Глава 1. Виски и диетическая кола

Постепенно, медленно, шаг за шагом, я двигаюсь в длинной очереди регистрации, таща за собой чемодан; мне некуда спешить. В этом году я всё же решилась отпраздновать День Благодарения со своей лучшей подругой со времён колледжа – подругой, с которой не виделась десять лет после окончания учёбы. Ничего личного, она невероятна. Но так уж вышло, что она связанна с ним. А я понимала, что не могу общаться с ней, не думая о нём, а жить я могла, только не вспоминая его.
Ещё несколько месяцев после моего переезда в Чикаго каждое воспоминание о нём отзывалось болью в моём сердце. И, когда я решила, что смогу спокойно общаться с людьми, с которыми общается и он, я всё никак не могла придумать способ восстановить утерянные связи. Месяцы превращались в годы, и становилось уже как-то неудобно начинать заново. И вот, наконец Элис – та самая моя лучшая подруга из колледжа – два месяца назад прислала мне поздравительную открытку, нацарапав на ней послание:
«Это уже смешно. Прошло десять лет. Мы скучаем по тебе. Приезжай домой».
Вашингтон (округ Колумбия) никогда не был для меня домом, но её намёк был ясен. Неизбежное упущение в списке запретных контактов: я всё ещё люблю её, как сестру. Поборов все свои страхи, кроме одного – самого страшного, я заказываю билет обратно на восток. Я твёрдо решила встретиться с той жизнью, которую давно оставила позади, и не собираюсь менять решение.
Очень трудно не думать о своём страхе, когда нет ничего, чтобы могло бы отвлечь тебя. Отчаявшись перестать думать о нём, я рассматриваю людей вокруг. И это работает, пока мой взгляд не останавливается на нём.
Я узнаю его где угодно, и не потому, что за эти десять лет он совсем не изменился. Безусловно, некоторые черты прежние: рыжая копна волос, глаза насыщенно-зелёного цвета, высокий рост, худощавое телосложение и многое другое, что не меняется со временем. Но изменения видны: скулы очерчены резче, лицо потеряло юношескую округлость. Крошечные морщинки украшают уголки его глаз, и, хоть его улыбка по-прежнему всё та же, всё больше мимических линий дополняют черты. И мне хотелось бы сделать вид, что все эти изменения новы для меня, но это не так. Каждый день я невольно смотрю на его фотографии.
И, хоть очередь регистрации в бизнес-класс гораздо короче, чем у нас, перед ним стоит ещё один человек. Взглядом он пробегается по залу, и я разрываюсь между желанием, чтобы он заметил меня и одновременно молюсь, чтобы он этого не сделал.
Он смотрит в мою сторону, но словно сквозь меня. Все мои надежды на то, что он узнает меня, что он думает обо мне также часто, как я о нём, исчезают, когда мои глаза встречаются с его безжизненным взглядом. Его вниманием завладевает женщина за стойкой регистрацией, и я испытываю что-то среднее между физической болью и облегчением. Я смогла устоять перед ним (пускай только на миг), говоря себе (повторяя несколько раз в день в течение десяти лет), что, не смотря на то, что Эдвард Каллен по-прежнему живёт и дышит, и, несмотря на то, что он занимает пост младшего сенатора штата, который когда был для меня домом, и что, пусть я даже голосовала за него (дважды, если брать в расчёт всю Демократическую партию), моего Эдварда больше не существует. В пятнадцати футах от меня может стоять человек, чьи губы я целовала, чьё тело перед сном я крепко обнимала, но на этом всё заканчивается. Как бы сильно не хотелось мне думать иначе, я дышу одним воздухом с человеком, которого люблю, по которому скучала все эти десять лет; я всего лишь стою там же где и он, словно призрак.
Спустя несколько минут он, держа в руках посадочный талон и не оглядываясь, спешит к терминалу. Оставшееся время я провожу в очереди, желая забыть его также легко, как и он, кажется, забыл меня. Как раз когда я уже просто не могу оставаться наедине со своими мыслями, подходит моя очередь. Я передаю сотруднице авиакомпании свои водительские права и поднимаю чемодан на весы.
