Гермиона снова прочитала проклятую статью, смахнула жгучие слезы, что застилали взгляд. Она сфокусировалась на одной из фотографий, когда узнала на ней чету Финч-Флетчли, родителей Джастина, которых видела на вокзале Кингс-Кросс пару лет назад.

Она подняла голову и с мольбой посмотрела на МакГонагалл.

— А Джастин...

— Он жив, — быстро объяснила Минерва. — Он навещал бабушку с дедушкой, когда все случилось.

— Бедный Джастин, — печально прошептала она, сдерживая всхлип. — Наверное, он опустошен.

Ее затуманенный взгляд переместился к остальным трем фотографиям; на каждой была изображена семейная пара магглов с лучезарными улыбками на лицах — как напоминание о том, какими они были. За неделю между Рождеством и первым днем Нового Года было убито восемь человек, на всех — следы пыток, крики от которых были прекращены убивающим заклятием. Имена не были знакомы, но она хорошо знала их истории.

— Они все родители магглорожденных, ведь так? — грустно спросила она, уже зная ответ.

— Да, — кивнула Минерва; Гермиона не могла припомнить ни разу, чтобы МакГонагалл выглядела столь потрясенной. — На дом Криви тоже напали, но они, к счастью, были в отъезде.

Гермиона посмотрела на последние две фотографии: двое мальчишек не старше пятнадцати лет, оба учились в школе магии Брин Глас в Уэльсе. Она всматривалась в их юные лица; по щеке скатилась слеза, а грудь заполнило горе. Замучены и убиты, как и их родители.

— Такие юные, — прошептала она, — слишком юные.

— Знаю, — МакГонагалл вздохнула и успокаивающе погладила Грейнджер по спине. — Пожиратели смерти становятся все активнее...

— Тогда мы должны стать еще активнее, — решительно заявила Гермиона, — нужно составить план...

— Есть только один план, который бы я хотела обсудить с вами на данный момент, — перебила ее МакГонагалл, ощущая некоторую неловкость. — Тот план, о котором вы поведали мне по возвращению в Хогвартс.

— Вы говорите о том, чтобы изменить память моим родителям и заставить их покинуть страну? — прояснила она обманчиво спокойным голосом, дрожащей рукой смахивая слезы, — Да, я помню.

МакГонагалл нахмурилась.

— Гермиона...

— Они всегда хотели отправиться в Австралию, — отстраненно произнесла она. — Думаю, там они будут в безопасности.

— Я понимаю, что вам нелегко, — Минерва снова нахмурилась, — но боюсь, что все становится только хуже...

— Я надеялась, что до этого не дойдет, — удрученно призналась Гермиона, уже не обращая внимания на потоки слез. — Конечно... я знаю, что это самый разумный и безопасный вариант для всех, но... это... так тяжело...

— Я понимаю, — тихо сказала МакГонагалл, подбадривающе погладила Гермиону по плечу, а затем обняла ее. — Возможно, будет лучше, если это сделаю я...

— Нет, — уверенно возразила она. — Нет, я сама должна это сделать. Они мои родители. — Грейнджер замолчала, закусив губу. — Мои мама и папа.

— Тогда я сделаю все, чтобы помочь вам, — пообещала МакГонагалл, освобождая ее из объятий и с сочувствием глядя на нее. — Мне жаль, Гермиона, мудро было бы осуществить все как можно скорее.

Гермиона сглотнула комок в горле и распрямила плечи.

— Насколько скоро?

— Завтра, — произнесла она напряженным голосом. — Рано утром, до восхода солнца. Я думала пойти сейчас, но решила, что вам нужно немного времени, чтобы подготовить заклинание... и себя. Вы уверены, что справитесь с Чарами забвения?

— Да, — безучастно кивнула она, — я смогу убедить их переехать в Австралию, дам поддельные имена и… заставлю забыть обо мне. Я справлюсь. Я смогу.

— Гермиона, — устало выдохнула Минерва, встретившись глазами с Грейнджер, — если бы был хоть какой-нибудь иной вариант, который смог бы гарантировать их безопасность и ваше…

— Но его нет, — закончила она. — Все в порядке, профессор. Я осознавала все риски, когда делилась с вами своей идеей. Я знаю, что делаю.

МакГонагалл понимающе склонила голову.

— Хорошо, — сказала она. — Если вы придете до шести, будет еще достаточно темно, чтобы уйти незамеченными. Я аппарирую нас...

