Я проснулась, как от толчка, и сразу почувствовала, как неприятно липнет к телу пропитанная потом ночнушка. Вздохнув, я обвела комнату взглядом. Прислонённые спинами к кровати, на полу около неё всё ещё сидели мои куклы. Из-за немного приоткрытых створок шкафа вываливалась одежда. На дверной ручке виднелась всегда привязанная к ней маленькая ленточка. Я села на кровати и потянулась, открывая своё окно всему миру, потому что, чёрт возьми, ну что ещё могло пойти не так. Я взяла себе за правило открывать каждую дверь или окно, мимо которых проходила.
В любом случае, мне больше нечего было оберегать. У Чарли, конечно же, было другое мнение. Он всегда наглухо запирал дом. Он оставлял мир снаружи. Меня – внутри. Все окна и двери были закрыты. Он даже заколотил кошачью дверку. На самом деле, странно, что она у нас вообще была. Не то чтобы у нас когда-то был кот. И я, и Чарли – аллергики. Я встала на колени, опёршись локтями на подоконник, и сразу почувствовала, как утренний туман пробирается мне за пазуху и очищает мои мысли. Я встала под душ (странно, знаю). Мне показалось, что, так как я теперь старшеклассница, то должна принимать душ. Не знаю. Глупая логика. Глупая, я в курсе. Я всегда знала, что с моей логикой что-то не так. Когда я вошла на кухню, Чарли в шоке уставился на меня. Чистая. Странно. Я почувствовала дежавю, воспоминание о том, как они с Рене сидели рядом, когда я была совсем маленькой, и всё было так просто, промелькнуло у меня перед глазами. Рене делала апельсиновый сок из настоящих апельсинов, хотя это было совершенно бесполезной порчей всех апельсинов в доме.
Она ставила стаканы перед нами, передо мной и Чарли. И ждала, что мы скажем, как будто она была нормальной домохозяйкой, ожидающей реакции её мужа и дочери на приготовленное блюдо. Мы делали маленькие глоточки. Были вежливы. Выплёвывали мякоть в салфетки. Мы говорили ей, что это самый восхитительный напиток из всех, что нам посчастливилось когда-либо пробовать. И она начинала светиться, как будто дело её жизни наконец-то было выполнено, и возвращалась к давке апельсинов.
День, когда она ушла, был таким же. Она сделала нам апельсиновый сок. И улыбнулась только тогда, когда мы сказали ей, что он великолепен. Чарли не заметил этого, зато я заметила. Раньше она всегда улыбалась.Чарли ушёл на работу. Я всё ещё была слишком маленькой, чтобы оставлять меня дома одну. Я играла с пластмассовой лошадкой, когда она спустилась по лестнице, с волосами, собранными в растрёпанный, неопрятный узел на затылке. Это была не моя мама; её место заняла какая-то странная, новая женщина. Что-то изменило её. Она посмотрела в мою сторону, но быстро отвела взгляд, как будто ей было невыносимо видеть меня. Я позвала её, когда она уже открыла дверь, потому что хотела, чтобы она приготовила мне на обед рыбных палочек. Захлопнутая дверь и затрясшиеся от этого рамки с фотографиями на стенах были мне ответом. Я побежала к окну, чтобы увидеть, куда же она идёт.
Она помахала мне с водительского сиденья. Помахала, а потом прикрыла рукой рот.
Она не вернулась.
- Белли? – Белли. Тьфу.
- Да, прости, - я заметила, что мой голос в последнее время звучит очень странно. Я не слишком часто им пользовалась, и сейчас, когда я хотя бы попыталась, он был скрипучим, как голос зомби. Как у живого мертвеца.
- Вот, - он подал мне сок. Почему люди говорят «вот», когда они что-то дают тебе? В этом нет ни капли смысла.
