– Мы уже приехали?
– А ты видишь дом? – рассмеялся Эдвард.
– Думаю, мы заблудились.
– Не думай обо мне так плохо, Белла. Я знаю дорогу к своему собственному дому.
– Нет. Думаю, что не знаешь. Думаю, что ты заблудился.
– Мы почти приехали, обещаю.
Эта игривая словесная перепалка с Эдвардом была для Беллы практически идеальной, как она себе и представляла.

– Мне все-таки кажется, что мы заблудились.
– Мы. Не. Заблудились.
– Но тут нигде нет домов. Мы находимся в самом центре леса.
– А мы и живем в центре леса.
– Серьезно что ли? Вы живете в центре леса?
– Ага. В домике на дереве.

Неожиданно Эдвард свернул с трассы на очень узкую грунтовую дорогу, ведущую в самую глубь леса, которую Белла даже не сразу заметила. Поначалу ей показалось, что они вильнули на дороге, чтобы не сбить оленя, но тут Эдвард произнес:
– Видишь, как я и сказал. Мы почти приехали. Это подъездная дорожка.
– Я все еще не вижу дома. Если мы на подъездной дорожке, то должен быть виден дом. Все, что я вижу, является лесом. Ну, здорово. Мы в буквальном смысле в самом центре леса.

– Просто подожди. Осталось всего десять или двенадцать миль.
– Десять или двенадцать миль?!
– Попалась.
– Серьезно, Эдвард. Просто признай это – мы заблуди-и-ились… Ух… ты!
Спустя примерно милю после поворота на грунтовую дорогу деревья стали не такими густыми, и перед ребятами открылась светлая поляна в несколько акров, на которой стоял большой трехэтажный дом, вокруг которого располагалась светлая терраса.

– Видишь. Я же говорил, что мы не заблудились. Тебе нравится?
Невероятно, но на несколько секунд Эдвард занервничал, когда спросил, нравится ли ей его дом.

О Боже… А как ей может не нравиться? Как хоть кому-то может не понравиться?
– Нравится ли… Нравится ли мне? Эдвард, здесь… Здесь просто прекрасно.
На самом деле. Там действительно было просто прекрасно. Располагаясь в самом центре древнего леса, этот дом был словно мечта, словно мираж. Он был похож на кукольный домик в викторианском стиле, который вдруг стал настоящим. Когда Эдвард подъехал ближе, Белла смогла получше разглядеть террасу. Перила тоже были выдержаны в том же стиле, сделанные из кованого железа, украшенные цветами и замысловатыми узорами. На террасе стояли кресла-качалки, и Белла практически могла представить по краям перил горшки с цветами летом и елочные украшения на рождество. Этот дом казался частью сказки, а не реальности.

Дорожка свернула и привела их к тыльной стороне дома. Здесь из комнат на улицу лился свет; Белла могла видеть, как он пробивается сквозь прикрывающие окна занавески.
Открылась одна из нескольких дверей гаража, впуская Эдварда внутрь. Там же оказалась припаркованной и машина Тани, а рядом было еще три свободных места, помимо того, что занял Эдвард.

Гараж на шесть машин?

Впервые Белла немного занервничала.

Сколько же денег у этой семьи?

Она закусила губу и посмотрела на свою одежду. На ней был надет сиреневый свитер, джинсы и поношенные угги Элис.
– Эй, что случилось?
Краем глаза Белла заметила, что Эдвард смотрит на нее. Когда она не подняла взгляд, он протянул руку, положил два пальца ей под подбородок и поднял ее лицо, чтобы заглянуть в глаза.

– Белла, что случилась?
– Ничего. Ничего не случилось.
– Не притворяться, помнишь?
– Нет, я серьезно. Ничего страшного. Просто мне кажется, что я могла бы одеться поприличнее.
– Ты выглядишь просто прекрасно.

Искренность в его голосе заставила ее покраснеть. Однако Свон собирается встретиться с его родителями. Конечно, она уже видела их летом и помнила, что оба они находились в больнице прошлой ночью, хотя и не могла вспомнить наверняка, но это было иное. Она очень хотела выглядеть получше.

Эдвард вышел из машины и оказался у двери Беллы быстрее, чем она успела отстегнуть ремень безопасности, что очень удивило девушку, когда Каллен открыл для нее дверь. Она оглянулась на водительское сидение, а затем посмотрела через лобовое стекло. Машина была припаркована слишком близко к стене, чтобы Эдвард смог обойти ее спереди, поэтому ему нужно было обогнуть машину сзади.

Как он смог сделать это так быстро?

Он подал ей руку и переплел их пальцы, пока они поднимались по лестнице в дом.
Внутри дом был еще красивее. Там находилось столько разных вещей из викторианской эпохи, средних веков и современных деталей, что их невозможно было сочетать, но они почему-то сочетались. Высокие потолки, стены и ковры – все было разных форм и оттенков бежевого. Помимо этого, имелось множество разных цветов и оттенков, которые прекрасно сочетались и контрастировали друг с другом.

Одна комната особенно привлекла ее внимание. Во-первых, в ней было столько света и воздуха, сколько не могло быть ни в одной другой комнате. А во-вторых, потому что комната была наполнена книгами.

– Ничего себе… - Белла остановилась и замерла.
– Тебе нравится?
– Нравится ли?..
Они вошли в комнату, и Эдвард включил свет. Стены в этой комнате были темно-зелеными, а мебель и встроенные книжные стеллажи, занимавшие большую часть пространства стен, из темно-вишневого дерева, шли в контраст со светлыми кружевными занавесками. Огромная резная лампа стояла возле массивного кожаного кресла. У лампы не было провода.
– Это что… масляная лампа?

Белла взглянула на Эдварда, который все еще стоял в дверном проеме. Он нервно потер затылок.
– Да, – ответил он.
– Она просто прекрасна.
Белла с удивлением посмотрела на все книги. Все они были в твердых переплетах, а некоторые выглядели очень старинными. Несколько авторов и заголовков она узнала, а одна книга заставила ее остановиться.

– «Тайна голубого поезда». Мне нравится эта книга. Мне нравится Агата Кристи, но этот рассказ один из самых любимых. Мне нравится идея второго шанса.
– Ты действительно веришь в это?
Это был такой простой вопрос, но в голосе Эдварда прозвучало столько нужды и отчаяния, словно в этом вопросе содержались вся боль и тяжесть этого мира.
– Во что? Во второй шанс?

Эдвард безмолвно кивнул, выглядя одновременно грустным и нуждающимся в поддержке. Белла понимала это чувство, но не понимала, почему Каллен так себя чувствует. Быть усыновленным такими людьми, как доктор и миссис Каллен, после смерти своих биологических родителей, если кто и должен верить во второй шанс, так это он.

– Пришлось, – ответила Белла.
Эдвард был очень внимательным, поэтому сразу заметил грусть в ее голосе, которую, как Белла думала, могла услышать только она. Он подошел и обнял ее.
– Белла… прости меня. Мне очень жаль.
Она покачала головой.
– Не извиняйся. Просто некоторые вещи… нам не подвластны.
Пока Эдвард обнимал девушку, она смогла отпустить всю свою боль, положив голову ему на грудь и сделав глубокий вдох.

