Действие 29 - И это пройдет.

23 декабря 2004

Всю свою жизнь я слышала, как люди разбрасываются словами « сердечная боль», но никогда по-настоящему не понимала, что это означает – до сих пор. Я имею в виду: как это возможно, что эмоция, которая не имеет массы или формы, кроме той, что мы придаем ей, способна обернуться вокруг наших сердец как питон и сжимать каждый клапан и камеру до невыносимой боли? Пока кровь, не имеющая чувств вообще, не станет протягивать колючую проволоку через наши артерии с каждым прерывистым ударом? Это невозможно.

И все же, когда я смотрела из окна самолета, в котором летела домой на Рождество, это было именно тем, что я чувствовала. Мое сердцебиение было беспорядочным и быстрым, скачкообразным и нерешительным, как и мой мозг, который все еще не знал, как справиться с тем, что произошло сегодня утром. Все, что я осознавала – что все неправильно. Я одна, и все части меня, что не должны были болеть, болели. Части, которые думали, что он любил их, чувствовали себя глупыми. Части, которые воспламенялись от удовольствия менее чем двадцать четыре часа назад, чувствовали себя испорченными и холодными.

Я до сих пор не понимала, что сделала неправильно. Я думала, что занимаясь со мной любовью, он увидит – узнает, – что я то, что ему нужно. Я имею в виду, это то, что я делала. Узнавала, что людям нужно и становилась этим. Я делала так всю мою жизнь. Но с ним я потерпела неудачу. Я понятия не имела, что он хотел, и поэтому просто была самой собой, и этого, очевидно, было недостаточно.

Я была настолько зла, что мне хотелось неистовствовать и крушить все вокруг, но боль... нелогичная душевная боль... удерживала меня на моем месте у окна, где я боролась со слезами и старалась не обращать внимания на болезненное скручивание в моем животе и настойчивую пульсацию в голове.

Я ненавидела то, что он сделал. Я ненавидела причину, по которой он это сделал.

Эмоция горячо и быстро расцветала в моей груди.

Ненависть.

Такая сильная эмоция. Так легко узнаваемая. Достаточно громкая, чтобы перекричать боль.

Так легко ненавидеть его, поэтому я это делаю.

Это отвлекло меня от того, насколько сильно я его любила.

...

...

...

- Милая. - Мама обняла меня и отстранила, чтобы сделать свой обычный осмотр. - Это то, в чем ты путешествуешь? Они никогда не переведут тебя в бизнес-класс, если ты будешь носить джинсы, сладкая.

Я вздохнула и повернулась к папе. Он притянул меня к себе и сжал, и когда он прошептал: «Я скучал по тебе, малыш», все прорвалось.

Мама ойкала и шикала. Она думала, что это демонстрация, потому что я скучала по ним, и была смущенна тем, что я устроила сцену у терминала. Папа нервно переминался, похлопывая меня по спине. Он никогда не умел обращаться с эмоциями.

К тому времени как мы получили мой багаж и добрались до машины, я была выжата. Поездка назад в Форкс напоминала размытое пятно.

И только забравшись в свою детскую постель, я нашла облегчение в отчаянном, отключающем сознание сне.

...

...

...

24 декабря 2004

Рождественские гимны эхом раздавались по лестнице вместе с маминым фальшивым голосом.

Она любила Рождество.

Обычно я тоже, но не в этом году.

Я натянула одеяло на голову и попыталась заснуть опять.

Когда я задремала, мне приснился он.

...

...

...

25 декабря 2004

- С Рождеством, милая!

Я получила объятия и большую коробку. В объятиях я почувствовала клаустрофобию. В коробке я обнаружила экземпляр полного собрания сочинений Шекспира в кожаном переплете. Это было красиво, но у меня появилось немедленное желание выдрать оттуда «Ромео и Джульетту».

Вместо этого, я улыбнулась и сказала спасибо.

Я подарила маме духи. Папа получил детективный роман. Они оба обняли меня, довольные своей дочерью, даже если они не разговаривали друг с другом.