– У меня информация, что вы летите бизнес-классом. Это весь ваш багаж?
– Эконом, – бормочу я. – У меня должен быть эконом-класс.
– Произошли изменения. У вас всего одна сумка?
– Да, одна.
Она протягивает мне посадочный талон с квитанцией на багаж:
– Проходите. Благодарим вас за выбор нашей авиакомпании.
Я не сомневаюсь, что была совершенна ошибка, но жаловаться не собираюсь. Всю дорогу до самолета меня терзает вопрос, отразится ли это изменение на моей кредитной карточке, но стоит мне сесть в удобное кожаное кресло в передней части самолета, как волнение пропадает. Всё меняется, когда я слышу голос, который узнаю где угодно (и не только потому, что я смотрю C-SPAN (кабельная телесеть общественно-политической тематики)), он просит стюардессу повесить своё пальто.
И нет никаких сомнений в том, что он причастен к изменению моего билета.
– Здравствуй, Изабелла, – говорит он, садясь в кресло рядом со мной.
От одной его улыбки я готова расплавиться в лужицу, и если раньше я спрашивала себя, что заставляло меня избегать его общества последние десять лет, то теперь мне известен ответ. Его приветливость формальна, но, даже не смотря на это, я теряю себя в его присутствии.
Я киваю в знак приветствия и каким же официальным тоном произношу:
– Сенатор Каллен.
Он съёживается, но ничего не говорит.
Появляется стюардесса, интересуюсь, какие напитки мы хотим заказать. Если я хочу пережить этот полет, мне лучше начать пить прямо сейчас.
– Виски и диетическую колу, пожалуйста.
– А вы, Сенатор? – спрашивает она.
– Скотч со льдом.
Слова сами вылетают из моего рта:
– Хорошо, что здесь нет твоего отца.
– Пожалуй, – скорее автоматически добавляет он.
Стюардесса торопливо уходит за напитками.
– Не хотелось бы говорить о твоих манерах, мои слова скорее всего их обидят. Но я всегда относила тебя к людям, которые пьют скотч безо льда.
– Разумеется, но только если это хороший скотч.
– Если в его названии присутствует «glen», то это всего лишь пародия на скотч.
Из моего рта несётся полная бессмыслица. Я, что, на самом деле дразню его о выборе напитка? Есть так много другого, что мне хотелось бы узнать у него – начиная с того, как получилось, что я сижу рядом с ним:
– Приложил руку к тому, что меня пересадили?
– Виновен.
– Ну и зачем?
– Я хотел поговорить с тобой и подозревал, что у меня ничего бы не получилось, будь у тебя хотя бы одна возможность сбежать. И, если ты думаешь всё так же, то я был прав в своём предположении.
– Зачем сейчас беспокоиться? Я отчётливо помню, как ты сказал мне, что если я уйду, ты не пойдёшь за мной. Десять лет в политике, и, несмотря на это, я всегда считала тебя человеком слова.
– Технически я не шёл за тобой; Я случайно встретил тебя в аэропорту.
– И как ты узнал, что у нас один рейс?
– Спросил у милой дамы за стойкой регистрации.
– Как один из твоих избирателей я шокирована, что ты таким образом злоупотребляешь властью.
– Ты считаешь, что я использовал власть, что даётся Сенатору?
– А разве нет?
Его лицо окрасила улыбка – та самая улыбка, которую я знала задолго до того, как она принесла ему место в рейтинге самых сексуальных из ныне живущих мужчин.
– Ох.
–Осмелюсь заявить, что это не сработало, если бы сотрудник авиакомпании оказался бы мужчиной, ну если конечно он правильной ориентации. Видимо, удача была на моей стороне.
– Осмелишься? Я уверена, что десятки лет утверждения тебя лидером рабочего класса обогоБАСПтворили твои шаблонные речи. (БАСП (WASP) – белый, англо-саксонского происхождения, протестантского вероисповедания – привелигированный класс, не знающий бед.)
– Нет такого слова – «обогоБАСПтворили».
