Сексуальный шарм Эдварда и не поддающиеся контролю гормоны подпитывают мою чрезмерную самонадеянность и скоро доведут до беды. У меня мало сексуального опыта, и все же я продолжаю подавать недвусмысленные намеки Эдварду, напуская такой вид, будто знаю, что делаю. Черт возьми, о чем я вообще думаю?
После всей этой словесной прелюдии, которой я дразню Эдварда, он имеет право ожидать от меня резвых поскакушек. Только вот когда он узнает, что я имела дело всего с одним парнем и могу пересчитать на пальцах одной руки все эти «дела», он будет крайне разочарован. Я не смогу добиться от него уважения, если каждое слово, вылетающее из моего рта, будет нести сексуальный подтекст. На выходе из оружейной комнаты я даю клятву вести себя естественно и прекратить этот флирт.
Мы входим в столовую, рука Эдварда уверенно лежит на моей пояснице. Во главе комнаты – камин в готическом стиле. Пляшущее в нем пламя бросает ярко-оранжевый отблеск на темные стены из красного дерева, обитые таким же средневековым гобеленом. В центре, над длинным деревянным столом, уставленным мерцающими свечами, висит величественная люстра. Чтобы сходить от одного конца стола к другому потребуется много времени и гораздо более удобная обувь, что предпочла надеть я. Это стиль совершенно иной эпохи и совершенно непрактичен, но, уже узнав чуть-чуть Эдварда, я могу сказать, что наличие его в этой комнате совершенно меня не удивляет.
Я замечаю, что за столом стоит всего два стула, и испытываю облегчение от того факта, что за сегодняшним ужином нас будет только двое. Приятно знать, что наконец-то Эдвард будет беззащитен. Однако, судя по расположению подставок для столовых приборов и самих их, довольно необычной формы, я буду сидеть на одном конце стола, а он - на противоположном. Чтобы услышать друг друга, нам придется перекрикиваться. Или он весь вечер собирается переписываться со мной?
Возможно, он не так уж и беззащитен.
Эдвард отодвигает стул и жестом приглашает меня сесть.
- Vous permettez, мадемуазель.
Мои щеки покрываются румянцем, несмотря на то что, что я понятия не имею, что он сказал. Французский язык по обыкновению олицетворяет легкую романтику, но из его уст звучит совершенно иначе.
Я демонстрирую ему благодарную улыбку и ставлю свой пустой бокал на стол, перед тем как сесть.
Эдвард наклоняется ко мне сзади и почти прикасается губами к моему уху.
- Je vous en prie.
Кожа покрывается мурашками, пульсация между ног усиливается. Вообще-то, если задумываться, дистанция между нами за ужином имеет для меня преимущества, раз уж моя цель состоит в том, чтобы сохранять здравый рассудок и задавать ему вопросы.
Эдвард проносится через комнату к противоположному концу стола и садится напротив. Его красивое лицо при свечах, стоящих на столе, выглядит еще безупречнее. Я следую его примеру и кладу на колени белоснежную салфетку.
- Очень красивая комната. – Я осматриваю фреску пастельных тонов, нарисованную на высоком потолке.
- Что-что? – эхом раскатывается над столом громкий голос Эдварда.
- Комната очень милая, - говорю я, на сей раз медленнее и громче. – И… просторная.
Эдвард пожимает плечами.
- Да, наверное.
В ту же секунду из двери с другого конца комнаты выходит Рэндалл. Он одет в элегантный смокинг и везет блестящий серебряный столик. Интересно, всегда ли Эдвард ест с такой шумихой вокруг него?
- Добрый вечер, мистер Каллен. – Рэндалл кланяется ему и кивает мне. – Рад снова вас видеть, мисс Свон.
Я улыбаюсь:
- Я тоже.
Рэндалл наливает мне следующий бокал вина и ставит на тарелку миску с супом, после чего идет к другому концу стола и делает то же самое для Эдварда. Затем везет столик к дверям и закрывает их за собой.
Эдвард делает глоток вина и берет в руку суповую ложку, и я вторю ему. Нам предложено нечто вроде грибного бульона с насыщенным ароматом, и я понимаю, что ничего подобного я еще не ела – суп существенно отличается от привычных супов из пачек.
