Белла крепко спала рядом с мужем, но Эдвард проснулся. Беспокойство шевелилось где-то внутри, вызывая головокружительные вихри мыслей. Обычно в такие моменты, как этот, он ходил гулять, но дождь хлестал в окна, делая этот вариант неприемлемым. Затем, словно луч солнца прорвался сквозь облака, мужчина понял, куда он должен пойти и что ему нужно делать.

Герцог выскользнул из постели. Белла чуть слышно проворчала, и ее рука похлопала матрац в поисках любимого. Эдвард скатал одеяло, подгоняя под размеры своего тела, и толкнул его к ней. Она с удовольствием прижалась к валику. Эдвард усмехнулся и, сняв через голову рубашку, надел халат.

Огонь догорел до оранжевых углей. Он никогда не позволял слугам разжечь пламя посильнее, потому что даже спустя столько времени рядом с огнем Белла чувствовала себя некомфортно. Эдвард взял из корзины на каминной полке одну из длинных веток и сунул ее в угли, пока та не загорелась. Он осторожно перенес пламя к свече, а затем бросил ветку в камин. Герцог осторожно перешагнул через спящих слуг и вышел из покоев, прикрывая свечу рукой, чтобы защитить пламя от сквозняков.

Он совершил обход детских комнат, чтобы проверить их, и обнаружил всех детей спящими глубоким сном. Эдвард посмотрел на маленькую Элизабет, на ее растрепанные каштановые кудри, разметавшиеся по подушке, на ее большой палец, надежно спрятанный в ротике, и понял, что настало время для начала поиска мужа для нее. Он был примерно в ее возрасте, когда был устроен его собственный брак. Иногда требовалось некоторое время, чтобы найти подходящего партнера, особенно, поскольку количество достаточно знатных дворян было прискорбно мало. Если бы Королева Мэри родила сына... Он вздохнул. В следующем году Мэри стукнет сорок, и рождение принца маловероятно, особенно потому, что Филипп продолжал откладывать возвращение в Англию. Он ненавидел мысли о необходимости выдать Элизабет замуж за иностранца, но, похоже, другого выбора нет.

Его племянница, Маргарет, спала рядом с ней на соломенном тюфяке. Элизабет была очень привязана к Маргарет, и обычно можно было увидеть, как старшая девочка всюду носила за собой младшую, как живую куклу. Она настояла, чтобы Маргарет переехала к ней в комнату, и помогала Эллен заботиться о ней. Эллен нравилась девочке, а Розали она не любила. Элизабет очень ревновала к внезапно пробудившемуся вниманию Розали к Маргарет и все время дулась, когда виконтесса играла с «ее» ребенком.

Ему, вероятно, следует поговорить с Эмметом насчет того, чтобы найти пару и для Маргарет тоже. Но Эммет был занят в эти дни, ухаживая за Розали. Это было темой для обсуждения по всей южной Англии: где это видано, чтобы мужчина ухаживал за собственной женой? Абсурд! Но Виконт заявил, что они с женой поженились, не узнав друг друга должным образом, и поэтому он ухаживал за ней, как за девицей, которая попалась ему на глаза, с целью влюбить ее в себя. Эдвард лишь качал головой и усмехался. Иногда у Эммета были странные идеи, но почти никто не сомневался, что Розали была довольна его ухаживаниями. Каждый раз, когда он входил в комнату, она краснела подобно юной девушке.

Эдвард вошел в комнату Уорда, переступая через спящего в коридоре охранника (и делая в уме пометку, чтобы пожурить его за недостаточное усердие). Уорд редко спал здесь. Обычно Белла предпочитала, чтобы ребенок спал с ними. Он растянулся на своем маленьком тюфячке рядом с огромной кроватью. Эллен сказала Эдварду, что по каким-то причинам Уорд страшится «большой кровати» и никогда добровольно не ложится в нее, пока его мать не решит вздремнуть там с ним. Эдвард понимал это, даже если Эллен нет. Он вспомнил, как его собственная кровать казалась огромной и страшной, словно пещера или зияющая пасть какого-то зверя, ждущего, чтобы поглотить его. Он не мог спать с закрытыми шторами до тех пор, пока ему не исполнилось десять лет.