— Я согласна, — пробормотала Гермиона, неуверенная, что еще может сказать. — Мне нужно идти...

— Не хотите ли ненадолго задержаться? — предложила Минерва со сквозящей в голосе заботой. — Возможно, чашка чая и печенья смогут...

— Помочь? — с сомнением предположила она. — Я так не думаю, профессор.

— Тогда, может, вы хотели бы перекусить?

— Нет, не нужно, — отказалась Грейнджер, поспешно развернулась, чтобы уйти, внезапно почувствовав, как начали давить стены директорского кабинета. — Мне нужно пораньше лечь спать, а еще просмотреть книги по Чарам забвения...

— Гермиона, — позвала МакГонагалл прежде, чем та дошла до двери. — Все будет хорошо.

От уверенного голоса МакГонагалл она вздохнула и задумалась, отчего люди так скоры на нелепые обещания во время войны. Грейнджер была слишком ярым приверженцем логики, чтобы поддаваться оптимизму в сложившейся ситуации, поэтому знала, что, вероятнее всего, их шансы на успех были пятьдесят на пятьдесят; и это не учитывая того, выиграют ли они войну или получится ли у нее впоследствии разыскать своих родителей.

Факт состоял в том, что если она погибнет в этой войне, ее родители никогда об этом не узнают и не оплачут ее, потому что даже не будут знать о ее существовании.

— До встречи утром, профессор, — сказала она. — Спокойной ночи.

Гермиона выбежала из кабинета прежде, чем МакГонагалл снова начала безуспешно утешать ее. На трясущихся ногах она побрела в сторону дортуара. Затем рванула по пустому темному коридору; горячие слезы текли из глаз, когда она подошла ко входу и прошептала пароль. Закрыв за собой дверь, она быстро осмотрела гостиную, убедившись, что Драко по-прежнему у себя в спальне; прислонилась к стене и постаралась собрать все свое самообладание.

Она потерла глаза и схватилась за голову, стараясь не разреветься. Она ощущала сильную злость на саму себя; это была только ее идея, и эмоционально ей стоило бы быть готовой, но все же ужас сковывал каждую мышцу, а горе болезненно сжимало сердце.

Все, кого она любила, медленно исчезали: Гарри и Рон, а теперь родители. Кто следующий?

— Грейнджер? — его голос заставил ее вздрогнуть. — Какого черта ты делаешь?

Она быстро выпрямилась и постаралась вытереть со щек дорожки от слез, и только после посмотрела на него покрасневшими глазами. Он стоял у двери в свою комнату, с любопытством изучал ее, что заставило Гермиону чувствовать себя совершенно беззащитной и полностью открытой перед ним.

— Ничего, — прошептала она, прочищая горло. — Ничего.

— Не похоже на ничего, — сухо сказал Драко, когда заметил слезы, блестящие меж ресниц. — Ты плакала?

— Нет, — быстро ответила. Слишком быстро. Она склонила голову и направилась в свою комнату. — Мне нужно еще кое-что сделать...

— Погоди, — возразил он, преграждая ей путь, — ты что-то недоговариваешь...

— Уйди с дороги...

— Нет, — отказался он суровым тоном, — не лги мне...

— Драко, клянусь, — предупредила она, но голос дрогнул, — если ты не отойдешь...

— Просто скажи, что случилось, — продолжал настаивать он, хватая ее за запястье и пытаясь заглянуть в лицо. — Тебя кто-то обидел?

— Нет, Драко, — она злобно покачала головой, стараясь вырваться. — Отпусти меня.

— Сначала скажи, что не так...

— Отпусти меня! — прокричала Гермиона, со всплеском злобы вырывая руку. — Ты что, не слышишь?

— Черт, да в чем твоя проблема? — разъяренно выплюнул он. — Я только спросил...

— Не надо! — возразила она, обходя его и пробираясь в свою комнату. — Я просто хочу остаться одна...

— Отлично! — заорал Драко ей вслед, подгоняемый отказом. — Хочешь быть одна? Так, блять, оставайся одна!

Гермиона захлопнула за собой дверь, пытаясь заглушить крики Малфоя, а затем быстро наложила Заглушающие чары, чтобы быть уверенной, что не услышит его, а он — ее. Если она планировала поддаться очередному приступу рыданий, то не хотела, чтобы стал этому свидетелем. Она не могла разбираться с Драко прямо сейчас; все свое внимание она должна была сфокусировать на родителях, и она отказывалась путать свои неспокойные думы, когда маме и папе требуется каждая мысль ее беспокойного разума.

