"Зачем ты мучаешь меня, милый?.."

Два месяца спустя

Гермиона

Гермиона сидела в своём кабинете, сложив руки на столе и в изнеможении склонив на них голову. Тоска и усталость разъедали каждую клеточку её души, и она чувствовала себя донельзя несчастной. Действительно, как долго может продержаться одинокая, беременная женщина с разбитым сердцем? Даже если её зовут Гермиона Грейнджер, даже если она окружена заботой друзей и родных, даже если убеждена, что поступает правильно? Теперь Гермиона точно знала ответ — восемь недель. Чтобы пройти тернистый путь от здравомыслия к полнейшему безумию ей понадобилось всего-то два коротких месяца или относительно терпимые восемь недель, или лихорадочно тревожные пятьдесят шесть дней, или мучительно тоскливые, невыносимые тяжёлые тысяча триста сорок четыре часа.

В последний раз Гермиона видела Люциуса в то тягостно-горькое утро понедельника, когда после ночи исступлённых любовных ласк они разошлись каждый своей дорогой. Шагая министерским коридором в окружении Гарри, Джинни и остальных Уизли, она вдруг ощутила его присутствие рядом, поняла, что Люциус наблюдает за ней, почувствовала, как его горящий пристальный взгляд ласкает её, заставляя сердце подпрыгивать где-то в горле, лишая воздуха. Повернув голову, Гермиона нашла его в толпе. Он стоял в тускло освещённой нише — гордый, сильный, неотразимый. Их взгляды встретились, и она не увидела ни гнева, ни холода, только жгучую страсть, смешанную с решимостью. Гермиона почувствовала, что тонет в мерцающей серой бездне, обволакивающей её безмятежностью и покоем. В глубине этого серого океана было так хорошо и безопасно, а она ощущала себя такой желанной, такой…

«Нет, нет, это… неправильно… невозможно! Нет! Я ведь сама отказалась…»

В ту же секунду Люциус отвёл взгляд, развернулся и вышел, уничтожив одним элегантным взмахом мантии то равновесие и гармонию, что подарило его присутствие. Сердце её сжалось: всё было кончено. Навсегда. Слава Мерлину, почти никто не заметил, как они смотрели друг на друга. Лишь Артур одарил Гермиону долгим взглядом, полным сочувствия, и грустно улыбнулся.

Спустя несколько часов представители прессы, так и не дождавшись какой-либо сенсации, ушли, чтобы больше не вернуться — как и предсказывал мистер Уизли. Он был уверен, что Малфой решит этот вопрос быстро и эффективно.

Вечером, обсуждая события прошедшего дня, Артур попытался подготовить Гермиону к тяжкому бремени слухов и общественного осуждения, готовому обрушиться на неё. И снова оказался прав. Невнятное бормотанье и приглушённые шёпотки теперь постоянно сопровождали Гермиону. Она слышала их за спиной, когда бы и куда бы ни направлялась. Неутихающее змеиное шипение вызывало бессильный гнев, и поначалу она пыталась бороться. Но как сражаться с безликими, бесформенными призраками лицемерия, ханжества и фальши? Гадкими слухами и бесстыдными шёпотками? Отвратительными намёками и грязными сплетнями?

Однако время шло, и постепенно жизнь почти полностью вернулась в нормальную колею. Вероятно, благодаря усилиям Гарри, семейство Уизли ни единым словом не упоминало ни о статье в «Пророке», ни о Люциусе Малфое. Все были счастливы и радовались, что вскоре на свет появится ещё один Уизли. Молли, не переставая, хлопотала вокруг Гермионы, пока та, не в силах вынести излишнюю материнскую заботу, попросту не сбежала от всей этой бестолковой суеты.

Она старалась ни дня не сидеть без дела. Во-первых, вместе с Джинни посетила госпиталь Святого Мунго, где им сообщили, что у Гермионы действительно будет девочка, срок беременности составляет почти три месяца. Во-вторых, наконец нашла в себе силы сделать трудный, но очень важный и действительно необходимый шаг — собрать все вещи Рона. Аккуратно упаковав в коробки, она оправила их Молли и Джинни на хранение. Покончив с этим, Гермиона поняла, что поступила правильно: прошлое должно оставаться в прошлом, а жизнь — продолжаться.

И жизнь действительно потекла дальше, с одной лишь существенной разницей: Гермиона, как ни старалась, не смогла забыть Люциуса, не смогла вырвать его из мыслей и (в этом она не хотела признаваться даже самой себе) из сердца.

Много недель подряд она каждое утро просыпалась с надеждой, что сегодня уж точно станет легче, об этом же мечтала каждый вечер перед сном. Не тут-то было! Как Гермиона ни старалась с головой уйти в работу или проблемы друзей и родных, освобождение от зависимости по имени «Люциус Малфой» не наступало. Наоборот, с каждым днём становилось всё хуже и хуже. Она честно пыталась забыть о нём, но не могла справиться с собой. Работа, друзья, родные… Конечно, они много значили для Гермионы, и всё же их было недостаточно.

