дело. Ей придется самой за это отвечать». Но он не был уверен, что она прислушалась хоть к слову.
Она сейчас в душе и уже довольно давно. Он удивлен, что в доме хватает горячей воды на такой долгий душ. Он уже одет и просто сидит на кровати и ждет, когда она выйдет. Если честно, он в ужасе и понятия не имеет, как пройдет остаток дня. Это, наверное, худший день в жизни Роуз, и он не знает, как с этим справиться. Пока он просто был рядом, позволял плакать, говорил с ней и делал все, что ей было нужно, но что-то в сегодняшнем дне его пугало. Наверное, окончательность, он неуверен.
Он не замечает, как входит Лэндон, но он поднимает глаза, когда тот останавливается недалеко от него. Он вопросительно смотрит на него, и Лэндон просто говорит:
– Где Роуз?
– Она в душе.
– Мне надо с ней поговорить, – Лэндон выглядит растерянным и напуганным, и Скорпиус впервые осознает, что он на самом деле не видел, чтобы Лэндон много плакал. Лэндон действительно казался нормальным все это время, и он немного поостыл со своей обычной избалованностью. Он умный ребенок, поэтому неудивительно, что он сообразил, насколько ситуация серьезна, и не стал добавлять всем проблем.
– Уверен, она выйдет через пару минут, – говорит ему Скорпиус, уже начиная волноваться. Лэндон ничего не отвечает, просто стоит здесь и изо всех сил старается не заплакать. На его лице застывшее сосредоточенное выражение – выражение человека, пытающегося не показывать эмоции.
– Ты в порядке? – спрашивает он, пытаясь не выглядеть слишком навязчивым или агрессивным. Он нечасто говорил с Лэндоном с глазу на глаз, и он изо всех сил старается, чтобы это не выглядело настолько странно, как оно на самом деле есть.
Лэндон молчит. Скорпиус видит, что он не хочет говорить, что у него на уме, но несколько секунд спустя он не выдерживает.
– Мой папа умер, потому что он нас не любит? – быстро выпаливает он и тут же смотрит так, будто хочет запихнуть свои слова назад себе в рот.
И Скорпиус в шоке. Он не уверен, что ему сказать, потому что он точно не ожидал такого вопроса.
– Конечно нет, – говорит он, качая головой. – Кто это сказал?
– Дора сказала, что папа их не любит, и он ушел, потому что они с ее мамой много ругались, – когда Лэндон говорит это, по его лицу видно, что он слышит, насколько глупо звучат его слова, когда они произнесены вслух, но он все равно продолжает. – И мои мама и папа все время ругаются… Ругались, – многозначительно поправляет он себя, – все время.
Скорпиус просто качает головой. Ему не хватает слов, потому что он совершенно не ожидал такого разговора с младшим братом Роуз. Он думает о том, насколько грустно, что малыш потерял своего отца, а сейчас так растерян.
– Его отец ушел не так, как твой, – пытается объяснить он. Он что-то слышал о разрыве Тедди и Виктуар, но не слишком много. – И он их все еще любит, – поясняет он, скорее предполагая, потому что он действительно совсем мало знает об их ситуации. – Но они просто больше не ладят, поэтому ему пришлось уйти. Но он все еще рядом, и, уверен, Дора его все время видит.
– Но я папу не вижу, – это не вопрос – это утверждение. Но Лэндон все же смотрит вопросительно, и он качает головой.
– Нет, – тихо говорит он.
– Значит, он нас действительно не любит, – бормочет Лэндон, вскарабкиваясь на кровать и садясь на нее. Скорпиус смотрит, как он усаживается рядом, и чувствует себя ужасно виноватым за то, что не может правильно сформулировать слова. Лэндон мал для своего роста, и сейчас он выглядит очень маленьким. Его волосы взлохмачены, а лицо бледное и напуганное.
– Он умер не потому, что вас не любил, – ровно говорит Скорпиус – Он не хотел уходить. Это была не его вина.
