В субботу Драко отправил Уиллу сову с посланием. Он, не выбирая выражений, отменил репетиции, которые должны были проходить два раза в месяц. Все остальное время он в тоске слонялся по Манору, стараясь не сталкиваться с матерью.

В понедельник утром зелье, наконец, выдохлось. Он пытался забыть обо всем, что наговорил Джорджу с Поттером, но все остальные помнили, чему свидетельством стал огромный заголовок в колонке светской хроники «Пророка»: «Драко Малфой и Джордж Уизли покончили со стотрехлетней родовой распрей!»

Проще всего было бы обвинить Уилла, но тот не был светским обозревателем и не писал статью. По всему миру на воле бегали миллионы Уизли (складывалось подозрение, что на колдографии, сделанной из открытого космоса Британия оказалась бы залитой рыжим цветом), и, по прикидкам Драко, какой-нибудь кузен «седьмая вода на киселе» в погоне за четвертью часа славы мог отправить сову в редакцию. В статье не было ссылок ни на одного влиятельного члена обоих родов: говорилось просто об «источнике, связанном с семьей». А уж героев войны наверняка упомянули бы по имени.

Он так сильно нахмурился, что испугался, как бы лицо не застыло в этом положении. А ведь он еще не читал ни одного письма из тех, что притащили совы! Несколько были присланы дальними родственниками, но большая часть, к его изумлению, оказалась от незнакомых колдунов. Он велел Гулли просмотреть письма и доложить, о чем они. Выяснилось, что в основном там поздравления и комплименты. Драко не имел обыкновения интересоваться новостями, которые его не касались, и поздравлять незнакомых людей с тем, что произошло в их личной жизни, поэтому никак не мог взять в толк, с чего это могло кому-то прийти в голову. Но, во всяком случае, вопиллеров с проклятьями не было.

Он как раз собирался на работу, когда сова принесла письмо с официальной печатью Азкабана. В нем не было ни единого слова: просто большая черная точка в центре пергамента. Это означало, что Драко исключен из рода. Только вот у Люциуса больше не было такой власти. Драко постарался припомнить хорошенько, но получилось, что это первое письмо, которое он получил от отца. Черная точка. Это вам не привет передать. Он смял пергамент, но тут его осенило: Люциус не мог никого лишить прав, а вот Драко, как глава рода, мог. Он разгладил пергамент и отправил его обратно в Азкабан.

Он шел по гостиной к камину, когда его окликнула матушка. Она сидела на диване и, улыбаясь, изучала длинный свиток.

— Дромеда мне ответила, — сказала матушка. У нее был такой счастливый вид, что, казалось, она вот-вот расплачется. Драко стало неловко.

— И что она пишет? — спросил он, стараясь избавиться от слюнявого чувства, которое в последнее время то и дело к нему подкрадывалось. Драко от природы не был добрым волшебником, но в последнее время люди стали как-то путаться. Временами ему хотелось учинить гадость просто, чтобы доказать, что они ошибаются, но тогда он лишился бы новых друзей и, возможно, будущей невесты, и оказался бы там, откуда начинал. Гадость того не стоила. Ну, почти.

Матушка протянула ему пергамент, и он проиграл битву с неподобающими чувствами. Андромеда писала о том, что случилось с тех пор, как они расстались. Тон был такой, словно матушка уезжала в длительный отпуск. Ни в одном слове не чувствовалось обиды. Матушка, видимо, как-то сумела извиниться, потому что из письма было ясно, что Андромеда ее простила.

Она рассказывала о своем маленьком внуке и о том, как ей хочется познакомиться с Драко. Похоже, матушка ей тоже много чего понаписала: тетка радовалась, что Драко работает у сестры Олимпии и ухаживает за Гермионой, которую она помнила по Ордену, и поздравляла сестру и племянника с окончанием распри с Уизли. Андромеда и так претендовала на звание «Лучшая тетушка в мире» просто потому, что не была Беллатрикс, но, похоже, твердо решила звание оправдать. Он вернул свиток матери, и та скатала его на коленях.