Когда меня напичкали соевой индейкой и ореховым батоном, я сказала, что у меня болит голова, и направилась в свою комнату. Я поставила альбом Фионы Эппл. Она пела о той боли, что я пыталась подавить.

Мое сердце все еще болело. Так сильно.

Я все еще скучала по нему. Так сильно.

Я все еще любила его. Так сильно.

Моя комната небольшая и все равно пространство вокруг меня кричало о своей пустоте. А я была слишком съежена, чтобы заполнить его.

Я распаковала оставшуюся часть моей сумки, и, когда обнаружила небольшой пакет на дне, комната внезапно стала еще меньше.

Я не знала, почему привезла его с собой. Может быть, потому что не знала, что еще с ним делать. Я сняла слишком яркую бумагу и смотрела на кожаную обложку довольно долгое время. Я собирался подарить это ему в наш последний день в школе. Я была так взволнована, когда покупала. Мой первый подарок для моего первого парня. Я волновалась, думая, что это отстой.

Оказывается, его рождественский подарок последнее, о чем я должна была беспокоиться.

Я раскрыла пустой журнал и провела пальцами по страницам, которые должны были быть заполнены его мыслями, но теперь никогда не будут.

Может быть, я возьму его для себя. Сделав это вещью, где я буду изливать всю токсичную пену от моего эмоционального переживания.

Я взяла ручку и попробовала что-нибудь написать. Ничего не получилось.

Я закрыла глаза и все, что я получила – кавалькаду из образов Каллена: целующего меня, держащего меня за руку, глядевшего на меня так, что это заставило гигантскую дыру внутри меня с острыми как бритва краями расшириться еще больше.

Я свернулась в клубочек, чтобы остановить боль, но она вращалась и вдалбливалась, опровергая все причины, почему я должна была просто принять то, что он говорил, а не пытаться вернуть его обратно.

Я скучала по нему.

Боже, я скучала по нему.

Находиться вдали от него – это одно. А не принадлежать ему – совсем другое. Все вместе невыносимо.

Мой последняя нить самоконтроля оборвалась. Я схватила свой телефон.

Он говорил, что хочет быть друзьями, не так ли? Может быть, я был неправа. Может быть, мы могли бы стать друзьями. Я написала пять сообщений, прежде чем остановиться на одном, которое звучало так, как я хотела бы себя чувствовать. Обычно. Никакого давления. Такая, какой бы он хотел, чтобы я была.

«Эй, приятель! Полагаю, твой Рождественский обед был лучше моего. Ничто не говорит «Рождество», кроме поддельной индейки и мясного рулета без мяса. Надеюсь, у тебя все хорошо».

Как только я нажала «отправить», мне захотелось вернуть ее обратно, но я уже не могла, и поэтому провела следующий час в ожидании его ответа.

Час после этого я потратила на оправдания, почему он мне до сих пор не ответил.

Еще час спустя я чувствовала себя глупее, чем когда-либо за всю свою жизнь. Такой смешной и жалкой и злобно молчаливой. Я рыдала горячими слезами, и моя грудь почти треснула от усилий молчать, чтобы мои родители не услышали.

Я бросила свой телефон на пол и попробовала уснуть, отчаянно пытаясь заглушить чувство вины, которое объединило свои усилия с болью.

Крошечная мазохистская часть меня продолжала будить меня ночью, чтобы проверить, ответил ли он.

Он так и не ответил.

...

...

...

27 декабря 2004

- Белла?

Уходи.

- Милая, вставай.

- Я сплю.

- Сейчас два часа дня. Тебе нужно что-нибудь поесть.

- Я не хочу есть.

Кровать прогнулась. Рука прикоснулась к моей голове, поглаживая волосы, которые не мылись все пять дней, что я была дома.

- Дорогая, как бы я хотела, чтобы ты рассказала мне, что случилось. Может быть, я смогу помочь.

- Ты не сможешь.

- Это имеет какое-то отношение к тому мальчику, с которым ты встречалась? Эдварду?

Просто звук его имени заставил мое горло сжаться.

