Весь остаток пути до дома я долго и упорно размышляла над тем, какую ложь придется сказать матери, чтобы ускользнуть из дома на следующий день. Вопреки убеждениям Эдварда Каллена, лгать своим родителям не так уж и легко. От одной только мысли, что придется соврать матери, с меня капал холодный пот. Я понятия не имела, каким наказаниям подвергнусь, если попадусь.

«Железная дева», тиски для пальцев, дыба[2]… В сравнении с ней испанская инквизиция будет выглядеть как детский день рождения в комплекте с жутким клоуном и надувными животными.

Входя в темный дом во второй раз менее чем за неделю, я уже почти убедила себя отказаться от этой рискованной затеи. Отперев входную дверь, я вошла в тусклое фойе, бросила рюкзак на пол и огляделась. Дома никого не было, и тишина стояла гробовая.

Где же она?

Я побрела на кухню и включила свет, решив приготовить себе ужин, пока мать не явится оттуда, где пропадала в последнее время. В холодильнике не было ничего, кроме вялых листьев салата и скисших остатков молока. Я открыла морозилку и, порывшись в холодной нише, триумфально обнаружила мороженое в брикете, припрятанное мной за пакетами с овощами.

«По крайней мере, это дает мне время придумать легенду на завтра», - подумала я, откусывая свой замороженный десерт и чуть постанывая от восторга.

Я с тревогой отметила, что в раковине собралось немытых тарелок дня за два, а ведь мать, как правило, всегда выполняла работу по дому сразу, не откладывая на потом.

Здесь что-то не так.

Я была так занята собственной жизнью, что упустила из виду, что с матерью происходит что-то весьма странное. Я могла по пальцам пересчитать разы, когда она не ночевала дома, и почти все эти случаи были связаны с тем, что мы проводили время вместе. И потом я фактически на девяносто девять процентов была уверена, что она не скажет мне правды о том, где была. Я знала, что должна быть обеспокоена тем, что с ней происходит, потому что это определенно было что-то из ряда вон. Моя обязанность, как дочери, выяснить, в чем дело, и попытаться все исправить.

Но на данный момент я даже о самой себе не могла позаботиться.

Как бы эгоистично это ни было, но все, о чем я могла думать, - это как вырваться из этого дома.
Я решила, что побеспокоюсь о матери позже. На данный момент, все, чего я хотела, – сосредоточиться на себе. Я подавила ползущее чувство неловкости в глубине моего сознания и съела еще одно мороженое.

К тому времени, когда моя мать прокралась в дом, я уже приняла душ и забралась в постель. Дедушкины часы в холле зловеще пробили полночь.

Глухая ночь.

Однажды, в ближайшем будущем, я планировала специализироваться на английской литературе, так что нужно было наверстывать все рекомендованное к прочтению. Как только я перевернула страничку своей бумажной копии «Света в августе»[3], то услышала, как открывается дверь в мою спальню, и увидела голову матери, просунувшуюся в образовавшуюся щель. Ее волосы, обычно собранные в аккуратный узел, свободно обрамляли лицо. Ей были к лицу эти волны светлых кудряшек, рассыпанные по плечам. Она выглядела почти хорошенькой.
Это странно. Она же носит волосы собранными двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю. Я была почти уверена, что это их перманентное состояние. Перед моим мысленным взором предстала картина: мать принимает душ, а волосы собраны в этот старушечий узел, и все состояние беспокойства сошло на нет.

– Изабелла, – прошептала она, глядя прямо на меня, – ты еще не спишь?

Я закатила глаза и сняла очки для чтения, положив их на прикроватную тумбочку.

– Нет, мама. Свет включен и все такое.

– Ох, верно. – Она зашла в комнату и остановилась в нескольких футах от меня, ее пальцы нервно теребили висящий на шее крестик. – Все домашнее задание выполнила?

Я положила в книгу закладку и растерянно уставилась на нее. Она вела себя даже более странно, чем обычно.

– Эмн... Сегодня пятница.

В ответ она засмеялась так пронзительно и пугающе, словно кричала раненная птица. Это немедленно заставило меня насторожиться.

– Ну конечно же пятница. Как глупо с моей стороны. – Она на фут приблизилась к кровати, дотрагиваясь пальцами до застиранной ткани моего одеяла. Ее руки дрожали.