– Если бы они с мамой так часто не ругались…
– Это не имеет к этому отношения. Твои родители друг друга любили, – и это правда. Как бы мало он не знал о ситуации с Тедди и Виктуар, он знал, что у них все совершенно не так, как у родителей Лэндона, которые были счастливы и очень друг друга любили. Да, они перебранивались, но это редко было серьезно. Он узнал еще несколько лет назад, когда только начал проводить время с Роуз, что так они всегда и общались. Это было нормально, заверила она его, и она даже не вздрагивала, когда один из них начинал орать или демонстративно уходил. Его собственные родители были другими: если они ругались, то это было серьезно, у них никогда не было игривых перебранок.
Показалось, что Лэндон ему верит, но ничего не говорит. Он изучает покрывало, из которого тянет выбившуюся нитку.
– Никто не уходит от тех, кого любит, – тихо говорит он, не глядя ему в глаза. Он выглядит так, будто повторяет за кем-то выученный урок.
– Иногда по-другому не получается.
Лэндон снова молчит некоторое время, а потом наконец поднимает глаза. Они у него голубые, как у отца и брата. Только у Роуз мамины глаза. Но у него такие же беспорядочные кудри, непослушные и выбивающиеся. Он с секунду изучает Скорпиуса, а потом спрашивает.
– Ты любишь мою сестру?
Его застали врасплох этим вопросом. Непонятно, с чего этот вопрос возник, но он отвечает:
– Да, люблю.
– Ты ее бросил, – напоминающе говорит Лэндон, и Скорпиус немного кривится. – Она из-за тебя плакала. Много.
Ему нечего на это сказать, потому что это правда. Поэтому он смотрит вниз и немного кивает:
– Знаю.
– Почему ты это сделал? Если ты ее любишь, зачем ты хотел, чтобы она плакала?
Он хотел бы ответить, что он не хотел, чтобы она плакала, но правда в том, что хотел. Ему было больно, и он хотел сделать больно ей. Он хотел бы взять все это назад, но не может. Поэтому он просто пожимает плечами, отвечая на вопрос ее брата:
– Потому что дурак, наверное.
Снова тишина. И Лэндон продолжает дергать выбившуюся из покрывала нитку. Если бы Роуз его увидела, то, наверное, накричала бы. Скорпиус ничего не говорит. Но наконец Лэндон находит еще вопрос, и он задумчиво поднимает голову:
– Она тебя любит?
– Надеюсь.
– Ты думаешь, что любит?
И Скорпиус кивает:
– Да, я так думаю, – а потом, в момент редкой неуверенности, ловит взгляд мальчика. – А ты как думаешь?
Лэндон несколько секунд раздумывает и прикусывает нижнюю губу.
– Да, – наконец отвечает он. – Она бы столько не плакала, если бы не любила.
Эти слова жалят, и Скорпиус знает, что это его вина. Ему плохо, но он не может это переделать. Теперь он здесь, и это все, что имеет значение. Он здесь, когда нужен ей, и он не собирается больше уходить.
И тогда, словно он читает его мысли, Лэндон произносит:
– Ты можешь на ней жениться, если хочешь. Не думаю, что она против.
Жениться на ней. С этого и начался весь этот кошмар. Скорпиус не говорит этого, конечно, потому что Лэндон все равно не поймет. Он просто кивает и благодарно улыбается ему за это как-бы-разрешение.
– Спасибо.
– Только не заставляй ее больше плакать, хорошо?
Лэндон и Роуз. Роуз что угодно сделает для этого малыша. Она с ума по нему сходит, любит его безумно. Определенно это взаимно, потому что Лэндон так же оберегает ее, как и она его. Скорпиус улыбается и кивает:
– Хорошо.

И тогда выходит Роуз. Она слушала уже некоторое время, стоя прямо за дверью в свою спальню. Она слышала почти весь разговор, но не хотела вмешиваться. Лэндон встает, чтобы уйти, и она ловит его на выходе из комнаты. Она обнимает его и целует в щеку. Потом выпрямляется и провожает его из комнаты.
