– Угадай, что у меня есть, – припевает Элис, подбегая ко мне. Я прекращаю перелопачивать свой ланч – несвежее жаркое и сухой хот-дог, оба потопленные в безбожном количестве кетчупа, чтобы перебить их вкус, – чтобы посмотреть на нее.

– И что же там у тебя?

– Я получила код от раздевалки операционной.

– Элис! – выкрикиваю я. – Я не буду рыскать в раздевалке. Там наверняка есть камеры. Я тебе не дурацкий частный детектив Магнум^*.
(^* – телесериал про частного детектива Томаса Салливана Магнума, живущего на Гавайях, которого никто (включая самого Магнума), на протяжении всего сериала никогда не видел.)

– Нет, я намного симпатичнее. И я могу достать информацию, которая Магнуму даже и не снилась.

– Пожалуйста, скажи, что ты не флиртовала с доктором Блэком…

– И что? Это ведь сработало, так ведь?

– Боже, Элис, – стону я. – Что подумает об этом Джаспер? – Элис включила в себе режим следователя, начиная с обнаружения кражи наркотиков. Она говорит, что больница делает недостаточно для поимки вора, и очевидно на свободе ходит какой-то неистовый наркоман. Но раньше ее идеи были просто идеями. Но теперь…

– Джаспер тут не причем. Все дело в тебе. Я хочу тебе помочь. Давай же, Эммет сказал, что прикроет нас, если мы сделаем это быстро. Мы увидим, если там кто-нибудь есть.

– Сейчас обеденный перерыв. Конечно, там кто-нибудь есть.

– Все зависит от того, если там хирурги. Пойдем же!

Я немного противлюсь еще какое-то время, но Элис слишком настойчивая. Против моего лучшего суждения я позволяю ей проводить меня вниз по коридору к лифтам, но она проходит мимо них, просто объясняя, что ей не помешало бы размять кости и ее задница покачивается как желе во время землетрясения. Так что вместо этого она хочет воспользоваться лестницей.

– Мы просто заглянем в дверь, – объясняет Элис, пока мы спускаемся. – Если там кто-нибудь есть, то просто скажем, что потерялись, развернемся и уйдем.

Мы почти у первого лестничного пролета, когда мои ноги подкашиваются – что? Воздух? Пыль? – понятия не имею, забейте, я теряю опору и шагаю вперед лицом в жесткую цементную стену прямо передо мной. Очевидно, мои рефлексы дерьмовые, потому что у меня едва есть время, чтобы осознать, что я падаю, перед тем как мое лицо ударяется о стенку, отскакивая под небольшим углом. Я даже не тянусь, чтобы удержаться, – просто падаю как мешок картошки, к счастью, возвращаясь к чувствам достаточно быстро, чтобы выставить руки прежде и не получить второй лицевой удар о линолеумный пол.

Я сижу там на коленях, упираясь руками в пол, сердце бешено колотится, пока Элис опускается рядом и тут же водит двумя пальцами перед моим лицом.
– О боже. Ты в порядке? Сколько я держу пальцев?

Я качаю головой и жмурюсь. Левая сторона лица пульсирует, но по большей части я просто ошеломлена ударом. Я ослабляюсь в сидячем положении и осторожно касаюсь щеки, но чувствую себя нормально, кроме небольшой жгучей боли.

– Нам нужно в приемное отделение. – Слышу я голос Элис и снова качаю головой.

– Я буду в порядке.

– В порядке? Та стена только что надрала тебе задницу. Ни за что я не позволю тебе поехать домой и умереть во сне сегодня вечером.

Я пытаюсь спорить, но Элис подтягивает меня на ноги, просовывая руки мне подмышку.
– Нужно притащить кресло-каталку? – спрашивает она, раздраженная моим сопротивлением.

– Элис, мы на лестничной клетке, – пытаюсь я рассуждать. – И все спасибо твоей пикантной заднице.

– Ну, если бы падала я, я бы просто в последний момент повернулась и ударилась о стену задницей типа в качестве посадочной площадки. И ничего бы не повредила, кроме, возможно, стены.

Я улыбаюсь, несмотря на свое состояние.



– Сколько я держу пальцев?

Я отпихиваю ладонь Элис в сторону, в процессе хватая один из ее пальцев.
– Если ты спросишь у меня это снова, я задушу тебя.