— Отличные новости. Когда мы встретимся, надо будет сделать новую колдографию.

— Может, вам начать новый альбом? — спросил он. Потому что в старом имелась Белла. — Кстати, я тут исключил отца из рода.

— Вот как? А почему?

Матушка не была расстроена, но слегка удивилась.

— Он пытался исключить меня, так что я ответил тем же.

Проще простого. И говорить не о чем.

— Думаю, все честно, — мгновение поразмыслив, заключила матушка. Он кивнул и снова двинулся к камину.

По мнению Драко, в чем чистокровная знать не ошибалась, это в том, что такое «честно». Око за око, и не рассчитывай, что кто-то станет охать над твоей окровавленной глазницей, если начал первым. Скажи он такое Гермионе, та стала бы рассуждать, что таким образом можно ослепить весь мир. Поэтому он ей говорить не собирался. Он не обязан во всем с ней соглашаться.

* * *
На Диагон-аллее он снова наткнулся на странных людей, которым он почему-то нравился, и подумал — уж не эти ли бездельники посылают ему сов? Он, как обычно, старался не отводить глаз от мостовой, но все равно чувствовал на себе чужие взгляды. Взгляды не были злобными, но приветливыми их тоже назвать было нельзя. Внезапно он понял, что незнакомые люди смотрят на него, словно на второстепенного героя Войны: не с благоговением, полагающимся Золотому трио, но с похожей смесью любопытства и восхищения.

Именно о таком он когда-то мечтал, но на самом деле ощущение было странное. В «Вороне» эти мысли сразу же вылетели у него из головы. После истории с Задушевным зельем он еще не разговаривал с Бьянкой и не знал, как пойдет разговор. Ему не хотелось обсуждать ночевку, но он понимал, что ей наверняка захочется. Он занял место за стойкой рядом с ней и приготовился к неизбежному.

— Драко, прости за зелье.

Бьянка сразу приступила к делу. У нее был умоляющий вид, и он знал, что она говорит правду.

— Мне не следовало позволять Уиллу вмешиваться, но мы видели, что вам надо выговориться, и нас страшно раздражало, что вы ведете себя, словно вам все равно. Мы правда хотели вам помочь.

Драко задумался над ответом. На Бьянку он не злился, и не так уж сильно злился на Уилла. Просто положение было странное. Он не понимал, что чувствует, а зелья, которое помогло бы ему разобраться, больше не было.

— Не хочу об этом говорить, — ответил он, решив проявить честность. — Все отлично. Забудь.

Он видел, что она ему не поверила, но поняла, что спорить не стоит: у него на лице была ледяная маска, оформленная по всем правилам.

— Ладно, — сказала она. — Хорошей смены!

Она слабо улыбнулась, и он пожал плечами.

Бьянка ушла, и Драко без единой мысли в голове уставился в столешницу. Он заметил маленькую трещинку и провел по ней пальцем. Прикосновение и связанное с ним ощущение отвлекали от размышлений. Пока он был занят, все было отлично, и, может, когда-нибудь он снова сможет разговаривать с людьми и совершать разумные поступки. Он вытащил пару чистых стаканов и вымыл из заново, водя палочкой вокруг стекла, пока то не засверкало. Он целиком сконцентрировался на преломлении солнечных лучей (благодаря маггловской науке, он теперь знал, что это такое), поэтому заметил нападение, когда было слишком поздно.

— Малфой, — раздался женский голос по ту сторону стойки.

Драко понадобилось время, чтобы опознать голос: незнакомые женщины обычно не обращались к нему по фамилии. Вывод мог быть только один. Он поставил стакан и крепче сжал палочку, хотя вряд ли успел бы ее применить. Подняв глаза от столешницы, он начислил себе баллы, потому что оказался прав. Перед ним стояла Джиневра Поттер. А ведь предполагалось, что ему начнет везти!

