Глава 15. Хьюго. 16 декабря

Это не будет так уж плохо.
Не будет.
Я продолжаю и продолжаю повторять это себе, пока Хогвартс-Экспресс подъезжает к Лондону. Рождественские каникулы приближались слишком быстро, и вот, пожалуйста. Хорошо быть вне школы, но мысль о встрече с родителями вызывает не самые приятные чувства на земле. В конце концов, я уверен, отец не сдержится и постарается причинить мне физическую боль, а мать будет рыдать следующую пару недель каждый раз при виде меня.
И все из-за нее.
Мария свернулась калачиком на сиденье возле меня и спит. Она спит уже где-то час, так что нам с Амандой приходится говорить как можно тише, чтобы ее не разбудить. Теперь мы с Марией вроде как «вместе». Странно. И очень, очень сложно.
Не говоря уже о том, что… не совсем правдиво.
Около месяца назад я узнал, что она беременна. Мне понадобилась неделя, чтобы наконец к ней подойти. В это время я сообщил родителям, и они отреагировали примерно так, как я себе и представлял, хотя я и не думал, что мама предложит ей заплатить, чтобы она убралась… Это меня шокировало. Она тут же заткнулась, как только я сказал, что этого не будет, но у меня ощущение, что она все еще думает, что это лучшая идея. Но это не так.
Я наконец набрался смелости поговорить с Марией в конце ноября. Однажды вечером я поймал ее после ужина, пока она зубрила чары к тесту. Она в одиночестве сидела в углу библиотеки, и, так как я последние несколько недель за ней следил, было нетрудно ее найти. Она выглядела удивленной, когда я присел рядом, но протестовать не стала. Мы не говорили на самом деле после того дня, как трахнулись в ванной, так что это все было очень неловко.
Мы немного поболтали о том, о сем, но мне это наконец надоело, и я решил перейти прямо к делу.
– Лили мне сказала.
Мария тут же густо покраснела и отвернулась. Ее глаза налились слезами, и я подумал, что сейчас она разревется.
– Я не знаю, что делать, – тихо сказала она. – И теперь все узнают…
– Лили не скажет, – пообещал я ей. Она скептически посмотрела на меня, и я ее понимаю. Но она не стала бы. – Она не скажет.
– Я не знаю, что делать, – повторила она и посмотрела поверх моего плеча, чтобы убедиться, что никто не подслушивает.
– Я помогу, – пообещал я. – И мои родители… У них есть деньги… -- мерзко впутывать родителей и их деньги, но иногда нет выбора. – Они тебе тоже помогут.
И они это сделают. Когда папа успокоит свою ярость, а мама смирится с тем, что это все не исчезнет просто так, они помогут. Может, они немного и психованные, но они хорошие люди. И хорошие родители, они не позволят мне вот так пропасть.
– Все нормально, – грустно сказала она. – Я что-нибудь придумаю…
– Нет, – серьезно сказал я. – Я помогу. Это и моя обязанность.
– Твоя обязанность?
И я увидел в ее глазах, что все это ужасно неправильно, и каким-то образом я кошмарно ошибся, и теперь это плохо кончится. Она мучительно долго смотрела на меня, и в моей голове пронеслось сразу миллион мыслей.
– Хьюго… Это не… Я никогда… – она не могла собраться с мыслями. – Лили сказала тебе…
– Нет, – я медленно покачал головой и сказал тихим и ровным голосом. – Я просто подумал…
– По срокам не сходится, – тихо ответила она.
Наверное, я в этот момент должен был испытать облегчение, но почему-то я был немного разочарован. На самом деле я не испытал никакого облегчения. Не знаю, может быть, задавать следующий вопрос было неприлично с моей стороны, но в тот момент мне казалось, что я имею право знать. Хотя не имел, конечно.
– Тогда чей… – мой голос немного дрогнул, – он?
Сначала Мария ничего не сказала, и я понял, что перешел границу и это слишком личное. В конце концов, мы не друзья, и не то чтобы у нее были хоть какие-то обязательства отчитываться передо мной. Но она ответила. В итоге.
– Тим Кэролл, – и по ее лицу было видно, что она не в восторге от этой новости.
– Он знает?