Приоритеты. Приоритеты. Приоритеты.

Она судорожно выдохнула, чтобы хоть немного успокоиться, а затем взяла книги по Чарам памяти и сложила стопкой на рабочем столе. Она перечитала параграфы бессчетное количество раз, все слова были такими знакомыми, но в последующие шесть часов ей необходимо было запечатлеть каждое из них в памяти и попрактиковаться в движениях палочки. Гермиона изо всех сил старалась сохранять самообладание и оставаться сосредоточенной, но время от времени предательские слезы капали на пергаментные страницы.

Около полуночи ее веки начали слипаться, и она мудро решила, по крайней мере, попробовать украсть пару часов сна, чтобы утром быть способной выполнить свое душераздирающее задание. Вялыми движениями она стянула с себя одежду и залезла под одеяло, мысленно повторяя информацию из книги и стараясь не думать о том, что собственные родители забудут о ее существовании еще до завтрака.

Мысли совершенно случайно перескочили к стычке с Драко, и она пожалела, что не справилась с ситуацией иначе. Сегодня ночью ей не хватало его объятий.



Драко нервно барабанил пальцами по столу.

После того, как Грейнджер покинула его в ужасном раздражении, он бесцельно наворачивал круги по дортуару в попытке спустить пар, но в итоге обнаружил себя орущим на запертую дверь в течении не менее чем пяти минут — все безрезультатно. Он не знал, что задело его больше: ее поведение или тот факт, что он понятия не имел, почему она требовала оставить ее одну, а затем изолировалась в своей комнате.

Он ненавидел быть без волшебной палочки.

Одно небольшое заклинание помогло бы ему ворваться в комнату и выяснить, что произошло. Он бы соврал самому себе, если бы не признался, что ощущал непреодолимую потребность защищать ее, потребность знать причину ее слез. Вероятность того, что кто-то причинил ей боль, будь то физическую или эмоциональную, заставила кровь гудеть в венах. Он понятия не имел, когда в нем поселилось это новое и сильное чувство — забота о ее благополучии; все смешалось с остальными желаниями, которых прежде не было, и это сводило его с ума.

Он просто хотел знать, что или кто расстроил ее; ему нужно было знать.

Малфой с горечью осмотрел свою пустую кровать.

Он проводил все меньше и меньше времени в этой комнате, и когда подобное случалось, то являлось добровольным решением в дни, когда он вспоминал, что не должен быть заинтересован в своей магглорожденной любовнице. Но в последнее время протесты в его голове и гордость вели себя весьма тихо, и поэтому мысль о ночи в одиночестве заставила чувствовать холод и тревогу.

Драко положил голову на согнутые локти и тяжело вздохнул.

У него было чувство, что сегодня ночью кошмары вновь вернуться и станут преследовать его.



Утреннее небо было насыщенного темно-синего цвета, когда МакГонагалл аппарировала их к дому Грейнджер. Гермиона слышала отдаленный шум фургона молочника, но это был единственный признак просыпающейся улицы. Покрытые небольшим слоем снега тротуары были совершенно пусты, за исключением пары странствующих котов. Она обвела дом взглядом и нахмурилась, увидев тусклый свет за окном столовой; она знала, что родители вставали рано, и надеялась покончить со всем, пока они еще спали.

— Вы точно не хотите, чтобы это сделала я? — спросила стоявшая рядом МакГонагалл.

— Точно, — устало кивнула Грейнджер.

Минерва вздохнула и слегка сжала плечо Гермионы.

— Хорошо, — сказала она, — я буду ждать вас здесь. Если вам нужна какая-либо помощь или вы передумали...

— Я справлюсь, — сухо ответила Гермиона, делая пару шагов вперед. — Я недолго.

Она вдохнула полные легкие морозного воздуха, а затем с громким хлопком перенеслась в свою спальню. Все вещи лежали там же, где она их оставила; кровать застелена, полки пусты, осталась лишь пара безделушек, которые она не забрала в Хогвартс. Гермиона облизала губы и посмотрела на старые постеры, которые наклеила на стену еще до того, как ей исполнилось тринадцать; перевела взгляд на пятно на ковре, что осталось от пролитого апельсинового сока. Это случилось, когда она узнала, что является волшебницей. Комната была богата воспоминаниями и шепотом прошлого; болезненные эмоции в груди были прерваны каким-то урчанием у ее ног.