Герцог присел на корточки рядом с мальчиком и поставил свой подсвечник на пол рядом с ним. Он поправил сползшее одеяльце Уорда и пригладил его мягкие волосы. Этой маленькой головке в один прекрасный день придется надеть герцогскую корону, а плечам предстоит нести бремя правящего сословия. Эдвард только надеялся, что сможет найти Уорду жену, которая будет так же поддерживать и помогать, как ему Белла, но он знал, насколько это маловероятно. Белла была особенной, и не только потому, что она являлась шелки, а потому, что ее пылкое, нежное и большое сердце стремилось осчастливить всех вокруг.

Он вышел в коридор и спустился по лестнице. В фойе поспешно поднялся на ноги одинокий лакей, когда увидел, что к нему приближается герцог.
– В-Ваша милость, – пробормотал он и поклонился. Будучи назначенным на ночные дежурства, он никогда не встречался с герцогом или его семьей и не ожидал подобного.

– Вы можете вернуться на свой пост, – проговорил Эдвард, махнув ему рукой. – Я не нуждаюсь в помощи, – он оставил молодого человека за спиной, уставившегося в благоговейном трепете. Когда-нибудь он расскажет своим внукам о том, что с ним говорил сам герцог Каллен.
Эдвард направился в портретную галерею, где Белла некогда обратила свое внимание на портрет его дяди, короля. Генрих стоял в своей характерной позе: ноги широко расставлены, кулаки уперты в бока, слои бархата и меха на его дублете и кольчуге визуально заставляли плечи казаться шире. Справа, его сын, молодой король Эдвард пытался имитировать его позу на портрете, и было грустно видеть, как тонкий, хрупкий мальчик пытается стать достойным преемником отца.

– Все развалилось, дядя Хэл, – сказал он. – Англия тонет в болоте, созданном вами... – Если бы Генрих не привел страну в упадок, строя дворец за дворцом... Если бы Генрих не разбил сердце и не сломил дух собственной дочери...

Эдвард поднял свечу, и она осветила двойной портрет его матери и отца. Оба были одеты в черный бархат, покрытый тысячами жемчужин. Его мама держала в руке небольшой шар, символ ее короткого пребывания в должности королевы Франции. Эдвард усмехнулся. Она никогда не позволяла кому-нибудь забыть об этом. При дворе его мать всегда была известна как «французская королева», даже после того, как французы сами ее забыли. Здесь не было ни одного портрета его отца и его следующей жены, и Эдвард задавался вопросом, разве ее не беспокоило, что таким образом она не будет увековеченной как часть семьи. Как и молодой король, боролась ли его мать за право занимать неподходящее ей место? Ей было всего четырнадцать лет, когда она вышла замуж за его отца, но жена старалась быть хорошей герцогиней и проявлять активный интерес к ее новым «сыновьям» и их образованию.

В тусклом свете от мерцания свечи Эдвард мог видеть большое количество предков со стороны отца, берущих свое начало от прапрадедушки, Джона Брэндона. Со стороны матери у него висели портреты Бьюфортов, Вудвиллов и несколько из династии Тюдоров, но те были неожиданно получившими известность валлийской семьей без прославленных предков, которые являлись достойными или достаточно богатыми, чтобы оказаться увековеченными на портретах. Герцог представлял, что однажды их с Беллой портрет будет висеть здесь, чтобы их потомки смотрели на них так же, как он сейчас смотрел на давно умерших, но не забытых предков.
Белла несколько раз говорила ему, что мечтает о том, чтобы они с детьми жили в небольшом коттедже на берегу моря, никому ничем не обязанные и предоставленные самими себе. Но эта комната демонстрировала ему, что это невозможно. Он имел обязанности перед своей родословной: как из-за предков, так и потомков. В обязанности Эдварда входило удержать титул и поместья, к нему прилагающиеся, и передать это своему сыну даже в лучшем состоянии, чем получил их сам. Это был долг, вбитый в его голову с самого рождения.