Я не ответила, но мама знала. Только мужчина может довести до такого женщину. Я видела ее после того, как она и папа поссорились. Удрученный взгляд одинаков у всех.

- Милая, - проговорила она, поглаживая меня по спине. Сочувствуя мне, что только увеличило тяжесть в моей груди. - Конечно, ни один мальчик не стоит этого. Если он не хочет быть с тобой, то, очевидно, у него проблемы.

Она права. Еще какие.

Но это было одним из того, что меня привлекло к нему в первую очередь.

- Он ведь не... травмировал тебя, да? Физически, я имею в виду.

Я покачала головой и блокировала картинку, как я задохнулась, когда он протолкнулся внутрь меня.

- Так что, все это просто эмоционально?

Просто эмоционально? Нет такого понятия. Эмоции – ничто без соответствующей физической реакции: адреналином подпитываемой радости, учащающего биение сердца страха, скручивающей все внутренности потери.

Я кивнула, потому что знала, что от этого ей будет лучше.

Конечно, мама. Это просто эмоционально.

- Хочешь поговорить об этом?

Я покачала головой, действительно желая, чтобы этот разговор закончился.

Она вздохнула и сжала мое плечо.

- Может быть, завтра.

- Да. Конечно. Завтра.

Не завтра. Наверное, никогда.

Я подождала, чтобы она закрыла дверь, прежде чем уткнуться лицом в подушку и заплакать.

...

...

...

29 декабря 2004

Я сидела у стойки, пытаясь быть невидимой.

Мама и папа потребовали, чтобы я вышла сегодня из дома, поэтому я была здесь. Натянув одежду и ведя себя так, будто я не жаждала вернуться к своей подушке и пижаме.

- Как театральная школа, Белла?

- Замечательно.

Официантка знала меня с тех пор, как я была ребенком. Я пыталась не быть грубой, но мне действительно не хотелось говорить об этом. Я взяла гамбургер, который она поставила передо мной.

- Тебе нравится в Уэстчестере?

- Думаю, да.

- Твои родители не могли быть более гордыми. Они читали все рецензии о тебе после Ромео и Джульетты. Они так рады, что ты добилась успеха.

Добилась успеха. Прошедшее время.

- О, да? Круто.

- Должно быть, трудно жить так далеко от дома.

Совсем нет.

- Да, но так приятно видеть всех во время каникул.

- Ты с кем-нибудь встречаешься?

Глотание стало почти невозможным, но я это сделала.

- Нет. Ни один из парней на моем курсе не заинтересовал меня.

- Ой, да ладно, должен же быть кто-то особенный.

Мое сердце забилось сверхурочно, но мое лицо осталось совершенно безмятежным.

- Нет. Никого нет. Ни одного.

Мне хотелось встать и сделать поклон. Мое выступление было безупречным.

...

...

...

31 декабря 2004

Я наблюдала, как тени от деревьев за моим окном играют на потолке. Это выглядело так, будто они танцуют. Кажется, все танцуют сегодня, кроме меня.

Часы медленно производили обратный отсчет до полуночи, и дом Свонов был абсолютно тих. За исключением теней. Они отбрасывали снег. Заставляя меня чувствовать себя еще более одинокой.

Я посмотрела на часы, мигающие синим цветом.

Пробило 12 ночи, и я в полной тишине прошептала «С Новым годом».

Интересно, что Каллен делает прямо сейчас?

В любом случае, я надеялась, что он несчастен.

...

...

...

1 января 2005

Дорогой дневник...

Я сидела и пялилась на страницу. Это Новый год. У меня должно было быть куча вещей, которые я хотела бы записать. Решения. Цели. Последние размышления. Будущие устремления.

Но не было ничего.

Ну, не совсем ничего, но, определенно, ничего хорошего.

Я положила ручку на страницу и стала грызть край кутикулы.

Это не должно быть так сложно.

Я вздохнула и закрыла глаза, пытаясь сосредоточиться на важных вещах. Тех вещах, которые я должна сделать в этом году в обязательном порядке, чтобы он стал стоящим.