— Живоглотик, — с обожанием прошептала она, вставая на колени, чтобы взять на руки любимого питомца. — Я скучала, малыш.

Рыжий кот потерся о ее щеку и одобрительно заурчал, когда Гермиона крепче обняла его.

— Ты снова будешь жить со мной, — тихо сказала она и насупилась, когда услышала родителей на нижнем этаже. — Но сперва мне нужно кое-что сделать, поэтому будь хорошим мальчиком и веди себя тихо, ладно? Подождешь меня на крыльце, Глотик?

Выпустив Живоглота, Гермиона посмотрела ему вслед, а затем в последний раз взглянула на свою комнату и отправилась исполнять необходимое. Она использовала заклинание, чтобы заглушить свои шаги, и медленно спустилась по лестнице; неосознанно провела пальцами по семейным фотографиям, развешанным в прихожей.

Сзади раздался знакомый звук телевизора, и она повернулась в направлении гостиной, в которой на диване спиной к ней сидели родители; они пили утренний чай и смотрели новости. Комнату наполнял аромат подгоревших тостов, напоминавший ей, насколько неловким мог быть ее отец; мама съедала хлеб в любом случае, ведь она слишком любила мужа, чтобы жаловаться.

Гермиона замешкалась в дверях, ее накрыла волна отчаяния, но она отбросила все чувства, зная, что для свершения задуманного разум нужно оставить ясным. Она хотела закончить прежде, чем будет обнаружена и ей придется разбираться со своим разбитым сердцем от встречи с их растерянными взглядами. Сдержав всхлип, она дрожащей рукой подняла волшебную палочку и мысленно приготовилась к произнесению заклинания.

— Я очень сильно вас люблю, — выдохнула она, но голос утонул в звуке телевизора. По щеке скатилась слеза, когда она изо всех сил сосредоточилась на заклинании.

— Обливейт.

Она видела, как ее лицо пропадает с фотографий и могла поклясться Годриком, что чувствовала, как стирается из памяти родителей. Зная, что у нее остались считанные минуты до того, как в их сознании устоится новая ложная информация, она сделала шаг в их направлении. Желание броситься к родителям и обнять было опустошающим, и ей потребовалась каждая толика самообладания, чтобы устоять на месте.

Вместо этого она поднесла ладонь к губам и послала им воздушный поцелуй.

— Обещаю, как только все закончится, я найду вас, — выдохнула она, стоя за их спинами, затем опустила голову и направилась к выходу.

Вот и все...

Ни семьи. Ни Гарри с Роном. Война.

На мгновение она задержалась, чтобы оплакать свое детство и семью, которая даже не знала о ее существовании.

Живоглот преданно ждал у двери, его голова с волнением была склонена набок. Грейнджер взяла его на руки, прижала к себе изо всех сил и бросила последний скорбный взгляд на дом, который покидала навсегда. Легкие горели от сдерживаемых всхлипов; увидев МакГонагалл, она выпрямилась, желая выглядеть сильной.

— Вы быстро справились, — сказала профессор и протянула руку, чтобы погладить кота. — Как все прошло?

— Нормально, — расплывчато ответила Гермиона. — Как и ожидалось.

— Как вы себя чувствуете?

— Нормально, — соврала она и задрала подбородок, чтобы скрыть истинные чувства. — Нужно возвращаться, пока нас не хватились.



Грейнджер извинилась и со всех ног рванула в комнату, отчаянно желая очутиться в одиночестве и сбежать от сочувствующих взглядов, которые МакГонагалл бросала на нее с тех самых пор, как Гермиона изменила память своим родителям. Она хотела запереться в своей комнате и рыдать, пока не почувствует себя лучше. Но, как только она вошла в дортуар, ноги подогнулись, и она сползла на пол у входной двери, не имея сил подняться.

Живоглот сразу спрыгнул с рук. Грейнджер подтянула колени к груди и, обняв их, склонила голову, сдалась неизбежности и позволила рванным всхлипам вырваться наружу.

Ее верный питомец уткнулся в нее мордой и озабоченно мяукнул, но она не обратила никакого внимания; она лила слезы, уткнувшись в джинсы и желая, чтобы угасла парализующая боль в груди.