Летом, я получила машину. Прошла целая вечность прежде чем Чарли отдал мне ключи, даже несмотря на то, что я купила машину на деньги, которые получила за работу летом. Я упаковывала покупки. Большую часть времени это было неплохо. Никто особо не замечал меня, дотрагивающуюся до их еды и переносящую на неё часть покрывающей меня грязи. Единственной проблемой было то, что кое-кто всё-таки замечал. Кое-кто, носящий одно из следующих имён: Джессика, Лорен или Таня. Таня была воплощением веселья. Однажды она разбила все яйца перед тем, как подойти ко мне и поэтому, когда я подняла их, чтобы упаковать, они все вылились на меня, на стойку, на пол и на всю остальную еду. Мало того, что по мне бежали ручейки из сырых яиц, так мне ещё пришлось достать все товары, на которые попали брызги, вернуть их, вымыть пол и вычистить свою стойку.
Но должна отдать ей должное. Это было изобретательно.
За лето, мы должны были нарисовать картины, и рисунки, и всё это дерьмо для своих уроков изобразительного искусства. Я не сделала этого. Ничего из этого. Раньше, у меня не было никаких проблем с выражением своих мыслей на бумаге. Но это лето было хуже, чем любое из предыдущих. А люди говорят, что время лечит. Что ж, они неправы. Со временем всё становится только хуже. Хуже – это неконтролируемые приступы паники, убийственные кошмары и дерьмовое, с какой стороны ни посмотри, существование. Но я, в общем-то, не могла на это жаловаться. Потому что в любом случае я была всему этому виной.
- Не знаю, готов ли я разрешить тебе вести сегодня, Белли, - Белли. Тьфу.
- Я буду в порядке, - пробормотала я, гоняя кусочки тоста туда-сюда по тарелке.
- Просто...я не знаю. Мне было бы спокойнее, если бы я сам отвёз тебя, - я посмотрела ему в глаза. Они были полны грусти, и беспокойства, и всего, во что я превратила его жизнь. Я сделала Чарли этим мужчиной. А когда-то он был таким беспечным. Всё, о чём он думал – это рыбалка, бейсбол и редкие игры в резервации. Сейчас же он превратился в пассивного мужчину, чьи волосы были припорошены ранней сединой, в голосе которого всегда слышались нотки беспокойства.
- Если ты так хочешь, - я вздохнула. Никакой машины. Не худшее из всего, с чем мне сегодня придётся столкнуться.
Чарли высадил меня прямо перед главным входом. Он смотрел, как я захожу внутрь. Как только я переступила порог – я тут же оказалась в одиночестве. Главное здание школы обычно было заполнено новичками, включая первогодков, которые ничего не знали обо мне. И это было на удивление успокаивающе, но я всё равно вдруг поняла, что снова обосновалась в своём убежище – классе изо, моём святилище пастели странного цвета и сломанных карандашей. Первым уроком было как раз изо. И всё было нормально, исключая тот факт, что меня втянули в серьёзный разговор из-за того, что я не сделала задание на лето. Преподаватель уже задумалась о том, чтобы перевести меня на год ниже и пройти предыдущий курс заново, но ей было жаль меня, и поэтому она позволила мне остаться. Дальше у меня были стандартные классы – скучные стандартные классы, на которые я изо всех сил старалась обращать как можно меньше внимания.
О, нет. Физкультура. Я откладывала его, это устрашающее занятие. Для того, чтобы выпуститься, мне нужно было два года физкультуры, поэтому на втором и последнем курсе придётся её посещать. Я пошла на занятие с колотящимся сердцем. Переоделась я в туалете; обычные спортивные штаны и мешковатая футболка – мой выбор. Девочку-булимичку рвало в её кабинке. Джессика Стенли удивила меня. Она стала лидером, управляющим целым отрядом первокурсниц, которые буквально ловили каждое её слово. Она зажгла сигарету. Джессика Стенли. Джессика Стенли зажгла сигарету.
Она даже не заметила, как я прошла мимо неё.
