Ничего хорошего не случается в переулке. Переулки являются ничем иным, как забытыми промежутками между зданиями, местами для мусора, для быстрого перекура, для другой незаконной деятельности. Переулки находятся там, куда убегают злодеи, чтобы скрыться от полиции, где пьяницы справляют нужду, где преступники преследуют своих жертв.

Тот мужчина загнал Эдварда и Беллу в переулок, размахивая своим ножом как кнутом. Рыжеволосая следовала за ними, успешно выполнив свою роль наблюдателя и приманки.
Этот проулок был так близок к цивилизации и безопасности, но Эдвард знал, что они находились слишком далеко. Они были в двух кварталах от Эмметта и в трех кварталах от Джаспера. Они были в нескольких ярдах от пешеходов, которые спешили домой после длинного дня. И все же Эдвард знал, что никто даже головы не повернет в их направлении. Никто не заметил ножа. Никто не остановится, чтобы посмотреть, что же происходит в этом темном переулке.

Лезвие блеснуло в том дневном свете, который еще был доступен. Это был короткий кривой нож, спрятанный в грязных руках мужчины.

Эдвард знал, что это был тот момент, который видела Элис. Это был тот мужчина, которого показывала ему Элис. Это был тот случай, когда Элис нужно было, чтобы он убежал как можно дальше и как можно быстрее.

Но была одна проблема - Элис не показала ему Беллу.

Затуманенные мысли Элис показали ему проблески ножа и пустынный кирпичный проулок, и его, бегущего в безопасное место. Но Элис не показала ему Беллу. Она знала, что Белла будет здесь в этот день. Она знала – она видела это, – но скрыла свои мысли от Эдварда.

Элис хотела, чтобы Белла умерла.

Элис хотела, чтобы Эдвард принадлежал ей.

Элис совсем не понимала его.

Элис, вероятно, даже не видела, как Белла убегает, и, быть может, потому, что Белла не сможет убежать. Он видел, как Белла пытается убегать. Но это никогда не заканчивалось хорошо.
Конечно, Белла не попыталась сбежать. Вместо этого ее лицо приняло покорное выражение, она подняла руки ладонями вверх.

– Эй, приятель, - сказала она, - мы отдадим тебе все наши деньги, наши часы, все, что у нас есть.

Но Эдвард знал, что мужчине были нужны не их кошельки. И не их часы. Эдвард знал это потому, что уже видел раньше этого мужчину - в тот день, когда они с Джаспером долго и изнурительно играли против дьявола, который спустился в Джорджию.

Этого мужчину звали Джеймс. Джеймс не думал о деньгах или сексе. Вместо этого он думал о мечте. Виктория умоляла его уйти, забыть. Конечно, танцевать чечетку для туристов никогда не было ее мечтой; она потакала ему, потому что любила. И все же она никогда не могла понять его, никогда не могла понять, почему Джеймс так беспокоится о том, что его мечта была украдена простоватым ребенком.

Кем-то, кто даже не хотел быть Королем.

У Джеймса была определенная репутация на улицах, репутация, которую Эдвард порвал в клочья. Противники, которые так боялись Джеймса в прошлом, издевались, ведь даже недоумок смог побить его.

Виктория умоляла его забыть об этом, и Джеймс попытался. На самом деле он забыл. Он по-прежнему мог быть успешным – до тех пор, конечно же, пока деньги не кончились. Поскольку музыка Джеймса больше не приносила их, поскольку никто в городе не собирался нанимать его, Виктория начала использовать свои убийственные ноги с выгодой перед несколько иной аудиторией. Ее ночные деньги уже удвоили те, которые они зарабатывали на Рыбьем рынке. Но у них, однако, была своя цена – Джеймс сгорал от злости при мысли о том, что другие мужчины зарятся на то, что принадлежит ему.

Он был в тот день на Рыбьем рынке, когда рыдающая девушка упала на колени, в день, когда узурпатор Король играл что-то новое, что-то, чего этот мир никогда не слышал.