Я смогла придумать только одну вещь.

Забыть о Каллене.

Решение на Новый год принимаются, чтобы их нарушать, верно?

...

...

...

4 января 2005

Ладно, сейчас это реально раздражало. В который раз я не могла спать. В который раз он был там, как только я закрывала глаза.

Перестань думать о нем. Перестань. Подумай о чем-нибудь еще.

О чем угодно.

О щенках. Да, сладких маленьких непослушных щенках.

У Каллена был щенок. Она ненавидела меня. Хотя, любила его.

По крайней мере, это объединяло нас.

Ладно, отвлечение не сработало.

Попробуй еще.

Подумай о чем угодно, кроме Каллена. Кроме Каллена. Кроме Каллена.

О, нет. Нет, нет, нет, нет, нет.

Не думай о своих ощущениях, когда он прикасался к тебе. Ты мазохистка?

Не делай этого.

Не надо.

Не о том, какими мягкими были его губы. Или насколько хороши они были на вкус. Насколько он точно знал, как дразнить тебя своим языком. Насколько было тепло. Как электрические искры вспыхивали во всех твоих венах.

Боже, пожалуйста, не думай о его руках. Нет, ты не можешь. Пощади. Думая о них, ты только заставишь себя хотеть их. Это запустит ту непрерывную боль, которую только он может вылечить. Прекрати. Пожалуйста, Боже, остановись.

Ты смешна. Рука в трусиках не поможет. Попробуй все, что хочешь, но ты не можешь делать то, что может он. И не имеет значение, представишь ты себе, что это он или нет. Свое тело не обманешь. Оно хочет реального, а эта обозленная возня никогда не доведет тебя до оргазма. Ты никогда больше не кончишь.

Никогда.

Я зажмурилась, дыша тяжело и отчаянно. Упрямо отказываясь сдаваться. Пробуя и выискивая, и, в конечном счете, ничего не получив. Мои пальцы свела судорога, и я признала поражение. Я выдохнула, когда в отчаяние ударила по кровати.

Это несправедливо. Вообще все несправедливо.

Я не должна чувствовать такое опустошение из-за мужчины. Просто не должна. Логически я понимала это, но сейчас мой мозг и сердце не могли найти общий язык. Мой мозг хотел двигаться дальше, но мое сердце желало его. Мой мозг почти понимал его причины, но мое сердце думало, что он струсивший говнюк.

Мой мозг знал, что душевная боль научно необоснованна. Мое сердце просто обнимало себя и рыдало в углу.

Я вздохнула, посмотрела в потолок и дала волю фантазиям моего сердца, пока я погружалась в сон, наполненный слишком реальными образами его. Видимо, мое сердце обошло все правила. Чем мой мозг был недоволен.

...

...

...

6 января 2005

- Он идиот.

- Роуз, я не хочу говорить о нем.

- Да, ну а я хочу. Он вообще не звонил тебе? Даже на Рождество?

- Нет, я написала ему.

- Что? Почему?

- Я не знаю. Полагаю, я скучала по нему.

- Он ответил?

- Нет.

- Хрен.

- Я не должна удивляться. Мы расстались.

- Нет. Он бросил тебя. Не было никаких «мы» в этом ебанутом сценарии. И не ищи ему оправдания. Он их не заслуживает.

Я так скучала по ней. Она была вместе со своей семьей, а я с моей, но мне очень хотелось, чтобы она была здесь.

Мама и папа не понимали, но Роуз совсем другое дело.

- Что ты будешь делать, когда увидишь его в школе в понедельник?

- Я понятия не имею. Все брошу?

- Белла, даже не шути по этому поводу.

- Одна мысль об этом делает меня больной, Роуз. Как я буду смотреть на него каждый день... работать с ним, ради Бога, когда меня от этого тошнит?

- Не смей позволить этому козлу разрушить твой опыт в Grove. Просто блокируй его. Не смотри на него, не говори с ним. Делай свою работу, и посрать на него. Не давай ему власть над собой, и все будет в порядке.