Он продолжил свой извилистый путь по темному дому, пока не достиг конечной цели: часовни. Герцог был удивлен, обнаружив ее пустой; предполагалось, что выставленная хозяином дарохранительница (поднос, куда прихожане складывают свои подношения: деньги, еду, ткани пр.) из золота и стекла не должна оставаться без присмотра. Эдвард окунул пальцы в источник со святой водой в задней части часовни, перекрестился и пошел вверх по проходу к скамье для преклонения коленей, стоящей перед алтарем. Герцог смотрел на Евхаристию (прим. пер.: имеются виду подношения) и думал о том, сколькие погибли за кусок хлеба, и какие аргументы приводились, когда кровь лилась по поручению и в угоду Господу. Возможно, он находился под влиянием мнения Беллы, но считал, что Бог был бы более рад, если бы его люди жили хорошей жизнью, а не умирали за доктрину (прим. пер.: имеются виду учение).

Эдвард склонил голову и изо всех сил старался сформировать надлежащую молитву, но слова не шли. Он попытался проговорить «Радуйся, Мария» (прим. пер.: она же А́ве Мари́я (лат. Ave Maria)), но запнулся на полуслове, когда еще одна тревожная мысль ворвалась в его сознание. Потом герцог вспомнил, что отец Джаспер – нет, сейчас просто «Джаспер» – однажды сказал о молитве: «Истинная молитва не является оформленной декламацией. Когда вы откроете свое сердце Господу и поговорите с ним, как вы говорите со мной, только тогда услышите глас Его в сердце своем».

Эдвард так и поступил. Он открыл разум и излил свои страхи, свое напряжение, свои заботы и тревоги. Он надеялся, что Всемогущий сможет разобраться в его запутанных мыслях, но, прежде всего, повторял снова и снова:
- Пожалуйста, не отнимай у меня Беллу.
Герцог почувствовал, что мог бы вынести что угодно, но не это.

Он услышал мягкий звук позади себя и обернулся. Там стоял Отец Джейкоб, и на его горящем красном лице читалась вина. Что бы он ни делал вместо того, чтобы оставаться с хозяином, это смущало его. Эдвард сделал вид, что ничего не заметил. Он перекрестился и поднялся на ноги.
– Добрый вечер, отец Джейкоб.
– Добрый вечер, ваша светлость, – ответил священник. – Мне жаль, что я прервал вашу молитву.
– Я уже закончил, – сказал Эдвард.
– Прошу, задержитесь на мгновение и поговорите со мной, – промолвил Отец Джейкоб.
На этот раз Эдвард не возражал. У него были вопросы к священнику. Отец Джейкоб подошел вместе с ним к мраморной скамье между могилами родителей Эдварда, и они присели. Отец Джейкоб открыл рот, чтобы что-то сказать, но Эдвард прервал его:
– Скажите, зачем вы отправили Энн Эскью в наш дом, когда Кайм ее выгнал?

– Я думал, что она будет непослушной и разрушительной для вашей семьи, и я смогу преподать вам урок об опасности предоставления убежища таким лицам, – проговорил Отец Джейкоб. – Сначала Эллен, кормилица леди Джейн, которой вы доверяли уход за детьми! А затем эта неприятная Кэт Эшли, обе тайные протестантки, я уверен в этом! В то время я понятия не имел, насколько глубоко ересь врезалась в голову госпожи Эскью. Мы с Каймом думали, что она просто держится вызывающе, и именно поэтому я посоветовал ему в первую очередь выгнать ее из дома.

Эдвард уставился на него.
– Церковь, благодаря вам, сказала ему бросить ее, а теперь грозит наказанием, если она не вернется?
– Мы считали, что шока от изгнания из собственного дома будет достаточно, чтобы привести ее в чувство, – объяснил Отец Джейкоб. – Но она надменная и упрямая женщина. Я надеялся, что, когда вы отметите недостатки Энн, то увидите недостатки в собственной жене.
– Я никогда не понимал, почему вы так ненавидите Беллу, – заметил Эдвард. – Что с ней не так? Она ведет себя так, как должно вести себя христианке. Она скромна, послушна и католической веры.