– Скажи маме, что мы готовы, хорошо?
Он кивает и уходит, и она идет к кровати, на которой все еще сидит Скорпиус. Она садится рядом с ним и обхватывает его за талию обеими руками. Он поворачивает к ней голову, и, когда он это делает, она тянется к нему и медленно целует. Они нечасто проводили время, целуясь, после того, как он пришел, и они не говорили о «них». Молчаливого взаимопонимания было достаточно, но сейчас она чувствует, что это нужно сказать вслух.
Когда она отстраняется после поцелуя, то поднимает руку и убирает волосы с его лба.
– Я люблю тебя, – твердо говорит она. Он улыбается ей в ответ одной из тех нежных застенчивых улыбок, которые ему так хорошо удаются. – И Лэндон прав, – добавляет она, склоняясь к нему и кладя голову ему на плечо. – Ты можешь жениться на мне, если хочешь.
Последнее предложение она произносит тихо, не зная, как он отреагирует. Она не знает, в силе ли еще его предложение, но она не спрашивает. Он ничего не говорит сначала, а потом она чувствует, как он кивает, когда его голова опускается на ее.
– Однажды, – серьезно говорит он.
И она тоже кивает:
– Однажды.

Люди быстро собираются на похороны. Их проводят в одном из залов министерства. Джеймс неуверен, требуется ли так по правилам для сотрудников министерства и насколько это нормально. Он на самом деле всего раз в жизни был на похоронах, и это были похороны мистера Грейнджера в прошлом году. Конечно, это был магловский похоронный зал, и они отличались от того, что творится сейчас в министерстве. Он не знает, как проходят «нормальные» волшебные похороны, потому что он никогда не тратил время на мысли об этом. Он не думал о таких вещах, как жизнь, смерть, смертность и тому подобное. Когда умираешь, то умираешь. Жизнь остальных продолжается. Такова природа. Такова жизнь.
В основном он держит это при себе, находит место присесть и наблюдает оттуда. Обычно он не бывает настолько угнетен, как сегодня, но сегодня вовсе не обычный день. Ящик в передней части комнаты выглядит чужеродно и пугающе, а он точно не из тех, кто часто пугается. И все же есть в этом что-то, из-за чего он уверен, что ни за что к этой штуке не подойдет. Он не хочет посмотреть вниз и увидеть своего дядю, своего крестного отца, лежащим там, окостеневшим, бледным и мертвым.
Позже приходит Фред и проскальзывает на место рядом с ним. Они разговаривают обо всем, кроме похорон. Они говорят о новой победе Фреда, девчонке по имени Элайна, которая работает в книжном рядом с его магазином. Они говорят о квиддиче и о шансах Англии в этом году. И они говорят о Лили и о том, какая она ужасная маленькая сучка. Фред уже знает всю эту историю в деталях, потому что в их семье новости обычно быстро распространяются.
Джеймс не мог в это поверить. Ему на самом деле стыдно. Не то что бы он не знал, что Лили – испорченная дрянь, и не то что бы он не знал о мстительности ее натуры. Но он не думал, что она может быть настолько злобной. Это шокировало его, правда, и он не мог ей поверить. Он не мог поверить, что она могла сделать такое кому угодно, тем более Хьюго. Из всех кузенов, Хьюго – самый хороший. Хьюго никогда никому ничего не делал, и он точно не заслуживал такого предательства. Не говоря уже о том, что Хьюго и Лили были лучшими друзьями.
В этом нет никакого смысла.

Хьюго уже все это ненавидит. Он чувствует клаустрофобию, несмотря на то, что они в огромной комнате. Здесь слишком много людей, и половины из них он не узнает. Кажется, что они все знают его, и уже через три минуты его тошнит от объятий. Люди, которых он никогда не встречал, подходят к нему, обнимают и говорят, как им жаль и что дальше будет легче. Ему хочется спросить их, откуда они знают, но он этого не делает. Он негрубый человек, и он не может этого изменить в себе, даже сейчас.