И Джеймс был буквально ослеплен яростью из-за невыразимого таланта, который был дан этому ничтожеству. Он изводил себя мыслью о том, что этот Король получил свое «долго и счастливо», что-то, что ни один Король до него никогда не имел. И в тот момент Джеймс понял, что должен делать.

Когда ребенок и его новая девушка отправились домой, Джеймс последовал за ними. Когда ребенок неожиданно прекратил приходить домой, Джеймс выследил его до дома девушки.
И вот теперь его время пришло.

Ребенок забрал у него то, чего он желал больше всего на свете – его музыку, его уличную славу. Так что теперь Джеймс заберет у Эдварда самое желанное. Во-первых, он переломает ему руки, а затем разобьет его сердце.

За несколько секунд Эдвард прочел всё это в голове Джеймса. Секундой позже он понял, что Джеймс не планировал отвечать на вопрос Беллы. Он даже не собирался дать ей время достать свой кошелек из кармана.

Вместо этого Джеймс бросился к ней, быстро, как кобра.

Эдвард, однако, оказался быстрее.

В темном коконе черная вдова открыла глаза и выпрямилась на своем красном атласном насесте.

- Нет! – закричала она пронзительно. Все было не так. Это было не так, как она видела. Это было совсем не похоже на обещание, которое она выцыганила у Эдварда.

Эдвард обещал, что не будет делать ничего безрассудного. Он обещал, что будет бежать очень быстро. Он обещал, что убежит далеко.

Но Эдвард не убежал.

Эдвард увидел то место на теле Беллы, куда Джеймс задумал погрузить свой нож, и опередил его.

Эдвард никогда раньше не использовал свои руки, чтобы защитить себя, и лишь однажды пустил в ход кулаки - чтобы защитить Беллу от того мужчины в ее квартире, но это было так давно. А Джеймс умел драться. Джеймс точно знал, как кто-то может защититься от этого конкретного удара ножом.

А раз знал Джеймс, знал и Эдвард. По крайней мере, он надеялся, что знал.

Эдвард схватил запястье Джеймса и вывернул его. Мгновенно нож вылетел из его ослабевших пальцев и покатился по земле в лужу.

Эдвард не был сумасшедшим, в конце концов.

- Белла, беги! – скомандовал он, даже не оглядываясь, чтобы убедиться, выполнила ли она его команду. Вместо этого сосредоточил всю свою энергию на обезвреживании Джеймса.

Подобно тому, как на него напал Джейкоб в квартире Беллы, Эдвард набросился на Джеймса с дикой яростью. Против Джейкоба кулаки Эдварда были бесполезны. Против Джеймса – нет. Его кулаки подпитывались каждой унцией его все возрастающего интеллекта, его любовью и страхом за Беллу, и его новообретенной способностью выуживать ходы и контрмеры прямо из мозга Джеймса. Его удары направились в гортань Джеймса и коленную чашечку.

Все было почти закончено. Белла будет в безопасности. Элис ошиблась.

Но тогда как Эдвард собирался нанести завершающий удар, который бы лишил Джеймса сознания, раздался крик:

- Прекрати!

Эдвард был так сосредоточен на Джеймсе, что забыл о Виктории. Он услышал ее сейчас, услышал страх в ее мыслях.

Он обернулся и увидел, как она крепко держит Беллу, почти объятиями любовника, оттягивая ее волосы с такой силой, что голова Беллы откинулась назад, ее молочно-белое горло было обнажено, и она неистово пыталась сказать Эдварду, что все будет хорошо.

Он больше не думал, что все будет хорошо.

- Ты сделал больно ему. Я сделаю больно ей, - сказала Виктория. Ее голова и рука дрожали, но в ее мыслях сквозила уверенность. Она поднесла нож к горлу Беллы. Если Эдвард причинил боль ее любимому, она ранит его любимую.

Эдвард сделал шаг. Виктория покрепче обхватила нож. Белла зашипела, кровь выступила небольшой красной нитью на ее шее.