Помимо потрескивающего пламени и громкого стаккато, раздающегося из угла от высоких часов с маятником, еще один звук, слышимый в комнате, – это звон серебряной посуды, пока мы с Эдвардом едим и пьем.
Вскоре наши тарелки забирает Рэндалл, вернувшийся со вторым блюдом – жареной курицей и зеленой фасолью, дополненными неизвестными мне гарнирами. Когда мы с Эдвардом принимаемся за основное блюдо, мне становится еще тревожнее. Не понимаю, отчего он не заговаривает со мной, но затем вспоминаю, что настояла на том, что беседа за ужином остается за мной.
Я делаю глоток вина, задаваясь вопросом, с чего же начать.
- Итак, хм, как ваша голова?
Вилка замирает возле рта Эдварда. Он приподнимает брови, а затем медленно опускает столовый прибор на тарелку.
- Мне было любопытно, когда же вы начнете задавать свои вопросы. Я уже было начал думать, что вы пустозвоните, Белла.
Как мало он знает…
- Я лишь не хотела портить вам аппетит, вот и все, - говорю я.
- Вы предпочли отличный вопрос – простой и нейтральный. Прекрасное начало для более подробного расследования.
Я поджимаю губы. Да, похоже, Эдвард эксперт в переговорах. Но ведь он успешный бизнесмен. Придется побороться, чтобы сохранить за собой первенство на столь неравном игровом поле.
- Не понимаю, о чем вы толкуете. – Я резко выпрямляюсь. – Я медсестра, и я вас осматривала. Мой интерес к вашему выздоровлению совершенно естественен.
Эдвард режет цыпленка ножом. Я вспоминаю, как ранее он держал передо мной кинжал, дразня меня предложением разрезать бретельку моего платья.
- С моей головой все прекрасно, - говорит он, беря отрезанный кусочек в рот, и, пережевывая, демонстрирует движения своего сексуального подбородка.
Везучий цыпленок.
Он глотает и поднимает бокал, поверх которого виднеется усмешка.
- Продолжайте.
Вино навевает воспоминания о моем пальце в его теплом рту. Я ерзаю на стуле, уткнувшись в тарелку. Если я не успокоюсь, то испорчу все до того, как получу шанс задать ему более конкретизирующие вопросы.
Эдвард прокашливается и отпивает из бокала, ни на секунду не отводя от меня взгляда.
Значит, он утверждает, что с головой у него все прекрасно. Надеюсь, последующие ответы будут не такими неопределенными.
- Вы генеральный директор «Cullen Industries», верно? – говорю я. – Чем именно занимается ваша компания?
Эдвард отставляет бокал с вином на свою подставку для столовых приборов.
- «Cullen Industries» - мировая фирма по управлению инвестициями, - говорит он, как будто у него берут интервью Пирс Морган или Барбара Уолтерс. – В наши услуги входят риск-менеджмент, стратегические консультации и систематизация учета инвестиций. Мы предлагаем нашим клиентам по всему земному шару акционирование, фиксированный доход и стратегирование управления денежными средствами.
- Получается, вы управляете деньгами других людей и крупных компаний.
- Крупными средствами в частности.
- Насколько крупными?
- Триллионами долларов.
- Триллионами… ничего себе. – Я опускаю взгляд на цыпленка. – Так вы любите свою работу?
- Она требует тактических навыков критики, чтобы управлять финансами лучших мировых компаний. Меня подобное будоражит.
Уголки моих губ дергаются, и я пытаюсь сдержать улыбку.
- Безусловно.
- Что это было?
- О, ничего, - нараспев отвечаю я.
Эдвард осуждающе на меня смотрит.
- Получается, - делаю я искушенный жест рукой, - вы создали «Cullen Industries» из ничего или приобрели ее и слились с уже существующей компанией?
- Я создал свою компанию с нуля, основываясь на бизнес-плане, разработанном еще в колледже. Большинство сказало бы, что я новичок в этой отрасли, тем более что в двадцать четыре года мое состояние превышало триллион долларов.
А, ну это полностью оправдывает его высокое эго.
- Должно быть, вы обладаете такой властью, - говорю я, - зная, что компании зависят от того, как вы будете управлять их капиталами.