Она откидывается назад и глубокомысленно потирает пальцем подбородок.
– Травма головы пробуждает в тебе насилие, – наблюдает она, как будто размышляет над каким-то научным событием.

– Ты пробуждаешь во мне насилие.

– И капризы…

Несмотря на мои протесты, Элис потащила меня в приемное отделение для компьютерной томографии. Левая часть моего лица горит, но все же я чувствую себя хорошо, хотя Элис говорит, что ты никогда не можешь быть в этом уверен. Тихо-но-смертельно кровоточит твой мозг и все такое. Я в большой комнате на твердой кровати-каталке без подушки – они принесли Элис одеяло, обернутое в наволочку, когда она попросила, – и позади занавеса рядом со мной лежит парень, который здесь из-за ЖК кровотечения^*, и поэтому тут жутко воняет. Элис обмахивает лицо рукой и, наклоняясь ближе ко мне, бормочет:
– Искренне надеюсь, что этот парня не направят на наш этаж.
(^* – Желудочно-кишечное кровотечение – или желудочное кровотечение из какой-либо части желудочно-кишечного тракта. В большинстве случаев воняет. Очень сильно.)

Работники приемного отделения целую вечность что-то делают, и с серьезным основанием, полагаю, потому что со мной ведь все в порядке. Элис же не согласна.

– Проклятье, – в конечном счете, выдает она в раздражении почти двадцать минут спустя. – Они позволят тебе умереть от кровоизлияния в мозг прежде, чем наконец выяснят, что, черт возьми, такое с тобой. – Элис как та из тех раздражающих членов семьи, с которыми я всегда боюсь иметь дело на работе.

– Разве они не сказали тебе вернуться к работе? – с сомнением интересуюсь я, пытаясь избавиться от нее. Я страдаю от раскалывающей головной боли, которая не имеет никакого отношения к моей травме.

– Да-да. Уже ухожу. Уверена, что с тобой все будет в порядке?

– Я буду жить, – заверяю ее я, улыбаясь для пущего эффекта.

– Тебе повезло. Бывало много дней, когда я обдумывала травмировать голову, чтобы избавиться от работы. – Она тоскливо смотрит на меня.

Это должно тревожить, но, черт, я думала о том же по сотне раз в плохой день.

С уходом Элис тут спокойно. Ну, не совсем; приемное отделение словно хаос, деятельность и активность вовсю крутится вокруг меня. Я наблюдаю с некоторым интересом, как они катят мимо меня человека без сознания, его лицо имеет неестественный оттенок лаванды. Пять сотрудников копошатся около него, несясь вперед, чтобы не отставать от носилок, и они дают друг другу указания, направляя его в палату, чтобы заняться его состоянием. Занавес резко закрывается, и я откидываю голову на самодельную подушку, пытаясь перестать обращать внимание на шум.

В итоге кто-то приходит забрать меня на компьютерную томографию. Она замечает мою униформу, и я в очередной раз испытываю неловкость из-за своего путешествия по лестнице.
– Я тоже неуклюжая, – говорит она, как будто находит утешение, обнаружив подругу по несчастью. – Я единственный человек, которого знаю, кто может навернуться на ровном месте.

Мое лицо пульсирует, но я игнорирую это, лежа совершенно неподвижно, пока мне делают сканирование. Та же девушка отводит меня в приемку, ставит носилки и говорит мне, что доктор вскоре придет. Запах гнили в палате теперь еще хуже, и жена пациента жалуется ему, что они должны поместить его в отдельную комнату. Она не единственная, кто так думает.

На удивление, доктора долго ждать не приходится.

– Скан отрицательный, – бодро объявляет он. Он низкий и с небольшой козлиной бородкой. Я не узнаю его по своим недолгим посещениям приемного отделения. – Вероятно, вы просто немного ушиблись, но это все. Я бы просто порекомендовал сегодня отдохнуть, тогда вы будете как новенькая. Я попрошу медсестру заполнить ваш файл. – Он пожимает мне руку, желает мне удачи и уходит так же быстро, как пришел.

Возможно, доктор и был быстрым, но медсестра приходит вечность спустя. Я откидываюсь на кровати, моя рука прикрывает лицо, чтобы заблокировать свет верхних светильников. К этому времени я уже привыкла к запаху.