– Нет, и не узнает, – ровно сказала она.– До самой последней возможной минуты и даже тогда я постараюсь держаться от него как можно дальше, – она сказала это так легко, как будто в этой ситуации это самый простой план.
– Почему ты хочешь держаться от него подальше? – я знал, что задаю слишком много вопросов, но сейчас мне было уже наплевать. Если она будет отвечать, я буду задавать вопросы.
– Потому что я его ненавижу, – немедленно ответила она. – Он самая большая сволочь, которую я встречала в жизни, и я не хочу иметь с ним ничего общего.
Судя по ее лицу, это было для нее особенно трудно. Она явно не преувеличивала, когда говорила, что ненавидит его, и мне стало интересно, что же он такого сделал, чтобы так ранить ее. И это нечестно, что она должна волноваться об этом в одиночку.
– Ты сказала родителям?
– Боже, нет, – сказала она, закатив глаза. – Им тоже не стоит знать это как можно дольше.
– Разве они не будут ждать, что он поможет?
Она пожала плечами:
– Я скажу им, что он умер или что-то в этом роде, плевать.
Выглядело так, будто она действительно верила, что это выполнимый план. Следующие слова невесть с чего появились в моей голове, но я долго их обдумывал, прежде чем произнести. Часть меня знала, что это неправильно, но большая часть сочла, что так и следует поступить. Так что, нервно сглотнув, я, запинаясь, выдавил:
– Ты могла бы… Ты могла бы сказать им… Что он мой.
Она долго ничего не говорила, и мои слова словно висели над нами в виде странно сверкающей таблички. Я почувствовал, как загорелось мое лицо, и в миллионный раз за жизнь проклял свои гены. Она, наверное, решила, что я ворующий детей психопат или что-то вроде того. Я хотел вернуть слова обратно, но это было невозможно. Они были произнесены, и они будут мучить нас обоих.
Наконец, спустя, казалось, годы она хоть что-то сказала:
– Зачем тебе это?
Я не знал, зачем мне это. Но я просто сказал:
– Ты не должна проходить через это в одиночестве.
И она не должна была, по крайней мере, тут была правда.
Она не знала, что сказать. Она выглядела растерянной, но странным образом очень тронутой. Наконец, она в неверии покачала головой:
– Твои родители тебя убьют.
– Я им уже сказал.
– Что? – ее глаза расширились. – Зачем ты это сделал?
– Я не люблю врать своим родителям, – сказал я, тут же осознав, как глупо это прозвучало, учитывая, что я предложил ей соврать им и сказать, что этот ребенок их внук.
Мария просто покачала головой.
– Ты очень хороший человек, Хьюго. Ты это знаешь?
И на этом все.

После этого я начал держать ее за руку и ходить с ней по коридорам. Новости по Хогвартсу разбегаются лесным пожаром, так что скоро весь мир узнал, что мы, возможно, вместе. Удивительно, но новости о беременности не распространялись. Она пока не выглядела беременной, а Лили держала слово и никому не говорила. Похоже, единственные, кто знает о беременности – это Мария, Лили, Аманда и я. И мои родители. Сомневаюсь, что знает кто-то из моей семьи, разве что они сказали Роуз. Надеюсь, она никому не скажет… А правду знаем только мы с Марией – я не сказал Лили и Аманде, что ребенок не мой.
Когда поезд прибывает к станции, я перегибаюсь и осторожно тормошу Марию, чтобы разбудить, пока Аманда собирает наши куртки и сумки. Ее нелегко разбудить, и, когда она наконец просыпается, она в плохом настроении и немного заторможена.
– На улице холодно? – спрашивает она, когда Аманда протягивает ей пальто.
– Полагаю, должно, раз середина декабря, – ехидно ответила Аманда, хотя я вижу, что она хотя бы пытается быть такой дружелюбной, как может.
Мария натягивает пальто и перекидывает сумку через плечо.
– Идем, – раздраженно бормочет она. – Прямо в адово пекло…
И это точно похоже на адово пекло, когда мы сходим с поезда. Здесь папа с тетей Джинни, и оба они выглядят нервными и торопящимися. Это всегда отличный знак… Я оглядываюсь в поисках Лили, но нигде ее не вижу.
– Пошли, – говорю я Марии, беря ее за руку. Нам надо наконец через это пройти. Она еле волочит ноги, но все же идет за мной.