Как только я собралась спросить, что случилось, ее взгляд встретился с моим. Было в нем что-то такое, что заставило меня промолчать. Мою мать всегда было сложно читать, но сейчас было такое чувство, будто она выстроила вокруг себя ледяную стену, полностью отгораживающую ее от меня. Я не была уверена, кто передо мной, но эта особа явно была не той мамой, с которой я привыкла иметь дело.

– Меня не будет большую часть завтрашнего дня, – выпалила она, и ее лицо стало призрачно бледным, расцветая лихорадочными пятнами на скулах. – Так что тебе нужно придумать, чем заняться в обед и ужин.

Я старалась припомнить, когда мне в последний раз приходилось «придумывать», чем заняться в обед и ужин, но подобного случая не было. Здесь явно происходило что-то странное, и я недоумевала, как себя вести. Мне всего семнадцать. Я с трудом могу разобраться в собственной жизни. Все, чего я действительно хотела, - это иметь возможность пойти потусоваться с моим новым другом-парнем, в которого была влюблена.

Разве это действительно так уж неправильно? Ты же подросток. Я спорила сама с собой, пока наблюдала, как мама обводит комнату настороженным взглядом, глядя куда угодно, только не мне в лицо. Ты не должна заботиться о ней. Это она пусть заботится о тебе.
Две стороны моей совести боролись между собой, пока взгляд не упал на полуоткрытое письмо от Эдварда, лежащее на столешнице моего трюмо. Оно было как маленький дьявол на моем левом плече, заглушающий жеманного ангела на правом, сбивая набекрень его крошечный золотой нимб.

– Ничего страшного, мама, – спокойно ответила я, упорно отводя взгляд от сложенной вдвое записки. – Завтра мне нужно пойти и вместе с Лорен сделать некоторые подготовительные работы для Танцев. – Ложь далась мне так легко, словно на протяжении нескольких лет я только этим и занималась.

Малышка Элис будет очень гордиться.

Лицо моей матери моментально просияло, и на секунду я почти струсила. Я не хотела быть дочерью, которая врет, потому что увивается за парнями. Я действительно хотела проводить с Эдвардом больше времени, но не за счет отношений с родителями. Жизнь становилась такой запутанной.

– Это замечательно, Изабелла. Мне нравится, что ты проводишь столько времени с дочерью преподобного Меллори. Она окажет на тебя хорошее влияние. – Эти слова были подтверждены сухим кивком, заставившим взять обратно все сожаления, которые только что разрывали меня.

Даже собственная мать не знаешь меня настоящую.

– О да, – сказала я, стараясь не закатить глаза от абсурдности ее заявления. – Эта Лорен – яркий пример христианского смирения. Каждый день все больше и больше убеждаюсь, что мне следует быть похожей на нее. Какое счастье, что она есть в моей жизни.

Даже если мать и заметила обилие сарказма в моих словах, то не подала виду.

– Что ж, я рада, что ты будешь занята достойными начинаниями, пока меня не будет. Я оставлю вам немного денег на пиццу. – Она медленно попятился к двери, по-видимому, заканчивая нашу беседу.

Если под «достойными начинаниями» ты имеешь в виду поход в гости к моему малолетнему псевдопарню-преступнику, то ты попала в яблочко. Я задумалась, казалось, уже в миллионный раз, почему жизнь должна быть такой сложной.

Она вышла из комнаты, даже не пожелав мне доброй ночи.

Утро выдалось туманно-серым и дождливым, как раз под стать моему настроению. Обычно в выходные я засыпала настолько поздно, насколько могла позволить себе позже встать, но, проворочавшись всю ночь с боку на бок, я обрадовалась первым лучам света, крадущимся по полу моей спальни. Я надела удобную одежду, соответствуя дождю в своем прелестном голубом кардигане и джинсовой юбке. Затем я решила, что мне, вероятно, следует спуститься вниз и совершить утреннюю молитву.

Я побрела на кухню и обнаружила, что мать уже скрылась до конца дня. Обещанные деньги на пиццу лежали на столешнице рядом со скрученной запиской простого содержания: «Господь смотрит на тебя, Изабелла».

Это так в стиле Оруэлла, мама. [4]

Внезапно рассердившись, я скомкала записку и швырнула ее в мусорное ведро, промазав почти на фут. Я не была уверена, что конкретно меня разозлило. Все получилось именно так, как я хотела: свобода делать все что душе угодно, не беспокоясь, что из тени наблюдает мать, проверяя каждое мое движение на наличие ошибки.

Это же то, чего я добивалась, верно?