Эдвард остановился.

Позади него Джеймс начал смеяться, сначала тихо, а затем громко, раскатисто, и его смех радостным эхом отражался от кирпичных стен. Глазами Виктории Эдвард смотрел, как Джеймс зловеще поднялся, сплевывая кровь.

Эдвард не двигался.

Джеймс с опаской обошел его и обнял рукой Беллу, зажимая ее между собой и Викторией - счастливая семья.

Эдвард не двигался.

- Ох Эдди, Эдди, Эдди, - кривлялся Джеймс, игриво перебирая волосы Беллы, глядя на нее с нежностью, как на младшую сестру.

Белла съежилась и прижала дрожащий палец к своему горлу.

Затем Джеймс стал серьезней, и его глаза полыхнули ненавистью, глядя на Эдварда.

- Тебе действительно не стоило делать этого сейчас.

Эдвард двинулся.

У него была одна секунда, одна секунда, во время которой Виктория продолжала неподвижно держать нож, одна секунда, прежде чем она передала его Джеймсу так же небрежно, как передают соль.

Для него одной секунды было недостаточно. Но Джеймсу ее хватило.

На этот раз он был быстрее. Он выхватил нож из протянутой руки Виктории и приставил его к спине Беллы. Если бы он надавил сильнее, он скользнул бы между ее третьим и четвертым ребром.

Эдвард остановился так резко, как будто его пырнули ножом.

Он стоял всего в нескольких футах от Беллы. Всего в нескольких футах, но они могли бы быть разделены и океаном. Он посмотрел в ее глаза и увидел, что она боится. Не за себя, за него. На мгновение переулок не был наполнен ничем, кроме тяжелого дыхания и окрашенной красным улыбки.

- Джеймс, - сказал Эдвард. – Ты не должен делать этого. Я могу все исправить. Я никогда не хотел быть Королем. Мы можем встретиться в новой битве – настоящей битве на этот раз. Ты можешь выиграть.

Бывший Король даже не ответил. Он даже не думал отвечать. Он просто ненавидел. Ничего из того, что мог сказать Эдвард, не изменило бы эту ситуацию. Но Эдвард должен был попытаться.

- Пожалуйста, - сказал он.

- Я молю тебя, - сказал он.

- Убей меня, - сказал он.

И пока он говорил это, голос Эдвард дрожал, его губы дрожали, его тело дрожало, настолько сильно, что он почти не мог стоять.

Виктория смеялась. Она смеялась, потому что Джеймс говорил ей, что он просто планирует поиграть с маленьким недоумком и его девушкой, напугать их. Она смеялась, когда видела, как Эдвард умоляет, чувствуя себя сильной из-за его страха.

Она будет смеяться еще недолго. Джеймс солгал. Джеймс собирался сделать намного больше, чем поиграть с ними. Джеймсу нравились игры, да. Но это была не игра.

- Не ее, - прошептал Эдвард, но он слишком опоздал.

Он знал, когда нож впервые разрезал плоть Беллы. Он знал это из мыслей Джеймса. Он знал из-за того удивления и боли, что увидел в глазах Беллы. Он знал, потому что чувствовал, как его душа рвется из его тела.

В тот момент, в пространстве между сном и мечтой, он смог услышать ее. Белла не кричала, не рыдала. Но Эдвард мог слышать ее, как будто упала стена, как будто опустились шлюзы.

Белла омыла его как бушующий прилив.

Он смог слышать ее.

Он всегда видел ее красоту, но видеть ее изнутри было божественно. Внутри она была еще более прекрасной. Внутри она не думала о себе, о боли, о крови. Вместо этого она думала о том, как морщинки от смеха на лице отца становились все глубже с возрастом. О том, как леса Форкса пахнут после дождя. О том, что она никогда не узнает, какое нахальное прозвище получит Джейк, когда откроет наконец-то свой гараж. Но даже хотя ее мысли и метались, как колибри, через прошлое, настоящее и будущее, одна была постоянной – улыбка Эдварда.