Он не ответил, потому что не хотел с ней разговаривать и не знал, как обращаться. Он не мог звать ее так же, как мужа «Поттер», но они точно не называли друг друга по имени.

— Джордж с Гарри мне все рассказали.

У нее было странное выражение лица: словно она хмурилась, одновременно пытаясь вежливо улыбаться.

Может, «Уизли–Поттер»? Нет, это звучало настолько мерзко, что Драко не мог сказать такое вслух.

— Или в газете прочитала, — сказал он.

Сам он решил, что нахмуриться будет вполне достаточно.

Он поглядел на нее в упор, но ее это не смутило. Она, вздохнув, ущипнула себя за переносицу. Должно быть, считает до десяти. И поможет это ей не больше, чем ему.

— Мне рассказали кое-какие подробности, — продолжила она более жестким тоном. — Похоже, у вас троих выдалась трудная ночка.

— Можно и так сказать.

Он удерживал на лице ледяную маску, гадая, к чему она клонит. Ему не хотелось вести себя как полному мерзавцу, но он так старался сделать вид, что ничего не произошло! Особенно ему не хотелось обсуждать подробности с Поттером, Уизли или комбинацией их обоих.

— Гермиона, само собой, со мной и раньше делилась.

Он хмыкнул, но она продолжала:

— Знаешь, у нас в семье все счастливы, что с распрей покончено. А у вас как?

Она приподняла брови. Вид у нее был не особенно счастливый. Он понимал, что это проверка. Словно у нее было право заявляться к нему на работу и устраивать проверки! С другой стороны, она, конечно, не случайно упомянула Гермиону: каждое его слово тут же разойдется по гриффиндорским каминам, так что главное — не облажаться.

— Думаю, это к лучшему, — ответил он.

Она с довольным видом кивнула, но не сдвинулась с места. Может, ее развлекало зрелище того, как он подает кофе. Пусть смеется, сколько захочет. Она и не подозревала, насколько ей пригодилось жалкое плебейское занятие Драко: без него все еще бушевала бы распря, а отец гулял на свободе.

— Будешь что-то заказывать или как? — нетерпеливо поинтересовался он.

— Нет, я здесь потому, что любопытство замучило, — ответила она с насмешливой полуулыбкой. — Захотелось поглядеть на нового Драко Малфоя.

По ее тону было очевидно — она ему не верит. Что его вполне устраивало. Потому что, как бы «Ежедневный пророк» не расписывал его подвиги, он оставался тем же самым прежним Драко Малфоем. Он удержался от того, чтобы нахмуриться еще сильнее.

— И как тебе?

— Пока не знаю, — с вызовом произнесла она. — Я больших перемен не заметила.

Неужто честному труженику нельзя отстоять смену без того, чтобы весь день прыгать через обручи на потеху Уизли? Он начал опасаться, что теперь, когда он ухаживает за Гермионой и покончил с распрей, ему не будет спасу от любопытных Уизли. Через пару недель на колдографии из космоса Драко окажется рыжего цвета.

— Ты что, надеялась, что я переродился? — спросил он. — Решила, можешь заявиться в кафе поиздеваться надо мной, пока я пытаюсь работать, а я вручу тебе букет свежесорванных маргариток и сложу в твою честь стихи?

Его злобный план — прикинуться мерзавцем — лопнул, когда она от души рассмеялась. Потом наклонила голову и окинула его взглядом.

— Нет, на такое я не рассчитывала. Может, ты действительно изменился.

— Это ты о чем? — огрызнулся он. — Две секунды назад ты думала по-другому.

— Ты издеваешься, но при этом не сказал ни слова про кровь, деньги или мою семью. Поэтому я и рассмеялась, вместо того, чтобы наложить сглаз. Теряешь хватку, Малфой, — самодовольно завершила она, и он чуть прямо на месте не исключил себя из рода.