– А что насчет тебя? Ты не веришь? – спросила она.
– Не верю во что?
– Не веришь во второй шанс…
Он ответил не сразу.
– Мне бы хотелось в это верить. Вернее, мне бы хотелось надеяться на это. Но я не уверен.
В комнату вошла Эсми.
– Эдвард?

Когда его мать произнесла его имя, они отпрыгнули друг от друга, словно делали что-то неприличное и были пойманы с поличным.
– Я думала, что… Ой, Белла! Я так рада, что ты здесь. Мне показалось, что я слышала голоса из этой комнаты.
Приемная мать Эдварда была так же прекрасна, как и остальные члены семьи. Она подошла и тепло обняла Беллу.

– Миссис Каллен, как приятно снова вас видеть.
– Ой, прекрати. Называй меня Эсми.
Эсми Каллен взяла Беллу за руку и вывела ее из библиотеки.
– Я только что достала из духовки шоколадные печенья. Ты должна пойти и попробовать парочку. И к тому же у нас есть мороженое…



Эдвард мысленно простонал. Он знал, что это произойдет; он услышал мысли Эсми, еще когда она была за три мили от дома, но все же…
Что ему нужно сделать, чтобы побыть с Беллой наедине?

Может, нам стоило остаться дома у ее отца.

Белла посмотрела на него и улыбнулась. Она еще не подозревала, что мысли его матери были набиты свадебными платьями и букетами невесты. Снаружи Эсми выглядела абсолютно спокойной, но внутри ее просто разрывало от счастья. Она очень переживала за сына, когда за такое долгое время он не испытывал интереса ни к одной девушке, ни человеческой, ни вампирской, хотя они были в нем очень даже заинтересованы. Она боялась, что Карлайл слишком рано обратил его, чтобы он мог испытывать влечение к девушкам, но оказалось, что просто нужно было дождаться того времени, когда его суженая родится и вырастет.

Улыбнувшись, Эдвард потер переносицу и закатил глаза, послушно следуя за ними из библиотеки и через весь дом на кухню, откуда, он был в этом почти уверен, пахло шоколадным печеньем. Для него они пахли не очень приятно, но Белле точно понравится.

На кухне стояли два подноса с дурно пахнущими штуками, только что вынутыми из духовки. Карлайл и Таня находились на кухне, делая вид, что пытаются прикончить как можно больше печенья, пока не вернулась Эсми. Карлайл вытер рот бумажным полотенцем, а Таня сделала вид, что слизывает остатки шоколада со своего пальца, но на самом деле пыталась не проглотить его. Эсми отлично сыграла свою роль, ругая своих родных за то, что они не могли потерпеть и дождаться, пока печенье остынет.

Таня прикрыла рукой пустой рот и заговорила, как если бы он все еще был полон печенья.
– Эдвард, Белла. Я думала, что вы собирались остаться у Чарли.
– Я решил, что мы посидим здесь и посмотрим несколько фильмов. Хотел взять их с собой, но забыл.
Карлайл встал и подошел, чтобы поближе взглянуть на пластырь-«бабочку» на лбу у Беллы.

Элис позвонила и сказала, что вы едите. Я пытался выгнать этих двоих, но ничего не вышло.

– Все выглядит отлично. Никаких признаков инфекции. Как ты себя чувствуешь?
– Я в порядке, доктор Каллен. Утром у меня болела голова, но уже все прошло. Я выпила две таблетки «Тайленола».

– Отлично. Рад это слышать. Ты напугала нас прошлой ночью, – улыбнулся ей Карлайл. – Но называй меня Карлайл, прошу тебя. Доктор Каллен я лишь на работе, но как только снимаю белый халат, то становлюсь Карлайлом.
Если Эдвард надеялся на помощь отца в защите от Эсми и Тани, то очень ошибся. Тому, что Белла была здесь, Карлайл был рад не меньше, чем Эсми и Таня, и уже стал представлять себя отцом жениха. Казалось, что его старший сын превратился в младшего.

– Мы пойдем и возьмем себе пару фильмов, – сказал Эдвард, надеясь сбежать со своей суженой.
С восторгом Эсми предложила им попкорн, пока они уходили.
– У нас много фильмов, думаю, что-то тебе точно понравится?
– Конечно. Все, кроме «Титаника».
– Тебе не нравится «Титаник»?
– Нет. Больше нет. Я… просто… Больше не нравится.

Эдвард подумал, что это довольно странно. В своих письмах она говорила, что это один из ее любых фильмов. Он хотел предолжить именно его. Она даже присылала ему слова песни из фильма, и ему так это понравилось. Белла довольно восторженно описывала ему свой поход на передвижную выставку, поэтому было очевидно, что она влюблена в историю обреченного корабля. К тому же, тот факт, что его семья не смогла поплыть на Титанике… О нет. Ей перестал нравиться этот фильм из-за того, что он напоминал о нем. О другом нем. Другой он должен был отплыть с семьей на Титанике, но по какой-то причине они этого не сделали.

Как-нибудь надо будет у нее про это спросить.

– Как насчет комедии? Эммет у нас в семье коллекционирует фильмы. Они даже расставлены у него в соответствии с годом выхода.

– Черт возьми! – вскрикнула Белла, когда Эдвард открыл дверь в комнату, где у них лежали фильмы. – Вам бы открыть видеомагазин. Здесь есть практически все известные кинокартины! – Она с удивлением рассматривала набор Blu-ray, DVD и видеокассет. – «Уик-энд у Берни», «Охотники за привидениями», «Молодой Франкенштейн». Я не видела эти фильмы годами. «Кто-то любит погорячее?» Я даже не слышала о таком. – Она взяла диск с полки. – Мэрлин Монро? Насколько старые здесь фильмы?

Эдвард рассмеялся. Они смотрели много фильмов. Конечно, ведь у них было очень много свободного времени. Но ни у кого не было больше времени, чем у него. До сих пор.
– Практически за все года.
– Что значит «за все года»?
– То и значит. У нас есть фильмы всех времен. С самого начала.
– Ты имеешь в виду… с самого начала кинематографа? У тебя есть и немое кино? – Говоря это, Белла продолжала просматривать его коллекцию и бормотать их названия, как если бы искала что-то особенное.

– Ну, да. Вообще-то, они практически все мои. Ничего не могу с собой поделать. Люблю такие фильмы.
– Тебе нравятся?
Белла удивленно посмотрела на него, а Эдвард мысленно стукнул себя по затылку. Если что-то и напоминало ей другого его[i], так это именно немое кино. Он вспомнил, как она прислала ему очередное письмо, в котором написала: [i]«Знаешь, что? А фильмы теперь разговаривают», и не смог сдержать улыбку. В одном из своих первых писем девушка писала ему, что хочет найти один из таких фильмов.

Но если она не желает смотреть «Титаник», потому что он напоминает ей о нем, то немое кино тоже будет ей не по душе.