Я первая из девушек зашла в зал. Что, кстати, было совсем нечестно, потому что всё, что делают парни – это переодевают футболку и считают, что это нормально. Я села на задний ряд трибун, молясь о том, чтобы слиться с ними, как хамелеон. Парни играли в баскетбол. Первокурсники, которые были не выше Эдварда в детстве, жались около дальнего баскетбольного кольца, передавая мяч туда-обратно, выпендриваясь друг перед другом. Старшекурсники же по очереди тренировали слэм-данк – те, кто мог. На них были одеты обтягивающие майки, демонстрирующие их мускулы и мешковатые баскетбольные шорты, низко сидящие на бёдрах. Я никого из них не узнавала. Кроме одного.
Эдвард перекидывался футбольным мячом с парнем, имя которого я однажды мельком слышала. Его рука поднималась высоко вверх и вытягивалась, когда он бросал мяч, при этом были видны волосы у него на подмышках и напрягающиеся мышцы. Я задержала дыхание, вдруг осознавая, что он каким-то волшебным образом стал ещё красивее за это лето. В его формах появилась зрелость, она просматривалась даже в одной его фигуре, а его глаза были совершенно ошеломительны. Его глаза всегда были ошеломительны. Не похожи на инопланетянские, как у его девушки. Они были пронзительные и напряжённые. Я всегда могла увидеть светящийся в этих глазах ум. Он никогда не был глуп, как я. И раньше, и сейчас.
Он пытался спасти меня. Пытался спасти меня от самой себя.
- Эдди! – инопланетянские глаза вбежали в зал, преследуемые Джессикой и её группой поддержки. Даже слепой бы понял, что это как социальная лестница. Первой шла самая главная, старшая из них, её блондинистые кудри подпрыгивали на плечах при ходьбе, грудь подпрыгивала под майкой. Следующей шла младшая из них двоих, но которая тоже рассчитывала когда-нибудь стать главной. Две маленьких девочки, неопределённого возраста, шли за ними, с браслетами дружбы на запястьях, держась за руки, как будто они в первом классе. На них были одеты короткие юбки, топы из спандекса и фирменные кроссовки Nike.
На физкультуре.
Ха.
Эдвард улыбнулся и засунул руки в карманы, направляясь к ней. И... доставайте КПК. Мне очень хотелось отвернуться и не смотреть на это, но у меня не получалось. Так бывает, когда видишь ужасную автомобильную аварию – мне было не отвести глаз от них, всасывающих лица друг друга. Так же, как и всем остальным в зале. Когда они оторвались друг от друга, начался урок, и в зал вошёл наш толстозадый тренер.
- Все подходят сюда, сейчас мы будем играть в флаг-футбол! – крикнул он, усаживясь на трибуну.
Сюрприз!
Он бросил на землю коробку с флагами, и в то же мгновение все сломя голову бросились к ним, чтобы заполучить флаги того же цвета, что и их друзья. Так сложилось, что обычно девушки играли против парней, только Эдвард был в команде девушек. Таня заставила его. Это было понятно из-за разочарования в его глазах, когда Таня всучила ему флаг. Его друзья свистели и швыряли свои флаги на землю, наступая на них, будто говоря «подкаблучник!». Таня только хихикнула, и её крест подпрыгивал на её раздражающе большой груди. Я удостоверилась, что стою позади всех, как можно дальше от этой толпы. Я немного присела – у меня был печальный повод, чтобы съёжиться и спрятаться ото всех. Я ещё не упоминала, что Эдвард даже не заметил, что мы с ним в одном классе?
Совершенно не удивительно, что вскоре игра в флаг-футбол превратилась в обычный американский футбол. То есть, парни теперь играли в игру «давайте-ка-проверим-сколько-сисек-мы-сможем-полапать». Наш тренер/учитель расписывал какие-то схемы игры, положив блокнот на свои потные, толстые колени.
Клянусь, вся наша школа – это ходячая ирония. Или сидячая, в случае с мистером Эверхартом.
Парни вдруг оказались слишком близко ко мне, и я отошла назад. Большая ошибка.