Каждый член его семьи, о котором он слышал, здесь. Здесь так же много членов семьи, о которых он и не слышал. Он смотрит на всю эту суматоху, на всех этих людей и на то, как они себя ведут. Его бабушка наконец достигла точки, и сейчас она сидит, а дядя Билл обнимает ее и позволяет выплакаться. Тетя Флер тихо стоит рядом, держа на руках Мэдди, которую медленно укачивает, пока та спит, положив голову ей на плечо. Виктуар и Тедди оба здесь, и они стоят рядом, но не разговаривают. Тедди подходит к нему и говорит обращаться, если что-то понадобится, и он ему за это благодарен. Тедди – один из тех немногих, кто не пристает к нему, судя по всему, понимая, что он в основном хочет быть один.
Остальные дяди и тетки тоже здесь, конечно, и видно, как они расстроены. Кузены тоже печальны, хотя некоторые и стараются разговаривать с ним так, будто все нормально. Он за это благодарен и рад отвлечься на болтовню Луи обо всем, что происходило в Гриффиндоре с тех пор, как он уехал. Сплетни кажутся странно нормальными, и ему нравится, что можно отвлечься. Но ни Джеймс, ни Ал, ни Лили к нему не подходят. Он рад, потому что думает, что мог бы ударить Лили по лицу, если бы она подошла и попыталась его обнять. То есть он не ударил бы, но ему бы захотелось. Джеймсу и Алу, думает он, наверное, просто стыдно и неловко подходить к нему. Он не винит их на самом деле, и его не беспокоит их присутствие.

Джинни с ним говорит, и она мягко приглаживает его волосы в очень тетушкиной манере, когда говорит ему, что все будет хорошо. Она говорит это и тут же разражается слезами. Она не знает, будет ли все хорошо. Все в мире кажется сейчас таким хреновым, откуда ей знать, изменится ли это когда-нибудь? Она смотрит на племянников и все, о чем она думает, так это о том, что они больше никогда не увидят отца.
Особенно ей плохо из-за Хьюго, учитывая все, через что ее дочь заставила его пройти. Джинни настолько запугала ее, что она даже не может извиниться. Но здесь нечего сказать, и она не хочет говорить об этом сейчас. Они будут разбираться с этим позже, и, может, Хьюго их простит. Она говорит «их», потому что нравится ей это или нет, Лили – ее дочь, и она частично ответственна за действия своих детей. Она не знает, возможно ли будет это исправить, но она старается об этом не думать.
Она только раз смотрит на тело своего брата и больше не может этого вынести. Она не знает, как такое возможно. Рон всегда был одним из самых близких ей людей, когда они были детьми, пусть даже они и часто ссорились. Они не потеряли своей близости с годами, и теперь она чувствует себя беспомощной и растерянной, когда внезапно осознает реальность всей ситуации. Он действительно ушел. Она тяжко плачет, не может остановиться. И потом ей становится ужасно, когда к ней подходит Роуз и начинает ее утешать.

Роуз справляется лучше, чем она от себя ожидала. Здесь столько людей, с которыми можно поговорить, что у нее не остается времени, чтобы погрузиться в ситуацию, в то, что на самом деле происходит. Кажется, будто каждый человек, с которым она когда-либо встречалась, пришел сюда, и она уверена, что каждый из ее класса в Хогвартсе пришел сюда, по крайней мере, большинство. Приходят и Лола с Марибель, как и несколько других человек из целительской академии. Она не удивлена, что большинство оттуда не пришло, потому что она не со многими там старалась познакомиться. Она ценит поддержку друзей и даже шутит и смеется с некоторыми из них. Это легче, чем она думала, но, скорее всего, потому, что она не думает об этом сейчас.