Я вздохнула. Не то чтобы я хотела, чтобы у него была власть надо мной, но я не могла перестать думать о том, каким он был, когда занимался со мной любовью. Это довольно трудно блокировать.

- Итак, я возвращаюсь девятого.

- Я встречу тебя в аэропорту.

- Спасибо, Роуз.

Я только собиралась повесить трубку, как она сказала:

- Белла?

- Да?

- Ты придешь в норму. Я знаю, что, вероятно, ты сейчас этого не чувствуешь, но так будет.

Я кивнула.

- Да, я знаю.

Неужели это то, что я сейчас чувствую? Я знала, что ничего подобного.

...

...

...

8 января 2005

У меня крутилась песня Simon & Garfunkel «Я – скала» на повторе. Я отчасти ненавидела эту песню, но ее текст разговаривал со мной. Говорил, что мне нужно делать.

А скала не почувствует боли,

А остров слез не прольет.

Я устала от боли, и если бы я никогда больше не плакала, как было бы хорошо.

Я просто хотела, чтобы все это закончилось.

Я хотела быть выше этого. Я не хотела считать часы до моего отъезда завтра, стремясь быть ближе к нему. Я не хотела думать о том, как прошли его каникулы, ссорился ли он со своим отцом, насколько напился и думал ли обо мне.

Я не хотела ничего из этого.

Я хотела быть своей, а не его. Я не хотела заморачиваться заботой, или вопросами, или ожиданием.

Мне нужно все прочистить и прояснить. Выкинуть каждую положительную мысль о нем из моего организма. Это единственный способ, который поможет мне выжить, когда я снова его увижу. Я отказывалась тосковать по нему следующие два года. Ни черта подобного!

Я закрыла глаза и попыталась сосредоточиться. Вот он, красивый и поврежденный, пагубный и эгоистичный.

Я представляла его и слушала песню, снова и снова, позволяя тексту укрепить мои тонкие, как бумага, слои, упрочить линию обороны и превратить мои хрупкие чувства во что-то, чем я могла защититься.

Я закован в свою броню,

Спрятался в комнате.

Мне ничто не грозит, я точно в материнской утробе.

Никого не тревожу, и никто не тревожит меня.

Я – скала,

Я – остров...

А скала не почувствует боли,

А остров слез не прольет.

Когда я, наконец, забралась в кровать, я чувствовала себя лучше. Более оцепеневшей. Готовой встретиться с ним лицом к лицу снова и не развалиться на части. Развалиться на части уже не вариант. Одного раза было достаточно.

Что бы ни случилось, когда я вернусь в школу, я готова.

Я – скала.

Я – долбаный чугунный остров.

...

...

...

9 января 2005

Роуз высадила меня, а затем отправилась в магазин за продуктами. У нее был мой список. Я не чувствовала желания куда-либо идти. Она это понимала.

Я огляделась в моей квартире. Все то же самое, но, казалось, и совершенно другое. Вот дверь, которая открылась ему. Вот стена, к которой я прижала его, когда сказала, что люблю его. Вот прихожая, где он раздел меня. Вот ванная, где он заботился обо мне впоследствии.

Когда я зашла в мою комнату, мой живот скрутило.

Моя кровать.

Аккуратно заправленная.

Идеально гладкое одеяло покрывает грязные простыни.

Я сделала глубокий вдох и стянула все, дергая простыни, когда они цеплялись за углы, и чувствуя себя все хуже и хуже. Я отнесла все это в прачечную, поставив машину на 90 градусов и загрузив побольше моющего средства.

Как будто это изменит ситуацию.

Я застелила кровать свежими простынями, мои мышцы напрягались, дыхание было рваным. Подвернув и выровняв, разгладив ладонью над теми местами, где мы занимались любовью, будто я могла стереть их дочиста из моей памяти.

Когда я закончила, все стало просто идеально. Нетронуто.

Я смотрела на постель несколько долгих минут и попыталась остановить картинки, наводнившие мой мозг. Они были слишком яркими, постепенно уничтожая мое равнодушие. Хватая и подталкивая, напоминая мне, насколько невероятно это было.

