Начиналась презентация довольно гладко.

Подавляя зевки, Гермиона стояла на воздвигнутом ради такого случая помосте, сбоку от большой мраморной кафедры, за которой Барроуленд произносил в сонорофон нудную, многословную, полную самовосхваления речь. Выставив перед собой огромных размеров чек, Гермиона радовалась тому, что он служит хоть какой-то защитой от некоторых особо назойливых журналюг, не терявших надежду щёлкнуть «бесценный кадр» того, как у неё задирается подол платья (или «скандально короткой маггловской одежды», как наверняка будет сказано в сопроводительной надписи).

Она то прислушивалась к звучащей рядом высокопарной болтовне, то выпадала из реальности, отвлекаясь — но твёрдо решив не смотреть — на некое слепящее всполохами драгоценных камней место, где, возглавляя собравшуюся толпу, стоял Люциус, несомненно, со всей мощью слизеринского характера презрительно насмехавшийся над ней.

«Вот же хрен самодовольный! Так одурачить меня, провернув трюк с Собриумом на террасе! — возмущалась Гермиона, хотя и понимала: она должна быть благодарна Малфою за то, что он не поимел её прямо там, не сходя с места. — Не то чтобы я так уж сильно возражала… Но всё же, если честно… а почему он, кстати, на самом деле не овладел мною? Вряд ли из-за того, что я была одурманена выпивкой: у этого человека совести столько же, сколько у дементора чувства юмора. Вероятней всего он преследует цель выиграть гораздо более значимый для него приз — одержать надо мной победу в том самом пресловутом пари.

Тьфу! Как? Ну, как случилось, что сегодня всё вышло из-под контроля? Как он только посмел говорить мне такие… грязные непристойности? И как я дошла до того, что всё это выслушала?.. — и тут же, вспомнив, что сделала намного больше, чем просто выслушала, укорила саму себя: — Это ещё слишком мягко сказано! А хуже всего то, что я ведь была трезва, так что никаким дурацким шампанским собственное поведение оправдать не получится…"

«Но, милостивый Годрик, это были та-а-а-кие сексуальные непристойности!»

«НЕТ! Нет, разум, ты немедленно забудешь о них! Мы ведь уже решили, что валим отсюда сразу же, как только Барроуленд наконец перестанет нудить, словно осипшая волынка. Ты выиграешь это окаянное пари, пошлёшь Люциуса-Сволочного-Любителя-Призов-Малфоя ко всем чертям, и после этого НИКОГДА не будешь иметь с ним ничего общего, никогда не…»

— Без дальнейших церемоний представляю вам мистера Люциуса Малфоя!

У Гермионы чуть душа в пятки не рухнула, когда усиленный сонорофоном голос Барроуленда объявил того, о ком она как раз усиленно думала.

«Что?! Какого чёрта!»

Поражённая происходящим, она вытаращилась на то, как, изобразив изящный поклон всем сразу и никому в отдельности, Люциус направился к помосту. Поднимаясь по ступеням, он не сводил с неё мерцавшего взгляда, а улыбка, змеившаяся на его губах, выражала уверенность в заранее спланированной победе.

Малфой с деловым видом прошагал мимо неё к Барроуленду, а затем неторопливо развернулся лицом к толпе.

— Благородные маги и ведьмы, — начал он голосом полным учтивого высокомерия. — Прежде чем мы перейдём к сегодняшнему аукциону, хочу сделать объявление…

Гермиона почувствовала, как кровь отхлынула от её щёк, а сердце бешено и тяжело заколотилось о рёбра.

«Что подлец задумал на этот раз?»

— Как всем вам прекрасно известно, мои коллеги, — (последовал вежливый кивок в сторону Барроуленда), — и я, работая в Департаменте международного магического сотрудничества, как правило, сосредоточены на проблемах других народов, на событиях, происходящих в других странах. Слишком часто взгляд наш устремлён в сторону от трудностей, с которыми сталкиваются граждане, живущие в пределах наших собственных, всем сердцем любимых берегов.

В толпе раздался рокот одобрительных шепотков, уступив которому, Люциус сделал короткую паузу.

— Однако, сегодня вечером, — продолжил он вкрадчиво, — все мы здесь собрались с намерением… даже не так… с твёрдой решимостью… объединить наши усилия на благо наших внутренних интересов, обратить внимание на многочисленные проблемы, с которыми сталкивается (и делает это мужественно!) наш собственный народ, наше собственное общество…

«Да он витиеватостью речи переплюнул даже нудилу Барроуленда, — подумала Гермиона, когда рябь аплодисментов рассыпалась по залу. — Ну, давай, продолжай в том же духе, ты, высокомерная задница».