Здесь все ее прежние соседки по комнате, и в болтовне с ними проходят самые легкие полчаса ее дня. Она не видела Сьюзи и Меган больше года, а Элизабет оберегающе обнимает ее за талию, пока пересказывает ей какие-то глупые сплетни о знаменитостях. Она понимает, как скучала по ним всем и насколько легче была ее жизнь в Хогвартсе. Там она была намного счастливее, и она ловит себя на том, что хочет все это вернуть. Она знает, что не может, и она крепко обнимает своих старых друзей и благодарит их за то, что они пришли.
И только когда она замечает, как Элизабет тихо разговаривает с Алом на другом конце комнаты, она понимает, что происходит. Что, наверное, происходит уже давно. Элизабет стоит, положив руку ему на поясницу, и, когда он наклоняет голову, чтобы что-то ей прошептать, она поднимает руку и убирает волосы с его лица. Роуз не знает, что думать или чувствовать при виде этого, но мысль о предательстве первой приходит ей в голову. Как они могли от нее это скрывать? Они должны были быть ее лучшими друзьями. Она не может поверить, что они могли скрыть от нее такой секрет, особенно Ал, который всю жизнь ей все рассказывал.
Она спрашивает себя, что же еще он от нее скрывает.

Гермиона почувствовала дежа вю, когда стояла тут и пожимала руки людям, обнимала их и благодарила за то, что они пришли. Она делала все то же меньше года назад, на похоронах папы. А теперь она снова тут, делает это для своего мужа. Это казалось нереальным, и она спрашивала себя, может, это какой-то огромный ночной кошмар? У нее было чувство, что, если бы она сейчас спала, она не чувствовала бы себя такой усталой. Ей хотелось прилечь, так сильно, что она с трудом концентрировалась на том, что люди ей говорят.
Конечно, им всем ужасно жаль, и их бесконечная очередь только все больше утомляла ее. Наконец она извинилась, отошла от выражающих сочувствие и добрые пожелания и подошла к гробу. Она уже смотрела, когда пришла сюда первой, прежде чем начала собираться толпа, просто чтобы убедиться, что все в порядке. Она смотрела недолго, потому что от этого у нее закружилась голова.
Ее голова кружится и сейчас, когда она смотрит на тело. Оно выглядит, как Рон, но она не может об этом так думать. Она не религиозна и никогда не была. Ее не растили в церкви, и она была уверена, что немногие религии приняли бы ее со всей этой историей с ведьмовством. Но все же ей ужасно хотелось, нужно было верить, что он где-то здесь, а это тело перед ней лишь оболочка. Она не могла вынести мысль, что это он. Что он мертв и что это тело – все, что от него осталось. Ей внезапно захотелось, чтобы у нее была хоть какая-то вера, но она не могла внезапно обратиться к религии только потому, что ей это понадобилось.
И у нее все равно не было даже сил попытаться.
Ей хотелось прикоснуться к нему. Хотелось пригладить его рубашку, поправить волосы, чтобы они выглядели более естественно. Но она этого не делала. Она не хотела чувствовать, какой он холодный, как окаменело мертвое тело. Она это видит, но если она очень сильно попытается, то сможет убедить себя, что он всего лишь мирно спит.
Это не по-настоящему. Этого не может быть. Это не может по-настоящему происходить… Она не могла заставить себя поверить, что она действительно стоит над телом своего мужа на его похоронах. Она велит себе проснуться, велит проснуться ему. Она не замечает, что сжимает стенку гроба, пока ее пальцы не начинают болеть. Она смотрит на них и видит, что они уже белые. И она уверена, что если она разожмет пальцы, то потеряет сознание.

Гарри видит, как она стоит там, и наконец заставляет себя подойти. До сих пор он старался себя чем-то занять и избегал Гермиону. Вокруг нее было миллион разных людей, и он не хотел ее беспокоить. Не говоря уже о том, что он до сих пор не был уверен, что она захочет с ним говорить после того, что Лили сделала Хьюго. Но он все равно идет к ней и становится рядом.