Если бы она знала, что он это и есть он, она бы захотела.

Предательская мысль заставила его отвести взгляд и потереть затылок.
– Ммм.
Эдвард мог представить себе этот разговор.
– Угадай, кто? Знаю, что выгляжу семнадцатилетним, но на самом деле мне больше ста. Помнишь, когда я сказал тебе не стоять над моей могилой и не плакать, потому что меня там нет, и что я не умер? Я на самом деле имел это в виду. – Да, пройдет просто отлично. Ты сначала закричишь, а потом упадешь в обморок? Или закричишь и убежишь? Прошлой ночью мысль о том, чтобы изменить ее, если она будет при смерти, казалась здравой, но сейчас, когда с ней все в порядке, эта мысль казалось ему ужасной. – Желание изменить ее? О чем ты вообще думал? Ты никогда этого не сделаешь. Ты просто свихнулся.
Еще более предательские мысли, вертевшиеся у него в голове с утра, снова стали давать о себе знать.

Лучше спроси у нее, почему ваша семья не поплыла на Титанике. И как будет проходить этот разговор?

Эдвард услышал глубокий вдох Беллы, что заставило его выйти из своего замешательства. Она стояла у коллекции немого кино, закусив губу. Казалось, что девушка спорит сама с собой. Дважды она пыталась поднять руку, чтобы взять фильм, но снова опускала ее.
– Ты думаешь… думаешь, мы сможем это посмотреть?

Эдвард замер, будучи не в состоянии говорить. Три голоса, раздавшиеся в его голове, в унисон кричали ему два слова: «Ответь ей!», призывая выйти из ступора, а Таня добавила: «Идиот».
– Ага, то есть, да… Конечно. Если ты хочешь. Все, что ты захочешь.
Отвечай ей быстрее, сын, – посоветовал Карлайл.
Эсми радостно вздохнула.
Таня рассмеялась и снова назвала его идиотом.
– А, вот и закуски, – пробормотала Эсми.

Эдвард закатил глаза, а Белла открыла рот от удивления. Карлайл, Эсми и Таня вошли в комнату вслед за Эсми, неся в руках то, что назвали «закусками». У них были не только поднос с нарезанными и разложенными пирожными и большая миска попкорна, но и еще три разных одинаково больших миски с чипсами, два вида соусов, ваза с фруктами, поднос с сыром и крекерами, и целый кувшин лимонада. До сегодняшнего дня никакая еда, которую Эсми регулярно закупала каждую неделю, чтобы заботливо создавать видимость обычной семьи, не достигала их дома – что-то раздавалось нуждающимся, но большая часть просто выбрасывалось. Видя, как Таня наслаждается готовкой еды для Беллы и Чарли, и тем более, с каким удовольствием они ее едят, Эсми тоже захотела воспользоваться возможностью приготовить что-нибудь для Беллы. Но вот только она немного перестаралась.

Слишком?

Эдвард потер переносицу и покачал головой. Поставив миску с едой на стол, Таня попрощалась, сказав:
– У одного из офицеров день рождения. Хочу отнести пару тарелок с печеньем в полицейский участок, пока дождь не возобновился.

Кстати, о дожде, Эдвард. Ты заметил, что ты весь мокрый? Твои волосы и одежда мокрые насквозь.

Мысли Тани Эдвард услышал в своей голове в то же время, когда вампирша произнесла вслух:
– Эдвард, почему бы тебе не устроить Белле экскурсию по дому? Ты должен показать свое пианино.
Белла удивленно посмотрела на Эдварда.
– Ты играешь… Ты играешь на пианино?
– Ну, да. Немного.
Эсми сначала потрепала его по волосам, а затем пригладила их.

– Немного? Белла, не слушай его. Он слишком застенчив, чтобы признать свой талант.
В этом не было сомнений. По каким-то причинам, Эдвард говорил себе, что семья ненавидит его. Почему матери так гордятся и хвастаются своими детьми? Его человеческая мать делала то же самое при Карлайле, что сейчас делала Эсми при Белле.

Через пару секунд он осмелился взглянуть на Беллу. До этого утром он говорил, что приехал из Чикаго, сейчас сказал, что любит немое кино, фильмы которые были изобретены еще за восемьдесят лет до его рождения, а его родители и Таня принесли столько еды, что хватило бы накормить половину школы, не говоря уже о них двоих. Теперь еще про игру на пианино. Белла была очень умной, и он знал это. После того, что уже произошло между ними, Эдварду пора открыть ей возможность чего-то такого, что считалось невозможным, но, по факту, было реальностью. Ему пора бы уже сказать ей правду, ведь она все равно скоро все поймет сама. Ведь не может быть так много общего, так много связывающего двух не связанных между собой людей, живших с разницей в поколения. Сколько минут ей понадобится, чтобы убежать от него с криками, как только она осознает правду? Минуты? Секунды? Испугается ли она его настолько, что просто не сможет даже убежать от него с криками, а просто замрет на одном месте?

Прекрати, Эдвард. – С другой части комнаты Таня зло смотрела на него, скрестив руки на груди. – Мне не надо уметь читать мысли, чтобы знать, о чем ты думаешь. Все, что делало тебя тобой раньше, делает тебя тобой и сейчас. Ты это то, что она хотела тогда и хочет сейчас. Дай ей шанс. – Прекрасная улыбка расплылась по лицу Тани, и Эдвард увидел и услышал, с какой глубокой любовью и нежностью она отзывается о его суженой. – Она дочь своего отца.

– Почему бы тебе не выбрать фильм, пока я сбегаю наверх и переоденусь? – предложил Эдвард. – Я быстро.
Белла кивнула и вновь обратила все свое внимание на коллекцию фильмов. Желая вернуться к своей Белле, как можно быстрее, Эдвард побежал вверх по лестнице, сохраняя человеческую скорость только до тех пор, пока оставался в поле зрения девушки, и, подтверждая свои слова, вернулся к ней через минуту.
– Выбрала?

Удивленная Белла подпрыгнула, когда его голос раздался прямо за ее спиной. Она посмотрела на юношу, а потом на лестницу.
– Это было быстро.
Эдвард едва не оторвал себе руки. Как он мог так сглупить? Человек не смог бы подняться к себе в комнату, переодеться и спуститься обратно за такое короткое время.
– Я просто натянул постиранную одежду из сушилки.

– Вот как. – С выражением сомнения на лице Белла повернулась обратно к видеотеке и выбрала коллекцию фильмов Чарли Чаплина, Бастона Китона, Монти Бэнкса, Оливера Харди и Стэна Лорела.

Наблюдая за тем, как девушка пробегается взглядом по обложке, Эдвард видел, что его Белла не читает описание четырех фильмов на этом DVD; ее взгляд был сосредоточен на годе, указанном на обложке: тысяча девятьсот семнадцатый. Она, не мигая, уставилась на цифры. Хотя дата на обложке значилась как тысяча девятьсот семнадцатый год, самый старый фильм датировался тысяча девятьсот шестнадцатым; остальные же три были сняты в промежутке между двадцатым и двадцать девятым. Ему следовало знать – три из них он лично видел в театре с Карлайлом или с Карлайлом и Эсми, а самый старый, согласно воспоминаниям Карлайла, смотрел сам. Эдварду стало стыдно, что он, скорее всего, смотрел его сам, и, возможно, даже в том же кинотеатре, пока еще был человеком; просто не мог вспомнить этого.
– Этот очень хороший. Это коллекция их четырех фильмов, – сказал он.