Джеймс выдернул нож, и Белла упала.

Эдвард поймал ее.

Он бы всегда поймал ее.

- Я… - прохрипела она так тихо, как шелестят листья, скользящие по лесной почве. Она не смогла закончить предложение. Она никогда не сможет закончить это предложение.

Но Эдвард смог услышать окончание в ее мыслях.

Люблю тебя, думала она. Очень сильно.

Он услышал эти слова, но они были больше чем просто словами. Ее любовь к нему сияла как солнце над волнами, и смеялась как чайки, и обволакивала его как белое пушистое полотенце. Она думала о том дне, когда впервые увидела его, дне, когда их пути впервые пересеклись. Сама того не сознавая, она сделала ему прощальный подарок – ее первое воспоминание о нем.
И поскольку помнила она, вспомнил и он, его память вернулась в прошлое.

Он вспомнил.

Он вспомнил, что тот первый день, когда он встретил Беллу на полпути в школу, не был первым. Первым был тот, когда она чуть не попала под колеса автобуса.

Вначале все, что он видел, было всего лишь массой спутанных блестящих локонов. Когда он был маленьким, он всегда погружал свои пухлые ручки в карамельные волосы матери, когда она подносила его ближе к своему лицу и играла с его щеками. Когда она отворачивалась, он клал локон в свой рот, интересуясь, был ли он на вкус таким же сладким, как и на вид, отплевываясь, когда волосы разделялись на несколько коварных усиков, что щекотали его по языку. Мама смеялась и хлопала его по руке, когда он тянулся за еще одним локоном, чтобы попробовать еще один вкус - урок, который так и остался непройденным для него.
Друзья мамы ворковали над белобрысым мальчиком и убеждали Элизабет, что он перерастет это.
Но он так и не перерос.

Мама прекратила смеяться, когда он продолжал тянуться к ее волосам, даже когда ему было пять, шесть. Ее прелестный маленький мальчик вырос в неловкого детеныша с дикими волосами и мутными глазами. Ее друзья перестали приходить к ней, и она начала бить его по рукам, ее глаза горели грустью, которую он не понимал. Хотя ее волосы продолжали манить его, Эдвард вскоре узнал, что ответ на этот зов означает боль от ее ответной реакции, жалящей его по рукам и лицу, или от новой эмоции в ее глазах, которая жалила его сердце.

[Эдвард слышал смех Джеймса откуда-то над собой. Но он не хотел думать о нем. Он хотел думать лишь о Белле.]

В то время как темные локоны в тот день взывали к его дрожащим рукам, он спрятал их глубоко в свое пальто, скрючившись в плечах под ветром. Хотя мамы здесь не было – он не видел ее уже очень-очень давно, – он заставил себя спрятать руки от воспоминания о той боли. Вместо этого он сосредоточился на своих потертых ботинках и линиях на тротуаре. Они тянулись в бесконечность во всех направлениях, как стена, отделяющая его от прекрасных, восхитительных волос.

Но затем ветер слегка переместился к северу, и он почувствовал в ветре запах этих волос – влажных и темных, и фруктовых – и сжатые кулаки выскользнули за пределы его кармана. В волне движения он пересек невидимую черту, не оглядываясь. Он сделал свои пальцы такими же мягкими, как ветер, отслеживая прядь волос и удивляясь тому, как они таяли под его прикосновением. Город, люди и этот шум исчез. На мгновение не осталось ничего, кроме ощущения этого прохладного шелка между кончиками его пальцев.

Затем кто-то постучал его по плечу, и волосы выскользнули, а затем раздались крики.
[Кто-то кричал и в переулке.]

Металл визжал об металл, и встречный автобус протрубил, как будто говоря: «что-то не так», «опасность», «бегите».

[Белла не побежала. Ни от автобуса. Ни из переулка.]