Он ничего не говорит некоторое время, просто стоит рядом с ней и смотрит на Рона. Он чувствует боль где-то в районе живота и усилием воли заставляет себя не плакать. Он плакал в последние дни больше, чем за всю свою жизнь. Но он не может позволить себе делать это перед Гермионой, потому что ей не нужны чужие слезы. Он это знает.
– Посмотри на его волосы, – когда она говорит, ее голос звучит странно и отстраненно, и он бросает взгляд на нее, прежде чем снова посмотреть на него. – Это неправильно.
Он не замечал, но, когда он обращает внимание, он видит, что она права. Волосы Рона никогда не были так аккуратно уложены за всю его жизнь. Кто бы ни готовил тело, он позаботился, чтобы все было идеально и пристойно, и на нем это выглядит странно и чужеродно.
Он снова смотрит на Гермиону, которая внезапно выглядит совсем больной. Ее кожа стала из бледной какой-то сероватой. Он волнуется, не заболела ли она. Она выглядит так, будто сейчас упадет в обморок.
– Ты в порядке? – тихо спрашивает он, думая о том, как глупо звучит его вопрос, когда он произносит его вслух.
Она кивает и еще крепче хватается за стенку гроба. Но секунду спустя она останавливается и качает головой. Только один раз. И это говорит все, что ему нужно знать.
– Пойдем, присядем, – говорит он ей и протягивает руку, чтобы мягко отцепить ее руку. Она не борется с ним, но он не может не заметить, что она словно повисает мертвым грузом в его руках, когда он поворачивает ее. Она кажется бессознательной, и он неуверен, понимает ли она, где находится.
Он ведет ее к свободным стульям, но их останавливают новые посетители. Он удивлен, что Гермиона действительно понимает, что происходит, и она может достаточно держать себя в руках, чтобы ровно говорить с людьми, которые подходят к ней и выражают свои соболезнования. Она вежливо улыбается и обнимает каждого, благодаря за визит и поддержку. Это поражает его.
Он понимает, что она замечательно со всем справляется, когда отвлечена. Она не переставала двигаться с той минуты, как он сообщил ей новости, и у него чувство, что она знает, что, если остановится, она сорвется. Он не может не восхищаться ее силой, потому что она в этом куда лучше него. Он был полной развалиной и не хотел ничего больше, чем сесть и поплакать подольше.
Он видит, как входят Драко и Астория, но ничего не говорит. Два министерских сотрудника что-то громко говорят ему в ухо, и он пытается сосредоточиться на том, что они говорят, пока Гермиона кивает и произносит какие-то общие слова. Малфои идут к Роуз и Скорпиусу, и Гарри смотрит, как Роуз начинает рыдать, когда Астория обнимает ее. У Роуз весь день были перепады настроения, и он внимательно следил за ней, чтобы убедиться, что она в порядке. Она быстро переходит от смеха к слезам, но пока с ней было все настолько в порядке, насколько можно было.
Наконец они подходят туда, где все еще стоят Гарри и Гермиона. Перед ними несколько человек, и Гарри замечает ту секунду, когда Гермиона их видит. Она тут же немного напрягается, но продолжает вежливо говорить с парой, которая в данный момент выражает ей соболезнования. И, когда настает очередь Малфоев, Гарри удивлен, когда видит, как она надевает фальшивую улыбку.
Астория говорит за всех, конечно, и она сообщает, как сочувствует в их потере.
– Роуз очень для нас важна, – даже говорит она в какой-то момент, так сильно преувеличивая, что даже Гарри этому удивляется. Гермиона продолжает улыбаться и кивать, пока Астория говорит. Малфой стоит рядом и молчит, выглядя совершенно не в своей тарелке, как будто ему хотелось бы быть сейчас где угодно, только не здесь. Гарри не может его за это винить, что о многом говорит, потому что обычно он всегда его за все винил.