Белла не подняла взгляд сразу же, но когда сделала это, то ужасно было видеть боль в ее глазах, и Эдвард снова обнял ее, бережно прижав голову девушки к своей груди.
– Мы можем не смотреть его, если ты не хочешь. Мы можем заняться чем угодно.
Он ощутил, как она сжимает ладони, сгребая в кулаки ткань его рубашки.
– Нет, – решительно заявила она. – Нет, я хочу.

Его Белла не отступила от него ни на шаг, и он запустил пальцы в ее волосы, автоматически ища короткую прядь, с которой она так часто играла у него на глазах. Эдвард почувствовал, как Белла сначала напряглась в его объятьях, а затем расслабилась и спросила:
– А может… Может сначала ты сыграешь для меня?

Его Белла отняла голову от его груди и заглянула ему в лицо своими прекрасными шоколадными глазами, и Эдвард пропал. Если бы она попросила его переплыть через Атлантический океан и украсть для нее драгоценности Английской короны, он был бы рад это сделать. Черт, он бы сгонял в Париж и украл портрет Мона Лизы. На всякий случай.
– Твое желание – закон для меня.

Относительно игры на пианино для своей суженой Эдвард мог предвидеть только одну проблему: сначала ему придется отпустить ее, а он очень-очень не хотел ее отпускать.
Никогда.
Белла тихо рассмеялась и, покраснев, отошла от Эдварда. Она выглядела счастливее, чем когда-либо.
– Давай сюда, моя милая Белла. – Он кивнул головой и указал рукой в сторону музыкальной комнаты.

Прежде чем Эсми принялась за реконструкцию дома, на первом этаже было семь больших комнат; и это не считая комнаты для прислуги. Только комната, которая стала библиотекой, осталась после переделки на том же месте, что и в оригинальной планировке. Остальные стены были снесены, чтобы переделать их в (неиспользуемую до недавнего времени) кухню, столовую, видео-комнату и комнату для музыки. Раздвижные двери соединяли комнаты между собой, позволяя открывать их так, чтобы могло получиться одно огромное общее пространство. Но в то же время их можно было закрыть, чтобы создавать иллюзию уединения.

Видео-комната прилегала к музыкальной, и Эдвард повел Беллу из одной в другую. Стены в этой комнате были немного темнее, чем в предыдущей, но все равно в теплых бежевых тонах. Антикварная мебель была глубокого винного цвета, пол покрыт приглушенным золотистым тоном, а занавески того же цвета, что и в остальных комнатах первого этажа. В углу комнаты стояло его детище.

Это была его сокровенная мечта (одна из многих), которая стала реальностью. Испугавшись, что Белла может сесть в одно из кресел, расположенных по всей комнате, Эдвард положил руку ей на спину и мягко провел к пианино. Он хотел, чтобы она сидела рядом, пока он будет играть для нее.

Когда они садились, Белла закусила губу, а затем облизала их. Увидеть это стало воплощением еще одной мечты Эдварда и заставило вампира некомфортно поерзать на скамейке. А звук ее учащенного сердцебиения не помогал ему в этом. Он хотел заговорить, но голос его не слушался. Он уже давно жил в мире людей и понимал, как они проявляют возбуждение, и Белла, сидя сейчас подле него, почти прикасаясь к нему, подавала ему все возможные из этих знаков. Ритм ее сердца и распространяющийся запах просто сводили его с ума.
– Что ты хочешь, чтобы я сыграл?

Этот вопрос звучал вполне невинно, но он сразу вспомнил, как этим утром в гостиной Белла, сидя перед ним и держа его ладони в своих, спросила его о том, знает ли он, чем бы им сегодня заняться. Имела ли она хоть какое-нибудь представление о том, что творится у него в голове, когда она спрашивает о таком?
Она, должно быть, поняла, ведь это заставило ее покраснеть.

Или она покраснела, потому что тоже об этом подумала?

Эдвард практически простонал, снова поерзав на месте. Теперь ему было не только некомфортно; вид Беллы, которая садится ему на колени, а он показывает ей, что хочет от нее, никак не покидал его разум, заставляя вампира чувствовать себя болезненно неудобно. А то, что он знал, как приятно держать ее в своих руках, только усиливало пытку. Он даже не знал, что можно найти что-то более идеальное.

– Все, что угодно. Все, что тебе нравится, – ответила она.
Все девяносто с небольшим лет музыкальной истории пролетели у него в голове, но он хотел что-то особенное, что-то из ее времени, ее мира. Что-то, что она узнает. Что-то, что она будет слышать снова и снова, и это будет напоминать ей о нем каждый раз. Что бы ни приходило вампиру на ум, все было близко к тому, что он хотел сказать ей. Так много песен, и все пытаются сказать об одном и том же, но ни одна из них даже близко не выражала все сразу.

Каллен мог бы сыграть «Мое сердце не перестанет биться». Белла прислала ему слова этой песни, и они практически идеально подходили под их ситуацию, но девушка сказала, что ей больше не нравится «Титаник». Если бы Свон сказала, что ей больше не нравится этот фильм из-за того, что он напоминает ей о другом Эдварде, то песня стала бы еще большим напоминанием.

За прошедшие два или три десятка лет были написаны сотни песен о любви. Определенно одна из них сможет выразить то, что он хочет сказать. Было так много вещей, которые Эдвард отчаянно хотел поведать Белле, но его мир был полностью пропитан ложью и секретами. Врать было несложно. Люди редко заглядывают достаточно глубоко, чтобы увидеть правду, даже если дело касается отношений с другими людьми. Что выходит на поверхность, что становиться важным: суеверия, недалекость. Редко, даже если это и происходит, часто ли люди оборачиваются, чтобы понять, что было правдой, а что нет.

За время своего существования Эдвард сотни раз лгал и стал в этом практически профессионалом. Иногда ему становилось так скучно, что он просто хотел сказать правду, чтобы проверить человеческую реакцию. Но это было до того, как он встретил Беллу. Думая об этом, он мысленно выбрал песню и заиграл.