- Я превосходен во всем, чем занимаюсь, - отвечает Эдвард.
Я вздыхаю и закидываю в рот зеленую фасоль. У меня такое ощущение, будто я сижу на другом конце стола не в обеденном зале, а в комнате для переговоров.
- Моя репутация известна всему миру, - говорит он. – Так что, да, вы можете сказать, что власть, которой я обладаю над самыми богатыми и влиятельными мировыми компаниями, очень… полезна. Это видное положение, и я к нему отношусь с полной серьезностью.
- Да, но вы не ответили на другой мой вопрос. – Я наношу удар вилкой следующей фасолине. – Вам нравится ваша работа? Она оправдывает ваши ожидания? Ответ прост: да или нет.
- У меня очень выгодная профессия.
Я скрежещу зубами и делаю громкий выдох через нос.
- Ясно.
Когда мы заканчиваем, Рэндалл убирает тарелки и подносит мне теплый яблочный пирог, утопленный в ванильном мороженом. Он уходит, не предложив десерт Эдварду. Похоже, тот не любит сладкое. Я пробую пирог, слыша, как синхронно двигаются мои челюсти в такт часов с маятником, в то время как Эдвард разглядывает меня с другого конца стола.
Пора начинать игру.
Я встаю, зажав в руке салфетку, и двигаю подставку для столовых приборов наряду с пирогом по полированному деревянному столу. Эдвард с любопытством наблюдает за мной. Я перетягиваю стул поближе к нему и сажусь рядом под прямым углом, снова накрывая колени салфеткой.
- Вот. Так намного лучше. – Я гордо подбочениваюсь. – Вы всегда садитесь на расстоянии в несколько миль от своих гостей?
Эдвард ухмыляется:
- Не могу припомнить, когда вообще бывал в этой комнате.
- О, тогда это объясняет забавную обстановку, - усмехнувшись, говорю я. – Я как раз собиралась просить у вас микрофон, иначе, боюсь, сорву голос.
- Есть множество других вариантов, чем мы с вами можем заняться. – В его глазах вспыхивает эротический намек.
Я качаю головой, но продолжаю улыбаться.
- Вы неисправимы, знаете это?
Эдвард пробегает пальцами по моей руке. Я застываю и задерживаю дыхание.
- Не притворяйтесь, что не хотите меня, Белла, - говорит он. – Я вижу желание в вашем взгляде… в том, как ваше тело реагирует на мои прикосновения.
Мои щеки пунцово-красные.
Я прочищаю горло.
- Давайте я вам разъясню: то, что случилось в больнице между нами, для меня впервые.
Эдвард облокачивается на стол.
- Для меня тоже.
- Неужели?
Он строго глядит на меня.
- И почему вам так трудно в это поверить?
Я пожимаю плечами.
- Вы казались таким самоуверенным в своей напористости. Как будто долго практиковались.
Эдвард наклоняется вперед. Его взгляд настолько пронизывающий, что я чувствую себя как на допросе, несмотря на то, что вопросы-то подготовлены для него.
- Я чувствую себя уверенно, Белла, когда знаю, чего хочу. Это отражается в моих действиях, но никак не связано с практикой.
- Вот в том-то и дело. – Я тискаю в руках салфетку, лежащую у меня на коленях. – Вы меня даже не знаете, поэтому как можете… ну, хотеть меня?
- Я достаточно вас знаю, - говорит он. – Я отличный чтец характера, мои инстинкты всегда остро отточены. Я отказываюсь отвечать на вопрос о моих чувствах к вам, Белла. Вы просто должны признать, что такой вот я в действии.
- Значит, у вас есть стандартная схема, с помощью которой вы завоёвываете женщин? – Я качаю головой. – Спасибо, что заставили меня почувствовать себя особенной.
- Нет никаких других женщин.
- Возможно, сейчас их нет, но сколько таких завоеваний, как я, у вас было в прошлом?
- Я никогда не встречал никого похожего на вас, Белла. И это правда.
- Вы не ответили на мой вопрос, Эдвард. – Я встречаюсь с его напряженным взглядом. – Сколько именно женщин вы угощали вином и кормили только для того, чтобы бросить их, как только заполучали желаемое?