Наконец Астория затыкается и заканчивает свое высказывание, обнимая их обоих по очереди. Гарри как раз обнимал ее в ответ, когда наконец заговаривает Малфой. Его голос звучит напряженно и скованно, а лицо совершенно мрачно, когда он просто говорит Гермионе:
– Мне… жаль.
И Гермиона просто пусто смотрит на него с секунду, а потом качает головой.
– Я не могу, – объявляет она внезапно, а потом поворачивается и идет вон из комнаты, игнорируя людей, которые пытаются с ней заговорить.
Гарри смотрит, как она уходит, и в нем медленно нарастает паника. Он оборачивается к Малфою и полусердечно бормочет:
– Спасибо, – и идет за ней из комнаты. Она далеко впереди, поэтому он идет быстро, чтобы догнать ее. Он нагоняет ее как раз у поворота к лифтам. Министерство закрыто на время похорон, и коридор совершенно пуст. Она начинает вызывать лифт, и он хватает ее за руку как раз в этот момент.
– Я не могу, – снова объявляет она, оборачиваясь, чтобы посмотреть на него. Ее глаза широко раскрыты, и она почти в истерике.
– Я закончила. Я закончила, Гарри, – ровно говорит она. – Просто скажи им, я не знаю, что мне нехорошо или что-то вроде… Я больше не могу.
– Гермиона, просто успокойся, хорошо, – мягко говорит он, но она закатывает глаза и смеется громким невеселым смехом.
– Успокоиться? Ты серьезно? Меня так тошнит от этого! Меня тошнит говорить с людьми и делать вид, что мне не насрать! – из ее пучка выбилось несколько прядей волос, и она резко убирает их со своего лица. – Им наплевать! Драко Малфою к черту наплевать, Гарри!
– Знаю, знаю, – быстро говорит он, стараясь ее успокоить, хотя на самом деле он думает, что Драко Малфою не наплевать. За все те годы, что он его знает, он никогда не видел его настолько серьезным.
– И я просто устала, – продолжает она, едва останавливаясь, чтобы вздохнуть. – Я не хочу быть здесь!
– Гермиона… – он останавливается, потому что не знает, что сказать. Она близка к истерике, и он знает, что она сейчас сделает что-то радикальное.
– И какой смысл? – спрашивает она, снова закатывая глаза и всплескивая руками. – Это все, ведь так?
– Гермиона… – снова пытается он, но она не позволяет ему продолжить.
– Нет! Разве ты не видишь, что происходит? – сердито спрашивает она. Ее глаза теперь сверкают, и она дрожит. – Все кончено! Это все! – она по-настоящему рычит от бессилия и тяжело опирается о стену. Она несколько раз сжимает и разжимает кулаки, а потом бьет ими о камни позади себя. – Этот гребаный мерзавец меня бросил!
Он смотрит в обалделой тишине, как она зажмуривается и снова открывает глаза. Она поднимает руки и хватается за голову, разъяренно глядя вниз, на пол, ее дыхание громко и тяжело. Он спрашивает себя, с собой ли у нее палочка, и думает, насколько опасно для них обоих, если она у нее все же с собой. Она, кажется, не в себе, и он видит, насколько тяжело ей держать себя под контролем, по тому, как она громко дышит и подрагивает от сдерживаемых эмоций.
Когда проходит, как кажется, миллион лет, он еще раз пытается с ней заговорить.
– Гермиона, все нормально, – говорит он так тихо, что сам себя едва слышит.
Она смотрит на него, и он ждет, что сейчас она разозлится на него. Но она этого не делает. Злость в ее глазах сменяется отчаянием, и он обалдело смотрит, как она наконец плачет. Как он знал, она за все время и слезинки не выронила, но теперь ее глаза наполняются слезами. Ее лицо несчастно подрагивает, и он знает, что она ничего не хочет меньше, чем расплакаться. Но точка невозврата прошла, и, когда она заговаривает, ее голос напряжен и ломается.