Я хотел бы прожить жизнь по-иному
И сбросить груз с моей груди.
Жить надоело…
Мне есть в чем признаться,
Пока я руки не запятнал в крови
От всей правды, которую я сказал.
Я честен, я клянусь,
Думаешь, я закрыл на все глаза, неправда,
Я нахожусь на срыве, так что

Скажи, что ты хочешь услышать
Что-то, что напоминает о тех годах.
Как надоела вся эта фальшь!
Поэтому я выдам все свои секреты…
На этот раз я обойдусь без оптимального решения.
Мне даже все равно, если критики никогда не врубятся.
Я собираюсь раскрыть все свои секреты…

Боже мой, удивительно, как мы продвинулись,
Как будто мы следим за звездами.
Каждый день новые сплетни,
Кто какие машины водит.
Все проблемы мы могли бы разрешить.
При приятных обстоятельствах
Просто писать это в песнях,
Выпускать альбомы, хотя
На самом деле мне не нравится моя песня, нет, так что

Скажи, что ты хочешь услышать
Что-то, что напоминает о тех годах.
Как надоела вся эта фальшь!
Поэтому я выдам все свои секреты…
На этот раз я обойдусь без оптимального решения.
Мне даже все равно, если критики никогда не врубятся.
Я собираюсь раскрыть все свои секреты…

О, я безрассуден и бесстыж,
Я не могу упрекать свою семью,
Просто не дай мне пропасть,
Я расскажу тебе все…

Скажи, что ты хочешь услышать
Что-то, что напоминает о тех годах.
Как надоела вся эта фальшь!
Поэтому я выдам все свои секреты…
На этот раз я обойдусь без оптимального решения.
Мне даже все равно, если критики никогда не врубятся.
Я собираюсь раскрыть все свои секреты…

Скажи, что ты хочешь услышать
Что-то, что напоминает о тех годах.
Как надоела вся эта фальшь!
Поэтому я выдам все свои секреты…
На этот раз я обойдусь без оптимального решения.
Мне даже все равно, если критики никогда не врубятся.
Я собираюсь раскрыть все свои секреты,
Все свои секреты, все свои секреты…

Эта песня, как казалось Эдварду, наиболее точно описывала его прошлую жизнь. Ту двойную жизнь, которую он вел за прозрачным занавесом. Стены, которые он впервые хотел разрушить из-за прекрасной, удивительной девушки рядом с ним. Если первая песня описывала, на что была похожа его реальность, то следующая отражала то, какой он хотел видеть свою жизнь.

Сижу, измученный и уязвленный,
За этим старым пианино,
Изо всех сил пытаясь поймать мгновение
Этого утра, но не получается,
Потому что бутылка водки
До сих пор гудит в голове,
Да еще кошмары про какую-то блондинку,
Что до сих пор спит в моей постели,
Пока мне снятся фильмы, которые
Не снимут про меня, когда я умру.

Просыпаюсь, сжав волю в кулак,
Утро начинается французским поцелуем,
А в голове какой-то оркестр
Непрерывно играет собственный марш,
Пока мы с тобой говорим обо всем,
Во что мне отчаянно хочется верить,
О любви, о правде,
О том, что ты значишь для меня,
А ведь правда в том, детка,
Что мне нужна только ты.

Я хочу уложить тебя в постель из роз,
Потому что сам этой ночью
Сплю на постели из гвоздей,
Я хочу быть так же близко к тебе,
Как Святой Дух,
И уложить тебя в постель из роз.

Я очень далеко, и каждый мой шаг -
Еще один на пути домой,
И каждый вечер я готов платить
Целое состояние, по одной монетке,
За телефонные звонки.
Часто времени не хватает
Или линия перегружена,
Но когда птичка, живущая в проводе,
Перенесет меня к тебе на своих крыльях,
Я просто закрою глаза и прошепчу:
«Детка, слепая любовь существует».

В баре отеля не осталось
Похмельного виски,
Парик бармена съехал набок.
И она строит мне глазки,
А я, может, и сказал ей «да»,
Но смеялся так, что чуть не умер...

И когда ты засыпаешь,
Знай, я буду думать о тебе,
Пока моя госпожа снова зовет меня
В лучи своих софитов.
Эту ночь я проведу не один,
Но ты же знаешь, это не значит,
Что мне не одиноко,
Мне нечего тебе доказывать,
Ведь только за тебя я готов умереть.

Как только пальцы Эдварда в последний раз коснулись клавиш, а последние звуки стихли, он услышал вздох Беллы. Слезинка выкатилась из ее глаза и стекла по щеке. Зачарованный напоминанием о том, что она человек, Каллен проследил глазами дорожку слезинки, прежде чем нежно стереть ее пальцем, не дав упасть. Так же, как и его Белла, слеза была теплой. Как и всегда, девушка не отстранилась от его холодного прикосновения. Будучи не в состоянии прекратить прикасаться к ней и убрать руку прочь, Эдвард провел пальцами вдоль ее челюсти, а затем опустился на шею. На секунду глаза Беллы медленно закрылись, и она сглотнула. Каллен чувствовал, как мышцы горла девушки прокатились под его рукой. Открыв глаза, Белла посмотрела на него так, словно могла видеть его душу. Что если она поймет, что у него ее больше нет?

Эдвард почувствовал, как Свон передвинулась в его направлении, но не мог заставить себя поверить в это… Она не могла… Она просто… Она не может…
Даже после того, как Белла медленно сократила всякое пространство между ними, придвинувшись к юноше вплотную, закрыв глаза и не открывая их, Эдвард не мог позволить себе поверить…

Тепло ее дыхания окутало его на две мучительно долгие секунды, прежде чем ее губы сделали это. Она поцеловала его. Она, его суженая, его Белла… поцеловала его.
Ее рука поднялась к его лицу и проделала тот же путь, что и его пару секунд назад, прежде чем продолжить двигаться и запутаться в волосах на его затылке.
– Эдвард…

Когда Белла произнесла его имя, ее дыхание, такое приятное и теплое, лизнуло его кожу, и Эдварду показалось, что своим поцелуем девушка вдохнула в него жизнь, которой там так давно не было. После одного легкого поцелуя, едва задев его губы своими, Свон начала отстраняться.

Потеря ее тепла была просто болезненной. Впервые Эдвард почувствовал холод своего собственного тела, поежился и потянулся к ней, словно мотылек, которого манит пламя горящей свечи. Прежде чем девушка смогла отстраниться от него больше, чем на дюйм, Эдвард поднял руки, обхватил ее лицо и притянул Беллу обратно к себе.

Их губы снова встретились, на этот раз с настоящей силой… с его инстинктом держать все под контролем и ее подчинением. Спустя столько лет опытов и фантазий, которые проносились в его голове и которые он пытался блокировать, Эдвард точно знал, что делает, и каким должен быть поцелуй. Но ничто не могло подготовить его к тому, каким окажется реальный опыт.

Каллен почувствовал, как Белла вздохнула и расслабилась в его объятиях, а ее губы растянулись в улыбке. Не было слов, чтобы описать все эмоции, которые накрыли их. Их губы продолжали двигаться вместе, ее теплые и мягкие, его холодные и твердые. Девушка отстранилась на пару миллиметров, и Эдвард чувствовал ее дыхание, пока его губы совершали то же путешествие, которое раньше проделали его пальцы.

Белла провела руками по его спине, что заставило Эдварда простонать у ее челюсти, прежде чем уткнуться лбом в ее плечо и передохнуть. Он сглотнул заполнивший его рот яд, пытаясь успокоиться.
– Ты хоть понимаешь, что делаешь со мной?
Она усмехнулась, поигрывая с его волосами.
– Думаю, что у меня есть пара идей.