- Я никогда не приводил к себе домой женщин.
- Никогда?
Глаза Эдварда сияют уверенностью.
- Никогда.
- Почему? Вы не позволили ни одной из них подобраться так близко, чтобы пригласить домой?
- Никто не мог заинтриговать меня и вызвать такой интерес. – Его ладонь опускается на мою щеку. – До сей поры.
Я беру его ладонь в руки и кладу ее обратно на стол.
- Мы познакомились менее двадцати четырех часов назад. Рановато приходить к такому заключению.
- Да.
- Почему я, когда вы можете завоевать любую другую женщину?
- А почему не вы? – Он наклоняет голову набок.
- Пожалуйста, не отвечайте вопросом на вопрос.
- Ладно. – Он откидывается на спинку стула, его тело принимает небрежную позу. – Вы страстная, независимая, практичная, упрямая и откровенная. Ваша откровенность рождена честностью и скромностью. Эти черты характера привлекают меня. На самом деле - даже очаровывают.
Я закатываю глаза и поднимаю вилку.
- Выходит, вы заинтересовались мной, только потому что я бросила вам вызов.
Эдвард хватает меня за запястье и опускает мою вилку на тарелку. Наши взгляды скрещиваются в страстном противоборстве.
Он отпускает мою руку.
- Для меня это не игра, Белла.
- Тогда чего вы от меня хотите?
Эдвард промакивает уголки рта салфеткой, после чего кладет ее на стол.
Звонят высокие часы с маятником. Я подскакиваю на месте, и моя вилка с лязгом падает на тарелку.
- Хочу узнать вас лучше в каждом возможном направлении, - говорит он, даже не раздумывая.
Я пытаюсь вспомнить, о чем вообще его спрашивала.
Ах да, о его намерениях по отношению ко мне…
Я снова поднимаю вилку.
- Не поймите меня превратно, я уверенная в себе личность. Просто пытаюсь понять, что породило ваши первые впечатления обо мне, раз уж мы, похоже, живем в двух совершенно разных мирах. Я обычная трудолюбивая девушка. Господь в курсе, у меня нет такого огромного количества денег, как у вас. Мы принадлежим разным социальным слоям общества, и, полагаю, это может принести нам серьезные неудобства.
- Значит, вы беспокоитесь по поводу денег?
Я обвожу руками столовую.
- А не должна? Вы не просто богат, вы сверхбогат. А я тем временем вынуждена брать дополнительные смены, чтобы меня не выгнали из той маленькой квартирки, или чтобы оплачивать кредит, взятый на обучение.
Я накалываю на вилку кусочек пирога и запихиваю его в рот.
Эдвард качает головой.
- Я вас не знаю, но, по моему мнению, отношения не основываются на особенно выгодном финансовом слиянии для обеих сторон. Лично я предпочитаю отделять деловую жизнь от личной.
- Что заставило вас так яростно преследовать меня в больнице? – решительно спрашиваю я. – Вы ничегошеньки не знали обо мне, за исключением того, что я медсестра и что я была крайне недовольна вашим привилегированным лечением. Этого едва ли достаточно для поцелуя или внезапного приглашения в ваш далекий замок.
- Моя финансовая стабильность предоставляет мне возможность найти себе женщину с положительными качествами, которые являются для меня важнее банковского счета, - говорит он. – Как я упомянул ранее, качества, которые я заметил в вас, меня покорили, поэтому я действовал по побуждению своего внутреннего чутья.
- Возможно, вы находите это слишком скоропалительным, но, как я говорил уже, я не обладаю терпением. Я хотел вас поцеловать, потому так и поступил. Я не сожалею об этом и не стану приносить извинения. Что касается приглашения на ужин: я хотел понять мотивы того неведомого мне притяжения, что я испытываю к вам. Вот причина, по которой я хотел вашего присутствия сегодня вечером.
Взгляд Эдварда опускается на мою грудь, после чего вновь устремляется на лицо.
- Благодаря вашему наряду я не могу унять желание узнать о больших ваших атрибутах. Не говоря уже о непомерном вожделении переспать с вами.
Ухмылка играет на его губах, в то время как мое лицо вспыхивает.
Дурацкий предательский румянец.