Я рывком открыла холодильник и нахмурилась, вспомнив, что меню на завтрак весьма ограничено. Разве что я хотела несколько сгнивших листьев салата. Я захлопнула дверцу и вздохнула в сердцах, прежде чем вспомнила про двадцать долларов, лежащие на столешнице. Часы на стене показывали 10:00. У меня в запасе еще было немного времени, чтобы пройтись до закусочной и перекусить блинчиками, и я точно знала, кого хочу позвать с собой.
Я сняла трубку висящего на стене телефона и набрала номер, который запомнила с тех пор, как он съехал.

– Пап? Не хочешь встретиться со мной за завтраком? Я угощаю.

Завтракать блинчиками с отцом было бы чудесно, если бы не тот факт, что каждые пять секунд приходилось врать, отвечая на его вопросы о всевозможных аспектах моей жизни. Он особенно опечалился, когда услышал, что я «отказалась от участия» в постановке, о котором рассказывала ранее на этой неделе. Он утверждал, что ему действительно нравилась униформа группы поддержки.

«Ну вот, я превращаюсь в отличную маленькую актрису», - подумала я про себя, пока весело описывала свою новую школьную подругу «Алисию». Он смеялся над моим описанием ее смешных взаимодействий с неисправимым братцем «Эваном», а потом он сказал мне, что они, похоже, отличные ребята и он с нетерпением ждет встречи с ними.

Когда рак на горе свистнет, пап. Я беспокойно смеялась вместе с ним, поглядывая на часы. Я даже задавалась вопросом: а не каждый ли аспект мой жизни – выдумка?

Всю продолжительную прогулку до библиотеки дождь лил как из ведра. Я была крайне рада, что не погнушалась сделать выбор в пользу более практичного ансамбля: желтого дождевика, резиновых сапог и шляпы. Мне также не мешал захваченный с собой гигантский черный зонтик, которым я умело отражала каскады воды, которыми так нравилось обдавать меня проезжающим мимо автомобилям.

Я притопала на парковку около библиотеки, как раз когда вольво Эдварда с визгом затормозил передо мной. Левым передним колесом Каллен едва не наехал мне на ноги, а заодно так обрызгал при остановке холодной дождевой водой, что та попала внутрь моих сапог. Я почувствовала, как вода прокладывает себе путь к моим сухим носкам, и вздрогнула от пробирающего до костей холода.

Премного благодарна, Эдвард. Водишь, как психопат.

– Ну, вы только посмотрите на это! – растягивал он каждое слово, глядя на меня из тесной ниши слона машины. – Да это же девочка из «Мортон-гребанный-Солт»[5] во плоти. – Он прислонился головой к приоткрытому окну, а яркие капли воды стекали вниз на его растрепанные волосы. – Итак, я должен спросить… Что же на тебе под этим дождевиком?

Если бы я не собиралась замерзнуть насмерть, то от сопровождающего этот вопрос хитрого взгляда у меня бы замерло сердце.

– А ты шутник, Эдвард, – пробормотала я, обходя машину, пока не добралась до передней двери со стороны пассажира. Я рванула ее, чтобы открыть, и чуть не упала внутрь, кратко встряхивая зонтик, прежде чем бросить его в ноги, вместе с рюкзаком. Мои зубы стучали, как кастаньеты, а коже было холодно. Не думаю, что когда-либо смогу согреться.

Он сжалился надо мной, видя, что мне явно дискомфортно, и включил автомобильную печку на полную мощность. Я с облегчением вздохнула, как только горячий воздух подул на меня, и протянула к отверстию озябшие пальцы. Я искренне жалела, что не могу заползти внутрь и прожить там остаток жизни. Это было так хорошо.

– Снимай сапоги, твои ноги, должно быть охрененно замерзли, – проворчал он, стянув шляпу с моей головы и, не глядя, бросив ее на заднее сидение.

Я с благодарностью посмотрела на него, и он ласково потрепал меня по щеке, прежде чем стереть случайные дождевые капли с моей нижней губы.

Ну, по крайней мере, от моего надоедливого румянца щекам теплее. Горячая кровь прилила к коже, когда он так небрежно и легко прикасался к ней пальцами. Я рассудительно решила, что сапоги действительно лучше снять, хотя бы для того, чтобы увести свои мысли в более безобидном направлении. Меня тревожило то, что я замерзла, но желание запрыгнуть на Эдварда по-прежнему преобладало.

Тепловое излучение тела, да? Я просто думаю о самосохранении. Это все вопрос выживания.