Я не совсем дремлю, но я так абстрагируюсь от мира, что не обращаю внимания ни на что, происходящее вокруг меня. Так и есть, пока низкий голос у моего уха не пугает меня:
– Вот кого я не ожидал увидеть здесь, мисс Свон.

Я быстро отодвигаю руку, моргая от резкого света. Эдвард стоит надо мной, один уголок его рта приподнимается в улыбке. На нем его обычные рабочие брюки и белый халат. И снова очки, потому что, видимо, линзы раздражают его глаза. Обожаю, когда он носит свои очки – это как заключительный аксессуар в моей фантазии зубрила-доктор, и он выглядит в них абсолютно восхитительно.

Я тянусь к нему, улыбаясь, и он крепко сжимает мою ладонь в своей.
– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я. – Разве тебе не нужно работать?

– Должен задать тебе тот же вопрос, – говорит он. – Но мне написала Элис.

– О. – Я уже чувствую, как краснеет мое лицо, пока представляю, как она кормит его рассказами о том, как я поцеловалась со стеной, спускаясь по лестнице. – Значит, она рассказала о том, что произошло?

– Она не только рассказала мне, но и прислала это. – Он вытаскивает свой мобильный и момент что-то прокручивает в нем. Затем он протягивает его мне, подавляя улыбку.

Сначала я не понимаю, что вижу. Все вокруг белое, кроме бежевого пятна в центре. И затем медленно я начинаю видеть очертания больших кирпичей и… о мой Бог!

– О мой Бог! – восклицаю я. – Это мой макияж?

Эдвард громко смеется над моей реакцией. Он двигается не достаточно быстро, чтобы предотвратить мой удар ему в живот, хотя он совсем не испуган моим нападением.

– Это не смешно, – говорю с угрюмым видом. На мне правда столько косметики? Я не смотрелась в зеркало после падения, и теперь я почти боюсь делать это.

– Это либо твой макияж, либо первые пять слоев кожи, – говорит он, мягко касаясь моей горящей щеки большим пальцем.

– Не могу поверить, что Элис прислала это тебе. Нет, не могу поверить, что она вернулась и сделала фото! Похоже, она жаждет смерти, – ворчу я.

Заходит медсестра с бумагами, ее глаза тут же падают на Эдварда. Ее выражение лица сменяется от удивления к смятению и затем к вызванной беспечности, когда она расценивает нашу непосредственную близость. Эдвард прекращает трогать меня, но все же далеко не отступает.

– Эй, доктор Каллен, – легко говорит она. Несет медицинскую чашку с двумя розовыми таблетками и стаканом воды. – Ваша смена закончилась? – Ее тон располагает к разговору.

– Почти, – отвечает он с вежливой улыбкой.

Она поворачивается ко мне.
– Вам нужно что-нибудь от боли прежде, чем вы уйдете? – спрашивает она. – Доктор Холлэндс сказал, мы можем дать вам немного «Дарвоцета»^*, но «Тайленол» должен помочь, только когда вы вернетесь домой.
(^* – наркотическое обезболивающее.)

Я разглядываю таблетки с некоторой тревогой, а затем быстро качаю головой.
– Эм-м, нет. Я буду в порядке. – Не хочу, чтобы рядом со мной были наркотики. Если меня решат снова направить пройти тест на наркотики, как трудно будет объяснить, что я просто получила единственную дозу «Дарвоцета» в приемном отделении? Они едва ли сильнее «Тайленола», но все равно мое лицо не так уж и болит.

– Ладно, – говорит она, очевидно, совсем не заботясь моим ответом. Она быстро пробегается мо моим инструкциям – они просты: я должна принять «Тайленол» от боли и вернуться в приемку, если появятся какие-либо необычные признаки, такие как сильная головная боль, – и говорит мне подписать основные бумаги.

Эдвард в тишине ожидает, пока она не уходит, а потом говорит:
– Я освобожусь через двадцать минут. Хочешь, я отвезу тебя домой?

– Я в порядке и могу вернуться к работе, – протестую я. Чувствую себя обязанной предложить это, хотя, если честно, я не хочу ничего большего в мире, чем чтобы он настаивал на своем предложении.

– Доктор Холлэндс сказал тебе отдыхать сегодня, – сообщает он, его тон не оставляет места для спора. И откуда он знает это?