Тетя Джинни держит на руках Мэдди, младшую дочку Тедди и Виктуар, и, когда я смотрю им за спины, я вижу, как Лэндон и Дора носятся друг за другом по платформе. Полагаю, сегодня они отлично ладят – с этими двумя никогда не знаешь заранее. Я обнимаю отца и тетю и, когда они не пытаются убить меня на месте, представляю им Марию.
– Пап, тетя Джинни, это Мария. Мария, это мои папа и тетя, – она пожимает им руки, и я вижу, что она невероятно нервничает. К счастью, никто из них ничего не говорит, и я понимаю, что мама как следует подготовила отца к этой поездке. Кстати о…
– Где мама?
– На работе, – коротко отвечает отец. Я стараюсь не реагировать, не замечать. Он смотрит мне за спину, на Аманду, которая все еще неловко мнется рядом. – Твоя мама сказала, чтобы ты добиралась до паба на метро, но я могу тебя отвезти, если хочешь.
Она открывает было рот, чтобы согласиться, но именно в этот появляется Лили и с ней Луи, занятый тем, что развлекается с одной из близнецов. Не знаю, Миранда это или Мередит, но уверен, именно Лили была катализатором этих новых отношений. А может быть Луи с ними обеими. Меня бы это не удивило.
– Нет, спасибо, – сказала Аманда, мрачно посмотрев в сторону Лили. – Увидимся позже, ребята.
Она бежит к главному терминалу, чтобы пересесть на метро. В идеале мы могли бы просто аппарировать, куда захотим, но, даже если бы мы уже были нужного возраста, у школы строгие правила, запрещающие аппарировать с, на или внутри станции.
Луи все еще отвлечен на бог его знает которую близняшку, что запихнула язык ему в глотку, и тут же отвлекается и Лили, к которой подбегают ее подружки, чтобы попрощаться и пожелать ей счастливого рождества. Вы, наверное, думаете, что они могли бы сделать это и в поезде, но, как оказалось, они этого не сделали.
– Это ваша? – спрашивает Мария, и я оглядываюсь и вижу, что она разговаривает с моей тетей, поглаживая Мэдди по ее блестящим светлым волосам. Тетя Джинни смеется и качает головой.
– Нет, она дочь моей кузины, – прихожу на помощь я, и Мария кивает. Внезапно появляются Лэндон и Дора, оба запыхавшиеся. – А это ее сестра, – говорю я, кивая на Дору, у которой, в отличие от Мэдди, нет блестящих великолепных светлых волос. Сегодня ее волосы ярко-розовые и кудрявые, что, как я вижу, Марию несколько шокировало. – А это мой младший брат.
Лэндон с любопытством разглядывает Марию, а потом прямо спрашивает:
– Это твоя подружка?
Повисают пять секунд неловкой тишины, но, к счастью, Лили и Луи наконец решают почтить нас своим присутствием как раз в самый подходящий момент. Мария использует эту секунду для бегства и прощается со всеми, говоря, что была рада со всеми познакомиться. Она машет мне и убегает искать свою семью. Лили смотрит ей вслед, но молчит, лишь дарит мне особый взгляд и забирает Мэдди у своей матери. Как оказалось, они берут Луи с собой, так что мы все идем к парковке, где расходимся в разные стороны. Теперь это единственные моменты, когда наша семья вся вместе куда-то ездит, потому что мы с Роуз уже достаточно взрослые, чтобы самим о себе заботиться. А Лэндон еще мал, поэтому его легко перевозить.
– Так когда Роуз приезжает? – спрашиваю я, пытаясь завязать светскую беседу, когда мы садимся в машину и пристегиваемся. Лэндон уже ноет о том, что ремень душит его и слишком тесный – он всегда так делает.
– Завтра.
Мило. Односложные ответы.
– Когда мама придет с работы?
– В шесть.
И так и продолжается. Я задаю вопросы, он отвечает одним словом. Это раздражает, но это стоило предвидеть. Так типично для него, когда он изо всех сил сдерживается, чтобы не начать скандал. Роуз делает точно так же. Наконец я больше не могу это терпеть, поэтому просто сдаюсь и бросаю светскую беседу.
– Мы собираемся об этом поговорить, или ты просто будешь вечно на меня злиться?