— Преследуя сию милосердную цель и отмечая упорную, непрерывную работу Министерства по взращиванию принципов всеобщего равенства кровных статусов и ещё более справедливого светлого будущего, с огромным удовольствием имею честь объявить об учреждении нового благотворительного фонда, одним из непосредственных основателей которого я являюсь сейчас и главным спонсором которого останусь в будущем.

Раздался неясный гул, выразивший всеобщее любопытство, и снова Люциус спокойно пережидал, пока он утихнет. Затем с изящным мановением руки, которое должно было, видимо, продемонстрировать скромность, но странным образом выражало совершенное противоположные качества, он объявил:

— Дамы и господа, позвольте представить вам грант… «Лишения Гермионы Грейнджер» для малоимущих магглорождённых ведьм!

Кровь, ранее покинувшая щёки Гермионы, вернулась столь же стремительно, залив их багровой волной ярости. Оцепенев и не в силах отвести взгляд от Малфоя, она ошеломленно наблюдала за тем, как он в знак благодарности одаряет кивками разразившуюся громкими аплодисментами толпу.

«Лишения? Малоимущих? Ну… это уже… вообще полный… ах ты, СУКИН СЫН!..»

Сквозь алое марево, застившее взгляд, Гермиона увидела, как Барроуленд энергично трясёт ладонь Люциуса, широко скалясь в объективы колдокамер… и с какой-то фатальной неизбежностью сквозь шум яростно ревущей крови разобрала, как в уши просачиваются слова Председателя:

— И для того, чтобы от имени всего нашего коллектива ПОБЛАГОДАРИТЬ мистера Малфоя, здесь собственной своей персоной находится тёзка и вдохновительница этого замечательного проекта… лицо, так сказать, нашей кампании, пример для подражания, образец достижений магглорождённых ведьм… Мисс Гермиона Джин Грейнджер!

— Миз… — ошеломленно поправила Гермиона и почувствовала, как один из стоящих рядом коллег отбирает у неё гигантский чек, а второй подталкивает туда, где бок о бок, этакой нерушимой стеной патриархальной, чистокровной, предвзятой напыщенности, стоят Барроуленд и Люциус: первый с удовольствием пялится на её ноги, а второй ухмыляется ей в лицо, пока его серебряные глаза сияют издевательским триумфом.

«Маги, — подумала она. — Иногда так и хочется поприветствовать их. Сковородкой. По морде».



К тому времени, как Гермиона доплелась до мраморной кафедры, алый туман охватившей её ярости и гул в ушах утихли достаточно для того, чтобы она смогла собраться с мыслями.
Проходя между двумя вышеназванными магами, она даже нашла силы мило улыбнуться Барроуленду, попутно крепко припечатав ботинок Люциуса тонким и острым каблучком. Она всегда терпеть не могла публичные выступления, но то, как он судорожно втянул воздух, зашипев от боли, удивительно успокаивающе подействовало на её нервы.

«Значит, он действительно рассчитывал, что я поблагодарю его за этот образчик откровенного высокомерия, не так ли? Ну что же, я ему в подробностях покажу, как сильна моя благодарность».

Прочистив горло и, наклонившись ближе к сонорофону, Гермиона начала свою речь:

— Спасибо… мистер Барроуленд, за предоставленную возможность сказать несколько слов в ответ на беспрецедентный жест мистера Малфоя. Во-первых, я считаю, что отдельно следует поблагодарить следующих людей: министра магии, членов Кабинета и каждую ведьму и каждого мага, служащих в Департаменте магических игр и спорта, Департаменте по несчастным случаям и катастрофам, Департаменте правопорядка, Департаменте транспорта, а также Департаменте по контролю за магическими существами, и, конечно же, Департаменте тайн, — Гермиона остановилась, как бы задумавшись на мгновение, затем добавила: — И каждого из вас, стоящих здесь и сейчас передо мной… — она чуть обернулась, чтобы поймать сверкнувший взгляд Малфоя, и с преувеличенной серьёзностью спросила: — Я ведь никого не забыла, не так ли?

Губы Люциуса искривились в раздражённой усмешке, и Гермиона, мотнув головой, вызывающе небрежно взмахнула в его сторону волосами.

— Ах да, сегодняшние поставщики провизии. Не стоит забывать о них, — она сдержанно похлопала в ладоши, вызвав всеобщие аплодисменты, после которых продолжила: — Что касается самого мистера Малфоя… Думаю, что могу с полной уверенностью сказать: он никогда не узнает, насколько я благодарна ему. У меня буквально нет слов, чтобы передать охватившие меня чувства и воздать ему должное.