– Ты подслушивал за занавеской? – спрашиваю я, с подозрением следя за ним. – Врачебная тайна и все такое, – отчитываю я.

– Я знаю все, – самодовольно отвечает он. – И не забывай это. Кроме того, они уже подменили тебя наверху. Твое возвращение к работе только все усложнит.

– Ну, а мы уж определенно не хотим ничего усложнять, – отвечаю я. Что я могу сказать? Он приводит убедительный аргумент. Я звоню Кейт, подтверждая это, и принимаю предложения Эдварда посидеть в комнате дежурного за просмотром телевизора, пока он не освободится. Он провожает меня наверх, затем говорит, что заберет мою сумку и кошелек у Элис, когда закончит. За дверью комнаты он сладко целует меня, его губы задевают мою нечувствительную кожу лба прежде, чем он вздыхает и разворачивается, чтобы уйти. Он кажется подавленным, как будто время от времени расставание со мной почти доставляет ему боль.

И я знаю точно, как он себя чувствует.



– Белла, я не могу… м-м-м… ты должна остановиться.

– Ты правда хочешь, чтобы я остановилась? – вопросительно приподнимаю я бровь.

– Нет, но ты отвлекаешь меня.

Выдыхая, я убираю руку и устраиваюсь на пассажирском сидении машины Эдварда. Он кидает на меня взгляд, огорченно стонет, а затем тянется и захватывает мою ладонь в свою. Его другая рука остается держать руль.

Он подносит мои пальцы к губам для поцелуя.
– Мы будем у тебя меньше чем через пять минут, – обещает он, хотя я знаю, что еще, по крайней мере, десять минут езды, если ограничения скорости будут на нашей стороне. Взгляд на спидометр, однако, подтверждает мои подозрения.

Кажется, мы стали более очарованы друг другом после нашей ссоры. Из-за мысли быть без мужчины или облегчения оттого, чтобы быть вместе снова, мне просто всегда его недостаточно. Похоже, он чувствует то же самое, неустанно встречая мою страсть и удостаивая мое тело нежными прикосновения и лаской всякий раз, когда он рядом.

Мы мчимся в мою квартиру, чтобы взять больше одежды, а затем поедем к нему, и, надо надеяться, оставшуюся часть дня посвятим только друг другу.

Мы заезжаем на стоянку шесть минут спустя. Я отпираю дверь, впуская нас внутрь, и мне едва хватает времени, чтобы закрыть ее, прежде чем рот Эдварда встречается с моим неистовым нападением. Его поцелуй крепкий и страстный, и я тяну его ближе рукой в его волосах, требуя большего. Мой подержанный кухонный стол ближе всего; журналы и барахло сброшены в сторону, и Эдвард во мне в следующий же момент; наши бедра двигаются в едином ритме снова и снова, когда он требует моего тела как своего собственного.

После Эдвард бережно помогает мне соскользнуть со стола, даже притом что я могла бы справиться без него. Мягкие прикосновения задерживаются, и я целую его дважды перед окончательным отправлением в спальню, чтобы захватить сменной одежды.

Он стоит в дверном проеме и момент наблюдает за мной. Его волосы в беспорядке, губы покрасневшие, и я рассеянно думаю, что он никогда не выглядел великолепнее.
– Хочешь заехать купить новый мобильник по пути домой? – спрашивает он. Он говорит «домой», как будто я не нахожусь у себя дома. Как будто моя квартира совсем не важна; как будто единственное место, которому я принадлежу, это везде, где мы решаем отдохнуть.

– Думала, ты сказал, я должна отдохнуть, – дразню я. – Как доктор прописал. – Я открываю бельевой ящик и обвожу взглядом свой большой розовый вибратор в форме члена, кидая поспешный взгляд на Эдварда. Чувствую, как вспыхивают мои щеки, но в то время как Эдвард наблюдает за мной, он не подает вида, что заметил мою реакцию.

– Я просто хотел найти оправдание, чтобы ты была в моем распоряжении весь остаток дня, – ровно отвечает он.

– Ясно. Используешь свою власть во благо.

– Использую власть доктора Холлэндса. Как он прописал, не я.

– Все равно вы доктора в одной шайке, – говорю я, непринужденно махая рукой. – Наверняка это была твоя идея.