Я прочищаю горло, изо всех сил стараясь обрести дар речи и рассеять сексуальное напряжение.
- Значит, вы утверждаете, что, несмотря на то, что богаты, что сделали карьеру, управляя деньгами богачей, когда дело доходит до отношений, деньги для вас не представляют никакого интереса.
Эдвард откидывается на спинку стула и складывает руки под подбородком.
- Ваши аргументы по поводу различия в наших финансах, Белла, не имеют никакого смысла. Мой отец – врач, он тоже из богатой семьи. Он познакомился с моей матерью в конце семидесятых, когда они оба уехали волонтерами в Танзанию. До его приезда она проработала там целый год, оказывая помощь в качестве рабочей из Красного креста, и ее имя никому не было известно. Никому, кроме ее родителей, оставшихся в Америке. В Африке она жила в палатке вместе с остальными волонтерами, не принимала душ в течение долгих дней, практически не пила и не ела. Она носила тряпье, выносила эту бедность, чтобы помогать другим без надежды на какую-либо компенсацию.
- Мои родители влюбились друг в друга во время работы и женаты уже вот в течение тридцати четырех лет. Деньги никогда не становились между ними, потому что их отношения были основаны на истинной безоговорочной любви. Я верю в это, потому что их брак противостоял множеству жизненных испытаний.
- Тогда вы надеетесь повторить судьбу своих родителей? – говорю я. – Хотите быть богатым, получившим отличное образование холостяком, который выдергивает бедного социального работника из его жизни и предлагает лучшую?
Эдвард сурово глядит на меня. Я боюсь, что оскорбила его своим вопросом.
- Какое циничное заявление, Белла. Я лишь утверждаю, что с детства не имею привычки смотреть на кого-то свысока из-за финансового или социального положения. Мои родители научили меня, что деньги не являются самой важной ценностью в жизни, и я верю им, несмотря на то, что выбрал в качестве своей работы бизнес. Похоже, вы здесь единственная, кого волнует мой кошелек.
- Ой. – Мои щеки становятся еще краснее, и причина тому не зажженные свечки.
Эдвард соединяет вместе кончики пальцев, смотря на меня с расчетной точностью.
- Вы первый человек, который относится к моему богатству как к недостатку.
- Это всего лишь сложность, к которой я не привыкла, - говорю я. – Видите ли, я хочу узнать о вас больше: хобби, что вам нравится, что претит. Но, кажется, вы не предоставите мне возможность узнать, кто вы такой на самом деле.
Эдвард встает со стула и протягивает мне руку.
- Давайте продолжим эту беседу в саду.
Я надуваю губы.
- Но я не доела пирог.
Он сощуривается.
Вздохнув, я кладу вилку и встаю. Когда выходит из столовой, Эдвард держит меня за руку. Мы идем по многочисленным коридорам его поместья, все они обиты прекрасными тканями и украшены дивными цветами темного цвета. Наконец мы подходим к мраморному атриуму. Французские двери, расположенные в глубине, похоже, ведут на улицу.
Эдвард набирает код на пульте управления, закрепленном на стене. Раздаются два громких звуковых сигнала, и он открывает дверь, жестом веля заходить мне первой. Я выхожу на улицу, где стоит ароматная весенняя ночь. В небе виднеется полная луна. Прожекторы и разноцветные фонари – не дешевые экземпляры из бумаги, а из кованого железа - освещают пышный цветущий сад и гладкий бассейн бирюзового цвета. В патио стоит большой гриль для барбекю, джакузи, а в бассейн стекают струи воды. Листья на деревьях, очерчивающих периметр поместья, замерли; все вокруг бесконечно черно.
- Ох, Эдвард. – Я прикладываю руку к груди. – Здесь так красиво.
Молчаливо он подводит меня к белой беседке, расположенной возле бассейна, и помогает мне подняться по ступенькам. Я сажусь на один из уютных двухместных диванчиков и скрещиваю ноги.
Эдвард остается стоять. Бросая задумчивый взгляд на бассейн, он теребит в руках галстук, пока узел не ослабляется, и расстегивает верхние две пуговицы на рубашке. Вода отражается в его глазах, делая их невозможно зеленого цвета.