– Это только потому, что редакторы «Oxford English Dictionary» ещё не встретились с твоей семьёй.
– Ха-ха. Ты такая забавная. И ты прекрасно знаешь, что только голоса избирателей делают меня лидером рабочего класса, а не мои ораторские способности.
– Всё понятно. Аристократ до мозга костей. Это как в известном высказывании: «Вы можете убрать мальчика из Милтонской Академии, но Милтонскую Академию из мальчика не убрать никогда».
Он закатывает глаза:
– Я не единственный человек здесь, который не изменился. В мире хаоса, ты, Изабелла, остаёшься постоянной.
Мне так хочется сказать ему, что он не прав, что некоторые изменения во мне произошли после тысяча девятьсот девяносто девятого года, что теперь я – сильная и самодостаточная личность, и что мне не нужен мужчина, который знал меня когда-то. Но слова застревают в моем горле, и, прежде чем я успеваю прийти в себя, стюардесса возвращается с нашими напитками. Эдвард лишь пригубляет свой скотч, я же выпиваю виски одним глотком.
Эдвард выглядит удивлённым, но не комментирует.
– Неужели пять минут твоего внимания действительно могут поменять место в эконом-классе на кресло в бизнес–классе?
– Пять минут моего внимания позволили мне узнать твой рейс; моя карта «American Express» покрыла разницу в стоимости с бизнесс-классом.
– Спасибо, но я думаю, что к концу полёта я потеряю больше, чем уплачено за него.
«Свою душу», – добавляю я про себя.
– Неужели даже одна лишь мысль о двух часах в моей компании настолько неприятна тебе?
– Эх, – произношу я, пожимая плечами.
Если быть до конца честной, то мысль о двух часах с ним одновременно и пугает, и очаровывает меня, но я не хочу чтобы он знал об этом. Так же, как я и не готова узнать его... поближе.
– Если моё присутствие так тебя напрягает, то я легко могу найти кого-нибудь в эконом-классе, кто был бы рад поменяться со мной местами.
Прежде, чем я успеваю подумать, ответ слетает с моих уст:
– Пожалуйста, останься.
Он улыбается, и я узнаю эту улыбку. Будь проклят мой инстинкт самосохранения, сейчас я просто не смогу его оставить.
Самолёт набирает высоту, стюардесса убирает стаканы, рассказывая о процедуре аварийной эвакуации. Благодарная за отвлечение, я концентрируюсь на её словах и дважды проверяю свой ремень безопасности. После того, как она закончила, я откидываюсь в кресле и смотрю в окно.
– Ты так внимательно слушала? – дразнит Эдвард.
– Ну да, я, кончено, понимаю, что шансы невелики, но всегда может произойти несчастный случай.
– Изабелла, для всех полётов инструкции одинаковые.
– Да, но я не так часто летала последнее время, – сухо бормочу я. – И я подумала, что мне не помешает освежить правила.
Шум двигателя становится очень громким, и несколько минут просто невозможно продолжать разговор. Через пару секунд после того, как самолет набрал высоту, нам подливают напитки.
– Каково это? – спрашиваю я. – ну, ты знаешь... достигнуть всего, что ты хотел?
– Ну, я достиг не всего, о чём мечтал.
– Ну, может ты и не Президент, но ты Сенатор. А это – довольно большая высота. Кроме того, я читала «People»: тебе всего тридцать шесть, даже Кеннади не добился таких успехов в этом возрасте.
– Не жеманничай, ты прекрасно знаешь, сколько мне лет. И с каких пор ты читаешь «People»?
– Я не читаю, но, увидев своего экс-бойфренда на обложке, решила сделать исключение. Если бы я знала, что в один из прекрасных дней тебя назовут самым сексуальным из ныне живущих мужчин, я бы настаивала, чтобы ты ходил голым по нашей квартире.
Он закатывает глаза:
– Почему ты думаешь, что я говорю о своих политических стремлениях?
– С тобой только и разговоров, что о твоих политических успехах и стремлениях. Итак, это до сих пор – твой план?
– Ты о чём? Баллотироваться в президенты?
– Ага.