– Почему он это сделал…
Слезы наконец начинают течь, и она тяжело плачет. Она все еще дрожит и прячет лицо в ладонях. Он смотрит, как она бессознательно начинает скользить вниз по стене, и он подхватывает ее как раз до того, как она падает на пол. Он поднимает ее и тянет к себе. Она свободно падает к нему на руки и продолжает плакать в ладони, когда ее голова ложится ему на плечо. Она уже рыдает. Громко. Все ее тело уже не дрожит, а сотрясается, и он хватает ее за талию, просто чтобы убедиться, что она удержится на ногах. Он держит ее так неизвестно как долго, но наконец она убирает руки от своего лица и оборачивает руки вокруг его шеи так крепко, что ему кажется, что он не сможет вздохнуть. Она прячет лицо в его шее и долго продолжает истерически рыдать.
– Почему? – отчаянно спрашивает она, и ее голос так ломается, что он едва понимает. – Почему он это сделал?
– Это не его вина… – Гарри чувствует, как слова застревают в его горле, и он едва сдерживается от собственных слез, понимая, что он тоже сейчас может сломаться.
Она просто качает головой и продолжает рыдать в его плечо:
– Я не понимаю…
Он тоже не понимает. Он не находит в этом смысла, и не пытается искать. Это самое нечестное, что когда-либо случалось, и он не хочет верить, что это случилось. Но у него нет выбора, потому что, как сказала Гермиона, это все.
Все кончено.
– Пожалуйста, не заставляй меня снова туда идти, – отчаянно просит она, и он чувствует, как рыдания сотрясают все ее тело. – Я не хочу!
Он не заставляет, но знает, что у них нет выбора. Они должны вернуться. Они должны это закончить. Он несколько раз глубоко вздыхает, чтобы успокоиться, а потом отодвигается ровно настолько, чтобы она могла поднять голову. Она выглядит так беспомощно, что он едва может это вытерпеть.
– Ты должна, Гермиона, – тихо говорит он.
Но она качает головой, и ее губы дрожат, а слезы продолжают течь по ее лицу так быстро, как только возможно.
– Я не могу, – беспомощно говорит она, ее голос дрожит, как и все тело. – Не могу.
– Ты можешь, – он передвигает руки к ее шее и приподнимает ее голову. Он твердо смотрит ей в глаза и с каждой секундой все больше понимает, что теперь он должен быть сильным. – Ты можешь это сделать, – твердо говорит он ей. – Ты можешь все, ты всегда могла сделать все.
– Я не могу сделать это, – бормочет она, и ее взгляд тут же падает вниз.
– Ты можешь, – снова говорит он.
– Я недостаточно сильна…
– Ты самый сильный человек, которого я знаю, – и он говорит это серьезно. Она смотрит на него, и ее взгляд настолько жалок, напуган и юн, как будто она одиннадцатилетняя девочка, которая прячется от тролля в туалете.
– Я недостаточно сильна, Гарри, – говорит она так печально и отчаянно, что он чувствует, как его сердце еще больше разрывается. Он поднимает руку, чтобы вытереть ее слезы, а потом снова притягивает к себе, обнимая ее, когда она опускает голову и снова плачет.
– Я тебе помогу, – обещает он, и она беспомощно кивает. Он держит ее и позволяет выплакаться, и наконец он сдается и своим слезам. И долго они плачут вместе. И он не знает, сколько проходит времени и что творится вокруг.
Все остальное может подождать.
Он не знает, что делать, и не знает, будет ли все когда-нибудь в порядке. Он хочет пообещать ей, что угодно, но не может, потому что не знает. Поэтому он просто держит ее и позволяет ей выплакать все слезы, что ей нужно выплакать. И, может, он и не знает, что случится, но он знает одно.
Что бы ни случилось, он будет заботиться о ней. Всегда.
Он должен Рону это.