Когда очередной взрыв аплодисментов всколыхнул толпу, Люциус пристроился у Гермионы за спиной, всем своим видом демонстрируя солидарность, но фактически просто воспользовавшись удобным случаем: его рука медленно и осторожно, словно большая и опасная змея, скользнула по её спине в низкий вырез платья. Гермиона попыталась незаметно оттолкнуть его, ткнув локтём, однако он непоколебимо обосновался позади, используя внушительный размер собственного тела и чрезмерную близость для того, чтобы ограничить её подвижность, и она весьма встревожилась, почувствовав, как его пальцы забираются к ней в трусики.

Гермиона, фигурально выражаясь, на пинках вытащила свой мозг из ступора, истерично потребовав, чтобы он сосредоточился на речи.

— В свете… гм… щедрости… мистера Малфоя… — выдавила она, слегка задыхаясь, — и-и в духе действующего сотрудничества я тоже решила создать и лично финансировать проект, который ещё больше сократит кровные различия между людьми…

Непреклонно спускаясь по изгибам ягодиц, ладонь Люциуса сжала их обнажённую плоть, отчего Гермиона яростно вспыхнула, но упрямо и решительно продолжила:

— Благородные маги и ведьмы, я хотела бы представить вам… «Малфоевский Просветительский Траст Реформирования Чистокровной Предвзятости!»

Грянул третий взрыв аплодисментов, и она услышала, как Люциус тихо рыкнул, скользнув пальцами ещё ниже и соприкоснувшись с нежным теплом влажного местечка у неё между ног. Гермиона невольно издала ошарашенный писк, который попыталась замаскировать в неправдоподобно прозвучавший чих.

Когда аплодисменты в очередной раз стихли, она попыталась ещё раз втихаря вонзить каблуки в ступни Малфоя. Но тот, ловко пнув носками украшенных бриллиантовыми пряжками ботинок по её и без того неустойчивым шпилькам, лишил Гермиону равновесия, так что ей, чтобы не упасть, пришлось вцепиться в кафедру и чуть шире расставить ноги, тем самым предоставив Люциусу более удобный доступ. Вот так и получилось, что, в то время как Гермиона пыталась закончить речь, тёплое дыхание Малфоя щекотало её обнажённую шею, а бесстыжие пальцы продолжали ласкать её скользкий от влаги вход.

— И-и в заключении, я… н-на-а-деюсь, что все вы проведёте сие м-м-мероприятие весело… и постараемся, чтобы… АХ!.. аукцион удался на славу… И-и-и… Вот и всё...

Отчаянно пытаясь не допустить того, чтобы он одержал над ней верх перед всем этим огромным залом, полным зрителей, Гермиона подалась вперёд ровно настолько, чтобы получить возможность резко ткнуть Люциуса локтями в рёбра, и вырвалась наконец из его хватки. Щёки у неё пылали, внутри всё замирало, на ослабших, дрожащих ногах она каким-то чудом пронеслась по помосту и спустилась по лесенке в зал, чувствуя себя скорей ошеломлённой, чем разъярённой, или даже скорей возбуждённой, чем ошеломлённой.

Гермиона наивно полагала, что будет торжествовать, победив в этом чёртовом пари (ведь ей удалось поблагодарить всех, кроме Малфоя), но всё, что она ощущала сейчас — это внутренняя пустота и острый болезненный приступ сожаления оттого, что уже не получится провести с ним ту самую ночь... ну, когда он обещал… м-м-м… угрожал сотворить с ней все те непотребства.

…Из-за смятения, охватившего разум, и шума в ушах, Гермиона почти ничего не разбирала из того, что происходило вокруг, лишь в какой-то момент смутно уловила голос мистера Барроуленда, объявлявший о начале аукциона. Она вовсе не чувствовала себя победительницей (абсолютно нет!), на самом деле ей казалось, что она балансирует на грани самого впечатляющего провала в своей жизни, вот-вот готовая послать всё к чёрту, запросто отдать с таким трудом завоёванную победу и капитулировать, сдав себя с потрохами.

«Чёрт бы его побрал! Развратный, похотливый подлый, изворотливый…»

«…сексуальный…»

«ЗАТКНИСЬ!»

«…ну, он ведь именно такой…»

«А НУ ЦЫЦ, ГОВОРЮ ТЕБЕ, РАЗУМ! …насквозь прогнивший кусок отъявленного манипулятора! Всё это — лишь часть его плана! Он просто хочет полюбоваться на то, как я приползу обратно, умоляя его, чтобы он… он…»

— Улыбнись, красотка!.. И сюда тоже, принцесса!..