– Мой план состоит в том, чтобы верой и правдой служить на благо великой нации, а то, в какой должности я это делаю, для меня не имеет значения, – произносит он, словно читая заранее написанную речь на телесуфлере.
– На мой взгляд, я заслуживаю большего, чем твой пропагандистский ответ.
– Почему? Только лишь потому, что ты – моя бывшая подружка, которая не знала, что встречается с самым сексуальным из ныне живущих мужчин?
– При всём моём уважении, Сенатор, я видела мужчин и посексуальней Вас.
– Позволю себе не согласиться. И – да, ты знаешь, другие мои бывшие не зовут меня «Сенатором».
– И много их?
– Сенаторов? По два от каждого штата, и сейчас Союз включает в себя рекордное количество из пятидесяти штатов. Ты видимо была не очень внимательна на уроках «Основы гражданства и права» в восьмом классе, но, может быть, ты вспомнишь уроки арифметики за третий класс. Сколько будет пятьдесят умножить на два?
Даже его снисходительность привлекательна. Если бы я уже не любила его, я бы его возненавидела.
– Я не об этом спрашивала, и ты прекрасно понимаешь. Забудь. Я прекрасно понимаю, что мой вопрос был неуместен.
Он смеётся, и это – не тот показной смех, что он часто выдаёт журналистам. Это – не тот смех, который слетает с его губ, когда радость так и не касается его глаз. Это – настоящий смех. Смех, который часто преследовал меня в моих снах.
Моя рука сама тянется к подлокотнику его кресла, чтобы прикоснуться к нему. Он шокирован этим действием и почти проливает скотч, но, тем не менее, не отстраняется.
– И, тем не менее, ты спросила. Приятно видеть, что время не исправило твоих манер.
Я пожимаю плечами, слегка сжимая его руку:
– Я смеюсь над приличиями.
– Несомненно. Ты видимо, хочешь сообщать таблоидам, что нас что-то связывает?
– Что?
Он кивает в сторону наших соединённых рук:
– Не пойми меня неправильно, мне очень приятны твои прикосновения. Просто мне кажется, что ты не до конца осознаешь, что означает публичное признание привязанности ко мне, подобное этому.
Я опускаю руки на колени:
– Прости.
– Ты тоже меня извини, – говорит он. – Чем занимаешься?
– Еду к Элис на День Благодарения.
– Это она мне говорила; Но я имел в виду последние десять лет.
– Ах, это. Ну, я переехала жить в Чикаго, устроилась на работу официанткой и одновременно рассылала резюме в разные маркетинговые организации. Поначалу я рассматривала эту работу лишь как временный способ получения наличных, а потом, не заметно для себя, полюбила ресторанный бизнес и поступила в кулинарную школу.
– Ты – шеф-повар?
– Нет, я сомелье.
Он фыркает:
– Тебе платят за то, что ты пьешь вино на работе?
– У тебя своя работа мечты, а у меня – своя.
– Ты так говоришь, словно эта работа приносит тебе массу удовольствия.
– Так и есть, – говорю я, смеясь.
– Ты носишь эту странную чашу на шее?
– Дегустационную чашу? Бывает иногда. Это довольно забавно.
– Она действительно нужна?
– Нет, – говорю я, качая головой. – Не с тех пор, как человечество открыло электричество.
– Но если вино – твоя стихия, то почему ты пьешь Джек Дениэлс?
– Мы в самолёте. И мне не надо читать карту вин, чтобы знать, что оно отвратно.
– Умная женщина, – он опускает взгляд вниз, взбалтывая виски в стакане. – Ты счастлива?
– Да... – то что, я хочу ещё сказать, даст ему власть надо мной, и я знаю его достаточно хорошо, что бы понять, как он этим воспользуется; но я больше никогда не увижу его снова, и, быть может, это – единственный шанс, когда я могу признаться,– ... но я скучала по тебе.
Он отвечает с закрытыми глазами:
– Твои действия за последние десять лет говорят об обратном.
– Ты думаешь, что я обманываю тебя, говоря, что я счастлива? Ну, давай посмотрим: я зарабатываю себе на жизнь, дегустируя вино. Есть ли в этой жизни, что-нибудь лучше этого?