– Ну, не скажу, что не думал об этом. Но с тобой, бегающей вокруг лицом об стену, я сказал бы, что ты и сама вполне прилично справилась.

Я стою спиной к Эдварду, пока заканчиваю раздеваться. Стоя только в лифчике и нижнем белье, я рассматриваю ящики шкафа в поисках подходящей рубашки. Руки Эдварда внезапно сзади моих ног, медленно ласкают вверх, его прикосновения опаляют в холодной комнате.

Я медленно встаю, и он делает шаг ближе, прижимая наши тела друг к другу, мою спину к его груди, мою голую кожу к мягкому хлопку его брюк. Он убирает волосы с моего плеча и целует обнаженную кожу, медленно двигая губами к нежной точке у уха. Я дрожу, все мое тело покрывается «гусиной кожей».

– Холодно? – Его дыхание горячее против моей шеи. Я вслепую тянусь назад, хватаю его волосы, а затем поворачиваю шею и притягиваю его к себе, пока наши губы не встречаются в блаженном, неловком поцелуе. Его руки движутся по моему телу, ласкают грудь через лифчик, пока наконец я не таю от его прикосновений и отодвигаю его.

– Ты отвлекаешь меня, – замечаю я так же, как делал он ранее. – Мы никогда не уедем отсюда, если ты продолжишь это.

На удивление, нужно совсем мало убеждения, чтобы заставить его выйти из комнаты. Пресыщенный нашим рандеву на кухонном столе – и знанием, что мы проведем целую ночь вместе, – он отступает в гостиную, чтобы посмотреть телевизор в ожидании. Я хочу принять душ, но хочу сделать это с Эдвардом, но у него нет с собой чистой одежды. Еще больше причин поторопиться, поощряю себя я, так чтобы мы смогли вернуться к нему домой и сделать это.

После того как я упаковываю сумку, мы едем в магазин сотовых телефонов, чтобы купить мне новый. Так как у меня еще гарантия не вышла, я должна заплатить только за отчисления, но консультант говорит мне, что им придется послать мой старый телефон и отправить новый по почте. Эдвард не рад слышать это.

– Тебе придется ходить без телефона целую неделю? – спрашивает он несколько раздраженно. – Разве у тебя нет старого, который можно использовать?

Я слегка сержусь на себя. Это был мой первый телефон, который я уничтожила в опустошенном гневе, я полагала, у них есть запасные телефоны где-нибудь на складе.

– Я буду в порядке, – уверяю его я. – Я смогу ходить без телефона неделю.

– Мы можем купить новый, – предлагает он.

– Я не могу позволить себе новый. У меня нет средств.

– Я куплю его тебе.

– Что? Нет. – Я отклоняю предложение взмахом руки. – Это просто пустая трата денег. Поэтому у меня есть гарантийный талон.

– Но кто теперь будет беспокоить меня случайными сообщениями на работе? – жалуется он поддразнивающим тоном, и я усмехаюсь про себя, уже формируя планы. Пошлое сообщение с телефона Эммета было бы приятной неожиданностью, даже если бы он понял потом, кто был истинным отправителем.

– Думаю, ты справишься, – говорю я, и с тонким намеком на то, что я планирую проделать с ним, как только мы вернемся домой, он следует за мной прочь из магазина.



– Можно мне свидетеля? – Анжела высовывает голову из-за двери медицинской, находящейся за пределами медсестринского пункта. Эммет, идущий в противоположном направлении вниз по коридору – с явным нежеланием быть вышесказанным свидетелем – поднимает кулак и инфантильно говорит: – Аминь!

Я закатываю глаза – кто еще об этом не слышал? – и встаю, чтобы помочь Анжеле. Она придерживает для меня открытую дверь с маленькой робкой улыбкой.

– Спасибо, – говорит она, когда я ввожу свой код в пиксиде и прижимаю палец к сканеру. Я терпеливо жду, пока ящик не откроется, затем внимательно наблюдаю за ней, в то время как она высчитывает шприцы и берет все, что ей нужно. Когда она оборачивается и видит меня, искоса смотрящую на нее, то подскакивает, от удивления прижимая ладонь к груди.

– Ты испугала меня! – говорит она, а затем смеется несколько нервно. Я извиняюсь, когда она проходит мимо меня, дотягиваясь до пустого шприца, а затем останавливаю ее прежде, чем она выходит из комнаты.