— Ничего подобного, — сказал он. Похоже, интонации Злобного Негодяя ему больше не удаются. — Ты меня совсем не знаешь.

— Посмотрим, — ответила она. — Еще увидимся.

Она насмешливо помахала ему рукой и выплыла из кафе.

Хуже Уизли не было никого на свете, но теперь Драко не мог их винить даже за пролитый чай. Теперь, когда с распрей было покончено, придется признавать, что во всех своих идиотских промахах виноват он сам, и при этом еще делать вид, словно он не ненавидит Уизли.

А хуже всего, что он действительно не испытывал ненависти. Это было доказано против его воли: ненавидь он, как подобает Малфою, в субботу он бы убил Джорджа. Он больше не мог доверять собственным чувствам даже в той ограниченной степени, в какой это было раньше.

Отец под влиянием Задушевного зелья убил бы Джорджа просто за то, что тот — Уизли. Просто чтобы поддержать распрю. Каким-то образом дедушка Абраксас оказался лучшим воспитателем, чем сам Люциус. Отец старался изо всех сил, но ничего не получилось, и Драко мог только гадать, почему. Конечно, вышло неплохо, но было непонятно, что тому причиной. Получается, что Люциус, раз он пытался, но не сумел стать плохим отцом —хороший отец? Может, и так. Но Драко не удержался и, всего на мгновение, подумал, что, может, он — более приличный человек, чем его предки. Он знал, что со стороны Блэков временами попадались гены «нравственности», хотя обычно те спали, но, возможно, один такой ген ему все-таки достался.

Он пожалел, что не прихватил на работу книгу, и от скуки решил составить список неотложных дел, с трудом удержавшись от того, чтобы не начать с «Никаких дел, как обычно». В свое незавидное положение он попал именно из-за пассивности. Он месяцами плыл по течению, подчиняясь ходу событий и вмешиваясь только тогда, когда другого выхода не было. Может, поток ему и не остановить, но стоит лучше его контролировать, пытаясь хоть что-то делать.

Сначала в списке оказалось только то, чего он делать не хотел. Он не хотел читать почту, вести задушевные разговоры и безвылазно сидеть в Маноре. Он решил, что стоит оттолкнуться от того, чего делать не хочется, и поступать противоположным образом. Правда, было не вполне понятно, как должна выглядеть противоположность задушевного разговора. Устраивать яростную ссору как-то не хотелось. И он и так не читал почту. Оставался Манор, и он решил вернуться к идее переезда. Теперь, когда матушка помирилась с Андромедой, ей будет уже не так одиноко, так что надо будет поговорить с ней снова, пока она в таком отличном настроении.

Кроме того, он намеревался дочитать одолженный Гермионой учебник химии, потому что ему в голову стали приходить кое-какие идеи. Он нашел свои любимые пособия по зельеварению, чтобы сравнить некоторые ингредиенты с химическими элементами, и набросал несколько страниц, которые могли пригодиться.

Закончив список и смену, он с новой решимостью покинул кафе. Но не успел он выйти на улицу, как решимость развеялась. На улице царил ленивый летний вечер. Он невольно замедлил шаг. Матушка куда-то исчезла, не оставив записки, и он не знал, где она. Может, надумала обновить гардероб или пообедать с миссис Паркинсон, или еще что-то в этом роде? Она давно ничего подобного не делала, но могла захотеть вернуться к привычной жизни, раз уж оплакала отца.

Он сформулировал себе цель и большой беды не будет, если он немного погуляет летним вечером. Простая человеческая слабость.

* * *
Выяснилось, что в отличие от Драко, другие не были склонны безмятежно прогуливаться. Они брали судьбу в свои руки и добивались поставленных целей. Он не имел бы ничего против, если бы эти цели напрямую его не затрагивали.