– Нет, я думаю, что ты обманываешь, говоря, что скучала.
– Причины моего ухода не имеют ничего общего с моими чувствами к тебе. Я думала, что ты понял это.
– Я всё прекрасно понял. Либо ты, либо моя карьера. Ты выразилась кристально ясно.
– Ты все упростил.
– Я? – он качает головой. – Я не хочу тратить немного времени, что у нас есть в полёте, обсуждая то, что произошло в Рождество; не для этого я обменял твой билет.
– А зачем ты обменял билет?
– Я скучал по тебе. Прошло уже столько времени, и мне казалась, что я больше никогда не увижу тебя снова. И вот, когда я увидел тебя – в очереди. Ты стала ещё красивее, чем я тебя запомнил, знаешь? И я просто не мог позволить тебе уйти снова, даже нечаяно.
– Когда я сказала тебе, что ухожу, ты вёл себя так, будто тебя это не волнует, – шепотом произношу я, боясь, что мой голос может выдать меня.
Но все мои усилия тщетны, голос дрожит.
– Я помню, как вёл себя.
– Я не понимаю, и не доверяю тебе.
– У тебя нет никаких оснований не доверять мне.
– У меня достаточно оснований не доверять тебе. Ложь – это твой образ жизни.
– Я – Сенатор Соединённых Штатов, – стон негодования слетает с его уст.
– Точно.
– Я пытался найти тебя после того, как ты ушла, но никто не говорил мне, куда ты уехала. Знаю, что говорил, что не буду искать тебя, но это было до того, как я узнал, что значить жить без тебя. Я до сих пор не изменил номер телефона и адрес электронной почты, не переставая надеяться, что ты свяжешься со мной, если вдруг поймёшь и изменишь своё мнение, решив, что тогда тобой двигал гнев и эмоции. Если бы я знал в то Рождество, то, что знаю теперь…
– И что бы тогда изменилось?
– Многое, – настойчиво продолжает он, после чего шёпотом добавляет, – я бы выбрал тебя.
Мне так хочется верить ему.
Стюардесса забирает наши стаканы, интересуясь, хотим ли мы ещё что-нибудь выпить, прежде чем совершим посадку в Вашингтоне. Снижение, никто из нас не произносит ни слова, пока самолет не касается земли.
– Белла… – впервые он называет меня по имени.
– Я слышала тебя, но я не вижу, как это может всё изменить. Кроме того, я не доступна.
– Ты с кем-то встречаешься?
Я борюсь с желанием рассмеяться. Уже несколько месяцев я не хожу ни на какие свидания, но, свободна ли я от романтических отношений или нет – это не важно, эмоционально я не готова быть с ним. И, насколько мне известно, та причина, по которой прекратились наши отношения, всё ещё существует, и сейчас даже больше, чем тогда. Независимо от того, как сильно я соскучилась по нему, я знаю, куда нас это в конце концов приведёт. И, хоть мне удалось выжить, потеряв его один раз, я совершенно уверена, что повторения мне не пережить.
– Нет, недавно рассталась, – это, конечно, неправда, и что меня довольно сильно тревожит.
– Ну, таком случае… – он расстёгивает ремень безопасности и поднимается, доставая сумку для ноутбука с полки для ручной клади.
Мой Эдвард исчез; Сенатор Каллен занимает его место.
Стюардесса стоит рядом, ожидая, чтобы помочь ему надеть пальто. Одевшись, он протягивает мне руку:
– Спасибо, что уделили мне время, Изабелла. Мне всегда приносило удовольствие милые беседы со своими избирателями.
Я потрясённо пожимаю её, а затем он уходит.

_______________________________________________________

От переводчика: Вот и первая глава! Надеюсь вам понравилось! Извините, что мы задержали главу, но слишком уж нам понравился Рассвет, столько эмоций, потрясающий фильм ! Я жду вас на ФОРУМЕ, и не забуцдьте поблагодарить мою бету Наташу. Люблю Вас, ваша Таня.