– Разве не собираешься выбросить это? – спрашиваю я, указывая на пузырек в ее руке. Мгновение она выглядит смущенной – с серьезным основанием, я полагаю, потому что никто из нас обычно не требует, чтобы мы выбрасывали все здесь, в медицинской. Обычно она бы пошла в палату пациента, ввела бы нужное количество медикаментов в шприц и избавилась от пузырька, выбросив его в мусорный контейнер. Или, наверное, это то, что, я думаю, она сделала бы. Раньше среди нас существовала определенная степень доверия, но, к сожалению, теперь это в прошлом. По крайней мере, для меня.

– Точно-точно, – отвечает она, торопливо выпрямившись. В углу есть мойка. Я наблюдаю за тем, как она наполняет шприц «Морфием» и выпрыскивает половину впустую. Она неуверенно смотрит на меня, и я заверяю ее, что все в порядке, выдавливая улыбку. Она хватает пустой пузырек – для записей в медкарту – и быстро выходит из комнаты.

Позже в тот же день Аро проходит через то же самое, хотя он почти не так удовлетворен моим исследованием. Он бросает один взгляд на мои подозрительные, проницательные глаза и выводит наружу свою внутреннюю ярость Наоми Кэмпбелл.

С рукой на бедре он грозит мне незанятым пальцем, качая головой взад и вперед как воинственный петух.
– Думаешь, я стащил наркотики? Так позволь сказать тебе, дорогуша, я был медбратом еще до того, как ты вылезла из подгузников, и ко мне еще никогда не относились так непочтительно такие маленькие девочки как ты. И кажется, это под твоим именем украдены наркотики, хм-м?

Внезапно я понимаю, почему Эммет не переваривает этого парня.

– Я никогда не говорила, что ты украл наркотики, – отвечаю я с таким же ядом в голосе, немедленно оскорбившись его обвинением. – Я просто сказала, что хотела бы видеть, как ты избавляешься от вонючих медикаментов.

Игнорируя меня, он говорит:
– И… что? Не могла заставить своего симпатичного маленького докторишку выписать себе рецепт? Вот в чем дело?

Если бы это был какой-нибудь другой человек, то я, вероятно, зарядила бы ему по яйцам. Но Аро едва выше меня и определенно женственнее меня. Наверняка он закричит как принцесса, обвинит меня в нападении и доставит мне еще больше проблем.

– Ты собираешься избавиться от медикаментов или мне позвать Кейт? – раздраженно требую я.

– О, тебе лучше поверить, что я выброшу это, – гарантирует он, как будто и не мечтал сделать наоборот. Я закатываю глаза из-за его нелепости, в то время как он подбегает к прилавку и собирает все, что нужно. Выбросив все в раковину, он берет на себя смелость включить кран и вымыть все водой, словно предотвращая попытки таких наркоманов как я, самостоятельно соскрести медикаменты с заплесневелой поверхности умывальника.

Он ничего не говорит, когда выходит из комнаты, но оставленная позади враждебность душит. Я слышу, как Эммет говорит ему что-то унизительное в коридоре, и внезапно они с Аро препираются, их голоса приглушенные позади тонкой двери.

Я качаю головой и вздыхаю, затем беру ноутбук и возобновляю свою работу.



Не могу дождаться, когда мы вернемся домой, я раздену тебя и почувствую твой огромный член внутри себя…

Ответ Эдварда приходит только несколько моментов спустя.

Эммет, думаю, нам стоит поговорить.

Для разговоров будет время позже…

Телефон Эммета тихо вибрирует в моей руке, имя Эдварда появляется на экране. Я быстро проскальзываю в комнату отдыха и отвечаю на звонок с удовлетворенной ухмылкой, понижая голос и говоря:
– Йоу! – в лучшем олицетворении Эммета, которым могу овладеть.

– Белла, это не смешно, – тут же говорит Эдвард.

– Ну, а я думаю, это забавно, – спорю я. – Что? Разочарован?

– Нет, определенно не разочарован, – исправляется он. – Что ты делаешь с телефоном Эммета?

– Посылаю тебе похабные эсэмэски.