Оказалось, что одна из таких целей — сплетничать о Малфоях даже больше, чем обычно. Он глазам своим не поверил, когда через два дня снова обнаружил себя в «Пророке». Это был своего рода рекорд. Его семья не получала таких хороших отзывов с тех пор, как Упивающиеся поставили «Пророк» под контроль.

Это был специальный выпуск, подготовленный на основе сведений, полученных от пожелавшего остаться неизвестным охранника Азкабана. На странице была размешена колдография пергамента с черной точкой. Вся почта узников в крепости предварительно просматривалась, и кто-то, видимо, снял копию.

Заголовок гласил: «Сын исключил Люциуса Малфоя из рода». Чего ждать завтра? «Драко Малфой ест на завтрак хлопья и читает статьи о себе»? С чего-то всех стали страшно интересовать заурядные подробности жизни Малфоев.

Может, исключение отца из рода и нельзя было назвать заурядным событием, но оно точно никого не касалось. Он заставил себя прочитать статью, чтобы узнать, какие гадости про него написали, но ничего подобного там не оказалось. Он даже еще раз проверил автора. Да, Ромильда Вэйн, обозреватель светской хроники, которая ненавидела Малфоев не меньше, чем обожала о них писать. Это имя впечаталось ему в память навсегда. Ей принадлежали самые мерзкие статьи за последние годы, словно она обязалась объявлять «Малфои — гады» на каждом углу. Как ни странно, Ромильда переменила тон. Она по-прежнему не переносила отца, и посвятила тому несколько выразительных абзацев, но заканчивался текст рассуждениями о том, что Драко, видимо, не так уж и плох. Он отложил газету, доел хлопья, выслушал доклад Гулли о новых письмах (которые все еще прибывали мощным потоком) и отправился на работу. После сегодняшней статьи ему начнут писать про отца, а когда выйдет объявление о концерте, станет только хуже.

Нет, ну что это такое? С тех пор, как закончилась распря, Драко преследовало невезение, в чем не было никакого смысла. Он прикинул, нельзя ли устроить новую распрю, но не мог найти никого, кто вызывал бы нужную ненависть. А ведь всего три месяца назад он мог выбирать из сливок колдовского общества! Может, дать объявление и устроить конкурс?

Он вышел из камина на Диагон-аллее. Бьянка уже стояла за стойкой. Он подумал, не поссориться ли с ней, но в этом не было никакой выгоды. С другой стороны, она, кажется, поняла, что он на нее не сердится — просто не хочет обсуждать то, что произошло. Она упомянула отца, и он постарался выслушать ее, не ведя себя как неблагодарная сволочь.

Ближе к вечеру появилась Гермиона. Похоже, пришла сразу, как прочла столбец светской хроники — она прижимала к боку свернутый трубкой «Пророк». Он сразу увидел, что она довольна. Ну, хоть что-то!

Она бросила газету на стойку и ткнула в колонку указательным пальцем.

— Это правда? — спросила она. — Просто хочу убедиться: сам знаешь, они любят приврать.

Драко, в отличие от Гермионы, особой радости не испытывал.

— Правда, — ответил он. — Хотя это и не их дело.

— Думаю, ты прав, — сказала она, сложила газету и сунула в сумку. — Но, во всяком случае, это хорошая новость.

Она бы так не говорила, если бы знала все. Отец попытался нанести удар единственным способом, доступным ему в тюрьме, и Драко отомстил. Он не отрекался от отцовского наследства, и не делал никаких заявлений. Это было просто старое доброе выяснение отношений.

— Наверно, — сказал он.

Похоже, Гермиона собиралась задать еще парочку вопросов, так что он переменил тему.

— Знаешь, незнакомые люди просто завалили меня совами. Ужас какой-то.

Она не поняла и переспросила:

— Какие незнакомые люди? О чем они пишут?

— Понятия не имею. Я не читаю.

Если ей нужны детали, пусть обращается к Гулли.