В таком состоянии и нашел ее Драко — потрясенную и сломленную; он замер от увиденного. Тающие предрассудки сражались с новообретенными чувствами, но очередной надрывный всхлип заставил его броситься к ней, даже не успев осмыслить свое действие или подвергнуть его сомнению. Он присел возле нее и изучил обеспокоенным взглядом, выискивая хоть какой-то намек на причину ее мучений, но единственной выбивающейся из окружения деталью был жалкий кот, копошащийся у ее ног.

— Ты ранена? — с сомнением прошептал он, но Гермиона не выдала никаких признаков того, что осознает его присутствие. — Грейнджер, что случилось?

Никакой реакции. Ничего.

Он собрал каждую кроху имеющегося терпения и отодвинул с ее лица сбившиеся кудри. От выражения муки, исказившего ее черты, внутри все скрутило; это чувство было для него совершенно незнакомо.

— Грейнджер, — позвал он снова, — что такое?

По-прежнему молчание.

Раздраженно выдохнув, он неосознанно успокаивающе погладил пальцами ее шею.

— Гермиона, — он вздохнул, — скажи, что мне сделать?

Наконец он что-то заметил; небольшой проблеск в ее убитом горем взгляде, который дал понять, что она его слышит. Он затаил дыхание, когда она повернула голову в его сторону и, пытаясь справиться со сбившимся дыханием, тихо произнесла:

— Моя… комната.

— Хорошо, — ответил Драко, нежно беря ее за руку, которую перекинул через плечо, а затем приобнял за спину и подхватил под колени. Он встал с пола, увлекая ее за собой, и направился к ее комнате. Каждый ее вздох и всхлип вибрацией отдавался в его груди; он бережно отнес ее в спальню и уложил на кровать, а сам присел с краю. Гермиона повернулась к нему спиной и подтянула колени к груди.

— Я... я хочу остаться одна, — обрывисто прошептала она; Живоглот вскочил на кровать и уселся в изножье.

Драко поджал губы.

— Грейнджер, не думаю...

— Прошу, Драко, — прохрипела она.

Тень отчаяния в ее голосе заставила вздрогнуть; он согласно выдохнул, встал и пошел к двери. На миг задержался у выхода, через плечо посмотрел на Гермиону, со страхом осознавая, что никогда прежде так не... заботился о ком-либо. Срази его Салазар, он ничего не мог с этим поделать.

Устало качнув головой, он закрыл за собой дверь и нахмурился, услышав доносящиеся из комнаты рыдания; они будут преследовать его весь остаток дня.



Было три часа ночи, когда Драко решил, что с него хватит. Целый день, состовший из бесконечно долгих часов, он терялся в догадках, перебирая каждое возможное объяснение скорби Грейнджер, пока голова не начала раскалываться от боли, а терпение — исчезать.

Он знал, что должен был... оставаться понимающим и чутким, если хотел докопаться до причин такого поведения Грейнджер; в странный миг приступа заботы Малфой приготовил ей чашку чая. После третьей попытки он остался доволен результатом и с дымящимся напитком в руках открыл ее дверь; тревожное чувство зародилось внутри, когда он увидел ее на кровати.

Гермиона сидела, укутанная в толстое одеяло. Припухшие губы дрожали; несомненно, она по привычке кусала их, как и всегда, когда тревожилась. Она сидела ссутулившись, но выражение ее лица заставило Драко вздрогнуть. Плач прекратился, хотя щеки блестели от старых слез; взгляд был затравленным, прекрасно сломленным, словно неживым. Взяв себя в руки, он приблизился к ней, ставя чай на прикроватную тумбочку, и присел напротив нее на кровати; она смотрела сквозь него.

— Послушай, Грейнджер, — начал он более резко, чем хотел. — Прекращай. Ты же сильная.

Гермиона даже не моргнула.

— Что случилось? — снова попробовал он. — Дело... дело в Поттере и Уизли?

В ответ — тишина и все тот же остекленевший, ничего не выражавший взгляд.

— Черт побери, Гермиона, — прошипел он, беря в ладони ее лицо, заставляя посмотреть на себя. — Прекращай. Скажи, что случилось?

Она закрыла глаза, и Драко с нарастающим волнением сжал челюсти. Он уперся своим лбом в ее, нежно стирая пальцами с ее щек следы скорбных часов, а затем позволил губящей гордость правде вырваться наружу.

— Вернись ко мне, Грейнджер, — еле слышно прошептал он. — Я... – «Прости меня, Салазар». — Ты нужна мне.