- Как тихо и очаровательно, - говорю я. – Вам нужно чаще приходить сюда.
Эдвард реагирует на мое замечание, резко поежившись и устремив на меня взгляд.
- Летом я так и делаю. Но в целом провожу большую часть времени в пентхаусе на Манхэттене.
- У вас есть и другие дома?
Он снова устремляет взгляд на бассейн, не выказывая никаких признаков гордости, которую демонстрировал мне в оружейной комнате.
- Вилла в Тоскане, квартиры в Лондоне, Париже, Барселоне и три дома в Калифорнии… моя семья владеет загородным домом в Хэмптоне. – Он вздыхает. – У меня много жилой недвижимости. Просто я редко там бываю.
Я округляю глаза.
- Зачем же вам так много, если живете здесь?
- Потому что могу себе это позволить… - Его взгляд пробегает по поместью, земле, не освещенной разноцветными огнями, а скрытой темнотой. – Знаете, мое самое любимое воспоминание об этом доме заключается в том, как я сиживал в полном одиночестве в этой беседке, пока не заходило солнце. Я не Гэтсби. Я не развлекаю у себя дома гостей, не устраиваю помпезных вечеринок и не хвастаюсь свои богатством в надежде на то, что однажды стану тем, о ком болтает весь город, кого принимают незнакомцы, ничего для меня не значащие. Я всегда довольствуюсь своим обществом и тишиной.
Эдвард поворачивается ко мне; изумрудные глаза, обрамленные густыми темными ресницами, пропитаны тоской и отчаянием.
- Я считал, что счастье заключается в одиночестве, тишине, но сейчас, когда вы здесь, Белла, больше в том не уверен.
Я хлопаю по подушке рядом с собой.
- Эдвард, подойдите ко мне и садитесь. Вы сказали, что ваша карьера прибыльна, но чем вы увлечены? Что любите? Я хочу узнать о вас больше.
Эдвард приподнимает брови.
- У меня столько интервью брали… но никто никогда меня о таком не спрашивал.
- Потому что я задаю вам вопросы по другой причине.
Он садится рядом, но сохраняет небольшую дистанцию.
- Не понимаю, что вам интересно, Белла. Мне тридцать лет, я единственный ребенок в семье и вырос на Лонг-Айленде.
Это я уже знаю благодаря Википедии, но прикидываюсь дурочкой.
- Уже хорошо. Мне двадцать два, единственный ребенок в семье, а выросла я в Сиэтле. – Я делаю паузу. – Могу я задать вам более личный вопрос?
Эдвард пожимает плечами:
– Конечно.
- У вас когда-нибудь были долгие отношения?
- Нет.
- Почему?
- Я никогда не стремился намеренно к легким отношениям, - говорит он. – Но так уж получилось из-за моего рабочего графика и того факта, что женщины не соответствовали моим ожиданиям.
- Но ваша требующая времени профессия никуда не делась. Что же изменилось?
Челюсть Эдварда напрягается.
- Ничего.
- Я вам не верю.
- Моя жизнь не крутится вокруг карьеры, Белла, - вырывается ответ из его поджатых губ.
- Тогда что вы делаете, когда не на работе?
Напряжение на его лице сходит на нет.
- Я принимаю участие во множестве благотворительных акций и служу волонтером.
- Полагаю, вы унаследовали ценности благотворительства от своих родителей. – Я улыбаюсь, вспоминая о том, как неистово он рассказывал о них в столовой. – Они, должно быть, гордятся вами.
- Они гордятся мной… больше, чем я того заслуживаю. – Голос Эдварда равнодушен, так же и как его взгляд.
- Сомневаюсь. – Я подползаю к нему ближе. – Так что же вы вынесли из своего волонтерского опыта?
- На Гаити было… хм, интересно, - говорит он. – Я, м-м, полетел туда сразу после землетрясения.
Я озадачена. Никогда не слышала, чтобы Эдвард хмыкал и мыкал.
- Правда? И что вы увидели?
- Ужасное опустошение, Белла… - Он откашливается и ерзает на месте.
- Да, я смотрела новости. Выглядело кошмарно.
- Новости… - Эдвард ухмыляется и качает головой.
Повисает напряженное молчание, пока в воздухе кружит легкий бриз.