— Ты хоть знаешь, тебя хвалят или ругают?

Похоже, она собиралась сделать ему выговор за то, что он не читает почту, так что он постарался ответить как можно подробнее, чтобы получилось, он вроде как слишком занят, а не нарочно не хочет ее читать.

— В основном хвалят. Но так, словно знакомы со мной лично. Очень странно. В смысле, зачем? Зачем браться за перо и писать парню, о котором прочел в газете, словно он твой лучший друг, хотя вы никогда не встречались.

И тут она решила, что это смешно.

— Драко, мне тоже приходят такие письма, — пояснила она, словно его раздражение ее умиляло. — Это от поклонников.

Поклонников? У Драко не могло быть поклонников. Он — не помешанный на собственной славе герой, каждый день дающий интервью о том, как здорово быть круче остальных. Он вам не какая-нибудь знаменитость!

— Это неправильное слово, — сказал он.

Она перегнулась через стойку и с успокаивающей улыбкой похлопала его по руке.

— Ладно, не нравится — можешь не называть их поклонниками. Сначала это раздражает, но они пишут, потому что ты им нравишься.

Раз он им так нравится, могли бы не лезть в его личные дела. Нет, но за что? Он закончил распрю и ему должно начать везти!

— Предполагается, что удача на моей стороне.

Она посмотрела на него, как на полного придурка, но, во всяком случае, перестала смеяться.

— Это и есть удача.

Она вытащила газету и ударила по столбцу ребром ладони.

— Какова была вероятность, что охранник увидит твое письмо отцу, поймет, что оно значит, и свяжется с «Пророком»? Но тебе повезло — это произошло, и сейчас тобой все довольны.

— Почему моей удаче требуется размах? — поинтересовался он, словно она могла что-то с этим сделать. — Такое никому не понравится. Я бы предпочел что-то скромное. Скажем, найти десять галлеонов.

— Зачем тебе десять лишних галлеонов?

— Не знаю. А зачем мне письма от поклонников, раз уж они так называются? — с вызовом поинтересовался он.

— Чтобы читать и улыбаться.

Сам он не собирался делать ничего подобного, но если ей такое нравится — уже хорошо.

— Чтобы тебя подбодрить, могу прибавить, что на меня не произвело бы впечатления, если бы к твоему миллиону прибавилось еще десять галлеонов. А вот то, что ты выступил против отца — произвело, и если бы не газета, я бы об этом не узнала.

На самом деле у него было гораздо больше, чем миллион десять галлеонов, но он не собирался обсуждать этот вопрос.

— Я бы сам тебе рассказал.

Возможно. Если бы другого выхода не было.

— Но прошлая неделя на самом деле была самой невезучей в моей жизни.

Она рассмеялась и потрясла головой.

— Ладно, — насмешливо сказала она. — Бедняжечка.

Вот именно, бедняжечка. Наконец-то до кого-то дошло!

— Раз у тебя была такая ужасная неделя, я придумала способ сделать ее лучше.

— Это как?

— Приходи в гости, и я угощу тебя ужином, — сказала она. — Завтра в семь.

Он не ел еду, приготовленную людьми, со Дня Феникса, да и тогда ел впервые за многие годы, так что событие, по крайней мере, было необычным. Он понимал, к чему может привезти ужин с вином в квартире Гермионы. Самое время его удаче проявить себя.

— Ладно, — сказал он.

— Что тебе приготовить?

— Пусть это будет сюрпризом.

— Тогда до встречи. — Она помолчала. — И ты не такой уж невезучий, — добавила она. — Многие были бы счастливы, начни им писать поклонники.

В чем-то она была права. Но на самом деле они только воображали, что были бы счастливы, так же, как он сам. И поняли бы, что лучше было не вылезать из кровати.

Примечание:

«The Fame Monster» – третий мини-альбом Леди Гаги, выпущенный в 2009 году.