- Смотри, куда прёшь, чудачка! – чудачка. Лучшее, что смог выдать мозг Джесс Стенли.
- Прости, Джесс, - пробормотала я с лёгкой ухмылкой, закусывая губу и отсупая в сторону.
- Как ты меня назвала? – она неуклюже шагнула ко мне. Игра остановилась – никто не хотел пропустить такое представление. Джессика была как минимум на три дюйма выше меня, и на тридцать фунтов тяжелее ( она как-то решила присоединиться к девочке-булимичке, но это продлилось только несколько дней, потому что отказаться от своих любимых хорошо прожаренных Twinkies было выше её сил).
- Джессика, - сказала я, глядя на свои ноги. Мои щёки горели. Я почувствовала, как ускоряется моё сердцебиение, и как тяжело я дышу. О, чёрт. Не сейчас. Пожалуйста, только не сейчас.
- Нет. Ты назвала меня Джесс, хамка. Ты знаешь, что никто не называет меня Джесс. Ни сейчас, ни когда-либо ещё.
- Мне жаль.
- Нет, тебе не жаль.
- Правда жаль.
- Ты даже не можешь быть искренней. Ты просто как будто мёртвая. Ты никому даже не нравишься. Почему ты вообще всё ещё ходишь сюда? Ты просто всех раздражаешь. Как паразит. Как таракан, или кто-нибудь ещё такой же противный.
- Мне жаль.
- Нет, тебе не жаль!
Она уронила меня на скрипучий, вощёный пол зала. Я шумно приземлилась прямо на свою задницу, так и глядя в пол. Я свернулась в клубок. Пожалуйста, уйдите, пожалуйста, уйдите, пожалуйста, все, уйдите отсюда. Тренер дунул в свисток и я услышала, как он поднялся. Пол трясся, как будто началось долбаное землетрясение, когда этот мужчина встал.
- Что там происходит? – крикнул он. Его голос был настолько низким, что сотрясал пол так же, как и движения его огромного тела.
- Ммм, мистер Эверхарт, у этой девушки как будто припадок.
Мистер Эверхарт подошёл ко мне – бам, бам, бам! Годзиллаааааа!
- Все отойдите, - приказал он, отдуваясь. Я не поднимала головы, закрываясь руками. Я просто смотрела на пол, пытаясь уговорить себя успокоиться. Просто успокойся, хорошо? Успокойся наконец. Я видела его толстые ноги, почему всё в нём такое толстое?, закрывающие мне обзор.
- Тебе нужна помощь? С тобой всё в порядке? Тебе нужен врач? – я покачала головой, нет. Я просто покачала головой много-много раз. Наверное, я выглядела как сумасшедшая, потому что он сказал, - кто-нибудь может отвести её в медкабинет?
- Я провожу её, - я знала этот голос, просто тогда он был не таким глубоким, как сейчас. Я знала душу того, кому принадлежал этот голос. Настоящую душу, ту, что сейчас скрывалась за маской. Но то, что я знала его, не значило, что сейчас мне нужно на него смотреть. Я так и обнимала голову руками, глядя в пол. На нём была отметина от чьей-то обуви, неровная чёрная линия проходила по его золотой вощёной поверхности, - ты можешь идти? – его голос раздался прямо рядом с моим ухом, и, когда он дотронулся до моего плеча, я очнулась.
Я отшатнулась от Эдварда.
- Не дотрагивайся до меня! – выдохнула я. Все смотрели на меня. Никто не должен смотреть на меня, потому что я невидимка. Невидимка. Я подскочила на ноги. Я не хотела, чтобы кто-нибудь на меня смотрел. Я не могла выдержать взглядов всех этих людей. Не могла выносить того, что они стояли там, осуждая меня, осуждая меня своими тяжёлыми взглядами. Я побежала в туалет. Я забежала в кабинку. Меня вырвало.
Один день прошёл, осталось ещё сто семьдесят девять.