В панике Эдвард попытался вернуть свои руки, но волосы зарычали и вцепились в его руку, предотвращая ее побег. Он был окружен обвиняющими ртами и губами, которыми прижимались к нему с каждой стороны, и его виденье смешалось с ненавистью в холодных голубых глазах ее мамы. Некуда было бежать; демоны гнались за ним с каждой из сторон, выталкивая его на путь громко гудящему автобусу, который несся на него, как его личный дьявол.

Поэтому он среагировал единственным способом – он дернул волосы на себя, подальше от громкого автобуса, который угрожал сокрушить их обоих. Они должны были пойти с ним, если он собирался остаться в живых и выбраться из этой передряги с наименьшим количеством боли. В своем испуге он перестарался с силой своего движения и почувствовал, как падает назад через линию на асфальте, а волосы следуют за ним и каскадом падают на его лицо, как дождь. Автобус прохрипел к остановке и сел, как питбуль, поводок которого натянулся.

На фоне журчащего ручейка голосов Эдвард посмотрел вниз и увидел густые темные волосы, которые окружали бледное лицо девушки. Она была самой прекрасной девушкой, которую он когда-либо видел.

Она была самой прекрасной девушкой, которую он когда-либо увидит. Эта девушка сейчас лежала перед ним, ее волосы были ослепительными, лицо бледным, а глаза широко распахнутыми и влажными. Сейчас, когда он вспомнил, как смотрел в ее глаза, она вспоминала, как смотрела в его.

А затем ее воспоминания начали туманиться по краям, и Эдвард едва мог видеть сквозь слезы, и он даже не заметил, когда Джеймс шагнул вперед и начал ломать его костяшки, одну за другой. Неужели ему не было больно?

Просто эта боль была ничем.

Ничем, по сравнению с тем, какой могла быть.

Ничем, по сравнению с ее болью.

Она очень старалась не думать о боли. Она думала о том, как приехала в Сиэтл, чтобы найти себя, и она нашла. Она узнала, что принадлежит к тому типу людей, которые, при надлежащем поощрении, протянут свою руку незнакомцу. Которые отдадут себя, не ожидая ничего в ответ. Которые, хотя она и убежала от боли в первый раз, не повторят одну и ту же ошибку дважды.
Слишком поздно - кто-то, проходящий мимо, наконец-то обратил внимание на крики. Кто-то наконец обратил внимание на кровь. Проходящие роились как муравьи в этом переулке. Теперь кричали другие люди. Люди быстро говорили в свои телефоны и жестикулировали, и спрашивали Эдварда, нужна ли ему помощь.

Но Эдвард просто сидел, сохраняя мягкость и тепло для Беллы, внимательно прислушиваясь к этой девушке, самой прекрасной из всех, которых он когда-либо видел. Единственной девушки, которая показала ему, что такое любовь. Единственной девушки, которую он любил.

Бессознательно его мозг отметил, что Виктория ускользнула. Он увидел Эмметта в фартуке, прижимающего Джеймса к земле, когда тот попытался ускользнуть с ней. И люди спрашивали его, все ли с ним хорошо. Люди спрашивали, не в шоке ли он.

Но Эдвард не был в шоке.

Эдвард был полностью в сознании, совершенно проснувшимся. Он проснулся, но, возможно, он спал. Прежде чем стать умным, до того как понял, что он делает, он спас ее жизнь случайно – просто интуитивно. Теперь же, когда он был умен, он сделал бы тот же выбор и с удовольствием. Но все умы мира не могли спасти ее.

Так что он просто сидел и говорил Белле, что любит ее, снова и снова, как будто эти три слова могли как-то вдохнуть жизнь в ее легкие, вернуть краску ее щекам. Его рот говорил слова любви, его глаза были наполнены любовью, а его переломанные пальцы истекали любовью к ней.

Последнее, что почувствовала эта девушка, были его руки, обнимающие ее. Последнее, что она увидела, была его улыбка. И последнее, что она услышала, это как он говорит ей, что любит.
-----

Перевод Тео
Редактура gazelle