– Нет, ты даже не представляешь. – Он поднял голову, чтобы взглянуть на нее. Ее лицо раскраснелось, губы припухли, а зрачки были слегка расширены. Губы его возлюбленной были припухшими от его поцелуев, и он заворожено провел по ним пальцами. Белла поймала кончик его пальца между губами, что заставило его простонать. Это заставило Эдварда подумать о вещах, которые он не мог позволить себе сделать с его хрупкой Беллой без риска для девушки. Ему нужно было быть очень и очень осторожным. Он вздрогнул от того, как легко он мог… Он не мог позволить себе думать об этом. Не прямо сейчас. Сейчас был самый счастливый момент в его жизни, и он не мог позволить себе все это разрушить. Он не навредит ей. Они впервые поцеловались, и он не причинил ей вреда. Если ее раскрасневшиеся щеки и ускоренное сердцебиение не были доказательством ее наслаждения их первым поцелуем, то этим доказательством был ее запах.

Ее запах…
Ее запах не помогал Эдварду мыслить здраво; не думать о вещах, сопряженных с риском. Несмотря на то, как сильно вампир хотел остаться с ней здесь, а еще лучше отнести ее наверх в его комнату и продолжить их занятие в более интимной обстановке, где он мог бы уложить девушку на кровать и… Он не может так рисковать. Безопасность его Беллы была превыше всего. Он должен был сохранять контроль над собой, но Эдвард боялся продвигаться слишком быстро. Маленькими шажками. С этим он справится, но только маленькими шажками.
Пытаясь успокоиться, Эдвард немного отстранился от Беллы и поднял ее руку, улыбнувшись тому, как она немедленно сплела их пальцы вместе. Он поцеловал каждый суставчик ее кисти.
– Хочешь поставить фильм?

Она улыбнулась и кивнула.
Они вернулись в медиа-комнату, и Свон присела на диван, пока Эдвард ставил диск.
– Первый фильм самый старый. Но он снят в тысяча девятьсот шестнадцатом году, а не в семнадцатом, как написано на обложке. – Он замолчал и посмотрел на нее. Девушка сделала глубокий вдох и закусила губу. – Он называется «Легкая улица», – продолжил Каллен. – Это фильм с Чарли Чаплином. Он идет примерно двадцать минут.
– Двадцать минут?

– Вообще-то, девятнадцать.
– Они снимали фильмы продолжительностью всего девятнадцать минут? Зачем это было делать?
Эдвард рассмеялся.
– Больше времени тратилось на то, чтобы доехать до театра, чем посмотреть фильм.
Эдвард пребывал в восторге от того, что его Белла захотела посмотреть с ним немое кино. Словно она хотела разделить с ним его прошлое. Теперь они живут в ее мире, но таким способом Эдвард мог провести ее в свой. Он сможет показать ей свой мир, каким тот был раньше, когда юноша еще был жив. Показать мир, каким он был, когда он влюбился в нее впервые.

– Раньше поход в кино был совсем другим.
– Конечно. Серьезно, девятнадцать минут? Не удивительно, что они стояли меньше доллара.
Он рассмеялся еще сильнее.
– Думаю, что ты окунулась слишком далеко в прошлое. В это время оно стоило уже больше доллара. Иногда показывали даже блокбастеры, особенно в хороших кинотеатрах.
– Блокбастеры? В немом кино были блокбастеры?
– Конечно. А ты что думала, что только сейчас были эксклюзивные фильмы?
– Ну… вообще-то… да.

Каллен сел рядом с Беллой, а она придвинулась к нему поближе, взяв одно из брауни (шоколадное пирожное), которые принесла Эсми. В этом нет никакого сомнения. Раньше он сильно ошибался. Это был рай для вампира.
– Подумай об этом. У тебя есть фильмы. У тебя есть телевизор и интернет. Все, что у нас… то есть у них было – это фильмы. Ты можешь представить, как много эти кинокартины значили для людей? Они были подобны магии.

– Я никогда… Я никогда об этом не думала. Думаю, я просто… Фильмы просто… Ну, то есть, они ведь просто фильмы. Они не так важны. Я думала, что мы используем их, дабы просто скоротать день. Но если они так важны, то почему были такими короткими?
– Просто эти были короткими. Так же существовали и длинные фильмы. Как и сегодня, много фильмов было длительностью более двух часов. Поход в кино был более важным событием, чем теперь. Кинотеатры выступали местом действия. Мы… кто-то мог провести в кинотеатре больше четырех часов. Там были конферансье и перерывы. Там так же рассказывали новости. Во время войны было много патриотичных фильмов. Еще они показывали мультфильмы. А в то время, когда меняли колеса с пленкой, певцы приглашали всех присоединиться и подпевать им.
Он видел, что Белла пыталась не рассмеяться.

– Подпевать?
– Да, подпевать. Думаешь, это смешно?
– Ммм. – Ее плечи начали трястись. Белла пыталась не смеяться, но у нее это плохо получалось. Эдвард рассмеялся вместе с ней. Подпевание – это было очень глупо, но довольно смешно.
Когда начался фильм, Белла перестала смеяться и погрузилась в свои мысли, вероятнее всего думая о другом Эдварде. Было больно видеть ее такой.

Что я сделал, чтобы заслужить такую, как она? Как получилось так, что она снова в меня влюбилась?

Эдвард провел рукой по ее щеке, обняв девушку.
– Эй, это ведь должна быть комедия.
Белла грустно рассмеялась и прислонилась к Эдварду, опустив голову ему на грудь.
– Это – Чарли Чаплин, – объяснил он. – Он был просто невероятен. Настоящая международная суперзвезда. Он был Брэдом Питтом начала двадцатого века.
Кино шло, и Каллен чувствовал, как Белла смеется над выходками персонажа Чарли Чаплина. Над бродягой, который упал с лестницы после того, как уронил коробки со своими штанами, и вручил их обратно проповеднику.

– Одна из самых хороших вещей в немом кино – это то, что тебе не надо молчать. Люди в зале могут разговаривать со своими друзьями, потому что нельзя прервать ни один диалог.
Белла улыбнулась и придвинулась еще ближе.

– Тебе нравится?
– Ммм, – она снова рассмеялась, когда Бродяга смеха ради ударил по голове парня, который выходил из полицейского участка в новой униформе с надетой задом наперед фуражкой, и нокаутировал его.

Прежде чем начался второй фильм, через комнату к лестнице прошел Карлайл, делая вид, что собирается уже ложиться спать. Якобы доктор Каллен заглянул в комнату, чтобы еще раз сказать Белле, как он рад, что она к ним приехала.

Эдвард с Беллой болтали и смеялись над еще тремя фильмами, но вскоре после второго фильма Белла стала зевать. Это было неудивительно, ведь Эдвард знал, что прошлой ночью девушке практически не удалось поспать, потому что ее будили каждые два часа. В конце четвертого фильма Эдвард почувствовал, как она потяжелела, а дыхание стало более размеренным.
Белла уснула. Она, человек, уснула, прижавшись к нему, вампиру. Это было просто невероятно, но было правдой. Несмотря на весь здравый смысл и инстинкт самосохранения, которые должны были говорить девушке бежать от Каллена как можно дальше, ее доверие к нему было абсолютным.