- Слушайте, Эдвард, мы не должны говорить об этом, если вы…
- Работая в неотложке, вы сразу же при поступлении пациента понимаете, что его случай серьезен как никогда? – Упорство искажает черты его лица. – Вы работаете на линии фронта и сами испытываете их боль… прежде чем они пройдут через лечение, лекарства и обследования…
- Да… Думаю, я часто с таким сталкиваюсь. – Я произношу слова медленно, задаваясь вопросом, чего он добивается.
- Ну, на Гаити было именно так. Я тоже работал на линии фронта, разбирая развалины, видя собственными глазами отчаяние, разрушение и слезы… даже надежду. – Он испускает глубокий вздох и качает головой, будто пытаясь очистить голову от этих мыслей.
- Наверняка вам было очень тяжело.
Я беру его за руку.
Взгляд Эдварда смягчается, когда он смотрит на наши переплетенные пальцы. Затем вдруг на его лице появляется осторожность, и он встает. Я смотрю, как он измеряет пространство беседки - взад и вперед, туда и обратно, гибко и неустанно, как животное, запертое в клетку.
Через несколько мгновений он поворачивается ко мне, наполовину освещенный лунным светом и наполовину – цветным отблеском фонарей. Черты его лица показывают непривычную уязвимость, настолько поразительную, что у меня ноет сердце.
- Белла, то, что я видел… Это заставило меня переоценить жизнь и выбор, сделанный мною. Я находился там долгое время, вытаскивая из щебня трупы, но хуже всего приходилось травмированным мужчинам, женщинам и детям, которых мы спасли только спустя несколько дней после землетрясения. Зловоние гниющей плоти… их крики о помощи…
Эдвард направляется к выходу из беседки и прислоняется к остову, повернувшись ко мне спиной и засунув руки в карманы.
- Я тогда обладал нечеловеческой силой, - продолжает он, его поза говорит о меланхолии. – Это походило на выброс в кровь адреналина. Я разбирал завалы из металла вместе с местными жителями и другими волонтерами. Древесина, бетон, мусор. Я просто хватал все, что попадалось под руку.
Я встаю и присоединяюсь к нему, восхищаясь его задумчивым профилем. И хотя он не смотрит на меня, чувствую, что наконец-то увидела проблески истинного Эдварда - человека, который скрывается за деньгами и успехом.
Я терпеливо жду, надеясь на большую информацию. И не разочаровываюсь.
- Я создал свою компанию с нуля, составляя стратегические планы и наблюдая, как складывается она кирпичик за кирпичиком, вплоть до самых мельчайших деталей. Затем в расцвет успеха я оказался на Гаити вытаскивающим трупы из мест их жительства, из домов, которые они строили с гордостью и верностью.
- Вдруг все, над чем они так трудились, с крахом обрушилось, отняв у них жизнь. Они были хорошими людьми – честными, трудолюбивыми, они не заслуживали того. Они были сокрушены, раздавлены тем меньшим, что имели. А я мог вернуться к своей жизни в безопасных Штатах. Это не имеет никакого чертова смысла. Теперь, Белла, жизнь кажется мне непредсказуемой. Бесценной.
Я поражена той страстью, что демонстрирует мне Эдвард, рассказывая о своем опыте на Гаити. Помимо того, чувствую, что после гуманитарной работы его жизненные принципы далеки от утверждения «я буду жить полной жизнью». Гнев сочится из его истории, но кажется смягченным чем-то еще – сожалением или, быть может, даже стыдом. Как будто тяжелое положение гаитян возымело эффект на его отношении к собственной жизни и своим же успехам.
Эдвард наклоняет голову.
- В любом случае я закончил. Следующий вопрос.
Я кладу руку ему на плечо.
- Мне жаль, если вы чувствуете, будто должны скрыть от меня многое. Я приехала сюда не для того, чтоб осуждать вас.
Горящий взгляд Эдварда скользит в мою сторону.
- Вы и половины не знаете, Белла. И, как я уже сказал: следующий вопрос.
Я изгибаю бровь и отвожу руку.
- Ладно, следующий вопрос. Очевидно, вы очень преданы родителям и благотворительности, но что насчет друзей? У вас вообще есть друзья, разделяющие вашу точку зрения?