Отец Джейкоб печально покачал головой.
– Вы не видите этого. Нет более слепых, чем те, которые не желают видеть. Ситуация с Каймом яркий тому пример. Вы уволили его, потому что вам не нравится, как он раздавал милостыню, и теперь вы передаете фонды, которые должны идти в церковь, своей жене. В своем тщеславии и высокомерии она думает, что лучше знает, как должны быть потрачены деньги, чем ученые мужи.

– Если вы недовольны суммой, что я выделяю церкви, как десятину, то скажите об этом, и я увеличу ее.
– Не в этом дело, – настаивал отец Джейкоб. – Она думает, что способна судить, кто достоин помощи.
– Из христианской любви она милосердна ко всем людям от христианской любви.
– Многие будут говорить Мне в тот день: «Господи, Господи, да разве мы не пророчествовали от Твоего имени, разве не изгоняли Твоим именем демонов и не совершали многих чудес?» Но Я отвечу им: «Я никогда не знал вас, прочь от Меня, беззаконники!» Не все добрые дела прославляют Господа, и не все, кто совершают их, являются истинными христианами. Теперь она втянула в это виконтессу, и они обе носятся по городу, оскверняя достоинства своих титулов, общаясь с простолюдинами, оказывая поддержку грешникам и богохульникам.
Эдвард вскинул руки.

– Нет ничего, что я могу сказать, чтобы переубедить вас, не так ли?
– Нет, – ответил Отец Джейкоб. – Не тогда, когда у меня есть личный опыт ее греховности.
Эдвард был поражен.
– Что вы имеете в виду?
Отец Джейкоба кашлянул и пробормотал что-то в кулак. Эдвард уловил слово «колдовство» и его сердце екнуло.

– Отец, я клянусь своей бессмертной душой, что Белла не ведьма. И если вы не прекратите это необоснованное преследование, я заменю вас, как капеллана.
Отец Джейкоб положил на него руку.
– Сын мой, послушайте меня, пожалуйста. Я говорю это только из любви к вам. Я боюсь за вашу душу. Эта женщина так глубоко погрузит вас в пучину зла, что вы никогда больше не увидите свет.
Эдвард поднялся.
– Я уже сказал вам…
– Я видел вас с ней в море, – бросил отец Джейкоб.

Эдвард тяжело сел на скамью, словно ноги больше не держали его. Отец Джейкоб улыбнулся, ибо теперь обратил внимание герцога на себя.
– Я не знаю, как она заставила вас делать такие языческие и срамные вещи, но я видел это своими собственными глазами.
Эдвард мог только смотреть пустыми глазами вдаль, в то время как его мозг работал. Он слышал, что голос отца Джейкоба еще гудит на периферии сознания, но не обращал на него никакого внимания. Он пытался заставить себя успокоиться. Он должен ясно мыслить. Ему нужно решить…
Он снова встал.

– Вы ничего не видели.
Отец Джейкоб изумленно уставился на него.
– Ваша милость, я знаю, что я…
Глаза Эдварда сверкали смертельной злобой.
– Вы. Ничего. Не видели. Вы ошибаетесь. Вы никогда не будете говорить об этом снова. Ясно? Я бы очень не хотел пожаловаться моей кузине, Королеве, на вашу распущенность.
Последнюю часть он выдумал, но отец Джейкоб побледнел и слегка согнулся, словно его ударили в живот.
– К-как в-вы…

Эдвард махнул рукой и попытался притвориться, что ожидал этой реакции.
– Это не имеет значения. Важно то, что никто не будет верить словам священника, который нарушил свои обеты.

Герцог повернулся и вышел из часовни, его сердце немного облегчилось от бремени страха. Утром он дал Эммету задание найти доказательства проступка отца Джейкоба. Эдварду казалось, что у того должна быть любовная связь с женщиной в деревне, и если это так, Эммет должен быть в состоянии вынюхивать тайны. Возвращаясь в свою комнату, Эдвард поблагодарил Бога, который, должно быть, послал ему бессонную ночь, и Бога, который вложил в разум герцога мысль о посещении часовни, где он обнаружил немного информации, которая может стать спасением для всей его семьи.
________________________________________

Наступила осень, но никто не заметил этого, ибо погода была такой же прохладной, влажной и тоскливой. Единственные изменения произошли лишь на календаре. Фермеры собрали то немногое, что было посажено и не сгнило в земле, но это бы едва стоило усилий. Англия вздрогнула и приготовилась к еще одной зиме голода и болезней.