Она стала часто посещать кладбище, надеясь, что там, в слезах, найдёт утешение. Однако равнодушная гранитная плита не могла предложить ничего, кроме глубокой, чёрной пустоты, всепоглощающего одиночества и могильного холода.

Но она-то всё ещё была жива, чёрт побери! И ей рядом нужен был мужчина! Живой мужчина, с горячей плотью и кровью, способный поддержать её!

Каждую ночь тело предавало Гермиону, дразня её воспоминаниями и снами. Иногда они начинались с Роном, иногда нет. Однако чуть позже в них всегда появлялся Люциус — целуя её, касаясь и лаская, занимаясь с ней любовью. И Гермиона отчаянно жаждала его, хотя всё ещё пыталась сопротивляться. Боролась, но понимала, что проигрывает в неравной схватке с собой и неукротимой жаждой жизни.

Промучившись несколько дней, в сердцах она выбросила шёлковый халат Люциуса, ещё пахнущий им, напоминающий о его прикосновениях. Но от этого стало только хуже, и спустя несколько часов Гермиона занесла его обратно в дом. Несколько дней она в огромных количествах поглощала шоколад и старалась сбросить накопившееся напряжение, доставляя себе удовольствие. Однако эти жалкие попытки не принесли желанного освобождения. Мысли о Люциусе по-прежнему не отпускали её.
К концу шестой недели Гермиону начал преследовать запах его одеколона. Везде, а особенно на работе. Часто ей мерещилось, что вот только что за очередным углом в коридоре Министерства мелькнула его мантия. Мягкий баритон неясным рокотом звучал в ушах, словно он разговаривал где-то совсем рядом, может быть, даже за дверью её кабинета.

Гермиона медленно, но верно погружалась в жаркую лихорадку безумия.

И сейчас, спустя восемь недель, она была на самом дне беспросветного отчаяния.

«Кто бы мог подумать, что я окажусь настолько слабой?»

Она грустно усмехнулась. На завтра было назначено судебное разбирательство по делу Долохова, где Гермиона должна давать показания, но не это волновало её. Не этого она боялась… Люциус тоже будет там. А это означало, что завтра они столкнутся лицом к лицу. Завтра, впервые за восемь недель, она его увидит.

Гермиона Грейнджер никогда не считала себя трусихой. Но на этот раз она боялась… Боялась самой себя…

Люциус

Держаться подальше от этой до ужаса правильной Гермионы Грейнджер оказалось весьма нелегко. Сначала Люциус самонадеянно полагал, что пройдёт неделя, от силы две и Гермиона сама прибежит в его объятья. Однако этого не случилось.

— Упрямая маленькая ведьма, — раздражённо бормотал Малфой.

К концу третьей стало ясно, что Гермиона не из тех, кто легко и быстро сдаётся, и Люциус собрал все силы для мучительно долгого ожидания. Он был достаточно умён для того, чтобы понимать: эта женщина должна прийти к нему сама, добровольно. Будучи истинным Малфоем, самоуверенным и знающим себе цену, Люциус убеждал себя, что время сделает своё дело, чувства к нему и желание Гермионы преодолеют её упрямство. Он не будет торопить или подталкивать её, он будет ждать. Люциус выполнит своё обещание — держаться от неё подальше. Ну, или, по крайней мере, попытается выполнить.

Чтобы отвлечься, Малфой занялся незначительной перепланировкой усадьбы. Старался чаще посещать кладбище, словно искупая грехи. Однако вскоре желание накрыло его с головой. Покой всё не приходил, а воспоминания о том, как они любили друг друга, словно волны во время прилива, накатывали со всё большей силой. Они лишали его сна тёмными ночами и крали покой при свете дня. Теперь он часто ловил себя на том, что мечется взад-вперёд перед камином в молчаливой битве с самим собой. Люциус едва мог сдерживаться, настолько остро терзало его желание и необходимость находиться рядом с ней. Это была какая-то изощрённая пытка: ему казалось, сердце терзают тупым стальным лезвием, медленно и рвано распиливая на части. Была ли это любовь? А если любовь, почему это так больно? Люциус не знал правильных ответов. Он был абсолютным новичком в подобных делах — пятидесятилетний влюблённый дилетант.

На шестой неделе Люциус Малфой частично сдался. Он раз за разом приходил в Министерство и часами слонялся возле приёмной Гермионы Грейнджер под предлогом озабоченности какими-то вопросами, которые сам же и выдумывал. Он болтал с её секретарем о погоде и политике, прекрасно понимая, что Гермиона может услышать его голос из кабинета и будет в состоянии почувствовать запах одеколона еще долго после того, как он уйдёт. Несколько раз Люциус даже позволял Гермионе увидеть его краешком глаза в коридорах Министерства, тут же сворачивая за угол. Этой жестокой игрой он сводил с ума обоих, мучая Гермиону своим незаметным присутствием, а себя — близостью к ней и невозможностью переступить черту. Эта пытка медленно, но верно превращала его в безумца, кипящего в котле истинного всепоглощающего помешательства.