За внезапными выкриками последовал шквал ослепительных вспышек: несколько фотографов начали щёлкать Гермиону с такого ракурса, который в принципе сводил на нет необходимость беспокоиться о выражении лица. Тем не менее, задрав уголки губ вверх, она скривила рот в подобии улыбки и начала проталкиваться сквозь толпу, игнорируя вопросы репортёров и поздравления коллег; не обращая внимание ни на что, кроме исступлённой, доводящей почти до безумия потребности убраться отсюда куда угодно, хоть к чёрту, лишь бы вдохнуть чуть-чуть свежего воздуха, не заражённого сладким ядом его присутствия….

Приблизившись к стеклянным дверям, ведущим из бального зала в холл, Гермиона заметила в отражении высокую фигуру Малфоя, довольно резво спускавшегося с подиума, и инстинктивно поняла, что он спешит за ней, что он и не собирался выпускать её из пределов собственной досягаемости, что после той вероломной отзывчивости её тела на его прикосновения все ставки, все пари между ними стали недействительны.

«Сваливай быстрей, беги отсюда, беги!», — исступлённо твердила она, стремительно пересекая холл, толкая вторую пару дверей в слабоосвещённый вестибюль и торопливо пробегая по его мраморному полу.

Величественные, отделанные позолотой входные двери уже маячили совсем близко и одновременно слишком, невероятно далеко…

— Мисс Грэйн-джер…

Эти два вкрадчиво растянутых слова затормозили её бег так неожиданно и резко, словно Люциус зачаровал её туфли клеящим заклинанием.

— Куда же вы, мисс Грейнджер?

Каждый слог, произнесённый приторным, нарочито мягким тоном, ненавязчиво оплетал Гермиону крепкими путами, прорастая в ней, всецело лишая возможности двинуться с места… Открытые входные двери, до которых было всего лишь рукой подать, теперь казалось, медленно, но неумолимо отодвигаются от неё всё дальше и дальше.

— Домой, — проронила Гермиона, не оборачиваясь, и в её дрогнувшем голосе нелепо, странно смешались пылкая агрессивность и томительное смирение.

— К чему такая спешка, дорогая? Разве вам не хочется отпраздновать вашу маленькую победу?

В том, как он произнёс «маленькая победа», очень легко угадывалось «полное поражение».

Гермиона слышала, как Малфой подходит к ней: гулкий стук подошв его украшенных драгоценностями ботинок по мере приближения становился всё громче и отчётливей.

— Нет, — сказала она тем же колеблющимся, противоречивым тоном.

— Но, возможно, сегодня, сейчас мы видим друг друга в последний раз, ведь теперь я должен уйти в отставку. И, конечно же, глоточек чего-нибудь вполне безобидного с покидающим пост коллегой…

— Нет!

Люциус наконец подобрался совсем близко, и Гермиона чуть вздрогнула, ощутив прикосновение его горячих рук к обнажённым плечам. Осторожно и очень медленно он развернул её лицом к себе и наклонился.

— Мисс Грейнджер… — его рот оказался в заманчивой, мучительно дразнящей близости от её губ. — Почему бы вам ещё раз не посетить Мэнор, например, сегодня вечером? Моя жена решила остаться в городе, и…

При упоминании Нарциссы Гермиона снова вздрогнула. Судорожно втянув воздух, она на шаг попятилась от Люциуса и второй раз за этот вечер хлестнула его ладонью по щеке. С гораздо большей точностью и силой, чем в предыдущей пьяной пощёчине.

— Ты! Мерзавец самоуверенный! — прошипела она, слишком взбешённая, чтобы хоть в малейшей степени бояться того неприкрытого огня, что полыхал в его глазах. — Да как ты смеешь относиться ко мне как… как к дешёвке какой-то?! Ты, что, на самом деле решил, что я тут же б-б-брошу всё и с разбегу нырну в твою постель только потому, что твоя ЖЕНА пожелала сегодняшний вечер провести где-то в другом месте? Я больше не позволю тебе использовать меня… Я отказываюсь быть твоим грязным маленьким секретом…

Руки Люциуса взметнулись вверх, пальцы сомкнулись на её плечах, и он прервал её, коротко и сильно встряхнув.

— А вот в этом вопросе вы глубоко ошибаетесь, дорогая, — тихо прорычал он. — Не вы мой грязный маленький секрет… Я — ваш.