Его пальцы крепко сжимаются на руле, и он громко проклинает лондонские пробки, хотя я знаю, что на самом деле он сейчас проклинает меня.
– Я пытаюсь тебя не убить, – ровно говорит он. – Если честно.
– Я сказал, что мне жаль.
– Да, и я пытаюсь тебя не убить.
Я громко вздыхаю и смотрю в зеркало на Лэндона, который уже уснул, привалившись головой к окну. Он не часто ездит в машине, и в ту же секунду, как автомобиль трогается, он моментально засыпает.
– Я не хотел, чтобы так случилось, – бормочу я, глядя в окно на медленно проезжающие мимо машины.
– И что ты собираешься с этим делать? – выкрикивает он уже наконец не спокойным голосом. Ну, хоть что-то. – Ты знаешь, сколько стоит вырастить ребенка?
– Я буду работать, – тихо сказал я.
– Ты будешь работать, – повторяет он и фыркает, что, наверное, должно означать саркастический смех. – И какую ты найдешь работу? Собирать полки в Ужастиках? Это все, на что ты способен.
– Я сдам ПАУК.
Он ничего не говорит, потому что знает, что я прав. Мне ведь не четырнадцать, я закончу школу через несколько месяцев. Но все равно, легко он не сдается.
– Газеты разрушат жизнь этой девчонки, надеюсь, ты это понимаешь.
Конечно, это то, о чем я очень сильно стараюсь не думать. Естественно я знаю, что, как только это станет известно, это тут же превратится в большие новости, и все газеты вцепятся в это. Они слюной исходят на все, связанное с моей семьей, и малейший прокол превращается в огромнейшие заголовки. Я справлюсь, я привык. Для Марии это будет ужасно, потому что сомневаюсь, что они будут к ней очень добры. К тому же она не привыкла, чтобы ее личная жизнь освещалась прессой, так что не знаю, как она отреагирует. Хочу верить, что она сможет это проигнорировать, но, думаю, это все-таки не тот случай.
Но все же я чувствую, как какое-то упрямство сдерживает меня.
– Она будет в порядке. Мы разберемся.
Он некоторое время ничего не говорит, и понятно, что он изо всех сил пытается не сорваться и не придушить меня. Он все еще крепко держится за руль, и костяшки его пальцев по-настоящему белеют. Тишина густая и оглушающая, и мне хочется, чтобы мы поскорее очутились дома. Но из-за дурацких пробок это невозможно.
– Я просто думал ты умнее этого, Хьюго, – наконец говорит он, и в его голосе странная смесь неверия и разочарования.
Честно, я ужасно себя чувствую. Мне жаль, что я был настолько туп, что сначала влез в эту ситуацию, и мне еще хуже, что под конец я соврал. Все кончится тем, что я причиню вред своей семье, но я не могу оставить Марию одну. Нечестно, что кому-то приходится проходить через такое в одиночку. Но все же я знаю, что в итоге я причиню вред своей семье, потому что пресса обожает цепляться к нам, а особенно к моей маме. Они разорвут ее за это части, и это может повредить ее рейтингу и шансам на переизбрание. Но я не знаю, что еще делать.
– Мне жаль, – снова говорю я, в основном потому, что не знаю, что еще сказать.
– Твоя мама с ума сходит, ты знаешь это?
Я кивнул, стыдясь того, что впутываю их во все это.
– Я знаю, – бормочу я.
– Она думает, что ты сам еще гребаный ребенок, и хочет, чтобы все это исчезло из твоей жизни. Ты это знаешь?
Я снова киваю. Не знаю, что сказать.
– Ей не нужно это, – продолжает он и, отказываясь смотреть на меня, глядит прямо перед собой на не двигающуюся машину впереди. – У нее и так слишком много проблем.
– Я знаю, – мямлю я. – Мне жаль.
Он некоторое время ничего не говорит, и я чувствую себя намного больше виноватым, чем ожидал. Мне хочется вернуться назад и все изменить, чтобы ничего этого не случилось. После долгой тишины он наконец спрашивает:
– Ты точно убедился, что он твой?
Я колеблюсь, и часть меня почти хочет сказать правду. Но этого не случается. Я слишком в этом увяз.
Я киваю:
– Да, мой…
И папа ничего больше не говорит. Весь остаток пути до дома мы едем в молчании.