Хотя люди не могли этого знать, но неурожаи были в ответе за многие инфекционные заболевания, которыми они страдали. В сельской местности для паразитов не было никакой пищи, поэтому они стекались в города, чтобы питаться мусором и отходами жизнедеятельности человека, которые заполнили улицы. А их блохи распространяли чуму. И ослабленные голодом люди, ютящиеся вместе в переполненных бедных жилищах, умирали как мухи.

Те, кому посчастливилось жить на землях герцога Каллена, возносили благодарственные молитвы, потому что они не должны были смотреть на то, как их дети голодают этой зимой. Эдварду вновь доставили много зерна, и амбары были полным полны. Их деревня была одной из немногих в королевстве, где в этом году состоялся праздник урожая, а сердечных молитв, возносимых Небесам, для дальнейшего благополучия герцога и герцогини, было больше, чем для самой Королевы.

В первую неделю октября Эдвард получил письмо, пока он и Белла перекусывали в их спальне. Она кормила Уорда кашей, периодически поглощая ее сама. Мальчику это действительно нравилось, и Эдвард дразнил его тем, что ребенок, должно быть, унаследовал это от матери, ибо никому из особ благородной крови такое никогда бы не понравилось.

– Это от жены моего отца, – с удивлением сказал Эдвард после того как изучил герб, отпечатанный на сургуче. Он никогда не упоминал о Кэтрин Уиллоуби, как о «матери». Белла понимала причину. Было трудно использовать этот термин с девушкой вашего возраста, девушкой, которая могла выйти замуж за вашего брата. Эдвард слышал, что в прошлом году Кэтрин сочеталась браком, и вроде по этому поводу был скандал, потому что она вышла замуж за одного из собственных слуг. Она подавала прошение Королеве Мэри с просьбой предоставить ему титул, но та отказала.

Уорд отвернул голову и игриво отказался съесть еще ложечку, поэтому Белла щекотала его, пока он не открыл рот, чтобы завизжать от смеха, а затем сунула ложку ему в рот.
– Зачем ей писать тебе? – насколько Белла знала, ранее он никогда не получал от нее писем.
Эдвард минуту читал молча, а затем ответил Белле:
– Ее капеллан, Хью Латимер, был арестован в прошлом году и приговорен к казни в этом месяце. Она бежала на континент. Наверное, боится, что в последний момент он мог отречься от своих деяний и выдать имена «сообщников».

Еще одно сожжение. Белла потеряла аппетит.
– Бедный Латимер! Он не мог угождать всем, – сказал Эдвард и бросил письмо на стол. – Он отказывался принимать некоторые религиозные законы короля Генриха, так что был заключен в тюрьму, а затем выпущен его сыном, когда Генрих умер, а теперь их бросила обратно в тюрьму Королева Мэри.

Следующее письмо было от Бесс, которая отправила его контрабандным путем в небольшом ящике с яблоками. Бесс послала несколько дружественных, повседневных писем, используя посланника, но знала, любое письмо, отправленное обычным способом, будет перехвачено и скопировано для Королевы, и поэтому эти письма всегда были благочестивыми, приятными и ничем не примечательными. Эдвард редко беспокоился, читая их. Эти же письма содержали важную информацию, поэтому Бесс отправила их контрабандой. Они незаконно вывозились из Хэтфилда через ее шпионскую сеть и доставлялись к герцогу в ящиках или бочках, или были сложены внутри корзин для белья. А в один памятный случай даже засунуты в рот рыбы. После прочтения Эдвард сразу сжигал их. Даже если они не содержали ничего предательского (Бесс была не настолько глупа, чтобы излагать что-либо опасное в письменной форме), самого факта, что он получает тайные послания от принцессы, будет достаточно, чтобы разозлить Королеву.