Спрятавшись за деревьями, Эдвард практически каждую ночь слушал ее сонное дыхание, но впервые она спала рядом с ним. Это было просто потрясающе.
Желая создать ей наибольший комфорт, Эдвард осторожно скользнул рукой ей за спину и под колени, а после аккуратно поднял и бережно понес наверх.
– Эсми, Карлайл, помогите мне, – тихо позвал он.

Эсми, притворявшаяся, что занята на кухне, через секунду оказалась рядом с ним вместе с Карлайлом. Работая в больнице в основном в ночные смены, Карлайл уже привык к виду спящих людей, но Эсми испытывала благоговение.
– Она уснула, – удивленно выдохнула она.

Сон – это то, чему они очень завидовали. Сами они спать не могли, поэтому это казалось им чем-то волшебным. Конечно, все они спали, когда были людьми, но после обращения человеческие воспоминания стираются, и естественная потребность во сне была чем-то, что они не могли вспомнить, поэтому так ценили.

Эдвард, имея возможность слышать человеческие сны, пребывал одновременно в замешательстве и восхищении от их содержания. Некоторые сны имели смысл. Он мог проследить логику в череде бессмысленных картинок и образов. Но другие… Другие не поддавались никакому объяснению.

В первую ночь, когда Каллен сидел на дереве перед домом Свонов, то надеялся, что когда Белла уснет, то он сможет услышать ее сны, но не смог. Во сне его Белла была также молчалива, как и пока бодрствовала.

– Я хочу уложить ее на диван в своей комнате, но у меня нет ни подушек, ни одеял.
Эсми и Карлайл побежали вперед, и к тому моменту, когда Эдвард поднялся в свою комнату, его черный кожаный диван было не узнать. На нем лежали тонкие простыни из египетского хлопка, заботливо подоткнутые вокруг диванных подушек, мягкие и пушистые пуховые подушки и легкий плед из гусиного пуха. Теперь его диван выглядел как кровать пятизвездочного отеля. Упоминания о его прошлой человеческой жизни, которые могла бы заметить и узнать Белла, исчезли из его комнаты: рисунок, который она сама для него нарисовала, и фотография «White Sox» с Супер-кубка две тысячи пятого года, которую ему подарили на сто восьмой день рождения.

Эдвард аккуратно уложил девушку на диван и укрыл пледом. Белла тихо вздохнула, когда ее голова коснулась подушек. Заворожено Каллен смотрел на нее целую минуту, прежде чем почувствовал в своей комнате новые запахи: ваниль и лаванда. Дело рук Эсми, без сомнений. Эдвард мысленно поблагодарил ее.

Наблюдать за спящей Беллой было просто невероятно. Эдвард мог смотреть на нее и не бояться, что его поймают. Он мог часами снова и снова шептать ей, как сильно ее любит. Мог слушать ее дыхание и сердцебиение. Мог запомнить самую мельчайшую ее деталь, линию ее челюсти, изгиб бровей, ее расслабленные пальчики и то, как ее волосы усыпали подушку. Наблюдать за ее сном – было словно наркотик, и он слишком быстро на него подсел.

Каллен начал тихонько напевать Белле мелодию, которая только что пришла ему в голову. Прошло так много, слишком много, времени с тех пор, как он что-нибудь сочинял. Новая песня. Колыбельная. Колыбельная Беллы. Она сама пришла ему в голову, и вампир продолжал тихо напевать ее, слыша одобрения Эсми и Карлайла. Он лишь однажды наслаждался написанием музыки, но сейчас в его голове летало так много мелодий, которые навеял ему ангел, так легко поверивший демону и позволивший себе уснуть рядом с ним. Эдвард удивился, а зачем ему вообще останавливаться. Но потом понял, что раньше у него никогда не было музы в лице спящей рядом девушки.

Спустя короткое время Белла перешла в фазу быстрого сна, и Эдвард заметил, как ее глаза задвигались под веками. Ее щеки раскраснелись, рот приоткрылся, когда дыхание ускорилось, а сердцебиение участилось. Определенно учуяв изменение в ее запахе, Эсми и Карлайл решили сбегать на небольшую охоту. Эдвард знал, что тоже должен уйти. Джентльмен должен уйти. Но он был парализован. Он не смог бы сдвинуться с места ни при каких обстоятельствах. Картины, на которых они с Беллой были вместе, заполнили голову вампира, заставив опустить ладонь на его болезненно твердую эрекцию, отчаянно нуждающуюся в разрядке. Сердцебиение и дыхание его любимой продолжали учащаться, в то время как запах стал еще более интенсивным, прежде чем она вздохнула и улыбнулась, произнося его имя.

Это было уже слишком, и Эдварду пришлось закусить собственную ладонь, чтобы сдержать рвущийся наружу стон, когда он вместе с девушкой достиг такой необходимой разрядки.



Хмммм… Эдвард…

Как обычно, очередной сон ускользнул, словно вода сквозь пальцы. Белла разочарованно вздохнула, не чувствуя ничего кроме пустоты, как и после любого сна об Эдварде. Он больше не был частью только ее снов, теперь он был и частью ее настоящего. Эта мысль заставила ее улыбнуться. Они снова были вместе. На самом деле вместе. Она так сильно хотела прикоснуться к нему, обнять его, и теперь могла это сделать. Он на самом деле был здесь. Ей было не важно, каким образом, но это произошло. Это было самое важное. Он был здесь.

«Некоторые вещи не нужно понимать, их нужно просто принять».

Разве не это он ей сказал однажды?
Нежный шепот вернул ее обратно в реальный мир, стирая и унося остатки сна. Белла практически проснулась, ее разум стал яснее, и она снова вздохнула. Девушка ошиблась. Во сне она соединила Эдварда Мейсена и Эдварда Каллена в одного человека. Эдварда Мейсена не было рядом с ней; а Эдвард Каллен был.

Белла резко села на кровати, протирая глаза и прогоняя остатки сна. Оглядевшись по сторонам, она на пару секунд пришла в замешательство. Она была не в своей постели, и это была не ее комната. Девушка даже предположить не могла, где находится. Она лежала на черном кожаном диване, превращенным в кровать. В комнате были две стеклянные стены, из которых открывался вид на лес и речку вдалеке. Двор выглядел ухоженным. В глубине леса возвышались горы Олимпийского хребта, которые едва виднелись из-за тумана.
Белла услышала тихий стук в дверь и, оглянувшись через плечо, увидела Эдварда, заглядывающего в дверной проем.

– Доброе утро, спящая красавица.
У Беллы перехватило дыхание от воспоминаний об их вчерашнем поцелуе.

Не могу поверить, что я это сделала. Что на меня нашло? Я даже не подумала об этом, я просто это сделала.

Поначалу она запаниковала, когда Эдвард не ответил на поцелуй, испугавшись, что она все испортила. Но потом он ответил ей и стал целовать, словно…

Словно утопающий, которому не хватало воздуха. И этим воздухом была я.