Я хмыкнула, изо всех сил стараясь снять с ног холодные резиновые сапоги. Мои пенни-лоферы [6] насквозь промокли, так что их тоже пришлось снять, вместе с мокрыми белыми носками. Было такое ощущение, что я отморозила пальцы. От тепла их начало покалывать. Я подняла ступню и попробовала пошевелить ими, чтобы убедиться, что они все еще в рабочем состоянии. Я слышала, как Эдвард злобно выругался под нос, и повернулась, чтобы взглянуть на него.

Он откровенно пялился на мои ступни, следя за ними, будто я только что явила ему Святой Грааль. Я растерянно осмотрела себя, задаваясь вопросом, что тут такого увлекательного. Они были узкие, с высоким подъемом и бледные, как снег, – такие же, как и остальная часть моего тела, никогда не видевшая солнца. Я не видела ничего даже отдаленно интересного, кроме того, что они седьмого размера [7].

Я взглянула на него еще раз и заметила, что он сжимает пальцами рычаг переключения передач. Его дыхание стало тяжелее, когда я подтянула ступни к себе и стала разминать их ладонями. Мои пальцы были словно маленькое замороженное фруктовое мороженое.

– Что? – спросила я, озадаченная тем, почему мы все еще стоим. Я начала беспокоиться, что не стоило ставить мокрые ноги на его кожаное сидение. Может быть, это беспокоило его. Я вдруг вспомнила, как однажды мистер Джаспер оставил окно в своем GTO приоткрытым и переживал, что капли дождя попадут на обивку.

Парни могут быть так одержимы своими машинами.

Эдвард бросил на меня такой похотливый взгляд, что сердце у меня в груди почти остановилось. Затаив дыхание, я наблюдала, как его рука движется к прохладной коже моей ступни.

– Мы куда-нибудь поедем или просидим здесь весь день? – пошутила я. Голос дрожал больше от возбуждения, чем от холода.

Он нежно потер подъем моей ступни, и от удовольствия я едва не замурлыкала, как кошка. Тепло его ладони было таким удивительным. Если я немедленно не возьму себя в руки, то опозорюсь, перемахнув через среднюю панель прямо к нему на колени.

Боже, я даже не прочь свернуться на них калачиком.

– Поедем… – Он помолчал, прежде чем едва ощутимо провести пальцами вверх-вниз по обнаженной плоти моей голени, делая меня действительно благодарной за то, что я додумалась побрить ноги. – Если ты согласишься положить ступни мне на колени, пока мы будем ехать.

Я едва сдержала стон, а он дьявольски улыбнулся, обхватывая рукой мою лодыжку и крепко сживая. Произведенный эффект странным образом напоминал голеностопные кандалы, и эта идея натолкнула меня на шокирующе странную мысль об иных формах принуждения. Я была одновременно возбуждена и пристыжена.

Мой отец – полицейский, а я симпатизирую идее с наручниками? Это ужасно, ужасно-ужасно, Изабелла!

– Эдвард, это небезопасно, – возразила я, тщетно пытаясь ослабить его цепкий захват вокруг моей лодыжки. – Отец убьет меня, если узнает, что я ездила в машине, не пристегнув ремень безопасности.

А еще он убьет и тебя, когда узнает, что мы тусовались вместе. Но это уже абсолютно другая история.

– Послушай, я просто пытаюсь сделать тебе одолжение, – промурлыкал он, скользя мозолистой ладонью к обратной стороне моей коленной чашечки, и мои ноги раздвинулись, словно кто-то щелкнул выключателем. Его дыхание сбилось, а я зачарованно наблюдала, как его язык вынырнул, чтобы увлажнить сладкую плоть его губ.

– Разве ты не хочешь, чтобы я согрел тебя, Белла? – Урчащий тембр его голоса был таким, каким я представляла себе голос Сатаны, искушающего Еву сверкающими красными яблоками в саду Эдемском.

Чем раньше этот автомобиль поедет, тем лучше. У меня нет силы воли, и это смущает.

Я смиренно вздохнула.

– Хорошо.

Когда он усмехнулся и повел ладонью дальше вверх по ноге, я схватила его за руку и оттолкнула вниз.

– Но тебе лучше не распускать руки, приятель.

Он рассмеялся и похлопал меня по подъему ступни, прежде чем вернуть руки на руль.

– Да, мэм.

Я развернулась на сидении и просунула обе свои босые ступни под его затянутую в джинсы ногу, пока Каллен переключал передачу и вел машину по улице. Благодаря сильному теплу его тела моя холодная кожа сразу же согрелась, и я застонала от облегчения.