– Я вижу, – говорит он сухо. – Это было явно… неожиданно. – Я делаю все возможное, чтобы проглотить свое злорадство оттого, что сумела застать его врасплох, полностью осведомленная, что у меня мысли двенадцатилетнего мальчишки. – У вас сегодня спокойно? – спрашивает он.

– Ага, было не так уж и плохо. А что? – Я тут же задумываюсь, есть ли у него время забежать ненадолго, и становлюсь взволнованной этой мыслью.

– Этим утром Джареду сделали экстубацию^*. Он в сознании, если хочешь увидеться с ним.
(^* – Экстубация – наоборот от интубации (введение трубки в орган). В этом случае дыхательная трубка мистера Лауэри была удалена.)

– Правда? – счастливо переспрашиваю я. Я заставила Эдварда держать меня в курсе дела относительно состояния мистера Лауэри каждый день, и в то время как его состояние было заметно положительнее, это был самый большой признак его улучшения. – Да, спасибо. Я забегу к нему.

– Отлично. Мне пора, увидимся вечером.

– Хорошо.

– И, Белла?

– М-м-м?

– Я люблю тебя.

Я улыбаюсь.
– И я люблю тебя.



Даже притом что я знаю, он в сознании, я все еще удивлена, когда вижу мистера Лауэри, спокойно лежащего на постели и просматривающего каналы по телевизору с тарелкой жареного картофеля. Жалюзи опущены, окутывая комнату в темноте, но свет из коридора и телевизор бросают достаточное мерцающее свечение на смягченные черты его лица.

Я так взволнована видеть его бодрствующего, что без всяких преамбул вхожу в его палату. Он не испуган моим вторжением, к настоящему времени привыкший к тому, что люди постоянно входят и уходят из его комнаты, но его лицо освещает приветливая улыбка, когда он узнает меня.
– Белла! – кричит он в момент, когда я говорю: – Мистера Лауэри! – Его голос хриплый, но все же сильный и ободряющий.

– Ты работаешь здесь сегодня? – с сомнением интересуется он.

– Нет, я пришла навестить вас. – Я сажусь у его кровати, пока он выключает звук телевизора. – Эдвард сказал, вы проснулись. Как себя чувствуете?

– Мое горло болит как сучёныш, но я буду жить. – Он указывает на чашку льда, объясняя свое прохладное облегчение в горле.

– Ну, вы заставили меня изрядно поволноваться некоторое время, – признаю я. Кислородный шланг мистера Лауэри, помещенный в его нос, свободно свисает с одного уха. – Ваша кислородная трубка выпадает, – говорю ему я и тянусь, чтобы поправить ее.

– Ты не единственная, кто волновался, – признается он, поворачивая голову, чтобы я смогла закрепить петлей трубку позади его уха. – Ты должна увидеть открытки, которые подписали мне внуки! – Он немного съеживается при этой мысли, и я сочувственно улыбаюсь.

– Все так плохо, хах?

Он, кажется, момент что-то обдумывает, затем машет рукой, как будто отмахивается от этого.
– Это заставляет меня чувствовать себя хорошо, зная, что по мне скучали, – говорит он. – Наверное, это эгоистично, но это так.

– Не думаю, что это эгоистично, – уверяю его я. – Думаю, это заставило бы любого чувствовать себя хорошо, особенно если бы этот человек был настолько близок к смерти.

Он пожимает плечами и затем, смотря на дверь, говорит:
– Так где Эдвард?

Я неоправданно следую за его взглядом и поворачиваюсь к нему.
– Работает.

– Он лишком много работает; вы оба. Знаешь, он был здесь утром, когда я проснулся. Огромные изумрудные глаза были прямо перед моим лицом – первая вещь, которую я увидел. Это чертовски напугало меня.

Я фыркаю в смешке.
– Звучит ужасающе, – шучу я.

– Но не для тебя, – исправляет он. – Полагаю, у тебя такое каждое утро.

– Он не стоит над моей душой, пока я сплю, если это то, что вы имеете в виду.

Мистер Лауэри смеется, и его смех превращается в умеренный приступ кашля. Он немного привстает, все его лицо обретает оттенок яркой малины, и монитор кислородной насыщенности сходит с ума, сигналя, что его кислородный уровень заскакивает за верхние восьмидесятые. Я вижу его медсестру, вытягивающуюся через стол и всматривающуюся в его палату, но видя, что это просто очередной приступ кашля, она расслабляется и откидывается назад.