Насколько прекрасно.

Насколько обреченно.

Призрачные губы посасывали мою шею, и я задрожала. Незримые руки коснулись моих бедер, и я больше не могла с этим справиться.

Я отправилась в душ. Вымыла волосы. И все закончила водой настолько холодной, что это здорово отвлекло меня.

Когда Роуз вернулась домой, мы углубились в наши обычные легкие дружественные отношения. Мы разогрели замороженный ужин, пили вино, смотрели телевизор, смеялись.

Мы не говорили о нем.

Когда наступило 11 вечера, мы, позевывая, попрощались на ночь. Роуз пошла к себе в комнату.

Я осталась спать на диване.

...

...

...

10 января 2005

Весь класс шумел, наполненный болтовней о том, кто что делал во время каникул. Я скучала по ним и не могла отрицать, что их объятия были желанны.

Никто из них ничего не знал. Да и как они могли?

Полагаю, что они достаточно скоро это поймут, но я не собиралась быть тем, кто им это скажет.

В последний раз они видели Каллена и меня, когда мы были вместе. Теперь я боялась даже находиться с ним в одном помещении.

В ту секунду как он вошел, я узнала это. Глубококостная вибрация сотрясла мой позвоночник и взбудоражила каждый волосок на моем теле.

Люди называли его имя. Спрашивали, как он. Он отвечал, его голос был низким и тихим.

Я не хотела смотреть на него, но мое тело повернулось туда само по себе, и вот он, возвышающийся над большинством людей вокруг него, даже с опущенными плечами.

Волнение пыталось воспламенить мои вены, но я подавила его. Мое тело пыталось двинуться вперед, но я его остановила.

Слюна заполнила рот, когда нежелательная фантазия поцеловать его прокралась в мой мозг, и я чуть не рассмеялась вслух.

Он посмотрел в мою сторону, и вдруг весь воздух из класса испарился. Его рот преобразился в твердую линию, и он отводил глаза несколько раз, прежде чем опять взглянуть на меня. Это походило на то, что он хотел смотреть на что угодно, только не на меня, но был не в состоянии так сделать.

Я знала, как он себя чувствовал.

Тем не менее, это был тот момент, к которому я готовилась. Тот, где я должна взять себя в руки, чтобы спасти чувство собственного достоинства и здравомыслие.

Я сглотнула и задышала, перестраиваясь. Успокаивая бурлящие эмоции. Сделав себя прежней.

Сделав себя скалой.

Я посмотрела на него без извинений, позволяя ему увидеть мое безразличие. Посмев бросить ему вызов.

На мгновение он нахмурился, будто ожидал чего-то еще. Боли, быть может. Или тоски. Отчаянной потребности.

Я чувствовала их, но не позволила это ему увидеть. Я показала ему гладкие страницы стертых воспоминаний. Сухие щеки. Глаза, смотревшие вперед, а не назад.

Если он ожидал обнаружить меня, всхлипывающей от всплеска эмоций, то он должен быть очень разочарован.

На мгновение на его лице проступила неописуемая грусть, но потом его знакомые барьеры скользнули на место, и будто ничего не происходило между нами.

Мы – два совершенных образа, безупречные в нашем отрицании.

Никто бы не смог сказать, что горечь разливалась внутри меня. Что боль, и потеря, и сожаление протягивались через каждый капилляр. Что оставаясь на месте, мне хотелось уткнуться ему в грудь и кричать об измучившей меня неправильности.

Нет. Никто бы не мог сказать, что я умирала с каждым вдохом. Даже он.

Особенно он.

Реплика из «Как вам это понравится» пришла мне на ум: «Весь мир – театр. В нем женщины, мужчины – все актеры». Находясь здесь и глядя на Каллена, эта мысль никогда не казалась мне более справедливой. Grove теперь наша сцена и это – наши новые роли.

Разделенные.

Без любви.

Независимые.

Я сделала глубокий вдох.

Занавес поднят.

...

...

...