– Боже милостивый, – проворчал он себе под нос, беспокойно ерзая в попытке поправить брюки. – Даже твои мизинчики заводят меня. У меня до конца жизни будут гребаные синие шары.

Я озадачено нахмурилась.

– Эдвард, какие еще синие шары?

Оставшуюся часть поездки я сгорала от стыда, после того как Эдвард подробно раскрыл для меня значение выражения «синие шары»[8]. Я была так занята, полностью подавленная своей глупостью, что не заметила, как мы подъехали к одному из шикарнейших районов Форкса. Все дома, мимо которых мы проезжали, были гигантскими особняками, и я начала чувствовать себя крайне неловко.

Эдвард вырулил на длинную кирпичную подъездную дорожку под развесистыми величественными вязами. Я ошеломленно ахнула, когда перед моими глазами внезапно предстал самый большой дом из всех, что мне доводилось видеть за всю мою жизнь. Для такого величественного образа слово «дом» на самом деле выглядело как оскорбление. Это вполне могло оказаться летней резиденцией Королевы Англии.

– Это твой дом? – с трудом пропищала я, быстро выдергивая ноги на свою сторону. Когда он утвердительно кивнул, я с недоверием вытаращилась на него, потрясенная этим подтверждением. – Пресвятой Господи Иисусе, Эдвард! Ты живешь в белом доме!

Массивная конструкция располагалась на изящно подстриженном газоне, который простирался, словно зеленый ковер, на бесконечные километры. Дом был кремово-белый с жемчужным блеском, с лакированными черными ставнями и, казалось, коваными перилами на балконах. Все это венчал широкий фасад с каннелированными колоннами [9]. Крыльцо могла вместить в себе два моих пригородных пряничных домика.

Я почувствовала, что одета слишком скромно. Вероятно, это был дом, в который люди ходили на экскурсии, а я сидела в его машине, одетая в скромный желтый дождевик и отсыревшие пенни-лоферы. Мне было интересно, есть ли тут черный ход, чтобы он мог провести меня, не привлекая лишнего внимания к моей стесненной отсутствием приличий особе. Или хотя бы погреб?

Усугубляя мое дикое невезение, он остановил машину прямо перед парадным входом и заглушил двигатель. Я торопливо натянула влажные носки и обуви и пригладила дико разметавшиеся волосы, которые начали виться из-за дождя.

Эдвард обошел машину и открыл для меня дверь, как настоящий джентльмен.

– Давай, я хочу, чтобы мы попали в мою комнату до того, как Элис узнает, что ты здесь.

Я сидела неподвижно, словно горгулья, которая, вероятно, была на одной из его многочисленных крыш, отдавая дань уважения «Беттер хоумс энд гарденс» [10]. И несколько раз моргнула, надеясь, что все это окажется какой-то странной галлюцинацией.

Не-а, все на месте. Может, мне повезет и люди примут меня за одного из наемных работников?

Мечтам моим было суждено разбиться в тот миг, когда я увидела безупречно подобранную, элегантно причесанную горничную в форме, проскользнувшую мимо одного из огромных окон на фасаде дома. На самом деле, она была одета в один из тех маленьких черно-белых нарядов, которые я видела на фотографиях. Единственный раз, когда я видела его на человеке, - это когда Джессика в восьмом классе пыталась надеть откровенный наряд французской горничной для «Осеннего Феста» и отправилась домой в безразмерной футболке, чтобы прикрыть слишком много обнаженной кожи.

Эдвард протянул руку и вытащил меня из машины, едва позволяя удержать равновесие, прежде чем потащить меня наверх через парадный вход. Я сопротивлялась, почти опрокинув нас обоих.

– Эдвард, постой, – ахнула я, стараясь освободить руку от его хватки. – Я не могу пойти туда в таком виде!

Он был одновременно озадачен и раздражен.

– В каком «таком»? – спросил он, вертя ключи от машины на своем неприлично длинном указательном пальце.

Эти пальца так неприличны, что их следовало бы считать порнографией. Я заставила себя сосредоточиться на текущем вопросе.

Я решительно указала на себя, одетую в промокшую одежду, интересуясь, остановится ли его взгляд после нескольких минут осмотра.

– Я словно только из озера вышла! Выгляжу как Лохнесское чудовище!

Он подбросил в воздух ключи и ловко поймал, прежде чем запихнул в карман.

– Ты похожа на русалку, – пробормотал он, поиграв с влажной прядью моих волос, перед тем как заправить ее обратно за ухо.