Уровень повышается, как только кашель проходит, и сигналящие звуки прекращаются. Краснота на его лице спадает через минуту.

– Агх! – ворчит он, издавая глубокий, гортанный звук. Он пытается откашляться.

– Лучше? – рискую я спросить, как только он снова спокоен.

– Нет. – Его тон резкий; очевидно, он устал быть больным.

– Эдвард говорил, когда вас вернут на наш этаж?

– Вероятно, завтра.

– О, хорошо. Значит, у меня будет кто-то, кого я смогу доканывать весь день.

– Завтра день диализа, – сообщает он мне. – Так что не весь день. – Но уголки его губ изгибаются в крошечной улыбке, и я понимаю, он ждет не дождется возвращения на другой этаж. Возвращения к фамильярности, где здоровье лучше, а выписка кажется в пределах досягаемости.

Мы говорим немного больше, в основном о всякой ерунде. Он рассказывает мне, как после того, как он проснулся, кто-то, вероятно, его племянник, оставил телевизор на канале «MTV» – помилуй Бог – и он не мог найти пульт, так же как и силы вызвать сюда медсестру. Ему пришлось вынести почти полный эпизод того, что подозрительно походит на «Пляж», судя по его непристойным описаниям, прежде чем кто-то наконец не пощадил его и сменил канал.

Принесли его обед, и я полагаю, что пришло время мне вернуться к работе. Я встаю и в прощании поглаживаю его плечо; он помещает свою ладонь поверх моей.
– У Эдварда завтра выходной? – спрашивает он. Не уверена, откуда он это знает, но киваю в подтверждении. – Не буду винить тебя, если ты внезапно подхватишь лихорадку, и тебе придется взять выходной, – говорит он. – Знаешь, жизнь слишком коротка. Это место не такое уж важное в великом плане бытия. – Он неприметно подмигивает, человек, который знает слишком хорошо, как коротка жизнь на самом деле.



Мой новый мобильник привозят на следующий день, поэтому после работы я заезжаю в магазин, чтобы его забрать. Мой «новый» телефон отремонтирован, что означает, он подержанный, на нем есть царапины, и выглядит он немного лучше, чем мой старый, за исключением того, что этот собран в одну часть. Он включается без проблем, и спустя несколько моментов на экране всплывает море окон, сообщающие о пропущенных звонках и сообщениях.

Три пропущенных от папы – два отправлены вчера и одно утром. Одно от Алека, минутой спустя нашего разговора и разрушения моего телефона. Видимо, он был в своем уме, несмотря на похмелье, потому что не пытался связаться со мной после этого. Сообщение от Ирины в вечер, когда разбился мой телефон. Одно от Эммета, отправлено вчера, в котором он спрашивает, все ли телефоны попадают на небеса.

Папин голос звучит немного истерично в его третьем голосовом сообщении.
– Знаю, я старею, – произносит он стоически, – но думал, я был довольно крут для твоего старика. Чувствую, что теперь меньше слышу от тебя, нежели когда ты жила во Флориде.

Я гримасничаю. Это правда; в последний раз я видела его, когда он привез кухонный стол – тот самый, на котором мы с Эдвардом занимались сексом, хотя благослови Господи его душу, чтобы он не узнал об этом, – и в последний раз я разговаривала с ним почти две недели назад. Конечно, я не избегала его нарочно, но с моими ссорой и воссоединением с Эдвардом и всем, что сейчас творится на работе, время просто убегало от меня.

Сидя в машине, я немедленно перезваниваю ему и планирую вскоре встретиться с ним. В последний раз он приезжал в Сиэтл, поэтому теперь было бы честно, на сей раз соверши я трехчасовую поездку до Форкса. И как раз давно пора представить ему Эдварда, полагаю. Это будет неловко, но не хуже чем встреча с Карлайлом. Эдвард будет должен мне целую вечность за тот ужас.

Наконец я читаю последнее сообщение, то, которое прислал мне Эдвард всего за несколько часов до нашей ссоры. То самое, на чтение которого у меня не было времени, то самое, завершившее нашу грязную, кокетливую переписку.

Иногда, там написано, думаю, самое важное, что я сделал в своей жизни, – это влюбился в тебя.

Перевод: Rob♥Sten