Эдвард усмехается, и между нами вновь простреливает та кратковременная враждебность.
- Эммет и Джаспер, - отвечает он, вновь смотря на бассейн. – Я знаю их с шести лет. Мы вместе играли в бейсбол и ходили в одну и ту же школу вплоть до колледжа. Всегда поддерживали контакт. После того, как я создал бизнес, они стали первыми, кого я позвал, чтобы возглавить службу безопасности. Я доверяю им свою жизнь. Они мне как братья.
- Как мило, что они работают на вас, - замечаю я.
Эдвард кивает.
- У меня много служащих, но эти двое, безусловно, самые лучшие. Они преданные, коммуникабельные, забавные, добрые и честные мужчины. Трудно найти человека, которому бы я доверял так, как им.
- Когда я встретила их в больнице, никогда бы не предположила, что они обладают всеми этими качествами. Они казались слишком угрюмыми.
- Бизнес есть бизнес, Белла. – Ответ Эдварда кажется практичным и уверенным. – Это все объясняет.
- А что насчет Рэндалла?
- Рэндалл еще один человек из моего ближайшего окружения, к которому я очень хорошо отношусь. Он много лет работает на мою семью.
Я киваю. – Почему вы обеспечили себя таким количеством охранников?
Поведение Эдварда внезапно меняется. Он вытаскивает руки из карманов, выпрямляется в полный рост.
- Они сопровождают меня согласно мерам предосторожности.
- А все бизнесмены принимают такие меры предосторожности?
Эдвард пожимает плечами, но взгляд, которым он окидывает патио, подсказывает мне, что от моего вопроса он вдруг чувствует неловкость.
- Тогда, если вас всегда сопровождает такое количество охраны, почему вчера вечером вы прибыли к нам в больницу в гордом одиночестве?
Эдвард откашливается.
- Я же сказал, что вышел прогуляться.
- Да, но…
- Хватит, Белла. – Эдвард сжимает кулаки.
Я впиваюсь в него взглядом.
- Ну, простите великодушно, что я пытаюсь узнать вас получше.
Эдвард съеживается. Мой гнев испаряется.
Я шагаю к нему.
- Может, у вас не получится полностью раскрыться мне – я понимаю это, мы только познакомились. Но, прежде чем мы перейдем на другой уровень, хочу, чтобы вы ответили мне на последний вопрос.
Эдвард прислоняется к остову беседки, устремляя взгляд вперед.
- Какой же?
- С момента нашего знакомства вы всегда говорили мне правду?
Многозначительная тишина заполняет пространство между нами. Единственный звук в патио – это легкое журчание водопада. Мой взгляд падает на пластырь, закрывающий швы на его лбу.
Я беру его за руку и сжимаю ее.
– Всегда?
Эдвард поворачивается и притягивает меня в свои объятия. То, как он обнимает меня – нежно, заботливо, дарит мне надежду, что сегодняшним вечером все пойдет лучше между нами.
Он прикасается губами к моему лбу.
- Pardonne-moi s'il te plait, Белла.
- Что вы сказали?
Мы встречаемся взглядами.
- Да, я говорил правду.
Я улыбаюсь так широко, что у меня сводит скулы.
- Спасибо.
Непонятные эмоции мелькают на лице Эдварда, после чего его взгляд затуманивается безошибочной страстью.
- На сегодня хватит вопросов, Белла.
Он отпускает меня. Жар, исходящий от его тела, иссушает воздух между нами.
- Вы не должны сдерживаться рядом со мной, - говорю я.
Эдвард ухмыляется.
- Поверьте, Белла, я и не собирался.
Прохладный бриз вдруг налетает на меня. Я потираю руками обнаженные плечи, пытаясь согреться.
- Возвращаемся в дом, - говорит Эдвард, опережая мое такое же предложение.
Он кладет руку мне на талию и ведет через патио к поместью. Когда мы доходим до дверей, он останавливается, смотря на темноту, окружающую его дом, и сопровождает меня внутрь.

---

Да, вечер наших героев порядком подзатянулся, потому на этой неделе вы увидите его продолжение. Благодарим Катю за редактуру.
Жду вас на форуме.