Она покраснела и улыбнулась, глядя на Эдварда. Это был ее первый поцелуй. Лучший первый поцелуй в истории поцелуев.
А затем она уснула. Ну, просто идеально.

Боже, что он обо мне подумал? Кто засыпает после первого поцелуя?

И пока они смотрели фильмы, Эдвард сказал, что ему очень нравится проводить с ней время. Абсолютно идеально.
– Белла, ты в порядке? С тобой все хорошо? Как твоя голова? Болит? Тебе позвать Карлайла?
– Нет. Нет, правда. Я в порядке. Эдвард, прости меня.
Войдя в комнату, Эдвард опустился перед ней на колени; он выглядел взволнованным, и Белла сразу почувствовала себя виноватой.
– За что тебе извиняться? – спросил он.

– За то, что взяла и уснула. Прости меня.
– Ты извиняешься за то, что уснула? С чего это? – он посмотрел на нее удивленно и смущенно. – Ты устала. И поэтому ты уснула.

Словно в доказательство его словам, Белла широко зевнула, что заставило его засмеяться.
– Белла, у тебя сотрясение мозга. Сонливость – это совершенно нормально. Поэтому Карлайл и хотел, чтобы ты осталась дома хотя бы на один день, а может даже на два.
Девушка не чувствовала себя уставшей. Раздраженной от того, что ей пришлось пропустить школу – это да. Теперь каждый ребенок в Средней школе Форкса будет знать, что прошлым вечером Свон побывала в отделении «Скорой помощи». И Белла была рада, что осталась дома.
Ну, или у Эдварда дома.

Она была очень и очень рада тому, что поехала к нему домой.
– Ты проголодалась? Уже почти полдень. Хочешь пообедать?
– После всей той еды, что принесла нам твоя мама? Ты шутишь?

Она прижала ноги к груди и снова оглядела комнату. Стена напротив окна была уставлена стеллажами с музыкальными компакт-дисками и виниловыми пластинками, которая не уступала коллекции дисков внизу, а полка у пола во всю длину комнаты была уставлена старыми, винтажными записями. На полке стояла новая стереосистема, а внизу девушка увидела…
– Что это? Неужели это… – Белла встала и подошла к полке, не веря своим глазам. – Неужели это граммофон?
– Ну… да.

Она посмотрела на Эдварда, потиравшего затылок. Его глаза были зажмурены. Она снова повернулась к антикварному граммофону и опустилась перед ним на колени. Он был сделан из темного дерева с вырезанными вручную розами и серебреной окантовкой. Крышка была приоткрыта, и там находился поворотный механизм с большой и тяжелой на вид кучкой, казалось, что он был готов к проигрыванию очередной пластинки.

– Он работает?
Эдвард не ответил вслух, но кивнул головой, подойдя к Белле.
– Я думала, что музыку они передают при помощи большого рога, – проговорила она.
Потянувшись к шкафу рядом с Беллой, Каллен достал оттуда музыкальный рог. Белла снова посмотрела на антикварный граммофон. Гравировка на небольшой металлической табличке гласила, что граммофон этот называется «Виктрола», а собрали его на заводе «Victor Talking Machine Co» в Камдене, штат Нью-Джерси. Еще там были указаны, как догадалась Белла, модель и серийный номер, но не было даты.

– Он просто прекрасен.
Девушка присмотрелась к записям поближе. Ее сердце болезненно сжалось, а живот скрутило в узел. Она закрыла глаза и дважды сглотнула.
– Дебюсси.

Голос Эдварда был нежным и практически не слышным, но с тем же успехом он мог кричать.
– Это был любимый композитор моей матери.
Конечно же, был.

Слезы подступили, но Белла попыталась их сглотнуть. Было слишком много совпадений, слишком много сходств. Не могло быть так много совпадений между двумя незнакомыми людьми. Белла закусила губу, пытаясь мыслить разумно.
Говорить было сложно; ее горло скрутило спазмом.
– Ты веришь в переселение душ? – спросила она.

Белла заставила себя посмотреть Эдварду в глаза. На его лице появилось выражение боли, когда он покачал головой и ответил:
– Нет.
– А в призраков? Медиумов?
– Нет.

– А ты веришь в сверхъестественное? То, что происходящие вещи просто нельзя объяснить?
– О, да. В это я верю.
Что-то было в его словах, даже не в том, что он сказал, а в том, как он это сказал. Что-то в его голосе выражало тоску, грусть и в то же самое время неимоверное облегчение. Белла все еще продолжала размышлять, пока он несколько раз поворачивал ручку на граммофоне и осторожно опускал иголку на антикварную пластинку. Звук был просто прекрасен. Даже спустя столько лет и запись, и сам граммофон звучали просто идеально. Оба были в идеальном состоянии, словно новые.

Эдвард улыбнулся и протянул к ней руку.
– Не окажите ли мне честь, потанцевав со мной, мисс Свон?
Белла затаила дыхание и даже забыла, что не умеет танцевать, пока предавалась воспоминаниям о своем сне годичной давности. Эдвард не ожидал от нее величественных пируэтов. На нем самом были надеты джинсы и свитер, а не черный фрак.
Это те же джинсы, которые он носил до этого? – мысленно спросила себя Белла.

И когда она посмотрела в его, пусть не зеленые, а карие глаза, и вложила свою руку в его, то весь мир вокруг перестал существовать. Не имело значения, что она не умеет танцевать. Он умел и ловко вел ее по комнате. Вместе они танцевали, пока не кончилась музыка, а Эдвард опустил руки ей на поясницу, спрашивая:
– Готова?
– К чему?
– Держись крепче, – скомандовал Эдвард.
– ААААА! – Белла завизжала и рассмеялась, когда Эдвард опустил ее назад, продолжая держать на руках. Он провел кончиком носа вниз по шее, заставляя девушку почувствовать на своей коже его холодное дыхание, когда поцеловал ее ключицу. Он что-то прошептал ей в шею, но она не поняла ни слова. Прежде чем Белла успела у него спросить, что он сказал, Эдвард снова начал ее целовать, и она забыла обо всем на свете.

От автора:

Как вам понравилось такое времяпрепровождение Эдварда и Беллы? Если понравилась эта глава – дождитесь следующей!
Диск, который смотрели Эдвард с Беллой, – это «Короли фарса». Он доступен на Амазоне, и небольшая его часть есть на Нетфликс. Я посмотрела «Одну неделю» на You Tube. Одни сайты показывают, что фильм «Простая улица» был снят в 1916 году, в то время, как другие пишут, что в 1917. И я не имею понятия, какой из этих годов правда. «Одна неделя» снята в 1920 году, «Танцуя Чу Чу» – в 1927 году, а «Большое дело» – в 1929 году.
Песни, которые Эдвард пел для Беллы – это «Секреты» One Republic и «Кровать, усыпанная розами» Bon Jovi.




Автор: Momatu
Переводчики: лебедь & Deruddy
Бета: LanaLuna11
Почтовый голубь: ♥Sweet_Caramel♥