Он ощутил небольшую волну облегчения, когда она раскрыла глаза и посмотрела на него; не сквозь него. Ее ресницы, все еще влажные от слез, подрагивали; она облизала губы, и он не решился заговорить из-за страха, что она вновь вернется в коматозное состояние.

— Мои мама и папа даже не знают, кто я такая, — наконец пробормотала она, и Малфой в замешательстве нахмурился. — Магглов... убивали, и мне пришлось сделать все, чтобы они оказались в безопасности...

Драко не произнес ни слова, потому что понятия не имел, что может сказать. У него были вопросы, но инстинкты подсказывали, что следует подождать, пока ее разум обретет покой, тогда он сможет узнать у нее хоть какие-либо подробности. Малфой неловко поерзал на матрасе; даже в лучшие времена утешение не было его сильной стороной, поэтому он подумал, что, возможно, действия принесут большее облегчение ее боли, нежели неуверенные слова.

Он придвинулся к ней настолько близко, что они соприкоснулись носами, усадил к себе на колени, наверное, немного резко, а затем обнял. Гермиона прильнула к его груди, словно стараясь раствориться в нем или разделить его тепло. Потянувшись вперед, он взял чашку чая и вложил в руки Грейнджер.

— Попей, — сказал он, — ты сегодня даже не ела.

Он внимательно смотрел, как она поднесла питье к губам, сделала неуверенный глоток и задумчиво хмыкнула, а после бросила на него смущенный взгляд.

— Что? — спросил он.

— Ты неплохо завариваешь чай, — медленно произнесла Гермиона и почувствовала, как он довольно ухмыльнулся ей в волосы.

— Ловлю тебя на слове, — сказал он, крепче сжимая ее в объятиях. — Грейнджер, я...

— Знаешь, что самое худшее, — перебила она голосом, в котором смешались страдание и обида. — Я никогда... никогда не думала, что в состоянии кого-либо ненавидеть; то есть по-настоящему ненавидеть... настолько, чтобы желать смерти.

Драко съежился от ее резкого тона, но решил, что правильным будет дать ей высказаться и освободить перегруженный разум. Его пальцы играли с ее кудрями, пока он слушал ее задушевные признания.

— Волдеморт уничтожил столько жизней, скольких лишил детства, — продолжила она; подняла голову и заглянула ему в глаза. — Гарри, Невилла, — начала перечислять Гермиона, дотронувшись до его руки и тихонько сжав ее, — даже тебя.

Драко выдохнул и посмотрел на их сплетенные пальцы.

— Грейнджер...

— Я ненавижу его, — яростно выплюнула она, и по щекам снова заструились слезы. — Я так сильно его ненавижу.

— Дыши Грейнджер, — непреклонным тоном произнес Малфой, слегка обрадованный услышать, что в ее голосе вновь появляется жизнь. — Выпей еще чаю.

— Спасибо, — внезапно сказала она, и Драко от удивления вскинул голову, — что выслушал. Теперь... я чувствую себя немного лучше.

Малфой кивнул в ответ, ощущая неловкость, и нахмурился, когда увидел, как предательская слеза упала на его ладонь. Слушая их сердца, звучащие в унисон, он поднял голову и оставил легкий поцелуй на ее губах. Очевидно, что ее тоска быстро не пройдет, но он знал, что в свое время Грейнджер убежит от печали, потому что она была слишком сильна, чтобы потеряться в сокрушительном бездействии.

— Чем хочешь заняться? — тихо спросил он.

— Я устала, — призналась Гермиона, ерзая в его объятиях; взгляд говорил, что она собирается спросить о чем-то, что, как она знала, ему не понравится. — Останешься со мной, пока я не усну?

Драко заколебался, но затем медленно кивнул; лег на кровать, осторожно притянул к себе Гркйнджер и, позволяя ей прилечь у себя на груди, проливать слезы на его свитер, накрыл их одеялом. Лениво перекинул руку через ее талию и осознал, что они никогда прежде просто так не спали — без выматывающего послеоргазменного блаженства.

Если когда-нибудь в будущем его спросят, он ответит, что именно в этот момент он осознал, что его чувства к Грейнджер стали настоящими, до невозможного опасными. Они стали настолько сильными, что, он мог честно признаться, для него была безразлична ее нечистая кровь.

Его действительно это больше не заботило.
__________________

Переводчик: Agripina