Гермиона оторопело моргнула, пялясь на него в полном и внезапном замешательстве.

 — Ч-что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что вы использовали меня не меньше, если не больше, чем я вас.

— С ума сойти! Да в этом нет ни капли правды!

— Ещё как есть, мисс Грейнджер, — ответил Малфой, так же как и она, еле сдерживая ярость. — Давайте посмотрим фактам в лицо, не против? Вы начали это. Вы проникли в мой кабинет той ночью, попытавшись нанести ущерб моей репутации, вы обманом вовлекли меня в непреднамеренный сексуальный контакт — два неслабых преступления, за которые люди гораздо достойнее вас заплатили бы временем, проведённым в Азкабане. Так неужели моя потребность в возмездии была настолько несправедлива? Или вы предпочли бы провести последние погода в тюремной клетке и гнить там до окончания срока?

Гермиона невольно сглотнула, поражённая жестокой, уродливой правдой его слов.

— Н-но после этого…

— После этого, — перебил её Люциус, передразнив, — вы подкупили меня, чтобы обеспечить успех вашему законопроекту, вы принудили меня ещё к одному сексуальному акту, на который я не давал согласия, вы украли мою собственность… И теперь вам ещё хватает наглости жаловаться на моё несправедливое отношение только потому, что я однажды наказал вас за ваши же многочисленные противоправные действия?.. — он притянул Гермиону ближе, и его голос опустился до низкого, почти нежного, чуть угрожающего мурлыканья. — И ты ещё смеешь утверждать, что это я использовал тебя? О, я был более чем великодушен в своей терпимости к твоим утомительным маленьким играм, грязнокровка… Не думаешь, что я заслужил право пригласить тебя в собственную постель, не опасаясь физических и словесных атак?.. Единственный верный ответ, дорогая, «да».

С этими словами руки Люциуса стиснули Гермиону в крепких, знаменующих его окончательную победу объятьях, а сам он в сокрушительном поцелуе прижался к её губам, раздвигая их властными движениями упругого языка, который требовал, настаивал на своём и отвергал любые возражения… Малфой безжалостно терзал её губы зубами, и потому, когда запас воздуха у Гермионы стал подходить к концу, она, по-прежнему сопротивляясь, раздражённо укусила его в ответ… Но даже это не заставило Люциуса отпустить добычу, напротив, он только ещё крепче прижимал её к себе до тех пор, пока Гермиона не почувствовала головокружение и слабость, пока не обмякла в его объятьях, а окружающий мир не померк, закружившись вокруг неё тёмным восхитительным вихрем…

Наконец, дыша так же тяжело, как и она, Малфой отстранился, но властный огонь бесстыдного вожделения, явственно проступивший сквозь обычную маску сдержанности, откровенно говорил, что сейчас он не потерпит и малейшего сопротивления с её стороны.

Гермиона дрожала всем телом, отчаянно пытаясь удержаться на ногах: благоухание его сладкого пряного парфюма и коричного аромата сигар исподволь обволакивали её, сводя с ума; серебряный взгляд затягивал и поглощал, она почувствовала, что проваливается, падает в его расплавленную гипнотическую глубину…

«…Может быть… он на самом деле прав… наверное, я действительно использовала его… чтобы он утолил эту жажду… наполнил собой мою жизнь… удовлетворил ту глубинную отчаянную потребность, о существовании которой я и не подозревала, пока случайно не вынудила Люциуса показать её…

Да… да, я так нуждаюсь в нём. Мне просто необходимо использовать его… ещё раз. Ещё хотя бы один раз…

И всё же…»

— Хорошо… я принимаю твоё приглашение, — тихо пробормотала Гермиона, чувствуя, как закипает в предвкушении кровь, и учащается пульс, ведь она наконец-то (наконец-то!) капитулировала перед Люциусом, ни в малейшей степени уже не волнуясь по поводу дьявольской триумфальной улыбки, в которой изогнулись его губы. — Но… у меня есть одно условие.

— Назови его.

Она сама точно не понимала почему, но никак не могла собраться с силами и произнести это вслух. Вцепившись в широкие плечи Люциуса, чтобы удержать равновесие, Гермиона привстала на цыпочки и прошептала ему на ухо пять слов.

Она тут же почувствовала, как чуть напряглись его мышцы. Затем Люциус кивнул. Коснулся пальцем её щеки и повернул лицом к себе. Гермионе показалось, что в углубившихся возле его рта складках мелькнула тень сожаления.

— Согласен, — выдохнул он ей прямо в губы, повёл к выходу, а затем, крепко прижав к себе, аппарировал обоих в Мэнор.