Я подавила глупое девичье восторженное хихиканье от его комплимента и указала в сторону своих хлюпающих лоферов.

– Я не могу войти в этих туфлях в дом, который выглядит словно Дом для экскурсий. Я безнадежно испорчу все ваши чрезвычайно дорогие ковры. – На секунду я прервала свою уничтожающую критику, обдумывая безумный достаток его семьи. – И как вычурно, черт побери, живет твоя семья, имея недвижимость, способную конкурировать с Пемберли[11]? Я и не знала, что врачи зарабатывают столько денег.

Он сжал перед моего желтого плаща, резко привлекая к себе.

– Родители Эсми были безумно богаты, а мы пожинаем плоды, – заявил он, прежде чем целомудренно чмокнуть меня в кончик носа. – У тебя лицо замерзло. Я просо внесу тебя на руках, если ты беспокоишься, что испортишь гребаный ковер

Он так быстро подхватил меня на руки, что я только и успела, что испуганно взвизгнуть.
– Эдвард, – взвизгнула я, безрезультатно колотя его в грудь своими маленькими кулачками, – сейчас же поставь меня на землю!

Его рассмешили мои тщетные попытки вернуть себе свободу, и он продолжал пинать безукоризненно окрашенную входную дверь носком ботинка. Мое желание вырваться лишь заставило его еще крепче прижать меня.

– Просто прекрати брыкаться, – сказал он, крадя поцелуй с моих полуприкрытых губ, пока я пыталась сказать ему, куда именно он может попасть за то, что подвергает меня всему этому нелепому дурачеству.

Замок со щелчком провернулся, и Эдвард пробормотал себе под нос: «Бля, ну наконец-то». Я смотрела на открывающуюся, словно в замедленной съемке, дверь, готовясь рассыпаться в извинениях, какой бы несчастной горничной не пришлось прислуживать, открывая дверь. Это было в высшей степени неловко.

Мой рот удивленно раскрылся, когда дверной проем заполнила фигура моего отца, одетого в форму. В его карих глазах светилось обещание адского огня и мести.
-----

[1] «Вариации на тему сна» (ориг. Variations on the Word «Sleep») – стихотворение канадской англоязычной писательницы, поэта, литературного критика и феминистки Маргарет Этвуд. Перевод: Ольга Захарова.

[2] «Железная дева» – орудие смертной казни или пыток, представлявшее собой сделанный из железа шкаф в виде женщины, одетой в костюм горожанки XVI века. Предполагается, что поставив туда осуждённого, шкаф закрывали, причём острые длинные гвозди, которыми была усажена внутренняя поверхность груди и рук «железной девы», вонзались в его тело; затем, после смерти жертвы, подвижное дно шкафа опускалось, тело казнённого сбрасывалось в воду и уносилось течением реки.

Тиски для пальцев – в простейшем виде этой пытки на один из пальцев рук или ног оказывалось давление с помощью куска веревки. Металлические же тиски могли оказать такое давление, что дробили кости.

Дыба – вид пытки, реализовывавший принцип постепенного вытягивания суставов под действием силы тяжести.

[3] «Свет в августе» – роман Уильяма Фолкнера 1932 года, написанный в стиле модернизма и южной готики.

[4] Проводится аналогия с выражением из романа Джорджа Оруэлла «1984»: «Старший Брат смотрит на тебя» (ориг. «Big Brother is watching you»).

[5] «Моротн Солт» (ориг. «Morton Salt») – компания США по производству соли для пищи, воды, промышленности, сельского хозяйства и использования на дорогах/шоссе. Девиз: «Когда идет дождь, соль просыпается». [url= http://upload.wikimedia.org/wikiped....Логотип</a>: девочка под зонтом в желтом платье.

[6] Пенни-лофер – плоский школьный ботинок, в язычке которого есть отверстие или прорезь, где можно было спрятать монетку в один пенни.

[7] Седьмой размер обуви США – примерно 38-й европейский.

[8] «Синие шары» – состояние мужчины почти доведённого до оргазма.

[9] Каннелированная колонна – колонна, ствол которой прорезан вертикальными желобками (каннелюрами).

[10] «Беттер хоумс энд гарденс» (ориг. «Better Homes and Gardens») – популярный иллюстрированный журнал (изд. корпорация Meredith, США) по домоводству.

[11] Пемберли – большое поместье в Дербишире, Англия, владельцем которого был мистер Дарси, вымышленный персонаж, один из главных героев из романа Джейн Остин «Гордость и предубеждение».
-----

Перевод Deruddy
Проверка little_eeyore