Бесс писала, что Хью Латимер был сожжен вместе с другим протестантским епископом Николасом Ридли. Их приковали цепью к столбу, спина к спине. «Не падайте духом, мастер Ридли, – цитировала она Латимера. – Делайте ход; в этот день мы должны взвиться такой свечей, которая, по милости Божьей, никогда не погаснет в Англии». Латимер умер быстро, из-за мешка с порохом, обвязанного вокруг его шеи, но бедный Ридли страдал ужасно. Его благонамеренный зять навалил вокруг него разжигательные связки, которые лишали огонь воздуха и превращали его в невысокий, но обжигающий костерок. Он кричал и корчился, пока его ноги не сгорели, а торс (равно как и мешок пороха на шее) остался нетронутым. «Я не могу сгореть! Господи, помилуй меня; пусть огонь придет ко мне, я не могу сгореть». Наконец, один из охранников сунул свою пику в кучу и перемешал ее, и, в конце концов, пламя разгорелось, став высоким и горячим. Ридли нетерпеливо нагнулся, и пламя охватило его, страдания, наконец, были прекращены порохом.

Эдвард не пересказывал эту историю Белле, у которой и так было слишком много кошмаров о сожжениях. Но две последние строки письма заставили его кровь застыть в жилах. Белла, которая могла понять его лучше, чем кто-либо, воскликнула:
– В чем дело, Эдвард? Скажи мне!
– Гардинер болен, – выдавил он. – Умирает, если верить Бесс.

Белла прижала руку ко рту, и ее глаза в цепенеющем ужасе встретились с его взглядом. Уорд стукнул ложкой по столу, прося еще каши, но его родители этого не заметили. Мэри будет тяжело переживать смерть Гардинера. Она захочет, чтобы во время скорби семья была рядом с ней. Их время здесь, в Каллен-Холле, подходит к концу.
Эдвард бросил письмо Бесс в камин, и они оба смотрели, как оно скручивается и чернеет в пламени.



Автор: Lissa-Bryan
Перевод: Deruddy
Бета: LanaLuna11

Наш ФОРУМ, где мы всегда вас ждем

Историческая справка:

– Декламация отца Джейкоба «Евангелие от Матфея» 7:22 взято из версии Библии Дуэ-Реймс версии, католического перевода Библии на английский язык, опубликованного в 1582 году.

– Ридли провел свои последние минуты за написанием письма Королеве. Когда он был епископом Лондона, то сдавал в аренду кое-какое свое имущество, которое на сегодняшний день конфисковано. Он просил, чтобы жильцам разрешили остаться или чтобы им вернули деньги за аренду конфискованных активов Ридли. Мэри проигнорировала его просьбу. Но Элизабет помнила это и исправила несправедливость во время ее первого Парламента.

– Кэтрин Уиллоуби, мачеха Эдварда в этой истории, была ревностной протестанткой. Она была очень образованной и богатой. Эта женщина поддерживала издателей протестантской литературы и была близким другом последней жены короля Генриха VIII Кэтрин Парр. После смерти Кэтрин она была первой, кто принял королевское дитя; существует письмо, в котором она просит королевский совет о выделении средств на содержание ребенка, ведь дочь королевы должна размещаться в чрезвычайно дорогом великолепии. Даже богатства Кэтрин было недостаточно. Это последняя историческая запись о жизни ребенка, поэтому он, как предполагается, умер в возрасте примерно двух лет.

– Нет более слепых … – Это изречение приписывается Джону Хейвуду в своем «Диалоге пословиц», 1546, который включает многие наши пословицы, такие как «Рим был не за один день построен», и «Дареному коню в зубы не смотрят».

* Евхаристия (англ. Eucharist) – Свято́е Прича́стие – христианское таинство, заключающееся в освящении хлеба и вина в особом статусе и последующем их вкушении. У православных, католиков, большинства лютеран, англикан, старокатоликов и в некоторых других конфессиях составляет основу главного христианского богослужения, Божественной Литургии (или Мессы), и трактуется как таинство, при котором христиане соединяются с Богом. Часть протестантских конфессий трактует ее, как простой религиозный ритуал, не являющийся таинством.