Прошли уже восемь недель. Расследование по делу Долохова закончилось, и на завтра был назначен суд. Люциус сидел за столом в кабинете и внимательно изучал гобелен с родословным деревом Малфоев. Он послал Драко приглашение и сейчас ждал его для серьёзного разговора. После поимки Долохова он видел сына всего несколько раз. К удивлению Люциуса, Драко и Астория вовсе не горели желанием возвращаться в Англию. Им обоим было гораздо удобней и спокойней на вилле в Ницце. Астория вот-вот должна была родить: ещё примерно три недели и Малфои поприветствуют нового наследника — Скорпиуса.
Люциус тяжело вздохнул. Сейчас, глядя на генеалогическое древо предков, он из поколения в поколение видел браки по договорённости между чистокровными волшебниками. Принималось во внимание всё: богатство, социальный статус, чистота крови. Единственное, что никогда не учитывалось в этих браках — любовь. В истории семейства Малфой не было места подобному чувству.

Малфой в который раз пытался убедить себя, что уже выполнил долг перед семьёй: обеспечил семью чистокровным наследником. Пришла очередь Драко стать новым хозяином Мэнора. Люциус снимет с себя полномочия, а сын займёт его место. Таков был план.

Его радовало, что брак Драко и Астории удался. Они идеально подходили друг другу и на самом деле выглядели вполне счастливо. Теперь, когда Люциус нашёл ту женщину, с которой мечтал провести всю оставшуюся жизнь, он тоже хотел воспользоваться шансом на счастье.

— Отец? — размышления Малфоя прервал голос, привычно растягивающий гласные.

— Я здесь, Драко.

Люциус задумчиво смотрел на появившегося в поле зрения сына, оценивая его. По мнению отца, Драко имел блестящую внешность и сочетал в себе все черты подлинного Малфоя: высокий, широкоплечий, статный блондин, отличающийся сообразительностью и остроумием.

«Да, Драко определенно готов принять на себя обязанности главы рода».

После приветствий и краткого обмена новостями, Люциус решил, не откладывая в долгий ящик, перейти к делу.

— Думаю, вам с Асторией пора вернуться в Англию, сынок. Хочу, чтобы ты заменил меня на посту хозяина Мэнора и выполнял обязанности, предписанные истинному наследнику ценностей семьи Малфой, — сказал Люциус, внимательно наблюдая за реакцией сына.

— Так-так-так, значит, это правда. Ты всё-таки запутался в буйных кудрях Грейнджер. Интересно...

— Откуда ты это взял? Поверил в ту чушь, которую напечатал «Пророк»? — не сдержавшись, рявкнул Люциус.

Драко хмыкнул и одарил отца лучшей из фирменных малфоевских ухмылок.

— Нет, отец, «Пророк» здесь ни при чём. Нам служат одни и те же эльфы, помнишь? А они не прочь поболтать с молодым хозяином. Так что мне известно всё. Можешь ничего не объяснять, и особенно опусти подробности.

— Ну, раз так, даже лучше, что тебе известна причина. И сотри эту ухмылку с лица, мальчишка, пока я тебя не отхлестал.

— Нет.

— Нет? — Люциус нахмурился.

Драко твёрдо посмотрел отцу в глаза и пояснил:

— Мы не вернемся, отец. Астория не хочет переезжать в Англию, пока Скорпиусу не исполнится одиннадцать. Учитывая, что он ещё даже не родился, мы не появимся здесь довольно долгое время. Я удивлён, что ты смог закрыть глаза на статус крови Грейнджер, но могу понять тебя, отец. Честно, могу. Ты никогда по-настоящему не любил мать, и мать, скорей всего, никогда не питала к тебе особых чувств. Сейчас ты нашёл то, чего был лишён очень долгое время — любовь. И я рад за тебя. От всего сердца. Но всё равно не вернусь. Надеюсь, ты понимаешь почему. Так что, по крайней мере на ближайшие одиннадцать лет, в семействе Малфой ничего не меняется.

Люциус спокойно выслушал сына и, помолчав секунду, ответил:

— Ну что же. Прекрасно, Драко, ты сделал свой выбор, значит, пришло время мне делать свой. Я женюсь на ней и приведу сюда. Она станет Гермионой Малфой, новой хозяйкой поместья. В конце концов, я всё ещё глава наиболее влиятельного в Англии магического рода, а значит, могу себе позволить поступать так, как мне хочется. Никто не посмеет остановить меня.

Драко беспечно пожал плечами.

— Ну, меня это устраивает… До тех пор, пока ты не настаиваешь, чтобы я называл Грейнджер мамой! А ты уверен, что получишь согласие? Уж кто-кто, а она иногда бывает довольно упряма, я об этом знаю не понаслышке. И не всегда понимает, что для неё хорошо, — глаза Драко озорно блеснули, когда он многозначительно поиграл бровями.

— Не дразни меня, мальчишка. Пожалуй, тебе уже пора. Передавай Астории привет, ладно?

— Обязательно передам. До свидания, отец.

Несколько минут спустя Люциус снова остался один. Он был доволен собой.

Завтра.

Он увидит её завтра.